В Сардинии водятся не только сардины

Они говорили: «отдохни, тебе полезно будет». Они говорили: «сейчас море тёплое, развейся». Они ещё много чего говорили и, в целом, были правы. Море действительно тёплое, а если арендовать небольшой катер и уплыть на нём от линии пляжей, то вообще красота – тихо, мирно, б-е-з-л-ю-д-н-о. Волны легонько бьются о корму, где-то вдалеке кричат чайки, ветра почти нет, солнце приятно припекает и единственное, о чём стоит беспокоиться – как бы не сгореть, а то на другой день будет не так хорошо. Алессандро мажет солнцезащитным кремом руки, плечи и лицо, надвигает кепку на лоб, ложится на расстеленное полотенце, намереваясь провести следующие полчаса в полудрёме. Буквально через десять-пятнадцать минут «приятно припекающее» солнце начинает зажаривать, что впору побояться получить перегрев. Но настроение это не портит, наоборот, даёт повод с разбегу нырнуть в море. Становится только лучше – что ещё нужно, чтобы ощущать себя словно в раю? Поесть, как вариант. У Але с собой в контейнере пара бутербродов, и половины одного хватает, чтобы чувство голода пропало – наверное, из-за высоких температур. Чтобы оставшаяся половина не испортилась, он решает скормить её рыбам, пусть тоже порадуются. Он свешивается через бортик и смотрит в голубую гладь, выискивая взглядом хоть одну, и, завидев двигающееся тёмное пятно, бросает кусочек. «Тут рыбы привыкшие, туристов вон сколько каждый сезон приезжает, местные на рыбалки ходят...», – размышляет Але, наблюдая, как хлеб размокает и разваливается нетронутый, точка куда-то сваливает, – «ну и чёрт с тобой, неблагодарная». Теперь в воде отражается только собственное лицо. «Красивое лицо», – мысленно поправляет он, потому что сам себя не похвалишь - никто не похвалит, – «и уставшее». Собственное лицо действительно выглядит уставшим и оттого каким-то непривычным, хоть утром мимо зеркала проходил и всё в порядке было. Собственное лицо смотрит немного удивлённо и моргает не синхронно с оригиналом. Собственное лицо впервые пугает до усрачки. Бутерброд летит вниз, Алессандро аж к противоположному бортику. Внутри всё колотится от ужаса и, боже, пусть это будет солнечным ударом, потому что иное в компании друзей после бутылки вина, конечно, прозвучит как неебически крутая байка, но до этого момента ну нахрен. Собравшись с духом и силами, он перегибается снова, но никого не видит. И выдыхает, решая, что пора бы грести к берегу, как по дну катера что-то ударяет, да так, что тот из стороны в сторону раскачивается. Технику безопасности и правила поведения Але, разумеется, прослушал, в том плане, что постоял с умным видом и покивал в конце, потому сейчас, перекувыркнувшись через голову, шлёпается в воду. Он пытается всплыть, но судно лишь отдаляется от него, а сам он уверенно идёт ко дну. И это похоже на конец – воздуха надолго не хватит, и давление с каждым метром всё ощутимее давит. Свет от поверхности остаётся где-то там, вверху, и Алессандро почти прощается с жизнью. Потом, правда, чувствует, как под руки хватают, и от слов по-быстрому отказывается – «нечего - слишком молод, чтобы помирать». От соли отвратительно першит в носу и горле, Але, зацепившись за ступеньку, чтобы снова не потонуть, надрывно откашливается, параллельно думая, что у кого-то ужасно с юмором – так ведь утопить недолго. Однако кто его там искать будет среди водорослей и камней – вопрос отдельный. Когда зрение проясняется, то он замечает виновника своего почти случившегося сердечного приступа – в метре тёмная макушка над гладью торчит и глаза хитро щурятся. – Вы, дайверы, в край тронулись умом. Человек выныривает, улыбается. – Да ну, весело же. Экс-три-маль-нень-ко. – А если бы я задохнулся? – Но ведь ты жив. И не поспоришь. Хотя с такими никакого толку ни спорить, ни разговаривать. Больной какой-то, раз умудрился от берега столько намотать. Лишь бы в лодку напрашиваться не стал – поди уплыть уплыл, а обратно возвращаться или устал, или баллоны пустые. Алессандро, не желая продолжать, по лесенке поднимается и сверху этого придурочного оглядывает – баллонов и экипировки нет. Ну точно больной. И сильный, если такую тушку увлечь на глубину смог. И откуда бы там силе взяться? На спортсмена не похож. «Придурочный» тоже на него смотрит, ныряет, и катер снова встряхивает, слышится хохот. – Отвяжись от меня. – Но с тобой весело. Смех раздаётся то справа, то слева, подкрепляясь ударами по судну. Але кажется, что он всё-таки помер и его предсмертные видения посещают. Но, с другой стороны, от глюков не тошнит, а сейчас его организм очень даже намеревает проблеваться. – Прекрати наконец! Покачивания постепенно стихают, эта дурная морда всплывает в поле зрения. – Как тебя зовут? – Пошёл нахер. – Интересное имя. И фамилия, полагаю. Я Ник. – В таком случае: пошёл нахер, Ник. В ответ громче хихикают. – А если серьёзно? – Алессандро. Но не смей после этого считать меня своим другом. Вали, пока... Он хочет сказать «веслом не огрел», но вёсел нет. Вообще ничего тяжёлого, к сожалению, нет. – «Пока...» что? – Пока, говорю. В смысле, чао. – Ну да, ну да, а то вдруг на еду твою позарюсь. Морда не только дурная, но ещё подъёбистая и наглая. «От такого избавиться - одолжение всем сделать. Если действительно попросится на борт, то уплыву. Пусть как хочет, так и возвращается», – думает Але, строя план, как бы до руля дойти и на педальку нажать, чтобы этого в лопасти не затянуло. Одно дело, когда переоценил себя и потонул, а другое, когда в кашу двигателем перетёрло и фарш прибило к берегам. Однако на присоединение к круизу никто не намекает даже. – А ты завтра сюда приплывёшь, А-лес-сан-дро? – Если ты тут будешь - нет. Кажется, его слова ни в каком серьёзном ключе не воспринимают. – Не знаю который час, но давай встретимся в это же время. Ну или примерно. Мне всё равно скучно и делать нечего, а так хоть тебя ждать буду. И Ник уходит под воду. И хвостом поднимает кучу брызг. И Алессандро тоже куда-то уходит. Из сознания, например. Благо, ненадолго. Всего на пару минут, после которых следует некультурный шок. Он смотрит на то место, где едва различимо расползаются круги от погружения, и задаётся логичным вопросом: «а что, собственно, это сейчас было?». Нет, сказки-то он в детстве читал и знает про всяких магических существ, но вот не доводилось как-то с ними встречаться. Для полноты картины не хватает какого-нибудь единорога. На всякий случай Але оглядывает округу. Единорогов на горизонте нет, а вот что-то там, на глубине, явно есть. Что-то кроме рыбы и мусора. И это пугает гораздо сильнее, потому что документалки он смотрел разные и много. Конечно, он допускает, что его всё-таки припекло – жарища такая и с собой ничего охладиться не взял. Но чтобы в этом убедиться, надо наведаться сюда завтра. Но чтобы наведаться сюда завтра, надо себя заставить. А чтобы себя заставить, надо быть чуть менее трезвым. В общем, согласно этой нехитрой цепочке Але решает выпить и потом хоть в море, хоть в больницу. Возможно, это будут закономерные шаги в продолжение. Кое-как поблагодарив мужчину, который предоставляет лодки в аренду, он идёт через магазины домой, на этот раз готовясь к заплыву основательнее. Дома пробует погуглить информацию, запрос ожидаемо выдаёт бред и на том попытки прекращаются. Зато от стресса смаривает быстро. Вот бы пробуждение было столь же лёгким, то, может, не было бы так неспокойно на душе. Внутренний голос заманчиво предлагает остаться – нужно им это приключение на задницу, ведь не нужно же, а оно потом забудется, сведётся до последствий солнечного удара. Однако Але уверенно отхлёбывает вино и перебивает запах алкоголя жвачкой, чтобы не развернули. Бутерброды, пролежавшие день и ночь в контейнере, отправляются в мусорное ведро, сегодня вместо них фрукты – два яблока, апельсин и небольшая связка бананов. Мало ли это чудище не откажется. Если откажется, то сам съест и не расстроится. Вчерашний мужчина никаких вопросов не задаёт, вручает ключи и посылает в добрый путь. Знал бы в насколько добрый, перекрестил бы и пообещал молиться. Но это уже лирическое отступление и чистый сарказм. Море тихо, как и в прошлый раз. Але не помнит точно, где был и далеко ли, но отплывает приблизительно в то же место. Пока никого нет. Через пятнадцать минут тоже. И через час. Это, на самом деле, радует – существует проблема в голове, а не русалка. Или русал. Кажется, это был парень. И это, между прочим, тоже повод о чём-нибудь задуматься. Раз встречи не предвещается, то можно искупаться и прилечь обсыхать, только бы не уснуть как тогда, а то не долог час единороги прискачут. И это смешно. Не смешно, когда за ногу под водой дёргают, и Але снова нахлёбывается. Ну хоть не на дно потащили. – Говорил, что не придёшь. Обманываешь меня? – Я хотел убедиться, что это было. – Убедился? – Лучше бы нет. Он забирается на ступеньки, потому что находиться с ЭТИМ в воде не хочется, а на сушу оно вылезет вряд ли. Хотя чёрт уже знает, что может случиться. Шутка про единорогов больше не кажется шуткой. – Да ладно тебе. Я не страшный. Если вниз не смотреть, то вполне на тебя похож. Это смахивает на издевательство. Что-то мало приятного в том, когда неведомое нечто тебя с собой сравнивает и выносит вердикт о вашей одинаковости, но сейчас не то время, чтобы оскорбляться. – То есть, ты прямо настоящий? В смысле, существуешь. Ник на секунду сомневается – как ещё реагировать, когда ты есть, а тебя просят доказать это. Он себя трогает за шею и плечи – вроде, реальный, осязаемый. А потом до него доходит и он поднимает хвост настолько, насколько получается. – Пощупать хочешь? – Блять, нет. Однако когда шок отступает, то Але, всё же, его касается. Рыба как рыба, холодная и склизкая, чешуя тоже как чешуя. Кожа от человеческой не отличается практически, температурно только и цветом – немного отдаёт неестественно серым. Жабры и плавники острые – осторожнее надо быть, в общем. Волосы, кстати, мягкие, и интересно – их кто-то... стрижёт? Есть ли парикмахерская на дне моря? Что там вообще есть? – Я не знаю, как спросить, но ты таким родился или...? Ник опрокидывается на спину, позволяя воде себя полностью вытолкнуть на поверхность. А он не маленький – понятно, почему так легко раскачивал катер. – Поговаривают, что мы - бывшие утопленники. Видимо, и я того однажды. – А ты рыбой питаешься? Или водорослями какими-нибудь? – Вообще не питаюсь. – Совсем-совсем? – Да. Почему это звучит как что-то странное? Типа, тебя не смущает, что я сам наполовину рыба? Верно ведь. То, что русал не ест, пожалуй, последняя вещь, которой стоит удивляться. Первое, что должно напрячь – ты непосредственно общаешься с русалом. – А яблоко хочешь? – Не уверен, что помню, что это, но хочу. Але на борт перелезает и складным ножиком режет яблоко на дольки, заботливо убирая сердцевины. Ник всё-таки на ступеньки поднимается – хватается за поручни, подтягивает себя на руках и распределяет вес, чтобы не свалиться. Але ему дольку протягивает – бери, тот на него смотрит, рот открывает, слегка язык выставляя – клади. И, господи, спасибо, что вместо яблока не оказался банан, иначе бы полный финиш. От этой мысли пробивает пот, а Ник всё выжидает, и чтобы побыстрее это закончить, приходится запихнуть фрукт в пасть. – Мог бы и понежнее. – Мог бы и сам взять. – Не могу. Я держусь. Але, между прочим, тоже держится. Исключительно от того, чтобы не треснуть эту мифическую дрянь очень реальным арендованным веслом. – И как? – Никак. Ничего не чувствую. – Плохо не станет? – Не должно. Нельзя же дважды умереть. Теперь пробирает от осознания, что он только что кормил с рук труп какого-то чувака. Поправка: оживший труп какого-то чувака, превратившийся в русала. О как. – А завтра ты придёшь? – А зачем? – Завтра полнолуние. – И что? Предлагаешь мне ночью сюда тащиться? – Ну, да. Но не просто так. – Ты мне предлагаешь за чем-то сюда тащиться? – Це-ло-вать-ся будем, вот. Сюр-то имеет свойство разрастаться, в театре абсурда новая программа, но вписывать своё имя в главные роли как-то нет желания. – Ну, чего не хватало! Я, ладно, против парней ничего не имею, а вот против нежити всякой - да. – А если я скажу, что так человеком стану? – А если не станешь и я потом буду жить с тем, что целовал непонятно что? – Если не попробовать - не узнаем. – Может, ты с кем-то другим попробуешь? Ну, вдруг к тебе какой-нибудь ксенофил заплывёт. Ты явно не стареешь, подожди случая. – Я старше, чем ты думаешь, и, поверь, ты единственный нормальный вариант. Это по-прежнему не звучит как комплимент, Ник по-прежнему не дожидается ответа и скрывается. Але смотрит на рябь и думает, откуда берутся единороги и кто должен их поцеловать, чтобы они стали лошадьми. Так как сегодняшняя встреча, очевидно, прошла на менее нервно и винить солнце не в чем, то он ложится загорать и купается ещё пару раз, надеясь, что больше к нему никто не поднимется. Дома ничего не порывается гуглить, да и смысл – вряд ли есть форумы, где обсуждаются темы вроде «если я своего русала поцелую, что будет» или «обязательно целоваться в полночь?». Хотя пора бы перестать быть настолько уверенным. Следующим днём Алессандро снова выходит в море. На этот раз недо-кракен объявляется раньше, плывёт рядом, периодически грациозно заныривая под дно и выныривая с другой стороны, за что его выпендрёжником нарекают. Когда они останавливаются на достаточном и безопасном расстоянии, то Ник, приноровившись, залезает на борт. – Ты полночь с полуднем перепутал? – Я не обещал, что ночью куда-то попрусь. Делать мне нечего. Лодку я тебе откуда достану? – Так ты, главное, приди на причал, я тебя там ждать буду. – А не боишься, что увидят обоих? Мне-то штраф максимум, а тебя-то на опыты. Или на консервы. Ник шутку оценивает и хвостом взмахивает так, что всё вокруг заливает волной брызг. – Ты чего человеком-то решил обратно стать? Плавал бы себе беззаботно, а то вдруг авантюра сработает и придётся в какой-нибудь офис устраиваться, кофе растворимый пить и недосыпать. – В том-то и дело, что беззаботно не поплавать. Здесь, может, и да, а дальше там такая помойка, ты не представляешь. Об этом нигде не рассказывают, но факт фактом. Я из благих побуждений что-то вылавливал, на берег приносил, но ситуация не то что с места не сдвигалась, она ухудшалась, что моими силами не исправить. Мне отсюда, как бы ни хотелось, не уплыть. Он руки показывает, спину, грудь – шрамы: «вот такая вот награда за альтруизм». Пропорото знатно и, наверное, больно было бы, будь живым. Но Але всё равно не то грустно, не то жалко – Ник, бесспорно, дурак, если захотел один с такой глобальной проблемой бороться, но хотя бы попытался сделать всё, что мог. Чтобы отвлечься, Алессандро с бортика ныряет в море. Эта полурыба ощущается где-то рядом, он хвост ногами чувствует и грудью холод груди, а потом его опять подмышки хватают и вытаскивают. – Ты меня сначала в человека обрати, после можешь сам топиться. – Да я и не думал с собой ничего делать. Ты, кстати, о своём прошлом что-то помнишь? – Это давно было, так что не особо. Практически ничего - только луна светила ярко и удалялась, очнулся таким. Але руки в стороны расправляет, расслабляется и на воде зависает, Ник делает то же самое, подплывает, чтобы макушкой в плечо тыкнуться и почти щека к щеке быть. – А ты петь умеешь? – Я тебе что, сирена? – Ну мало ли. А они существуют? – А кто знает. Вообще, если хочешь знать о моих талантах, то приходи ночью. Я тебе, может, и спою что-нибудь, а ты меня в благодарность поцелуешь. – А если не приду? – Обижусь и точно утоплю. Шучу-шучу. Ты можешь не приходить и выполнять мои просьбы не обязан, просто мне хочется свободным быть, другой шанс представится вдруг лет через десять. Понимаешь? Десять лет здесь плавать. А если больше? Мог бы - убился. Но попробуй мёртвое убить. У меня даже крови нормальной нет, чтобы потерять её. Ответить нечего, да и что тут ответишь? Они немного плавают в тишине, а затем Ник прощается, предварительно выпросив второе яблоко, непонятно зачем. Может, кому из своих отнесёт, покажет. Алессандро вздыхает: «будь прокляты отдыхи, и этот пусть тоже к дьяволу катится, в гробу я видел, лучше бы были единороги - молчат и в море вряд ли обитают». Возмущаться он не прекращает, просто меняет свою дислокацию – сначала на дом, потом обратно на пристань. Мотаться взад-вперёд по причалу немного глупо и страшновато – вдруг выйдет охранник и отправит куда-нибудь. Однако по пляжу гуляет народ и, в принципе, никто на них не обращает внимания, и они к себе его не привлекают: фотографируются на фоне лунного диска и отражения. Сегодня луна действительно необычная, Але в последний раз такую наблюдал в детстве – здоровая, белая, поднимается в зенит. Он достаёт телефон, чтобы сфотографировать её, но вместо луны в камере появляется другой предмет, круглый, и прилетает прямо в живот. Але, проматерившись, признаёт в предмете яблоко, которое отдал днём, и ищет того, кто мог бы его кинуть. Со стороны одной лодки слышен всплеск – туда. – Я был уверен, что ты придёшь. Спасибо. – Ты мог целиться, не знаю, в ногу? – Изначально я целился в голову. – Оставь свои шуточки, пока нас не заметили. Говори, что дальше делать. – Лезь в лодку и пригнись. Он, оглядевшись, спрыгивает и не рассчитывает, спотыкаясь и отбивая задницу о сидение, зато наклоняться не надо – уже лежит. Ник хихикает, мол, хотели потише, а их полпляжа услышало. Его неуважительно просят заткнуться. Как лодка перестаёт раскачиваться, тот в неё упирается и толкает от берега. Але устраивается удобнее и смотрит в небо – красиво, на сказку похоже даже без единорогов. Наверное, к счастью, что без единорогов. Волны шумят, рядом что-то тихо насвистывают, просто и мелодично. Он частично принимает всё происходящее: извращённая какая-то сказка, но без приключений скучно жить, а так будет, что вспомнить. – Не спим. – Не сплю. Ник снова забирается на борт, склоняется, водой на чужое лицо капая, Але морщится, поднимается, разворачивается и смотрит на это чудо, у которого взгляд блестит ярче всех лун. – И когда тебя того? – Давай подождём немного, может, мы почувствуем этот момент. Луна лениво переползает к середине небосклона, звуки совсем стихают. – А если не получится? – Получится. Мысленно извинившись за всё последующее, Але осторожно приподнимает голову Ника за подбородок, тот одну руку ему на щёку кладёт, большим пальцем по скулам поглаживая. Пусть и русал, и полутруп, а глаза живые, горящие. Губы и язык только холодные и по запаху кошмар, однако целуется сносно. И они бы продолжили, слегка отодвинув вопросы правильности и неправильности, но Ник не то стонет, не то вскрикивает и под воду уходит, оставляя гладь покачиваться. Спустя несколько очень долгих секунд он наконец всплывает, Але его за руки сразу хватает, а то, дурак, второй раз помрёт. Тот, не дожидаясь, пока глаза перестанет щипать от соли, поднимает ногу. Действительно ногу. Щиколотка, ступня, пальцы – всё, как и должно быть, и он радуется так, что нырнул бы снова, если бы не держали. – Смотри! Смотри! Получилось! Я говорил, что получится. – Вижу, не кричи. Отдельным номером оказывается затащить его в лодку так, чтобы случайно не перевернуться всем вместе – катер был устойчивее, а тут одна ошибка и вплавь до берега, если этой деревянной херовиной не прикроет. Но Нику всё равно, он с особым удовольствием заворачивается в предусмотрительно взятое полотенце. Але тоже рад и скромно поздравляет, правда, ему хотелось бы узнать, как донести до машины своего приятеля, ибо тому только предстоит заново научиться ходить. Вздохнув, он берёт вёсла – будут решать проблемы по мере их поступления, то есть, разберутся на суше. Если доплывут, потому что из одного так себе лодочник, а из второго так себе пассажир – то и дело ёрзает. – Але! Але! Я теперь че-ло-век. – И что? – Ну ты сам сказал, что против нежити, а я сейчас жить, ещё какая жить. – Да, и что? – Что-что. Мы теперь можем не только це-ло-вать-ся, но и об-ни-мать-ся и чем-нибудь интересным за-ни-мать-ся. И Ник улыбается, будто ничего такого и не сказал, будто всё в порядке вещей. Але обещает обратно в русаличий вид вернуть, если тот не прекратит, и отворачивается, надеясь, что свет от луны не настолько яркий, чтобы выражение лица разглядеть можно было. Кажется, впереди их ждёт не менее захватывающее приключение.