«А я смотрю, ты смелый, Эзоп Карл»
— Один латте, пожалуйста. Улыбка стала шире. Ему часто говорили, что он улыбается, как кот. Сам он никогда не находил своего сходства с данным зверьком, но людям, почему-то, верил. Обычно эта улыбка производила на людей невероятный эффект, располагая собеседников к нему, заставляя девушек, — да, в прочем, что греха таить, не только девушек! — задерживать на нём заинтересованные взгляды. Поэтому то, с каким показным безразличием отвернулся от него этот бариста больно кольнуло обидой. Неужели его чары не подействовали на этого паренька? Неужели он теряет сноровку? Он сложил руки на стойке, опуская на них голову и исподлобья глядя на Эзопа, который принялся возиться с кофемашиной. Двигался работник кофейни слегка резковато для такой работы и такого места, как показалось клиенту, но это ничуть не портило его образа. Наоборот, только подчёркивало своеобразную холодность, отчуждённость парня. То, насколько он не подходит и подходит этой работе одновременно. — Напомни ещё раз свою фамилию. «Я не говорил её тебе» — Десолье. — По буквам. — Д-е-с-о-ль-е. — Десоль… что? Посетитель лишь вздыхает, закатывая глаза и снова начиная постукивать ногтями по столешнице. Он не так давно в этой стране и ещё не привык, что вполне обычная для его родной Франции фамилия звучит здесь так странно, диковинно. Экзотично. Он привык, что его фамилию всегда пишут неправильно. Толком не заметив этого, он начинает наматывать прядь белоснежных волос на палец, с каким-то странным, неестественным для самого себя нетерпением ожидая, как же напишет его фамилию бариста. — Правильно написано? Сначала он хотел просто забрать стаканчик. Резко и, возможно, немного грубо — всё-таки, этот юноша задел его самолюбие! , — потом забрать и маркер, зачеркнуть, написанное его рукой и переписать заново. Но сдержался, забрал маленький картонный стаканчик и… с удивлением обнаружил, что его фамилия написана абсолютно правильно. Так ещё и бариста отличался весьма красивым почерком. В голове промелькнула мысль, что ему нравится, как выглядит собственное имя в написании серовласого молодого человека. — Ага. Он покрутил стаканчик, наблюдая за тем, как плещется в его стенках кофе. Признаться, пить его сейчас не было ни малейшего желания. Ведь если он сейчас начнёт пить свой кофе, то рано или поздно допьёт. А если допьёт, то ему придётся уходить. Но здесь ему нравилось. Нравился приятный свет, нравилась слегка приглушённая ретро-музыка и тихие разговоры людей. Нравился чудный запах и нравился этот бариста, от которого чуть заметно пахло ванилью. А вместе с ней пахло и какой-то загадкой, какой-то своей особенностью и изюминкой, которую очень захотелось попробовать. Он поднял взгляд на парня. И с улыбкой отметил, что стоило тому заметить, что на него снова смотрят, бариста, раньше смотревший на него, кажется, изучающе и заинтересованно, тут же отвернулся, пряча глаза. Неужели затеял какую-то игру? — Ты по каким дням здесь? — Понедельник, среда и пятница. — Я зайду в среду. И он зашёл. Не потому, что кофе был вкусным. Хотя и по этому, наверное, тоже. Не потому, что соскучился по приятной, спокойной атмосфере кофейни, хотя и без неё не обошлось. Просто стало как-то не хватать серебряных глаз, холодных и отчуждённых, подёрнутых дымкой задумчивости, случайных пересечений взглядом и такого странного, чуть хрипловатого и немного высокого голоса молодого баристы. В среду он принёс с собой скетчбук. Он просидел около часа на том же месте, выпивая одну чашку кофе за другой, делая быстрые зарисовки почему-то привлёкшего его внимание парня. Эзоп, кажется, и вовсе не обращал на это внимания. Но краем глаза он замечал, как парень заглядывается на его работу, как смущённо отводит взгляд и как бормочет себе что-то под нос. Он и сам не заметил, как это вошло в привычку. Понедельник, среда, пятница. Он не пропустил ни одного дня за несколько недель. Он приходил каждый день после учёбы. Улыбался баристе своей фирменной кошачьей улыбкой, каждый раз, снова и снова видя, как он отворачивается. Больше это его не обижало. Теперь это лишь забавляло. Неужели прячет взгляд потому, что боится засмотреться? Неужели отворачивается потому, что не хочет признавать, что новоиспечённый постоянный клиент ему по вкусу? Но и сам новоиспечённый постоянный клиент не лучше. Он часто брал с собой скетчбук или фотоаппарат. Когда с собой был первый, то он зарисовывал Карла. В анфас, в три четверти и в профиль, по плечи, по пояс. Один раз смог выцепить его в зале, быстро набросков полнорост. Он рисовал его лицо, иногда — отдельно его тело, стараясь запомнить каждую складочку одежды. Особенно он любил зарисовывать его руки: пишущие имя клиента на стаканчике, возящиеся с кофемашиной или держащие телефон — не важно. Когда был фотоаппарат — старался незаметно фотографировать его за работой, стараясь вылавливать те редкие моменты, когда из-под ворота неизменного белого свитера показывались вечно потрескавшиеся, тонкие, но очень красивые губы баристы. Когда не было с собой ни того, ни другого, он делал быстрые наброски портретов парня на полях учебных книг. Он и сам не заметил, как стал любоваться Эзопом. Как стал бережно сохранять в воспоминаниях каждое его слово, как стал с трепетом, с восхищением наблюдать за его действиями. Как стал с большей жаждой ловить каждый взгляд в свою сторону, каждое слово, сказанное о нём. Он и сам не заметил, как от присутствия именно этого баристы становилось хорошо, как он одним своим существованием согревал его. Он не замечал, как и сам бариста стал частенько засматриваться на своего постоянного клиента. Как стал невзначай касаться его руки, передавая кофе. Как стал говорить мягче и ласковее, чем с кем-либо из его клиентов. Как он долго смотрел вслед своему уходящему гостю. Он не замечал, какой огонёк загорался в словно отлитых из серебра глазах, стоило клиенту появиться на пороге кофейни. Как его голубые, словно льдины глаза действовали на юношу, как огонь свечи на человека, потерявшегося во мгле. Они стоят друг друга. Он сам не понял, что влюбился. И сам не понял, когда осознал это. Просто в одно прекрасное утро, снова любуясь тонкими запястьями, изящными пальцами баристы он понял, что по уши и без конца влюблён в него. И это не было для него чем-то странным. Он словно всегда это знал. Словно всегда это понимал. Именно в тот день он решил сделать первый шаг. Он помнит, как начало быстрее биться сердце и слегка затряслись руки, когда он писал маленькую записку, вложенную в одну из книг, что он постоянно носил с собой, перевязанных золотой ленточкой. Он забыл её специально, надеясь, что Карл решит открыть её, прочтёт записку. Он и думать забыл о портретах, что так старательно выводил вот уже второй месяц на полях книжонки. Этим же вечером он получил сообщение. — Ты забыл книгу в кофейне. Губы тронула лёгкая улыбка. Значит, ему, хотя бы, не всё равно на вещи, забытые постоянным клиентом. — Ой, прости. — Заберёшь в среду, ок? — Хорошо. И он пришёл за ней в среду. Стоило появиться на пороге, подойти к стойке баристы, как лицо его возлюбленного, всегда бледное и спокойное залил яркий румянец. «Неужели прочитал?» Эзоп не стал медлить. Он быстро выполнил заказ своего постоянного клиента и вместе со стаканчиком кофе вручил и «забытую» книгу. С немым восторгом посетитель отмечал, как восхитительно смущается, отводит взгляд и избегает контакт этот юноша. Тогда, именно тогда у него исчезли все сомнения на тему того, взаимны ли его чувства. Дома, просматривая страницы учебной литературы, он не мог сдержать улыбки и тихих смешков. Кое-где, рядом с портретами, было подписано красивым, невероятно красивым почерком баристы «Я не такой красивый!», «Когда ты вообще увидел меня с распущенными волосами?», «Хватит меня рисовать!!!». Ему это казалось таким милым, что сердце готово было петь от счастья, от удовольствия, от умиления при просмотре столь маленьких, но забавных и милых комментариев. Он вешал фотографии серовласого на стены своей комнаты в общежитии. Он хранил их под подушкой. Он пользовался ими в качества закладок и носил, как талисманы на удачу. Эзоп был везде. Столько раз соседи по комнате спрашивали: «С тобой всё в порядке?», «Кто этот парень? Не уж то тот бариста из кофейни недалеко от учебного корпуса?», «То, что ты так яростно собираешь его фотографии и рисуешь его точно нормально?», «Это не выглядит адекватно, чел. Иногда мне кажется, что я живу с маньяком», «А ты точно не убить его собрался? Полицию заранее вызывать?». Но он просто глупенько улыбался, прижимая к груди очередную фотографию, делая вид, будто не понимает, о чём говорят все эти люди. Он уже мысленно называл его своим и всё ждал момента, ждал нужного момента.И такой момент представился.
Он любил вспоминать тот вечер. Он готовился к важному зачёту, перечитывал что-то из учебной литературы, мельком разглядывая портреты возлюбленного на полях, подмечая свои собственные ошибки, когда зазвонил телефон. Это был первый раз, когда Эзоп позвонил ему, а не написал. В динамике сначала раздалось шипение, а затем — громкая музыка. Это сразу насторожило. — Bonjour, mon ami. Звонишь в столь поздний час? Неужели я зачем-то тебе нужен? — он снова улыбнулся, пусть и знал, что его бариста этого не видел. — О, это ты! — в трубке раздался определённо точно голос Эзопа. Но какой-то не такой. Не таким, каким он привык его слышать, — Знаешь, а я давно хотел тебе сказать, что-о-о-о я. Тебя. Лю-ю-юблю-ю-ю. Вот так. По телу пробежали лёгкие мурашки. Так странно было слышать что-то такое от Эзопа. От его вечно холодного и безэмоционального Эзопа. Но что-то не давало покоя. Он нахмурился, пытаясь понять, что именно. — Погоди, mon cher, ты пьян? Скажи, где ты. Я приеду забрать тебя. — Ничего я не пьян! — а вот теперь голос с головой выдал его, — И не надо меня никуда забирать! Мне и здесь хорошо! И вообще, знаешь что? Хоть я тебя и люблю, но не звони мне больше! И не пиши! Вызов был сброшен. Но это уже и не имело особого значения. Он тут же подорвался, быстро накинул тёплую одежду и выбежал из общежития под недоуменные вопросы соседей. Первым местом, куда он решил отправиться на поиски возлюбленного, стала кофейня. И он не ошибся. Как жаль, что постоянных клиентов не предупреждают о корпоративах. Оказывается, в тот день кофейне исполнился год, и работники решили закатить небольшую вечеринку. Когда он ворвался внутрь, то почти сразу увидел растянувшегося на полу Эзопа, который, кажется, вырубился прямо так. Ещё долго он извинялся перед другими работниками, тоже, к слову, изрядно пьяными, прежде чем подхватить на руки спящего баристу и выйти с ним на улицу. Щёки обжигали ноябрьские морозы, залезая холодными лапами под одежду, а он всё решал, что же делать с серым комочком, преспокойно спавшим у него на руках. Ведь адреса Эзопа он не знал, как-то и забыл выведать. Решение заставил принять сам Эзоп. Кажется, ветер добрался и до него, и парень, что-то неразборчиво бормоча себе под нос, стал сильнее жаться к нему, словно ища способа согреться. Он понял, что простой он ещё немного со своим возлюбленным на руках уже, можно сказать, ночью, на морозе, и кто-то из них определённо точно заболеет. Эзоп был взят с собой в общежитие, заботливо уложен на кровать и укрыт тёплым одеялом. Его самый верный посетитель ещё долго сидел рядом, поглаживая пепельные волосы, слабо проводя рукой по щеке без задних ног спящего парня. А внутри было тепло. И мысли о том, что завтра важный экзамен, что он совсем не спал, так ещё и на учёбу время не тратил, совсем не тревожили. Ему просто было хорошо. Было приятно смотреть на спящего в его кровати возлюбленного. И только под утро, спокойно прикрыв глаза, он прислонил голову к стене, не убирая руки от мягких волос любимого, и тихо прошептал себе под нос: — Ты согреваешь меня, Эзоп Карл.Ты согреваешь меня.