***
Эраст Петрович приходит в себя, разморенный, шевелится слабо под крепко обнимающей его рукой, устраиваясь поудобнее. Они лежат на диване, Александр Христофорович одной рукой прижимает к себе лежащего на боку Эраста Петровича, а другую подкладывает ему под голову. Остаточная дрожь уже отступила, уступая место усталости и неге: глаза открывать обоим совершенно не хочется. Тем не менее Эраст все же повторно шевелится и приподнимается на локте. — С-саш, — улыбается тонко, разглядывает чернотой глаз. — Мм? — отзывается Бинх и тоже лениво приоткрывает глаза. — Вы уже что-то запланировали на Новый год? — спрашивает Эраст, и взгляд его, несмотря на улыбку, внимательно задерживается на лице Бинха. «Очень ждет ответа», — понимает Бинх. — Только купить елку, — усмехается Александр Христофорович, и Эраст Петрович тихо смеется в ответ, укладываясь обратно на чужое плечо. — Тогда п-приглашаю вас провести праздник со мной. А елку, так и б-быть, я вам обеспечу.Часть 1
29 декабря 2019 г. в 16:42
Декабрь шагнул в столицу во всей красе, принеся с собой горсти белоснежного, серебрящегося в солнечных лучах, снега. Александр Христофорович прятал лицо в плотном шарфе в зелено-черную клетку и щурился, пока извозчик гнал лошадь к указанному адресу, а колючий ветер все норовил ущипнуть бывшего ссыльного офицера за кончик носа. Ему это не удавалось, потому что Бинх то и дело вертел головой, то с энтузиазмом смотря по сторонам, то, будто смущаясь своего сильного интереса, утыкаясь взглядом в спину извозчика. Но долго рассматривать серый потрепанный тулуп оказывалось слишком скучно, и Александр вновь принимался озираться по обе стороны.
Вместе со снегом в город вошли предновогодний ажиотаж и предпраздничная атмосфера. У домов стояли закутанные по самый нос продавцы настоящих живых елей, а рядом с ними ждали своего часа хвойные разных размеров: их пышные лапки были плотно перетянуты тугой веревкой и прижаты вертикально к крепким стволам, а вокруг них с любопытством и видами знатоков сталпливались люди. Одни важно и придирчиво осматривали товар со всех сторон, другие уже несли на плече главный символ Нового года домой, и только дети крутились вокруг елок с беззаботным весельем и интересом. Александр Христофорович, даже будучи жителем столицы, елок живых никогда на Новый год не имел, а после ссылки в Диканьку необходимость в этом вовсе отпала: там любая елка почти у самой хаты, выходи и наряжай на здоровье. Правда Александр Христофорович наряжать не любил, ворчал, сидя в своем участке, и все приготовления за него делал Тесак; и хату по мере возможности тоже Тесак к празднику прихорашивал. Теперь у Бинха не хата, а квартира, и прихорашивать ее придется ему самому, а оттого Александр Христофорович невольно задумывается о том, чтобы, пока все не раскупили, тоже приобрести в нее елку.
— Приехали, — зычно кричит кучер через плечо, прерывая размышления, когда они останавливаются у угла нужного дома.
Александр Христофорович бросает в раскрытую ладонь несколько серебряников, ловко соскакивая с саней, и, проходя мимо лошади, треплет ее по смольной гриве. Лошадь в ответ фырчит, задорно бьет по снегу копытом и встряхивает головой, щедро осыпая Бинха снегом. Смеясь и отряхиваясь, он спешно направляется к крыльцу.
— Господзиня нет! — вместо приветствия огорошивает Бинха резкий голос камердинера, едва после непродолжительного звонка распахивается дверь. Маса стоит в проходе, воинственно скрестив на груди руки, будто намеревается лично помочь любому нежеланному гостю отправиться в обратное направление. Однако, завидев Александра Христофоровича, японец стремительно светлеет лицом и теряет весь свой враждебный вид. — Господзиня нет, Бинхь-сан, — гораздо доброжелательнее повторяет Маса и сторонится, пропуская гостя вовнутрь. Александр Христофорович благодарит и заходит, снимая с головы присыпанную снегом шляпу.
С Масой у Александра Христофоровича отношения заладились с первой встречи. Произведя впечатление человека благородного характера, верного чести и принципам, бывший отставной офицер стал, пожалуй, первым гостем за долгое время, которого Маса не буравил подозрительным взглядом из-под бровей и которого всегда охотно пускал в дом. Первые несколько раз брался принимать у Бинха верхнюю одежду, но Александр Христофорович быстро и твердо убедил, что встречать его так ни к чему, и с тех пор, пока он раздевался в коридоре, Маса смиренно стоял рядом, сложив руки перед собой.
— Эраст Петрович не передавал, когда вернется? — Александр Христофорович расстегивает камзол, снимает клетчатый шарф, вешает одежду на вешалку.
Маса щурится на часы.
— Черезь чась, — сообщает, проводя гостя в комнату, и, коротко поклонившись, интересуется. — Чай?
— Не откажусь согреться с дороги, — соглашается Бинх, проходя в комнату, в которой стало привычно дожидаться Эраста Петровича, если он приходил на квартиру в его отсутствие.
Однажды Александр Христофорович отказался ступать за порог в отсутствие хозяина и решил дождаться возвращения Эраста на улице, за что потом получил строгий, полный укора во взгляде, выговор, потому что несмотря на то, что дожидаться пришлось всего полчаса, была дождливая промозглая осень, и Эраст Петрович даже не пытался спрятать беспокойство во взгляде и голосе, после держа в своих ладонях замерзшие ладони Александра Христофоровича. В тот вечер Фандорин взял с Бинха обещание, что «п-подобных глупостей больше не повторится», и Александр Христофорович стал вхож в его квартиру на постоянной основе.
Александр Христофорович останавливается посреди комнаты, поднося сжатую в кулак ладонь к губам и согревая ее горячим дыханием. Пальцы сводит от холода, но квартира Эраста встречает привычным уютным теплом, запахом восточных благовоний и знакомым интерьером — и все это, ставшее ему родным, будто обволакивает своей особой атмосферой, заставляя холод отступить и обещая скорое согревание.
Александр Христофорович подходит к роялю и касается кончиками пальцев черной лакированной крышки. Не раз он имел удовольствие наблюдать, как тонкие изящные пальцы порхают над черно-белыми клавишами, как-то подается вперед, то отклоняется от инструмента расслабленный корпус тела и слегка покачиваются острые локти в такт мелодии, как во время игры пластичность пропитывает всего Эраста Петровича, вдыхающего в музыку жизнь с каждой сыгранной нотой. Эраст Петрович играл завораживающе, красиво, проникновенно. На него хотелось смотреть, им хотелось любоваться, в нем хотелось ловить то тонкое, нежное, элегантное в своей хрупкости — но не слабости, — что подвижно перекатывалось во время музицирования в каждой клеточке его тела. Словно во время игры Эраст Петрович демонстрировал в себе что-то сокровенное и уязвимое, преподнося этот дар только ему.
Александр Христофорович и сам умел играть, но его игра была совершенно иной. В нем не было эрастовой пластичности и вовлеченности — его спина всегда была идеально прямой, а корпус — неподвижным. И хотя Бинх умел касаться клавиш ласково, поглаживающе, играл достаточно неплохо и его репертуар не ограничивался грубыми солдатскими песнями, атмосфера его игры все равно оставалась другой, и порой это вводило его в состояние смятения и отрицания, когда он думал о том, что его манера музицировать после мягких и нежных мелодий может коробить слух. Когда он тихо, но решительно заявил Эрасту «мои умения не чета вашим, а моя игра будет слишком груба для вашего слуха», Фандорин только понимающе кивнул и сам опустился за инструмент. А потом его пальцы вдруг ударили по клавишам, и вместо плавных переходов с одной на другую, они понеслись — грубо, отрывисто, и это было не мягкое протяжное легато, это было колючее стаккато, усиливающееся крещендо, но эта странная, нетипичная для этих пальцев музыка волновала, беспокоила, была глубокой и шумной, как шторм, швыряющий по своим волнам корабль под покровом ночи, и вместе с тем увлекающей, завораживающей своей непроглядной и нагнетающей темнотой. Когда шторм начал утихать, а пальцы Эраста Петровича в последний раз кольнули клавиши завершающим аккордом, Александр Христофорович не смог произнести ни слова.
— Я играю не т-только сонаты и менуэты, Александр Христофорович, — сказал тогда Эраст, значительно смягчаясь. — И из-за п-предрассудков не хочу лишаться возможности слушать вашу игру.
Бинх открывает крышку рояля и улыбается своим воспоминаниям, садясь за инструмент. Руки укладывает на клавиши, мысленно отсчитывает размер выбранной мелодии «раз, два, три, четыре» — и, без колебания взяв адажио, начинает игру. Вместо колкого аккорда пальцы его правой руки берут арпеджио, и, сопровождаемая долгим тихим аккордом левой руки, таинственная музыка начинает свое зарождение. Сперва тихая, едва слышная, она перетекает по подушечкам пальцев музыканта, отзываясь в натянутых струнах инструмента. Она медленно разрастается, набирая силу и глубину звучания, и левая рука вдруг, до того обходящаяся одним аккордом на весь такт, начинает скользить по клавишам вслед за правой, и их совместный дуэт гармонично передает мелодию друг другу, то позволяя ей затихнуть, затаиться, то, напротив, возрождая в ней былую насыщенность и громкость, заполняющую комнату и дотягивающуюся до самых ее уголков.
Когда музыка начинает расползаться за пределы комнаты, под ее звуки вдруг открывается входная дверь и раздаются торопливые шаги в коридоре.
— Бинхь-сан тут! — с порога оповещает Маса, принимая у пришедшего раньше времени с улицы Эраста Петровича пальто и цилиндр.
Фандорин кивает без видимого удивления, задерживаясь у зеркала и приводя себя после улицы в порядок, и направляется туда, откуда доносится музыка. Но перед тем, как зайти, он останавливается перед дверью, вслушиваясь в чужую игру и всматриваясь в тонкую щелочку, через которую видно, как Бинх увлеченно склоняется над инструментом, и из-под его пальцев выводится мелодия «Лунной сонаты». Эраст наблюдает еще немного, не решаясь потревожить, и все же спустя полминуты створка под его ладонью плавно поддается вперед.
Он осторожно заходит в комнату, принося с собой зимнюю свежесть, запах хвойных и цитрусовых. Бесшумно закрывает за собой дверь, но Александр Христофорович все равно его замечает и торопливо обрывает игру, словно застуканный на месте преступления.
— П-прошу вас, продолжайте, — спешно просит Эраст, замечая, как Александр Христофорович уже собирается подняться к нему навстречу, и Бинх, на мгновение замешкавшись, возрождает мелодию.
Ее звуки окутывают Фандорина домашним теплом и обволакивающим уютом, и мягкость пальцев, с которой Александр Христофорович касается клавиш, как будто касается его плеч, разминая и согревая их после мороза. Эраст не двигается, слушая, как извлекаются звуки из инструмента, но мелодия подходит к концу, и вот, завершив ее протяжным аккордом, Александр убирает руки с клавиш.
— Эраст Петрович!
Александр Христофорович поднимается — быстро, ловко, и ничего в этом мире не смогло бы сейчас затмить довольный блеск в серо-зеленых глазах. Он спешно подходит, обхватывая лицо Эраста согревшимися от игры ладонями, и бережно прижимается мягкими губами к его, выражая свою тоску. Эраст с готовностью отвечает на теплый приветственный поцелуй, ластясь ближе к горячим, по сравнению с его кожей, ладоням. Александр слегка напирает, и Эраст вынужден сделать полшага назад, оперевшись спиной о дверь — Бинх целует его медленно и с наслаждением, сминая податливые мягкие губы и поглаживая кончиками пальцев холодные скулы. И только почувствовав, как что-то настойчиво покалывает его бок, он неторопливо, явно нехотя, отрывается от его губ.
Эраст нежно розовеет щеками не то от поцелуя, не то после мороза, вздрагивает длинными ресницами перед тем, как открыть глаза и приоткрыть на выдохе губы. Александр с наслаждением человека, дорвавшегося до желаемого, вкушает послевкусие поцелуя и фантомное ощущение чужих губ под своими.
Спохватившись, он обращает внимание на источники хвойно-цитрусового запаха — в руках у Эраста мешок мандаринов и несколько припорошенных снегом пушистых хвойных лапок, которые своими иголками не дали ему увлечься поцелуем.
— Я т-тоже рад вас видеть и слышать, Александр, — наконец, улыбается Эраст, и когда Бинх заботливо принимает из его рук мешок, проходит в комнату.
Они распаковывают покупки: Бинх вытаскивает из пакета мандарины и выкладывает их на тарелку с узорчатой каймой в форме пирамиды, Эраст раскладывает по столу лапки ели. Запах стремительно заполняет собой комнату, и атмосфера приближающегося праздника вдруг отчетливо начинает витать в воздухе.
— В этом году я решил обойтись б-без ели, — немного смущенно поясняет Эраст. — Но совсем без хвойных не смог — п-пусть хоть ветки будут.
В двери раздается деликатный стук, и в комнату входит Маса, неся в руках поднос: в его центре круглобокий чайник, из носика которого поднимается пар, рядом две фарфоровые чашки, а у самого края большая ваза. Поднос Маса ставит на столик перед диваном, вазу с водой — на рабочий стол рядом с разложенными лапками, — и, коротко поклонившись, выходит. Через пару минут возвращается, неся Эрасту домашний халат.
Бинх забирает халат у Масы из рук и сам помогает Эрасту Петровичу облачиться в тяжелую теплую ткань. Эраст разводит руки в стороны, и Александр обходит его спереди, завязывая пояс и оправляя пушистые кисти.
— Б-благодарю, — коротко наклоняет голову Эраст.
— За вами ухаживать — одно удовольствие, — отвечает Бинх, и перед тем, как Эраст опустит обе руки, перехватывает одну тонкую кисть и бережно запечатывает поцелуй на тыльной стороне прохладной ладони.
Эраст бросает жгучий взгляд из-под опущенных ресниц и мягко привлекает Бинха к себе. Легко подхватывая пальцами за подбородок, он приподнимает чужую голову и целует: мягкая настойчивость опускается на губы оторопевшего от неожиданности Бинха, тонкие пальцы зарываются в густые кудри и ложатся на затылок. Александр находится быстро, с готовностью вовлекаясь в поцелуй и за талию прижимая Эраста ближе к себе. Он скользит ладонью от поясницы до лопаток, оглаживая их выступающие уголки через халат, надавливает на позвоночник, заставляя Фандорина тихо ахнуть и прогнуться навстречу, и, когда атмосфера вокруг начинает ощутимо изменяться, а градус поцелуя поднимается к отметке, превышающей безопасную норму, Эраст Петрович с трудом находит в себе силы упереться ладонями в чужие плечи, разрывая поцелуй, и прошептать:
— Александр, ч-чай.
— Черт с ним, — увлеченно шепчет Бинх, перехватывая руки Эраста. Он делает одно слитное движение телом вперед — и вжимает Эраста в стену, к ней же прижимая оба его запястья на уровне головы. Его губы жадными до касаний поцелуями обрушиваются на чужую шею, под шелест тихих вздохов движутся вдоль линии бьющегося пульса и под самым ухом опаляют горячим шепотом. — Я согрею вас гораздо лучше.
Эраст закрывает глаза и податливо запрокидывает голову, капитулируя. Бинх принимает приглашение, и его скользящие поцелуи сменяются другими — чувственными, жаркими, они вжимаются в нежную кожу шеи и прихватывают ее, срывая с приоткрытых губ Эраста тихие вздохи.
Александр перехватывает оба запястья Эраста одной рукой, удерживая их над головой, и второй неторопливо, будто распаковывая свой новогодний подарок, развязывает пояс халата. Распахивает полы — и вжимается телом в тело, проталкивая свое бедро между чужих, из-за чего Эраст коротко дергается и резко хватает ртом воздух, а Бинх медленно и с удовольствием проводит ладонью по узкому бедру. И вдруг резко выдыхает сквозь зубы, когда замечает, что Эраст прижимается к стене лишь затылком, лопатками и ягодицами — а в пояснице призывно прогибается к нему навстречу.
Эраст не прячет лица: нежная пастельная краска смущения ему идет — и так контрастирует с бездонно-черными глазами, глядящими из-под опущенных ресниц слишком жарко для того, кого бы стесняло происходящее. Фандорин сжимает пальцами пальцы Бинха — и слегка подается коротким одиночным движением бедер навстречу, сжимая между ними чужое бедро. Судорожно вздыхает, мелко вздрагивая, красиво дернув головой от плеча к плечу, тонко улыбается, вызывая у Бинха нетерпеливый стон-рычание и вынуждая его буквально вжаться в Эраста своим телом.
Жар от Александра чувствуется через одежду. Халат Бинх стаскивает немедленно — нетерпеливо, даже грубо, но Эраст лишь гнется мягкой податливой глиной под его руками, подставляется. Александр расстегивает его рубашку — и едва она распахивается, как он отгибает ее ворот и вжимается губами в переход от плеча к шее. Бинх не целует — вкушает, прихватывает губами кожу, опаляет жалящим укусом, такими же, собственническими, продвигается вверх по чужой шее, свободной рукой стаскивая с Фандорина рубашку.
У Эраста красивое, чистое и ухоженное подтянутое тело: бледная тонкая кожа, вздрагивающий под ладонью рельеф мышц, плоский живот, узкие бедра обтянуты черными брюками. На его коже красиво смотрятся засосы. На его запястьях красиво смотрится сжимающая их рука Бинха. На его бедрах красиво и правильно смотрятся сжимающие их пальцы.
— Н-нетерпеливый, — сквозь мягкую усмешку прорезается чужой голос, и Эраст вдруг проявляет себя: даже не дергая руками, вывернув кисти под каким-то особенным углом, он хищным движением освобождается от обездвиживающей его хватки. Действие занимает не больше секунды — и вот уже обомлевший Александр оказывается прижат к стене, Эраст целует его, не давая прийти в себя, и через мгновение опускается-падает перед Бинхом на колени.
Александр запоздало дергается, но пальцы Эраста сжимаются на его бедрах, вжимая Бинха в стену. Эраст потирается о его бедро щекой, едва ли не мурлычет, поднимает взгляд на чужое лицо и прижимается губами к выпуклости на бинховских брюках. Александр Христофорович шумно втягивает сквозь зубы воздух, зарываясь пальцами в чужие волосы, и ему приходится приложить неимоверные усилия, чтобы не сжать их, властно уткнув за затылок в свой пах.
Сжать он их все-таки сжимает — удерживает Эраста на коленях со слегка приподнятой головой, чтобы не разрывать зрительного контакта, а второй рукой расстегивает свои брюки. Видит, как приоткрываются зацелованные губы Эраста и слегка вздрагивает при сглатывании острый кадык. Бинха прошибает жаром от предвкушения ощущения, которое способно подарить такое действие во время минета.
Рубашку с себя Бинх снимает почти не расстегивая — через голову, — и Эраст ощутимо вздрагивает, представляя, как оказывается под этим телом. Пальцы в его волосах сжимаются сильнее, и Бинх за затылок прижимает Фандорина ближе, позволяя приступать.
Александр возбужден, и Эраст прижимается губами к его возбуждению, порхающе целуя. Дыхание Эраста теплое, а губы — бархатные, они смыкаются вокруг плотным мягким кольцом, погружая Бинха в горячую узость и влажность чужого рта, и начинают скольжение. Александр позволяет Эрасту ласкать его в удобном для того темпе, и его ладонь лишь слегка одобряюще гладит затылок.
Своим затылком Бинх упирается в стену и дышит тяжело, медленно, пока Фандорин старательно размазывает по всей длине смазку и ласкает кончиком языка головку, заставляя его бедра рефлекторно подергиваться навстречу. Эраст помогает себе одной рукой, заводит за щеку, слегка оттягивая ее изнутри, и отсасывает так хорошо, так правильно, слегка покачивая головой навстречу и постепенно подготавливая горло. Александр Христофорович не обладает железным терпением, но старается держать себя в руках, хотя ему хочется, прямо сейчас хочется крепче ухватить за затылок и резко качнуть бедрами вперед, вталкиваясь в судорожно сжимающуюся плотность чужого горла. Александр постанывает и кусает собственные губы, превращая стоны в хрипы, и уже когда его выдержка истончилась до тонкой невидимой ниточки, Эраст дает ему желаемое. Он несколько раз скользит влажными губами по чужой плоти, и вдруг плавным движением насаживается ртом: он вбирает почти до основания и бархатно стонет — и стенки его горла вибрирующей плотностью обхватывают Бинха, посылая резонирующие волны острого возбуждения по телу. Александр Христофорович срывается: его пальцы грубо сжимают в ладони смольные волосы, и он позволяет себе резкими размашистыми движениями бедер начать вталкиваться в чужое горло.
Эраст покорно расслабляется, обе ладони укладывая на чужие бедра и время от времени сжимая еще и кольцо губ, и тогда Бинх каждый раз напрягается всем телом и низко стонет, прижимая Эраста плотнее к себе. В какой-то момент, когда Эраст уже начинает ощущать пульсацию внутри чужой плоти, его резко отстраняют и вздергивают с колен.
Колени Эраста едва не подкашиваются от возбуждения и слабости, но Бинх не дает ему потерять равновесие, разворачивая спиной к себе и вталкивая грудью в стену. Он вновь зарывается пальцами в чужие волосы, оттягивая и вынуждая запрокинуть голову, он прижимается крепким стояком к чужим ягодицам и рвано, коротко потирается, удовлетворяя тактильную потребность, но не позволяя себе перейти черту наслаждения раньше времени.
Эраста ощутимо встряхивает от подобных действий, он постанывает и прогибает поясницу, подаваясь ближе, и Александр обхватывает его поперек живота, впиваясь поцелуями в узкую рельефную спину. Он обхватывает губами каждый выступающий позвонок выше лопаток, он кусает — протяжно и с удовольствием, наслаждаясь тем, как всхлипывает Эраст на каждое подобное действие, он опускает ладонь на чужой пах и сжимает, мягкими поглаживаниями лаская чужое возбуждение.
Эраст в его руках податлив и страстен. Он впивается пальцами в чужую ладонь, испытывая острую потребность за что-нибудь ухватиться, и запрокидывает голову на чужое плечо, тихо постанывая сквозь короткие вздохи. Александр Христофорович прислушивается, и чрез них различает короткое, на грани с шепотом, «возьмите».
Бинх рывком отстраняется и подталкивает Эраста к дивану.
Фандорин опускается на него, и, чувствуя властную ладонь на своей шее, принимает излюбленную Бинхом позу: его согнутые локти и грудная клетка касаются дивана, щека устраивается на диванной подушке, а поясница мягко прогибается, отставляя крепкие, обтянутые черной тканью, узкие бедра. Александр Христофорович присмиряюще шлепает по округлости Эраста, но шлепок приглушается брючной тканью. Тогда Бинх избавляет от брюк себя, затем — Фандорина, устраивается на коленях позади Эраста и повторяет маневр. Шлепок выходит звонким, и, не давая Эрасту возможности опомниться, Бинх провокационно толкается горячим возбуждением между его округлостей, из-за чего Фандорин судорожно сжимает пальцами диванную обивку. Один дразнящий толчок, другой, ладонь Бинха умелым обхватом ложится на чужое возбуждение, отвлекая от неприятных растягивающих прикосновений пальцев, и каждым оттягивающим движением распространяет приливное удовольствие по телу, пока Эраст сам не шепчет тихое, но твердое «д-достаточно, С-саша».
Александр Христофорович не прекращает томительные ласки, но прижимается теснее, мягкими неторопливыми движениями бедер начиная проникновение. Чего только стоит эта неторопливость, когда Эраст под ним тяжело дышит от возбуждения, и его ресницы мелко подрагивают, будто из-под них он наблюдает за Бинхом. Чего только стоит контролировать движения, когда Эраст расставляет колени шире, принимая более устойчивое положение, пока его не заполняют полностью.
Александр Христофорович поглаживает его поясницу, укладывает ладонь на бедро, прикрывая глаза от удовольствия и продлевая ощущения полного погружения, а затем плавно покачивает бедрами, начиная движение. Его яркая, почти животная страсть обрывается тонкой нежностью, когда чувство желанной близости накрывает его с головой. И вот уже вместо укусов на спину Эраста осыпаются поцелуи, а вместо грубых резких толчков — чувственные ласки чужого тела. Бинх ощущает себя приливной волной, ласкающей песчаный берег, и вместо желания яркого, концентрированного наслаждения, в нем просыпается желание продлить его, растянуть, как с помощью педали музыкальную ноту, наполнить звучанием каждое движение, каждый вздох, пока не наступит стадия насыщения. Эраст под ним мягко подмахивает бедрами, и его шумные вздохи раз за разом обрываются тихими стонами. Он улавливает чужой настрой, легко перенимая правила, и теперь уже не провокационно, а как-то по-особенному нежно демонстрирует собственные изгибы, преподнося свою уязвимость как безграничное доверие чувств и тела. Он отдается этим волнам желания, и они не бьются, а обволакивают его, лаская своими приливами, и вместе с ними он чувствует, как все острее приливает собственное наслаждение.
Александр Христофорович прижимается грудью к его спине, сводя в унисон звучание собственных движений и ласк возлюбленного тела, и едва он совершает несколько очередных толчков, заполняющих до основания, как они достигают его — чувства единения, заполняющего одной-единственной нотой каждую клеточку их разгоряченных тел.