И хорошо, что у людей еще остается много важных мелочей, которые приковывают их к жизни, защищают от нее. А вот одиночество — настоящее одиночество, без всяких иллюзий — наступает перед безумием или самоубийством. Эрих Мария Ремарк. Три товарища
Николас был хорошим мальчиком, молчал о папиной измене матери, любил солнце и слушался старших. Он никогда никого не обижал и сжимался калачиком в углу, при каждом ударе бляшки о спину, тихо постанывая от боли. К боли нельзя привыкнуть, ее можно лишь пережить и понемногу копить в себе. В такие моменты он жалел себя и забывал о своей любви к людям, жалел весь мир, прогнивший изнутри, и мечтал, чтоб его просто кто-то обнял. Погладил по голове со словами «Тише, тише, это все закончилось». Все его не ненавидели, лишь за один факт его существования, сколько бы не было в этом мальчике света и любви, люди медленно взращивали в нем тьму. Ту самую тьму, что со временем обрела мерзкий шипящий голос, что нашёптывал во тьме, какие эти люди твари и мерзавцы. Ту самую тьму, что Николас ласково прозвал «Зверем» ведь тот мог то шептать, то рычать. Зверь обещал такие вещи, о которых Николас и мечтать не мог, его пугало и будоражило одновременно присутствие постороннего в его голове. Со временем голос обрел форму и волю к самозащите, обрел любовь к себе самому. К своей жизни, к своему дыханию и телу, он обрел Николаса. Тьма окутала маленький комочек света, что зажимался холодными ночами под тонким одеялом в зимнее время с молитвами на губах, защищая его как могла, сжимая все сильнее и сильнее, поглощая рассудок, жизнь и волю. - Они это заслужили! - Шепчет Николас не своим голосом, но своими губами, отдаваясь темноте полностью. - Они все сдохнут, а мы останемся. Впервые, ему кто-то сказал это, другой Николас нежным голосом, так словно мать убаюкивала младенца ко сну. И он действительно уснул, крепким сном, кутаясь не просто одеялом. А тьмой, что стала его частью, родиной и смыслом. Он засыпал словно в меху опасного хищника, что ласково гладил его по голове и обещал им всем кару небесную. Он впервые засыпал с уверенностью, что его не бросят.***
Мальчик перестал бояться темноты, перестал плакать и скулить, он оставался все тем же светлым и ярким парнишкой с доброй улыбкой. Радость от рождества накатывала на него новой волной, и он просил у отца два подарка, за что вновь получал по щам. И его это больше не пугало, лишь, потому что изнутри выросло нечто большее, то, что не даст его в обиду. Это не что шепчет ему во тьме о любви, о том, что он защитит его и никому не отдаст, шепчет как зверь на ушко. Те самые вещи, в которых нуждался юноша. Он шепчет «С рождеством Николас» и Николас отвечает ему «С рождеством» прижимая к груди труп собаки. Из в года в год, ситуация с его воспитанием не менялась, его били, закрывали во тьме и призирали. Люди пропадали, а Николас просыпался у себя в темной комнате и мастурбировал непонятно откуда взявшимся возбуждением. Иногда его руки были в крови, но он не спрашивал у Зверя, что происходит, но просто отдавался прекрасным ощущениям любви. Однажды отец застукал его таким, с членом в руках и обезумившим взглядом жаждущей крови и ласки устремившийся в зеркало, отец сказал ему, что это нормально, что он просто растет и отвел к шлюхе. И ничего не вышло… -Пидараса кусок! – Все что смог сказать этот мужчина и небрежно плюнуть к ногам сына – Как был ничтожеством, так и остался…***
- Он ублюдок! – Шепчет Николас словно себе самому на ухо – Я убью его, зарежу как свинью! Всех их, все они твари! - Нет… Нет – Кричит юноша и со слезами, силой, вдавливает свое лицо в подушку мечтая так умереть - Нет, нет. А рука как не своя, мнет сначала яйца через штаны, ласково нежно, как он любит, как ему всегда это было нужно. Перебирая одно яичко, а потом другое, сдавливая чуть сильнее, и резко отпуская. Лишь капельку любви в ответ, за все то, что он сделал для папы, мамы, людей. За все улыбки, все добрые слова, во имя господа. Ведь он тоже сын божий, и все они нуждаются в тепле. И поэтому он отдается единственному, кто его любит. Ложиться на кровать спиной и позволяет своему внутреннему монстру делать ему хорошо. - Время пришло, - Чуть громче шипит зверь его голосом и расстёгивает ремень, запуская руки в трусы и обхватывая член – Мы сожжем гостиницу, он поплатиться за все! За все что сделал с нами! Сколько ласки было в простой дрочке, сколько любви было в тех пальцах, словах, в поступках. Любви к самому себе, что выражала другая тварь из твоего же подсознания. Николас откидывает голову в экстазе и скулит, не замечая, как зверь водит его рукой по его же члену. Он не смотрит на руку, он смотрит в зеркало, словно на своего любовника, на единственного человека, который может его полюбить, приласкать и восхититься. И какова же зла жизнь, ведь это именно так, никто и никогда его не полюбит сильнее, чем Зверь. Легкие и ласковые движения сменяются быстрыми и даже рваными, истома разливается по бедрам и яйца начинают поджиматься. Николас не отрывает взгляда от зеркала, смотрит в свои безумные глаза, в которых плещется столько воли к жизни, столько любви, что он боится в ней захлебнуться. И отражение шипит… - Я убью их, каждого, вырву их сердца и подарю тебе! - Нет, нет, нет - Николас закрывает глаза, и очередная мысль «Я не в порядке» накатывает, а оргазм отступает, и рука замеливается. – Убивать плохо, нельзя убивать людей. Улыбка расплывается в оскале, уже не ясно кто у руля, кто кого пускает к сознанию. Они переплелись единой системой жизни, перепутались как два сосуда возле сердца, по одну из которых бежит артериальная кровь – Яркая, красная, которая несет в себе любовь и справедливость. Как сам Николас, любящий солнце и мечтающий о счастливой жизни. И венозный сосуд, по которому бежит чернота, боль, обида, рожденный из темноты и услышанный светом. Каждый из них хотел спастись, и духом, и телом, и лишь сознание и подсознание разошлись в методе решения этого спасения. Свет и тьма не могут существовать друг без друга. - Да, -Шепчет Зверь и ускоряет движения рукой, ухватив член сильнее, надавливая на головку - Да, да, я всех их убью, они все поплатятся за свои грехи. Николас сдается, он снова чувствует эту тягучую боль в низу живота и расплывается в собственных объятиях. Это не было запретным, он не гомосексуалист, он любит себя, а он любит его, и это нормально. - Да, - Еле-еле шепчет юноша и тянется левой рукой к зеркалу, мечтая коснуться его, того самого хоть раз – Дааа… И рука что тянулась к нему из зеркала, наконец его коснулась, он встретил не холодное стекло. А оргазм, накатывающий волной, наконец-то ударил, и теплое семя что расползалось по животу, лишь подтверждали его догадки. Николас плакал, от счастья, от любви, от того, что он кому-то нужен. Ни что из этого не было удивительным, одиночество, боль, страдания. В отличие от теплой руки, что окутывала его собственную и на его нежную улыбку, отражение отвечало не менее нежным оскалом.