Дурочка

— С тобой невозможно! — Власова бьет кулаком по столу, разжимая ладонь. Почти сразу, чтобы не казаться излишне злой, чтобы не пугать своей агрессией того, кого против слов совсем не хочется. — С тобой будто легко. Ты самый ужасный напарник, с которым мне приходилось работать, — Таня обиженно крутится не стуле. — Наглая, грубая и всегда приключения на свою задницу ищешь. — Какие мы, баллистики, блять нежные. И как тебе оружие доверяют с таким характером? — Так же, как доверяют таким отмороженным, как ты. — Чего? — Рита грозно выпрямляется в спине. Взглядом в хрупком Танином теле она выжигает дыру. — Повтори. — Какое слово ты конкретно не расслышала? Полагаю «доверие». Тебе его явно не хватает. — Хватит. Тебе разговора в кабинете Рогозиной мало? Таня откидывает косу назад и грозно скрещивает на груди руки: — Представляешь себе, мало. Или мне перед ней и остальными нужно было сказать, что моя милая — идиотка? — она оглядывается на минуту, чтобы никто не услышал. — Которая срывает задание, вломившись в клуб, и раскидывает подозреваемых. — Может, потому что те отомороженные вместе с комплиментами отвесили тебе хорошую такую дозу клофелинчика? А ты и повелась. Профессионализма — ноль! — Что значит ноль? — Таня вскакивает от возмущения. Рита нагло наблюдает за ней исподлобья и щурит взгляд. — Я находилась при исполнении, пыталась достать доказательства, а что в итоге? Выговор, с десяток моих страшных фоток с камер наблюдения и твои наезды. Ничего не скажешь, хорошая благодарность за оперативную работу. За твою, — она указывает пальцем на Риту, — между прочим, работу. — Вот именно, — Власова поднимается и опускает взгляд на девушку перед собой. А у высокого роста есть преимущества. — Мою работу. Твоя — в тире отстреливать то, что мы притаскиваем, и в компьютерах копаться. Ты слышишь здесь хоть один намек на «в самовольную пойти в ночной клуб, где произошло три убийства, и докопаться до подозреваемых»? Даже не основных. И чуть не двинув кони. — Ты тоже хороша. Проследила за мной, ворвалась в клуб, как чертов Рэмбо. Мне что, пять, чтобы напрягать Тихонова и подкидывать мне жучки, а? — Во-первых, не пять. По мозгам — все три. Во-вторых, ты не хуже меня знаешь, что это простой биллинг. И в-третьих, хочешь, чтобы я извинилась, что спасла твой тощий зад? Так хер там. — Хватит грубить, — Таня бьет ее в плечо, возмущенно опуская брови. — Это у тебя с работой деформация уже какая-то случилась. Вот здесь, — указательный палец касается лба Власовой. — Везде чудятся скандалы, интриги, расследования. Всех выслеживать пытаешься. — Как видишь, это порой не лишнее. — Один раз из десяти, браво, — Белая театрально хлопает в ладоши. А Власова смотрит на нее так, будто сейчас же вцепится и не отпустит [и не знает, что скорее — обнимет или придушит]. Кривляется, строит из себя не пойми кого. — Ай, к черту. Надо было кинуть тебя там, а не отбивать. Все равно неисправимая блять дура! — отворачивается Рита. Щеки и лоб в синяках и ссадинах, губа разбита, и на руке виднеется неглубокий, но ярко-алый порез. Власова — грамотный опер, но самый шальной любовник. Из тех, кто врывается в клубы с мыслью: «Я пришла сюда забрать это недоразумение и разбить ваши щи. Как видите, этот карлик уже на моем плече». Правда, с этими же мыслями и получает по лицу в ответ. И Белая хороша: так хотеть доказать всем свою правоту, что пойти на опасный эксперимент. «Ей что, омбре не хватило? — думается Рите. — Или у нее слабость к заведомо неудачным экспериментам?» — Болит? — якобы безразлично, якобы все равно интересуется Таня и кивает на ссадины. Рита дергает плечом: — Бывало и похлеще. — Насколько хлеще? Власова иронично хмыкает: — Что, хочешь послушать, как мне однажды после задержания пришлось нарастить два зуба? И о том, сколько раз мне прилетало в табло? — Не дави на жалость. — Ты сама спросила, — Рита тяжело опускается в кресло. — Проехали. Я просто не хочу, чтобы с тобой что-то такое произошло. Из тебя опер, как из меня баллистик. Лучше, когда каждый занимается своим делом. Таня опирается о стол: — Вот ты вроде говоришь что-то милое, но тут же обижаешь. — Не умею я ваши розовые комплименты делать. Мне по факту проще. — Я знаю. Но любишь их получать. И по зубам. — Надеюсь, тебе стало легче от этой шутки, — Рита язвит и хочет, возможно, Таню задеть, а сама с осторожностью касается ее руки. — Ты-то как себя чувствуешь? — Ваня до сих пор ржет с моих фоток из клуба и отправил их Холодову. Остальное — пустяки. Власова отводит веселый взгляд в сторону: — Мне тоже отправил. Танечка тяжело выдыхает: — Пиздец, — и садится на стол. — А я думала, ты не любишь, когда матерятся. И меня за это ругаешь. — А что, разве помогает? На секунду Рита задумывается, а затем прикусывает щеку: — Нисколько. — Вот и я о том. Иначе ситуацию не опишешь, — Таня опускает голову в расстроенных чувствах, и что цепляет ее во Власовой — та не делает хуже, не топит окончательно, а лишь заботливо касается руки вновь. — Не переживай, Танюш. Я поговорила с Тихоновым, он обещал удалить их. — В смысле, наехала? Рита жмет плечами: — Типа того. Главное, что ты цела. Дура, конечно, но цела. И всю их компашку мы задержали. Сейчас вон, Круглову показания дают. Сливают всех, — подмигивает Власова, поглаживая Танину руку. — Не грузись сильно, но в следующий раз предупреждай наших, если что-то заведомо тупое думаешь сделать. — Кто бы мы меня туда пустил, если б я сказала, — Таня строит из себя обиженную, а сама цепляется в ответ за руку Риты. — Никто, надеюсь. Но под прикрытием могла бы и я поработать, и Соколова. Да кто угодно из оперов. — Ага, сядет к тебе кто в клубе, — выдыхает Танечка. — Они на хрупких девушек охотились, а ты… а ты так не выглядишь. — Я должна обидеться? — поднимает бровь Власова. — Или принять это за комплимент? — Лучше второе. По второму кругу ругаться нет сил. Таня расстроенно глядит в коридор, где порой проскальзывают лаборанты, и замолкает. Рита смотрит на нее с умилением: и вроде взрослая, и вроде может быть серьезной, когда нужно, а в душе — такой ребенок. [Добрый, озорной и немного капризный.] Власова поднимается: — Тань, а, Тань, — и приобримает за плечи, — а хочешь, сходим на ВДНХ? Погуляем, мороженое поедим. На велосипедах покатаемся. — Водитель из меня такой себе, ты же знаешь. — А я подстрахую. Белая поднимает радостный взгляд: — Как? — Пну с велика, если на человека будешь нестись, — Рита видит, как быстро меняется лицо Тани, и смеется. — Шучу. — А взрослый человек, — бьет она Власову в плечо. Легко, в шутку, не желая совсем сделать больно. — Кто бы говорил, — ухмыляется Рита и кивает на выход. — Так что, пойдем? — Правда не пнешь с велосипеда? — Тань, я что, на совсем отбитую похожа? — задает вопрос Рита и лишь после этого думает. Она выставляет руку вперед. — Воздержись от шуток. — Значит, и сама догадываешься, — улыбается Танюша. — Ладно, пойдем, мороженое само себя не съест, — и тянет Риту из переговорки. Она оглядывается на нее лишь на секунду, чтобы подмигнуть и заулыбнуться еще шире. И все-таки бесспорно дурочка. [Да и пусть.]