Почему ромашки ?

      Джисон всегда думал: почему ромашки? Почему такой как Хван Хёнджин любит ромашки, эти простые цветы? Они же почти как сорняки в огороде! Так почему такой шикарный парень у которого все есть: внешность, деньги, друзья и семья — любит такие простые цветы? Хотя Хан и рад этому, ведь будь его любимыми цветами розы, то его горлу было бы в миллион раз больнее. Но куда больше боли? Он и так постепенно умирает и скоро искать ответа на вопрос «почему ромашки» не придётся.       Феликс много раз пытался уговорить Джисона на операцию, но Хан кто? Правильно, влюбленный придурок, который лучше умрёт, чем разлюбит Хвана, ведь любовь к нему доставляет радость.       Джисону нравится просто наблюдать за ним: смотреть как он сосредоточенно готовится к очередному соревнованию, слушать смех Хвана после глупых шуток старшекурсника Минхо, наблюдать за эмоциями на лице Хёнджина, когда тот пишет тест. И самое главное — нравится тайно пробираться в школьную кладовку, чтобы увидеть как он танцует.       Джисон правда его любит и любит безумно, вот и страдает эффектом от этой любви или такой болезнью как ханахаки. Сам он о ней никогда не слышал, а рассказал ему Феликс, когда у Джисона первый раз случился приступ. И ещё тогда Ликс сказал ему вырезать эти цветы, а Хан ответил отказом и так он выживает уже год.       И пробовал бы выживать дальше, но…       Это был обычный для Хана день: два часа в уборной дома, закидывание обезболивающих в рот, скидывание всех нужных учебников в портфель и дорога в школу.       Школа Хана находится в буквально пяти минутах от дома, так что он мог позволить себе долго спать, то есть в его случае сидеть рядом с унитазом. На улице всё цветёт и повсюду пахнет весной. Все говорят, что это сезон любви и признаний, но для Хана весна — смерть. И даже он не знает от чего помрёт быстрее: от его астмы или цветов в лёгких. Но он точно не доживёт до своего восемнадцатилетия, а это печально, ведь именно в этот день Джисон хотел сказать Хёнджину, что любит его. Пора привыкнуть, жизнь полна разочарований.       Как всегда у школьных ворот он видит Минхо-хёна с Хёнджином, наверное ждут Криса. Но у Хана нет времени засматриваться на них, он бежит в ближайшую уборную, где его ждёт Феликс с бутылкой воды и салфетками.       Феликс — лучший друг Джисона с садика. Их дружба началась очень странно. Хан помнит, будто это было вчера. Когда они были в садике Ликс закопал любимых белочек Сона в песочнице, он тогда очень долго плакал, но на следующий день утопил любимую машинку Феликса в унитазе и их обоих поставили в угол. Так и подружились.       Пока лепестки больно режут горло, Феликс стоит на страже, вдруг кто зайдёт, хотя обычно в это время тут никого кроме них нет. Но кажется этот день исключение, и именно сейчас сюда заходит компашка Хёнджина, которую Ликсу сложно задержать словами. Джисон со скоростью света вылетает из кабинки туалета и движется на выход, но Хван хватает его за руку. — Джисон, нам надо поговорить, — довольно сильно сжимая руку Хана, говорит он. — И желательно наедине.       Сказал, как отрезал — он всегда был таким. А вот Сон нет, поэтому ничего не ответив, он вырывает свою руку, хватает немного офигевшего Ликса и спешит в класс. Так быстро Джисон не бегал со времен средней школы, когда занимался бегом через препятствия. Всё тело адски болит, горло жжёт, а сердце быстро бьется и совсем не из-за бега. И всё вроде хорошо: рвать не тянет, бежать обратно не придётся, но сейчас будет что-то похуже. Нотация. — Ты же понимаешь, что вам нужно поговорить? — на полном серьёзе говорит Ликс.       Джисон не любит его серьёзный голос, но понимает, что делает он это только ради него. Джисон не понимает как такому смертнику достался такой оживленный и заботливый друг. — Джисон, пора прекращать — начинает свою песню Ликс. — Нет, всё хорошо, я уже написал предсмертную записку и переписал на тебя свою коллекцию лимитированных игр, — спокойно заполняя дневник, отвечает ему Хан. — Твой пессимизм доведёт до гроба не только тебя — как-то тихо говорит Феликс. — То есть? — сузив глаза, Джисон наклоняется к лицу Ликса. — Ты что тоже собрался? Ты что, друг? Тебе нельзя! До ста лет жить помнишь?! — До ста лет мы собирались дружить, если тебя не будет, то смысл? — отворачиваясь от Джисона, бормочет Ликс. — И я не про себя говорил, а про него. — Что? — удивленно спрашивает Хан. — Не важно, тебе надо поговорить с Хёнджином! — говорит Ликс, на что Джисон закатывает глаза.       Сегодня точно не его день думается Хану, когда Хёнджин поджидает его в «любимом» туалете. Хван, который стоит как обычно весь такой прекрасный, что задыхаешься и без цветов. — Надо поговорить, — говорит Хёнджин и зачем-то подходит к двери, на данный момент к единственному выходу Хана из этой страшной ситуации. И тут Хан слышит щелчок, глаза расширяются и сердце падает. — Ты что закрылся? Откуда у тебя ключи, эй какого лешего?! — тараторит Джисон — Теперь ты не сбежишь, — как-то очень странно говорит Хван. — Ч…что? — кажется Хан сегодня станет заикой, если конечно выживет. — Почему лаванда? — спокойно спрашивает Хёнджин, не отходя от выхода. — Что? — вот сейчас точно пора умирать. — Почему лаванда? Почему тебе нравится этот цветок? Нет, ладно, он красивый, но запах… Разве тебя не тошнит от него?! — кажется, Хван вышел из себя.       Хотя если кажется — креститься надо, но церкви поблизости нет, да и Хана туда бы все равно не впустили, смертников им не надо. Даже если все сейчас происходящее сон, то какого черта этот мистер идеальность гонит на лаванду? Сам-то со своими ромашками носится. Стоять! — Откуда ты…? А ты-то будто лучше? — вот теперь держите Хана. Любовь любовью, но говорить, что лаванда воняет это слишком! — Сам-то любишь сорняк и что-то тут предъявляешь! На лице Хёнджина читается удивление. Никто не знает, что любимый цветок Хвана ромашка, а вот Хан знает. Каждый день смывает лепестки этого цветка в унитаз. — Не понимаю о чём ты — притворяться дурачком лучшая защита, но не в этом случае. — О, правда?! Да? Я вот ещё как знаю, что любишь ты ромашки — эти маленькие цветы с жёлтой сердцевиной и белыми тонкими лепестками, из-за которых я задыхаюсь каждый божий день, потому что ты такой прекрасный! — Хана немного заносит.       Где судья? Тут нужен тайм-аут и срочно. Кажется, кто-то явно проговорился и сейчас отхватит, а двери-то всё ещё закрыты. — Ты делаешь что? Это не может быть правдой… — ну вот, Хан Джисон, ты расстроил парня да ещё и заставил чувствовать его виноватым. — Да, чёрт его! Я люблю тебя, Хван Хёнджин! — кричит Джисон и слышно как в коридоре возле двери толпится народ, но Хану по барабану, пусть слышат все. Помирать так красиво. — Ромашка — один из самых красивых полевых цветов. Знаешь? Она обладает лечебными свойствами и для меня этот цветок что-то домашнее и родное. Да, может он и самый простой, но именно в простоте скрывается истинная красота. Говоришь сорняк? Ну да, ромашка вредная, где семена упали, там и останется. Я бы описал тебя как ромашку, ведь ты такой же! От тебя веет домом и таким родным теплом, вредный до безумия. А главное, чем вы похожи: я так же, как и ромашку, люблю тебя. — Закончив, Хван отходит от двери и медленно подходит к Джисону.       В голове Хана проносится мысль: «Всё. Пока, мир. Ты был не настолько плох, было даже немного весело тут жить». Хёнджин заключает его в объятья и ему думается, что вот сейчас он задохнется, но ничего такого не происходит. — Я люблю тебя, Хан Джисон, хоть меня и бесит лаванда, — ещё крепче сжимая тело Джисона в объятьях, говорит Хван.       Кажется, это смерть, и тут даже не надо креститься. На уголках глаз Сона собираются солёные капли и сейчас будет мировой потоп, потому что не может это быть всё правдой. Но как же сильно хочется плакать, а Хёнджин обнимает так же сильно. А Джисону все больше кажется, что это сон, но кто же знал, что Хван имеет сверхспособности и, будто прочитав мысли Хана, щипает того. — Ай, больно же! — отпрыгнув от Хвана пищит Хан. — Я знаю, давай пожалею? — хватая его за руку, притягивает к себе в объятья. — Окей, ладно. Я тебя прощаю, а теперь отпусти — говорит Хан, пытаясь хоть как-то выбраться — Нет. Не отпущу. Никогда.