***
— Вот вы восхищаетесь, как круто написан бык, а знали бы вы, сколько Леопард выплеснул белил, — усмешка на влажных губах.***
Идея написать быка пришла совершенно спонтанно. Бык появился так же, как и антилопы у Чумных дохляков и река с дубом у теперешней Третьей. Проснулся однажды утром и, схватив краски и банку белил, побежал к Перекрёстку. Быстрее написать, потом вырезать ножичком, пока образ не исчез. Дёрганными движениями вывел контур, посмотрел оценивающе и с яростью закрасил, взял правее и нарисовал снова, пачкая рукав джинсовой куртки. Снова закрасил. Решил левее и сделал немного больше. Отошёл, сощурил глаза и с матами выплеснул всю банку. Размазал кистью и уставился на чёрно-белое пятно, чем-то похожее на подтаявшее мороженое. Бык, будто живой, стоял перед глазами, на тонких ножках и с человеческими грустными глазами. А нарисовать, перенести образ на стены Леопард не мог. Измазал все стены, потратил две банки белил, испачкал куртку и джинсы и несколько раз налетел на кого-то, слишком остервенело закрашивая неудачный набросок, пропуская мимо ушей ругательства и ворчание про сумасшедших художников. Уже привычно. — Во имя Птолемея первого, Лео, ты решил закосплеить Осириса? Какого хрена ты такой зелёный? — по упоминанию в речи египетского бога Леопард сразу узнал Рыжего. Остановился и осмотрел себя. Джинсовая куртка в белых, чёрных и красных пятнах (почему-то он решил, что в красном бык получится лучше), а судя по рукам, стёртая штукатурка отдавала зеленью. Сунул кисточку за ухо, пачкая волосы, уставился на состайника, в охровой курточке с красной майкой и зелёных очках на пол-лица. — Очки сними, Рыжик, — предложил Леопард. Состайник поморщился и помотал головой. Очки снимать не хотел. — Поэтому и зелёный, — усмехнулся. Рыжий наклонился, заинтересованно рассматривая пятно на стене. — Я пытаюсь нарисовать грёбаного быка. — Бык был из старших, — заметил Рыжий, садясь прямо на пол, но чуть дальше от пятна, куда Леопард в порыве чувств выплеснул краску. Леопард фыркнул. Он не понимал трепета перед старшими. Единственный, кого он считал более-менее стоящим, был Хромой. Потому что у Хромого матерящийся попугай Детка и кальян. — Нет, не тот Бык. Животное. Хочу нарисовать его. Но не то. Не получается. То контур кривой, то жирно слишком. Или ноги какие-то толстые и глаза совсем не такие… В голове лучше, — попытался объяснить Леопард, жестикулируя и тыкая в ещё не подсохшие пятна, следы неудачных набросков. Обычно он сначала выскребал контур, а потом рисовал, но только если был уверен, что сможет сделать сразу и без браков. Рыжий слушал внимательно, по-кошачьи наклонив голову. — Закрой глаза и рисуй, — предложил он. Леопард сделал страшные глаза. На них уже косились, бормоча что-то про сумасшедших Крыс, которые за пределами своего Крысятника травят весь Дом и не дают людям спокойно отдыхать. — Ты с ума сошёл? — вкрадчиво спросил он, вытирая руки о джинсы. Рыжий смотрел совершенно спокойным, безмятежным взглядом, скрестив ноги по-турецки. — А ты пробовал? — растянув губы в улыбке Чеширского кота, поднялся вытащил кисточку из-за уха и мазнул по носу вожака с тем же безмятежно-ленивым видом. Леопард вытер краску рукавом и запачкал лицо ещё больше. Если признаться, то ещё не рисовал. — Давай, твори, Крыса пятнистая, — протянул кисточку. Леопард посмотрел с сомнением на кисточку. Потом на Рыжего. — Перекрёсток задыхается из-за краски. Птицам дышать нечем, а они, между прочим, в джунглях живут. Чем раньше ты закончишь своего быка, тем лучше. Леопард забрал кисточку. Вытащил из кармана куртки баночку с чёрной краской, открутил крышку, обмакнул и, закрыв глаза, начал рисовать, передавая образ в голове, позволив воображению и рукам делать всё за него. С непривычки всё время хотелось посмотреть, правильно ли делает. Когда решил, что закончил, открыл глаза и стал рассматривать получившуюся картину. Бык качался на тонких ногах-палочках, смотрел человеческими глазами и грустил. Леопард отошёл, крутя головой и так и эдак, рассматривая, подкрасил немного белым, немного чёрным и, довольный закурил. — Ну-а-я-что-говорил, — Рыжий улыбался во все тридцать два зуба. Очки сползли с переносицы и теперь он смотрел на быка поверх линз. Под ложечкой у Леопарда ёкнуло, хотя глаза ангела были адресованы вовсе не ему. — Красиво получилось. Выразительно. Наверное, это лучший твой рисунок. — Ну здрасьте приехали, — Леопард насупился. Ему стало обидно за старые рисунки. Когда привычная стадия «господь-Иисус-Христос-это-ужасно-можно-я-утоплюсь-в-туалете» заканчивалась, рисунок подсыхал, а Стервятник подмазывал эмульсией, как бы завершая ритуал, то сразу становилось ясно, как Леопард гордится творением своих рук. Мог часами разглядывать, водить пальцами и улыбаться, как псих (по выражению Рыжего). — Иногда стоит смотреть фактам в лицо и склоняться перед обстоятельствами, — Рыжий пожал плечами. — Чувствую, твой бык останется здесь надолго. Не посмеют зарисовать, — задумчиво сообщил, потирая подбородок со шрамами от бритвы. — А я чувствую, что прямо сейчас к нам крадётся Стервятник с банкой эмульсии, — Леопард опёрся спиной о стену, продолжая любоваться быком. Рыжий встал рядом. — Он очень трепетно относится к таким вещам. Стервятник, в смысле, — сообщил он, положив голову на плечо Леопарда. Вожак вытянулся почти до двух метров (по-большей части здесь были виноваты слишком длинные ноги) и Рыжий еле-еле доставал ему до подбородка, но особо не комплексовал. Так даже удобнее. — Каким «таким»? — не понял Леопард. Рыжий загадочно улыбнулся и ничего не ответил. Леопард подумал, что это такая особенность, отличительная черта всех нежильцов. Стервятника он упорно приравнивал к нежильцам (может, из-за внешности), хотя Птичий Папа любил Могильник ещё меньше, чем он сам. В отличие от Рыжего. У Смерти к домовскому склепу была ненормальная привязанность, которую решительно не понимали ни Леопард, ни Мертвец, ни Крысы, ни сам Дом. Смерть смиренно ходил на осмотр, сидел в Клетке, торчал в кабинете Януса и выглядел абсолютно счастливым, будто Могильник был ему домом родным. — Когда в Могильник? — спросил Смерть. Леопард с трудом сдержал стон. Вечный вопрос. Захотелось убить состайника. Один раз уже пытался. Несерьёзно, конечно. Приценивается, можно ли провернуть это операцию сейчас. От Рыжего его прикидки не ускользнули. — Эй-эй, не делай такое лицо! Я о тебе забочусь, Крыса пятнистая! Надо же нам с Мертвецом собрать сумку, чтобы тебе грустно не было. Так когда? Эта забота умилительна. Леопард ловил себя на мысли, что ему очень хочется ответить тем же, когда забирают Рыжего. Таскать самодельные бутерброды, спирт с клюквой и ликер из мандариновых шкурок, сигареты и гигантскую красную толстовку, чтобы было теплее, и оставаться до утра. Только у него не было глаз, прямиком из старых аниме, очаровывающих Паучих. С другой стороны, Леопард даже не пробовал. Слишком боялся лишний раз совать нос в Могильник. — На Новый год. Весь праздник испортили, сволочи, — потушил окурок и кинул в пепельницу (банку из-под икры), стоявшей на мусорке. По виду Рыжего ясно, что он что-то прикидывает про себя. — Ну-с, мы с Мертвецом завалимся к тебе и устроим собственный Джингл Белз. С блэкджеком, но, к сожалению, без шлюх, — сообщил он деловито, спустя несколько минут долгих размышлений. Леопард улыбнулся. — Рыжик, ты чудо. Спасибо, — и притянул к себе своё красно-рыжее сокровище. — Мертвец ревновать будет, — фыркнул Рыжий, шутливо толкая в грудь. Леопард отпустил его, но только затем, чтобы, положив руку на пояс, приобнять. Он позволял себе некоторую фамильярность. Слишком давно знакомы. В Доме понятия «стыд», «личное пространство» и «нормальность» полностью отсутствовали. Как-то без них жили. — Только давай на этот раз что-то кроме спирта с клюквой. Наше пойло уже в печёнках сидит. — А ты хочешь пить бурду Четвёртой? — Рыжий поднял бритую бровь. Леопард вспомнил «Хвойный» и ему стало плохо. — Нет, — передёрнуло. — Бурды Чумных не надо. — Придумаем что-нибудь, — лисья усмешка на влажных красных губах. — Мы с Мертвецом очень изобретательные. Луну с неба достанем, если понадобится.