***
Мысли мои всегда были чисты и непорочны, молитвами были наполнены, и светом святым теплилась душа моя. Всё это было до тех пор, пока не потерял я сон и голода чувствовать больше не мог. Каждый божий день видел я лицо её. Пришла она с дождём в один из хмурых дней, словно ангел, спустившийся с небес. Светлые и чистые глаза были цвета неба безоблачного, которые смотрели на меня восхищённо, с любовью, с такой верой в мою непорочность. И сама дева казалась безгрешной… нет, она и была безгрешна! Она была иной, не такой как те, что уже многие годы томились со мною в храме, уставшие, озлобленные, давно утратившие крупицы света в своем сердце. Её помыслы чисты: твердою рукою она поддерживала стариков, помогала детям и успокаивала сильных взрослых с вечно нежной улыбкой на устах. А я, смотря на неё изо дня в день, переставал верить в Бога и его желание помочь. Не мог Он ниспослать ангела своего на землю, только если это не испытание для сердца моего. А я боролся, каждый час, минуту и секунду. Проигрывал. Молитвы не спасали. И стёр колени в кровь, язык онемел, но я молился, заглушал похоть свою просьбами о помощи Его. И понимал: не слышит меня Господь, а дева манила, улыбкою своей уводила с пути истинного, станом своим завораживала взор мой. Весь мир рухнул на меня, когда во сне кричал, звал её, воспылавший страстью, и Богу молился, прощения прося, а она услышала, прибежала на зов мой истошный, ворвалась фурией, не стучась, держа перед собой свечу церковную. Огонь играл бликами на тонком её лице, отражаясь искрами в ясных глазах, пламя путалось в золоте длинных волос. Полупрозрачная ткань ночного одеяния не могла укрыть от взора моего похотливого изящную фигуру. И я потерялся, и ненависть к себе в моей душе, грешной и падшей, поднялась. «Уходи! Пошла прочь!» — кричал я ей. Она лишь губы ладонью прикрыла, слёзы глотая, убегая во тьму монастыря. А я, разрываемый болью, смотрел, как единственный свет моей души уходил вместе с ней. И более не нужен мне был Бог. Отрёкся я от него, дьяволу взмолился. И он ответил, не то что Господь — тот ни разу не послал мне знамение. А лукавый услышал, возникнув сразу, как капля крови коснулась адской звезды, чёрным пеплом нарисованной на полу комнаты моей, полной греха. Пал я на колени, прося лишь одного: «Всё отдам, её мне подари! Хотя бы раз дай её коснуться!» Жёлтыми зубами скалился мне дьявол, клочок бумаги протянув. Не задумываясь, оросил своей я кровью договор, скрепляя сделку с Сатаной. На следующий же день отдалась мне дева, всю себя мне подарив, и не было бы счастья мне боле. Думал я, что умереть теперь спокойно можно, пусть хоть душу я отдам за эту страсть... Но каково было моё разочарование, когда ровно в полночь вернулся демон за платою своей! Распростёр я руки, готовый быть Иисусом на кресте… а дьявол лишь засмеялся: «Не нужна мне гнилая твоя душонка, за чистой девой я пришел. Сказал ты мне, что всё отдашь, лишь коснуться её хотел. Коснулся?!» О горе мне! В ногах валялся, копыта вылизывал, пол целовал, пеплом обмазанный, но лишь смог я увидеть, как любовь моя, слезами обливаясь и нежно улыбаясь, прощая душу грешную проповедника падшего, в ад провалилась с демоном в объятьях… Один остался в пустом храме, убитый горем и мольбами. С укором святые смотрели на служителя святого дома. Некому больше молиться... Господь не примет, только жизнь свою никчемную прервать осталось, отправившись вслед за любимой, хоть в облике демона, хоть самого Сатаны!***
Дева всем телом к Сатане прижималась и смеялась, смеялась, смеялась... Дьявол лишь, глаза закатив, светлую голову погладил: — Уж меня-то жестоким люди называют, но порой твоё коварство страшнее, дорогая супруга Лилит.