Ко мне вчера приходил покойник Есенин. . .

      Темные улочки Москвы. Тут так грустно и уныло, особенно в эти дни. Падает снег, украшая забытые всем улицы в столь поздний час. Промелькнет по улице чья-то тень, тихо проходя, даже не спеша. Путники, что увидят странную тень, бегут от ужаса поскорее, те, кому посчастливилось увидеть это нечто, падают со страха на землю.       Тень идёт медленно, оглядывается и, кажется, не узнает эти места. Ну конечно, так давно тут не был, уже прошла вся вечность, а может, ему только казалось, что вечность, а на самом деле всего год или, может, два. Тень совсем не знала покоя все эти годы, но блуждала по улицам Петербурга, пугая здешних прохожих, и то, только по ночам, когда на небе являлась луна или месяц.       Грустно было тени одной, все оставили, все бросили его, а на могилу этой грустной тени приходили только сумашедшие поклонницы или заблудившиеся странники, что случайно набрели на его пустынную могилку.       Ветер все свищет, снег бьёт в лицо, слышатся стоны покойника Есенина. Идёт по улице, с шеи петля большая свисает, грустит Сережа, ищет он свой покой в Москве, где живёт на Гендрикове переулке 15/13 Маяковский Владимир Владимирович.       Володя сидит над очередным стихом, а, точнее, просто смотрит в пустую бумагу, все думает, уже два года прошло, как не стало Серёжи, а он оправиться не может до сих пор. Никому, конечно, об этом не говорит, зачем всем знать, что поэт грустит о любимой кудрявой голове.       Горит свеча, от дыхания Маяковского танцует свой танец, а Владимир застыл и смотрит на пустые листы, ничего не идёт. За окном стоит такой гул, но вмиг, будто кто-то окна распахнул, врывается через открытое окно свежий воздух, а с ним и покойник, который стонет, но Володя не слышит вовсе, лишь гул. Снежинки врываются в комнату, кружат хоровод и аккуратно укладываются на все, что только можно. — Дрянь какая, – прошептал Маяковский, подскочив со своего места, и закрыл окно. Свеча вовсе потухла, поэтому Владимир зажёг новую.       Есенин повис над Володей, а когда тот сел, то обнял его своими руками. По телу Маяковского побежали мурашки, холодно стало очень, от чего Владимир стал оглядываться, думая, что его обнимают. — Чудиться мне, будто кто-то обнимает меня, – сказал Владимир и посмотрел на свечу. Это единственный путь понять, кто всё же пришел в столь холодную ночь к нему. Володя встал с места, огляделся по сторонам, а после глянул на свечу. — Коль пришел ко мне покойник – задуй свечу. . .       Есенин аккуратно приблизился к свече, подул, и оказался Володя в полной темноте. Он взглянул в нее, а после прикрыл глаза, сев снова за стул. Свеча снова загорелась. — Покойник, значит, а кто же ты, дай знак, – прошептал Маяковский, а после почувствовал чьи-то волосы такие шелковистые на щеках, а за ними и руки, что обвили шею. Тихий шепот, какой-то мертвый и даже звенящий, прошептал «Есенин». Владимир застыл и посмотрел в окно, а после услышал чьи-то шаги по коридору.       Дверь в комнату открыла Лиля. Она была какая-то до безумия злая, наверное, в темноте мало понятно какие эмоции были у нее, но по голосу точно была раздраженная. — Володя, почему ты не спишь! – крикнула она и встала боком к зеркалу. Есенин вмиг отступился, так как через свет свечи можно было увидеть его силуэт с огромной петлей, вместо этого молодой человек оказался около зеркала, и, когда Лиля посмотрела в него, увидела покойника Есенина, который висел над зеркалом, улыбался, а глаза сверкали и искрились от смеха. Лиля испуганно вскрикнула и сразу кинулась на Владимира, крича: — Там мертвец! Повешенный Сергей Есенин!       Владимир заверил, что нет никаких тут мертвецов, а, в особенности, Сергеев Есениных. Сказал, что настоящий вздор, а после подоспел и Осип, что встал от криков Лили. — Нет тут никаких Есениных, напридумывала себе ещё какие-то небылицы, а потом нас пугаешь с Володей, – прошептал он, а Лиля ещё долго говорила в коридоре, что точно видела Сергея.       Владимир усмехнулся и снова почувствовал чьи-то руки рядом. Даже стало приятно, что пусть он мертв, то хотя бы так рядом с ним. Володя не улыбнулся не разу, лишь в душе он ощущал счастье, покой и умиротворение. — Ну вот, натворил дел, а завтра всем разбалаболит, что у меня покойник Есенин был, – прошептал уставший Маяковский и зевнул. Он закрыл свои глаза на секунду, а после упал лицом на стол, пока ветер колыхал его прическу. . .