one short love letter

***

      Я и сам, честно сказать, не совсем понимаю, зачем мне понадобилось писать вам это, Холмс. За все время, что мы общались, Вы стали для меня больше, чем просто хорошим знакомым или неким объектом исследований, о котором интересно писать и за которым любопытно наблюдать, больше, чем компаньоном и даже больше, чем возлюбленным. Я никогда и не помышлял, что способен боготворить кого-то настолько сильно.       Вы, Холмс, стали моим солнцем за короткий промежуток времени. И даже если в размерах я Вам заметно уступаю, я не могу избавиться от ощущения, будто могу взять Вас, положить в нагрудный карман, удержать рядом с собой и почувствовать, как Вы думаете.       Впрочем, Вы, пожалуй, слишком важны, чтобы я мог так с Вами поступать.       Стыдно признавать, но я начал жить Вами. Просыпаться с мыслью о Вас, читать Ваши любимые газеты и книги, слушать Вашу музыку. Я вижу Вас перед собой даже если глаза мои закрыты. И Вы светите. Вокруг меня, мягко огибая, но одновременно согревая остатками лучей. Это достаточно сложная мысль для объяснения.       Мне очень жаль, что Вы так и не узнали о том, что я греюсь в Ваших лучах, млею от Вашего голоса и растворяюсь в Вашей заботе, которую вы зовете «пустяком» и «формальностью». Мне давно уже почти совсем неважно, что Вы далеко от меня и не один, а с кем-то, я не чувствую ревности. Бог един для всех и ревновать его нельзя, и я стараюсь этого не делать. Кажется, Вы, Холмс, и вправду стали моим богом. Возможно, Ра? Нет, не Ра, я слишком люблю Ваше лицо, чтоб позволить птичьей голове его заменить.       Ваше лицо… Серые глаза, такие эмоциональные и живые на бледном вытянутом лице. Они так глубоки, но, тем не менее, я нередко могу разглядеть в них собственное отражение. В отражении Ваших глаз я кажусь себе привлекательнее. Быть может, Вы видите меня именно таким?       Я просто обожаю Ваши волосы. Ужасно глупо, но я готов отдать очень и очень многое за возможность зарыться в них пальцами, бесконечно долго перебирать черные пряди и любоваться игрой бликов на них.       Я хотел бы, Холмс, остаться в Ваших объятиях всю оставшуюся жизнь, сколько бы это не заняло времени. Я все его готов потратить на Вас.       Вы, вероятно, и не имели понятия, как я люблю Вашу улыбку — не ту натянутую и наигранно вежливую, с которой Вы обычно встречали своих клиентов, а ту, которая появляется, когда мы с Вами посещаем концерты, или гуляем по парку, или разделяем ленивую вечернюю беседу у камина. Я ловлю каждую ноту Вашего смеха, и в груди что-то болезненно сжимается, если Ваш смех слышит кто-то ещё. Но «бог един для всех». Наверное, эта боль — отголосок счастья. Счастья за Вас и за то, что Вы счастливы.       Я никогда не мог понять, что во мне могло привлечь Вас. Да и сейчас не могу понять. Я для Вас слишком закрыт и запуган, слишком сломлен и слишком вымучен.       Вы, разумеется, всегда были человеком движения и просто-напросто не смогли бы сидеть без дела, в этом являясь моей противоположностью. Я всегда могу, конечно, наблюдать за Вами с расстояния, из окна дома на 221-б, ловя каждый испускаемый Вами лучик. Вы, Холмс, светили всегда во все стороны. Но мне почему-то казалось, что лишь мне одному.       Вы были рядом со мной всегда, когда это было необходимо, когда мне было плохо, а о своем самочувствии Вы не заговаривали никогда. Вы отталкивали меня от себя в моменты печали, но, переживая их, неизменно возвращались. И снова светили.       Чтобы Вы не могли оттолкнуть навсегда, я научился игнорировать некоторые свои ощущения. Теперь я всегда рядом и Вы, позвав меня, можете быть уверен, что я тотчас откликнусь.       А ведь Вы больше доверяли мне в последнее время, не так ли? Вы все чаще начали говорить мне о своих проблемах, о том, насколько сильно восхищаетесь Ирэн Адлер, а я пытался помочь, сжимая кулаки и повторяя, как мантру: «Бог един для всех, Бог един для всех». Но, с другой стороны, это не так плохо, раз Вы начали говорить со мной не только о делах.       Я нередко задавался вопросом: «Я настолько дорог и важен Вам, что Вы обажаете свою душу передо мной, или я — просто первый, кто попался под горячую руку горя, что легло на Ваши плечи?». Вы никогда не были бы в состоянии ответить правдиво.       Теперь Вы все ещё светите мне, вдохновляете совершать вещи из ряда вон, заставляете улыбаться. И даже после того ужасного дня, когда Вы пожертвовали собою у водопада, я не перестаю доверять Вам.       Но так же не могу выкинуть из головы навязчивую мысль о том, что Вы умерли по моей вине.       Знаете, Холмс, я и сам не до конца понимаю, зачем мне понадобилось это писать. Но я не припомню, чтобы говорил Вам, как сильно Вас люблю. Так почему бы не сделать это сейчас?