Надо поменьше на тебя пялиться

      Самый. Отвратительный. День. Мерзкий. Противный. И повторяющийся из года в год. Мысли Кацуки Бакуго крутились вокруг всей этой праздничной суеты. Без того скверное настроение в эти дни становилось хуже обычного, вспыхивал по любому поводу, и без него тоже. Бывшие одноклассники терроризирующие мобильный, с целью позвать отмечать праздник вместе, посылались в пешее эротическое. Его отнюдь не бесила лишняя мишура, которая появлялась по всему городу, больше бесило то, что люди в эти дни считали обязательным улыбки и хорошее настроение. А он не любил лживых улыбок. Его жизнь шла своим чередом, и весьма удачно. Но сложно назвать удачей цели и мечты ставшие реальностью, их пришлось добиваться. Вернемся к его настроению. От чего-то предстоящее Рождество выводило его еще больше. Он и сам не мог понять.       Открывая дверь квартиры с пакетом мандаринов, он их просто любил, Кацуки не ожидал, что дома будет кто-то еще. — Почему ты еще здесь? И какого черта дверь опять не заперта? — настроение рухнуло в минус. — Уже собираюсь, хотел дождаться тебя. — Снова твоя сопливая херня. Катись уже. — Ты уверен, что не хочешь отметить праздник с ребятами? — Тодороки показался в прихожей и выглядел заспанным.       Их отношения это то, чего не ожидал никто, в первую очередь они сами. Никто и не поверит, что их что-то связывает. Но моменты, когда человек находится на грани жизни и смерти не проходят бесследно. — Повторять не собираюсь, — уже с кухни ответил Бакуго. Чайник был горячий, будто его ждали. — Мне кажется, что Мидория догадывается о нас с тобой. — Ты почаще пялься на меня, тогда не только задрот будет догадываться, — чаша для мандаринов была почти найдена. — Я весь прошлый май проходил в водолазке, и именно из-за тебя. Киришима не раз интересовался не жарко ли мне. — А нехер так пялиться, — бросил Бакуго, высыпая мандарины, — И, кстати, тогда ты не жаловался. С чего ты вообще задрота вспомнил. — Он звонил, сказал, что они будут рады тебя видеть, — голос Шото звучал, как обычно спокойно, но именно сейчас это спокойствие выводило из себя. — В какой момент ты в няньки записался, — прозвучало на удивление ровно, — Я уже сказал, я буду дома. Хоть высплюсь. Катись ты уже. — Да, надо идти, Фуюми будет переживать, — Шото осторожно поцеловал Бакуго в загривок, больше было некуда, к нему не повернулись, его не собирались провожать. — Хорошего праздника, — буркнул Бакуго не оборачиваясь, брови Шото поползли вверх. Бакуго никогда ничего не желал перед уходом, хотя каждый выход из дома в агенство мог быть последним. — И тебе, — за этими словами последовал хлопок двери. И тишина. Наливая себе горячий чай Бакуго снова погрузился в свои мысли. Он пытался понять откуда эта ненависть к столь яркому и теплому празднику для остальных у него. Вариант из детства отпадает сразу. Мама всегда готовилась к нему, отец в этот день отдыхал и помогал по дому матери. За неделю до этого они ставили елку, украшали дом. Маленький Кацуки становясь чуть старше, задумывался каким будет этот праздник для него взрослого. — Никаким, — вслух ответил Бакуго. Он уже успел переместиться на диван к телевизору с чаем, выпеченными им с утра печеньем и мандаринами. Фильм был лишь фоном. Интересно, а если бы он предложил Шото отметить рождество вместе, он бы согласился? Он ведь и подарок купил, идиот. Но есть ли смысл злиться на того, если сам промолчал. Что их вообще ждет дальше.       Одинокая елка на подоконнике смотрелась странно. Будто ее поставили сюда случайно, забыв украсить ее саму и дом. — Замечательно, Кацуки, блять. Ты еще разревись, что ей обидно и холодно, — матеря самого себя, он достал украшения. Они так и не украсили ее в тот день. Просто разорались друг на друга на ровном месте. Ну как на ровном. В тот вечер Бакуго будто бы словив праздничное настроение, решил сказать, что отправил родителей в отпуск, и предложить таки Тодороки встретить Рождество вместе. Но не успел. Его оповестили, что семья зовет его к себе. И хоть потом он уверял, что это не обязательно, ведь Рей уже давно дома и обстановка в семье теперь иная, Бакуго так и не сказал в слух того, что хотел, и, наверное, должен был. — Мило, — Бакуго обернулся на голос, настолько погряз в своих мыслях, что не услышал как дверь открыли, — Ну, и почему ты не запер дверь? Ждешь кого-то? — Какого хера ты приперся? — Знаешь, было бы мило, если бы ты просто ответил «тебя», — Шото обнял Бакуго со спины, замечая как его уши начали краснеть. — Ты зачем вернулся, блять? — Я ходил за тортом. Я не ты и готовить не умею. А Фуюми я давно сказал, что буду только завтра. Кстати, они просят, чтобы мы пришли вместе. Видать ты прав, надо поменьше на тебя пялиться, — во время этой тирады мысли Бакуго метались, а желания прыгали от «прибить на месте» до «обнять и не отпускать». Последнее он и сделал. Развернувшись к Тодороки и уткнувшись носом тому в плечо. — Спасибо, — это все, что он смог ответить.       И пусть он так и не понял истоки ненависти к этому празднику, одно он знал точно, больше такого не будет.