***
Зал суда был наполнен доверху людьми. Все они пришли на знаменательное событие — суд над убийцей Марата. Вы ожидали, что виновник похож на яростно глядящего маньяка со злобным оскалом неровных зубов? Как бы то ни было, убийца была слишком прекрасна. …Французы! Вы знаете своих врагов, вставайте! Вперёд! И пусть на руинах Горы останутся только братья и друзья! Не знаю, сулит ли небо нам республиканское правление, но дать нам в повелители монтаньяра оно может только в порыве страшной мести… (1) В зале стояла стройная девушка двадцати четырёх лет. Многие называли бы её неописуемой красавицей, многие бы назвали прогнившей внутри и снаружи уродиной. Но тем не менее на картину «Смерть Марата» она не попадёт. Скорее потому, что художник Давид был озадачен как изобразить Марата жертвой, а жестокой убийцей — эту девушку в аккуратной шляпке. Девушка была спокойна, слишком спокойна для того, кто обречён на смертную казнь. Люди приковали взгляды к виновнице происходящего. Кто-то смотрел с осуждением, кто-то с любопытством, кто-то с сожалением. И в эту разноликую толпу затесался художник Иоганн Гойер. Иоганн был поражён Шарлоттой до глубины души. Прохладной королевой снаружи, но пылкой неравнодушной девочкой внутри. Настолько поражен, что прямо на вынесении приговора художник зарисовывал её портрет карандашом на бумаге. Девушка не могла этого не заметить. Она украдкой бросала взгляды на увлечённого своим художеством Гойера. И вдруг их взгляды пересеклись. Лицо Корде никак не изменилось, а вот Гойер… В его сознании надолго засели прекрасные янтарные глаза. Девушка отвела взгляд, вновь отвечая на каверзные вопросы трибунала. Гойер с новым рвением схватил свой альбом и продолжил эскиз.***
А теперь давайте скажем несколько слов о убитом. Шарлотта не питала к нему какой-либо личной неприязни, она убила символ угнетения Франции, а не человека. Хотя, бесспорно, Марат был препротивнейшей персоной. Он обладал некоторыми достоинствами: трудолюбием, хорошими знаниями в различных науках, энергичностью, честностью и бескорыстностью, но — мой Бог! — как же всё перечёркивала его невыносимость. Он завидовал Вольтеру, королю писателей. Он завидовал Лавуазье, великому химику. Он завидовал Ньютону, блистательному физику. Марат воспринимал их славу как личное своё оскорбление. С началом революции он стал не лучше. …К оружию, граждане! И пусть ваш первый удар падет на голову бесчестного генерала (прим. автора — генерал Жильбер де Лафайет, герой двух революций), уничтожьте продажных членов Национального собрания, отрезайте мизинцы у всех бывших дворян, сворачивайте шею всем попам. Если вы останетесь глухи к моим призывам, горе вам!.. (2) …Перестаньте терять время, изобретая средства защиты. У вас осталось всего одно средство, о котором я вам много раз уже говорил: всеобщее восстание и народные казни. Нельзя колебаться ни секунды, даже если придется отрубить сто тысяч голов. Вешайте, вешайте, мои дорогие друзья, это единственное средство победить ваших коварных врагов. Если бы они были сильнее, то без всякой жалости перерезали бы вам горло, колите же их кинжалами без сострадания!.. (3) Не правда ль он был ярым сторонником кровопролития? В апреле Марата пытались судить за призывы к убийствам, но Революционный трибунал встал на его сторону, ведь в то время он был самым влиятельным журналистом страны, сочетавшим литературные способности с манией величия и чрезмерной даже по тем временам жестокостью. Но вот из провинции в Париж нагрянула Шарлотта Корде…***
Суд начался. Присяжные торжественно принесли клятву. Фукье-Тенвиль, провинциальный прокурор, зачитал длинный обвинительный акт, полный трескучих революционных фраз. Были допрошены многочисленные свидетели. Среди них была рыдающая Симона Эврар, возлюбленная Марата. Иногда диву даёшься, как такие верные и щедрые девушки достаются таким тварям как Марат. Настала очередь допроса подсудимой. Шарлотта Корде держалась с большим достоинством, отрицала чьё-либо соучастие и не пыталась добиться снисхождения. —Кто вас подговорил совершить это убийство? — спросил председатель. —Его преступления, — не задумываясь, ответила девушка. —Что вы подразумеваете под его преступлениями? — решил уточнить председатель. —Несчастья, причиной которых он был с самого начала революции, — последовал краткий ответ. —Кто внушил вам мысль совершить это убийство? —Никто, я сама решила убить его. —Кто внушил Вам столько ненависти? —Мне не надо было чужой ненависти, мне достаточно было своей. (4) …Обвиняемая сама признаётся в совершённом ею ужасном преступлении; она сознаётся, что совершила его хладнокровно, заранее всё обдумав, и тем самым признаёт тяжкие, отягощающие её вину обстоятельства; словом, она признаёт всё и даже не пытается оправдаться. Невозмутимое спокойствие и полнейшее самоотречение, не обнаруживающие ни малейшего угрызения совести даже в присутствии самой смерти — вот, граждане присяжные, вся её защита. Такое спокойствие и такое самоотречение, возвышенные в своём роде, не являются естественными и могут объясняться только возбуждением политического фанатизма, вложившего ей в руку кинжал. И вам, граждане присяжные, предстоит решить, какое значение придать этому моральному соображению, брошенному на весы правосудия. Я полностью полагаюсь на ваше справедливое решение… (5) Суд приговорил благородную подсудимую к смертной казни на гильотине. Французы вообще обожают гильотины. Раз на ней можно казнить короля, значит можно казнить кого угодно. К эшафоту девушку должны были доставить в красной рубашке (прим. автора — символ отцеубийц, также за всеобщих отцов воспринимались деятели революции). Всё её имущество поступало республике. Но вернёмся к нашему драгоценному Иоганну Гойеру. Он так рвался в камеру подсудимой, что охрана даже растеряла своё уверенное «нет». Тут же рядом с Гойером стоял поп, посланный правительством для последней исповеди Шарлотты. От священника Корде отказалась. Но она попросила позвать художника, чтобы тот дорисовал её портрет. Для Гайера это было волнительным испытанием, поскольку он понимал, что пишет последний прижизненный портрет убийцы Марата. Шарлотта поблагодарила художника за внимание к ней и спокойно села позировать. Они сидели в камере несколько часов и говорили на разные темы. Шарлотта расспрашивала Иоганна о его творчестве и карьере, интересовалась парижскими новостями и погодой, рассказывала о своих друзьях детства из Кана, городка, в котором она выросла. Девушка попросила художника, чтобы он выполнил с этого портрета небольшую копию и отправил её семье Корде. Как жаль она не догадалась, что кровавым поступком она навлекла беду на свою семью, и полиция Революционного трибунала уже направлялась в Кан. Гойер никогда не встречал более образованной и приятной женщины. Он был очарован ей, как кролик бывает очарован питоном. Он отвечал на её вопросы, иногда шутил и в ответ на это получал заливной живой смех Шарлотты. Портрет был уже нарисован, но внезапные знакомые не хотели расходиться. Их идиллию прервали охранники — Корде надо было наряжаться на казнь. Девушка, прощаясь, поблагодарила Иоганна за портрет, и в знак благодарности подарила художнику прядь своих длинных волос, которые ей уже не понадобятся на эшафоте. …Одежда смерти, в которой идут в бессмертие… (6) Шарлотта была одета в свободную длинную красную рубаху. Её провели в деревянную телегу, но девушка отказалась сидеть. Весь путь она простояла на собственных ногах. Девушка была прекрасна. Витые волосы развевались на ветру словно флаг свободы, аккуратный носик был вздёрнут, янтарные глаза пылали благородством и величайшим спокойствием, складки рубахи, шелестящие на ветру, сияли как языки пламени. Гойер не единственный, кто был заворожен Корде. Сансон, знаменитый парижский палач, не сводил взгляда с девушки. Позже он признался, что никогда не встречал подобного мужества у приговорённых к смерти со времён казни де Ла Барра. Когда Сансон, поднявшись, заслонил от Корде гильотину, она просила его отойти, так как никогда прежде не видела этого сооружения. Это настолько впечаталось в память палача, что спустя годы он вспоминал Шарлотту. Люди, собравшиеся на площади Революции, смотрели на героиню. Кто-то с яростью, ведь она убила их лидера, их веру и надежду, кто-то со состраданием, ведь эта девушка в одиночку убила того, кого считала главным злом. Средь этой толпы стоял Гойер. На глаза художника навернулись слёзы, он никогда больше не встретит никого похожего на Шарлотту. В руках он сжимал прядку тёмных волос. Кого ты полюбил Иоганн? Убийцу?! Говорят, помощник палача, плотник Легро, поднял отсечённую окровавленную голову Корде и нанёс ей несколько ударов по лицу. Его поступок вызвал такое возмущение, что после его судили и приговорили к позорному столбу и неделе тюрьмы. Шарлотту Корде казнили в половине восьмого вечера 17 июля. Она умерла девственницей в двадцать четыре года. …Нельзя готовому для подвига герою, Вступив на славный путь, назад глядеть с тоскою. Постигла нас теперь горчайшая из бед, Всё это вижу я, но страха в сердце нет… (7)