Price you pay

      Холодное остриё огладило предплечье, прежде чем взрезать кожу. В дюйме от лица стремительной дугой сверкнуло второе лезвие финки, полоснув по обнаженной шее, и в то же мгновенье чужая рука сдавила горло, не давая вдохнуть. С губ сорвался короткий хрип, когда, покончив с пыткой, его стащили на пыльный пол, рывком заставляя встать.       Грей скривил рот в ухмылке, поднимая голову и ловя расплывающимся в кровавой пелене взглядом своего истязателя. Как же они могли так просчитаться?

***

      Лязг и шум наполнял пространство бального зала, вмиг обернувшегося территорией, залитой кровью. Это задание пошло не по плану с самого начала, совершенно все в нём было супротив. Засада не удалась, им пришлось вступать в открытый бой, и, почти что теряя рассудок, наконец удалось продвинуться дальше с неимоверным усилием.       Горло саднило от частого бега, сердце вырывалось из-под ключиц. Эта темная комната стала единственным дозволением перевести дух — закрытая дверь заставила противников искать пути обхода.  — Фиппс, прошу, скажи что-нибудь, иначе я совсем свихнусь здесь, — Грей прижался к ледяной стене, так приятно охлаждающей разгоряченное тело. Рассеяно потирая короткий порез на плече, он вглядывался в темноту, и в единственное окно, прямиком перед ним. Казалось вот-вот, сейчас, оттуда полезет наглая контрабандистская рожа, и сверкнувший в луне клинок вновь встретится с рапирой. — Что именно? — Несмешливый голос успокоил бушующую тревогу. Порывисто выдохнув, Грей положил голову на чужое плечо, закрыв глаза. Он чувствовал, что пожалеет о минутной слабости, но сил на постоянную борьбу уже совсем не оставалось. — Хотя бы это.       Звенящая тишина душила. В горле встал острый ком — тревога нарастала всё больше, и точно через секунду все внутренности вывернутся наизнанку. Отвратительное чувство ожидания томило — ощущение было сродни тому, если бы их подняли на огромную высоту, и с каждой секундой становился всё ближе момент, когда они упадут вниз.       Фиппс глубоко и размеренно дышал, но его плечи периодически вздрагивали от малейшего шороха, а нервы были раскалены на адском трезубце. В любую секунду могло случиться что угодно, и больше всего Чарльз боялся, что они не смогут справиться с этим.       Замок двери заскрипел. Рукоять начало кидать в разные стороны, из-за стен громким морготным баритоном доносились мужские голоса, перекрикивающие друг друга на испанском. — Чёрт, — Раздраженное шиканье вырвалось из горла. Грей подскочил, отступая ближе к окну. Рукоять рапиры холодила пальцы через перчатки, но не было никакой гарантии, что в этой схватке они выйдут победителями.       Точно маятником стук крови в ушах отмерял секунды, пока по ту сторону всё больше нарастал гомон, достигая апогея. Дверь соскочила с петель с диким лязгом и грохотом.

***

      Каменный пол отвратительно жёг холодом спину и затылок, но встать, чтобы хоть немного позволить телу согреться, не было совершенно никаких сил. С рассеченной брови кровь застилала глаз, Чарльз едва ли был способен открыть слипавшиеся от усталости веки. Неяркий свет луны слепил, и Грей с тихим стоном повернулся на бок, скуля от несносной пронзительной боли в бедре, точно в том месте все еще по рукоять был вогнан нож. Всё тело ломило, нестерпимо хотелось провалиться в сон, но этого никак не удавалось от ужасной жажды, заставляющей из горла доноситься только сухим хрипам с поганым металлическим привкусом. Изнутри щеку саднило — Чарльз не успел и понять, когда прокусил слизистую до крови, пытаясь не закричать от адской боли.       Свернувшись в неловкий клубок, Грей поёжился от холода — на плечи была накинута одна рубашка, фрак и жилет с него стащили, когда топили, точно слепого новорожденного котёнка. С волос еще стекали редкие капли на пол, расстелаясь плоскими линиями, и он наблюдал за своим отражением в одной из них: уставший взгляд едва ли мог на чём-то сфокусироваться, с щеки до подбородка размазаны бледные капли крови, запекшиеся в тонкую пленку.       Интересно, а что с Фиппсом? Спит ли он сейчас в мягкой постели, досыта наевшись и пригревшись близ камина? Думает ли он вообще о том, что его напарник едва дышит, искалеченный и оскорбленный, не взявший с дня два ни крошки в рот.       Нет, такого не может быть. Он обязательно беспокоится и не находит себе места. Грей прикрывает глаза, приподняв уголки губ — Чарльз обязательно найдет его. Но что-то мерзкое, в глубине сознания, скребется по углам, шепча противное «А ты уверен?». На душе паршиво, рассудок мутится, и он вообще не в состоянии связать и двух слов. Чарльз пытается, заставляет себя из последних сил не вверяться в лапы глупого недоверия, не отчаиваться и не терять из виду последней теплой искорки, заверяющей, что все обязательно будет хорошо.       Болезненно холодеет где-то внутри, когда Грей вспоминает, прокручивает перед глазами вновь и вновь, ужасные виды собственной крови, видит, точно прямо сейчас, размытые очертания людей, заводящие его руки за спину до хруста в плечах, и снова окунающие его в воду. Крепко удерживают, с каждым разом все больше, задерживая его в воде все дольше, заставляя задыхаться и почти что не терять сознание от недостатка кислорода, стискивая в кулаке его волосы. После этого Чарльз не мог устоять на ногах, колени подгибались под весом собственного тела, связь с реальностью слабела, и от чего-то казалось, что всё это кошмарный сон. Сейчас, вот-вот, его разбудит теплая рука, погладив по щеке, и голос напомнит тихо, что всё это совсем не реальность. Почему он еще не проснулся?       Глаза жжет от подступивших слёз, но Грей не смеет дать себе слабины — сдавшись единожды, он никогда не сможет собрать себя вновь по кусочкам, безвозвратно расколовшись.       За металлической створой что-то гудит, Чарльз обхватывает плечи руками, стараясь успокоиться. Он не знает, что ему уготовлено завтра — неизвестность пугает, сердце пропускает удар от каждого на миг допущенного ужасного образа. Грей ощущает себя до отвращения слабым, и в горле встает ком, не дающий вдохнуть.       Они его не убьют. Будут морить до полусмерти, но ни за что не отпустят.       Чарльз закрывает глаза, кладёт руку на грудь и пытается почувствовать собственное сердцебиение. Он считает каждый удар, и с горечью усмехается, думая, что однажды, может быть, совсем скоро, оно остановится. Из-за небрежности какого-нибудь изувера, не иначе, ведь так сложно рассчитать, сколько человек сможет вытерпеть, прежде чем умереть.       Грей и понятия не имел, что им было нужно. Эта шайка мерзких бандитов едва ли могла назвать себя авторитетом в мире постоянно конкурирующей между собой мафии. Оборот товара был отнюдь не на высоте, пока они не связались с более крупной организацией по работорговле, и не стали представлять серьёзную угрозу. Корабли в доках подвергались набегам, точно пиратами опустошенные, и из Темзы зачастую стали вылавливать вздувшиеся трупы полицейских служащих, вдоль и поперек исполосованные с несоизмеримой жесткостью. Город пребывал в ужасе, и едва ли удалось отследить местоположение самого сердца организации. Ждать пришлось долго, нетерпение рвалось изнутри, но они рассчитывали дождаться очередной отправки товара, когда большая часть злоумышленников отправляется из логова, и количество потенциальных противников уменьшается.       Вот только они всё равно конкретно облажались.       Лежа и слушая стук частых дождевых капель, Грей думал о вероятных путях развития ситуации. Он не под каким предлогом не собирался сдаваться — а из этого следовало, что, с неделю они, конечно, с ним повозятся, потом убьют, распотрошат легкие и бросят в воду, чтобы канул безвозвратно.       Собственные судорожные вздохи пугали, отражаясь от глухих стен. Запястья словно все еще выламывали, и они нестерпимо ныли. Чарльз нахмурился, кладя ладони себе на живот и пытаясь абстрагироваться пусть и не от мыслей, но хотя бы от боли.       Из-за решетки тускло и искаженно светил желтый свет, и слышались звуки, схожие с щелчками разбираемого оружия. Чувствовать себя пленником и ощущать только голод, боль и страх — вот, отчего стыла кровь, и руки совсем отнимались от тревоги.

***

      В темноте Грей едва ли мог уследить за всеми, он уже себя совсем не контролировал. И конца и края не было видно этому кошмару, с каждым ударом и лязгом отточенного лезвия Чарльз всё больше поддавался панике, ведь они действительно были зажаты в угол, и первостепенный план Фиппса не сработал — окно была наглухо заперто, и последние оплот хоть какой-то надежды безвозвратно сгинул.       Выбраться из той кровавой ловушки, в которой, кажется, полегло точно с десятка наёмников, им удалось не сразу. По коридорам за ними направлялось еще столько же, если не больше — топот чужих ног когтями вцеплялся в сознание, а на руках стыла кровь — может, собственная.       Петляя по бесконечному дому, Фиппс все же заметил черный выход с кухни, почти что в подвале, и едва они вдохнули морозного воздуха, тут же сорвались с места.       Фиппс бежал впереди, и только он свернул за угол, скрывшись с глаз, Грей почувствовал, как кто-то вцепился в руку. В тот же момент ногу прострелило адской болью, и он рухнул на землю, утягиваемый вниз четырьмя сильными руками. Из глаз брызнули слёзы, его пригвоздили к месту, не давая и шанса пошевелиться, и он замер, чувствуя, как из ножен утаскивают оружие, прижимая ладонь ко рту, и на ухо шепчут дикое, горячее: «попалась принцесса».

***

      Чарльз подскакивает на месте, и тут же скулит от резкой боли в животе. Голова гудела от беспокойного сна, и со вчерашнего дня еще больше хотелось есть. Сглотнув вязкую слюну, все еще имеющую привкус крови, Грей приподнялся, отодвинувшись к стене и подтянув колени к груди. Рана на бедре уже не кровоточила, но все еще выглядела ужасно, и так же сильно саднила, с каждым движением заставляя плоть расходиться и ныть пуще прежнего.       Уложив голову на сцепленные ладони, Грей поник, погружаясь в свои мысли. Почему Фиппс даже не обернулся, когда его схватили? С двумя он бы точно смог справиться, и сейчас бы он не гнил в плену, рискуя окочуриться от заражения крови.       Через дня три он наверняка будет стоять одной ногой в могиле, и оставалось уповать лишь на то, что Чарльз его спасет, как бы зазорно и постыдно это не звучало.       Обида нарастала в груди, и вскоре Грей кипел от злости, не понимая, почему напарник его бросил. Просто смылся, и бровью не поведя, и только пыль за ним неслась. — Гад! — В сердцах вырвалось изо рта, и Чарльз оторопел, услышав свой голос. Донесся лишь сорванный хрип, только отдаленно напоминающий связную речь. Чарльз схватился за горло, силясь выдавить из себя хоть один звонкий звук, но сдался, закрыв глаза и сильно зажмурившись. Небывалое отчаяние охватило его. — Хватит шипеть как кошка, харкающая шерстью, заткнись! — Отброс, чтоб у тебя глаза вороны выклевали, — На удивление, шепот был вполне себе разборчив, и, может быть, отсутствие голоса даже было ему на пользу — по крайней мере, его никто не услышит и не прибавит пыток за лишнее слово.       Вскоре собирался начаться полноценный «рабочий день», из этого следовало, что чертовы мудаки собирались вдоволь развлечься, собираясь кончить то, что начали вчера. Грей уткнулся носом в колени, уже предвещая скорейшие мучения.       Надсадный кашель сорвался с губ из-за слишком глубокого вдоха, холодный воздух полоснул по легким, и Чарльз едва ли смог восстановить дыхание, дыша исключительно через сложенные лодочкой ладони, прижатыми ко рту. Так воздух хоть немного согревался, но тело все еще потряхивало от холода. Он определенно простудится, и так будет еще тяжелее выносить пытки, но он ничего не мог сделать.       Дрожь сотрясала тело, и Грей пребывал в неком анабиозе, состоянии, ближе скорее к беспокойному сну.       Услышав металлический лязг открывающихся замков, Чарльз сначала зажмурился из-за непривычно яркого света, но, чуть приоткрыв глаза, смог различить две темные фигуры, подхватывающие его под руки. — Осторожно, он агрессивный, — С иронией прохрипело под ухом. Грей горько усмехнулся. Да уж, многое ли он может в таком состоянии? Бывалая уверенность ничуть не спасала, скорее уступала место непривычной покорности. Не было смысла тратить силы, и без того едва ли способные удерживать его в сознании.       Его усадили на стул, приковав ремнями, ледяные пряжки больно впились в обнаженные израненные предплечья, и Чарльз опустил голову, закусив губу. В прошлый раз здесь ему резали запястья, и почти что добрались до шеи.       В помещении пахло чем-то схожим с запахом догнивающего влажного дерева, и это марево являлось неотъемлемой частью всей картины. Камень дребезжал под каблуками, стойка с пыточными орудиями поблескивала в слабом свете лампады, зажженной и подвешенной под потолком.       В груди все стремительно холодело, разум метался в терниях, и старые раны вновь заболели больше.       «Пожалуйста, Чарльз, помоги. Прошу, не оставляй меня здесь!» — Отчаянный зов забился в сознании, и он сморгнул непрошеную влагу с глаз, погружаясь в омут всепоглощающей тоски и страха. — Так быстро сдался, дорогуша? — Над лицом нависла чужая гнусная рожа, и Грей не мог сдержать эмоций, подаваясь вперед, точно пытаясь освободиться из оков и растерзать подонка лично. — Вижу, что нет. Знаешь, за ночь я подумал, что тебе пойдет другая стрижка, не находишь? — Ножницы лязгнули в чужих руках, вызывающе блеснув.       «Не смей, падаль!» — Грей уклонялся, поворачивая голову в разные стороны, едва ли не рыча от злости, как загнанное животное, пока грубая рука не схватила за подбородок, сильно сжав. Он попытался вывернуться, и, кажется, даже укусил грубые пальцы, в тот же момент свернувшиеся в кулак, резко ударивший его в живот. Чарльз склонил голову к коленям, дрожа от боли. — Тише. Не иголки мы же тебе под ногти загоняем, в самом деле.       Первые локоны осыпались у его ног, и это было так унизительно, что Грей закрыл глаза, только чтобы не видеть этого. В сознании один за одним возникали образы, как Фиппс расчесывал его волосы, бережно переплетал каждую прядь, обращаясь с ними, точно с сокровищем. Он ощущал почти физическую боль, ведь это было сродни с тем, что у него отнимали достоинство. Чарльз несомненно любовался своими белесыми волосами, перебирая их с особым трепетом и отращивая почти что с самого детства — это была часть его личности, часть чего-то более важного, нежели просто эстетика. Грей ощущал, как что-то в нём точно хрустнуло, осыпаясь в крошку.       Напоследок лезвия полоснули по шее, по коже пробежали мурашки — продрогшее тело всё ещё оставалось в том положении, в каком его держали. — Закончили, — Удовлетворительно заключили за спиной, щелкнув ножницами. В голосе Чарльз различил явную, издевательскую улыбку. — Ты даже не заметишь.       Грей сглотнул ком в горле, поднимая взгляд. Его начали освобождать, крепко удерживая у шеи заточку. Он болезненно зажмурился, когда из-за неловкого движения по коже стремительно потекла тонкая струйка крови.       Когда его дернули вверх и поставили на ноги, Грей мимолетно увидел собственное отражение в перебитом зеркале. По затылок все было сострижено, небрежно обрезана вся задняя часть — пожалуй, таким он себя давно не видел — с видом загнанной дворовой собаки.       Его снова бросили в камеру, перед этим напоив стаканом воды, чтобы совсем не загнулся прежде времени.

***

— Джон, хватит, замолкни! — Фиппс стукнул кулаком по столу, глубоко и зло дыша. Браун не унимался с утра, своим до отвращения бесцветным голосом рассказывая все подробности пыток, принятых конкретно у тех, кто схватил его напарника. — Да как у тебя язык поворачивается?! — Чарльз, пойми, я не хочу, чтобы ты был наивен в своих ожиданиях. Возможно… Вернешь ты только тело, — Джон склонил голову к плечу, и его безэмоциональное выражение лица, кажется, стало еще более серым. — Надо бы наведаться в поместье мистера Грея, поискать указы, завещания… — Уходи, — Браун замешкался, медленно вставая с нагретого места. — Вон! — Чарльз крикнул на него, и наконец мужчина ретировался, оставив Фиппса одного.       Рухнув в кресло, Чарльз закрыл лицо руками, готовый уже почти что выть от тоски. На душе было так паршиво, что от этого едва ли не тошнило. Прошло уже, без малого, с двадцать часов с того момента, как они с треском провалились. Фиппс не смел сомкнуть и глаза, всё неприкаянно блуждая по всему зданию канцелярии, молча, точно призрак. Он не мог найти себе места, понимал, что пока абсолютно бессилен, и чувство вины оттого давило на плечи еще больше. Ощущал он себя отвратно, его гложил тяжелейший груз осознания того, что он по своей банальной неуверенности и невнимательности позволил подвергнуть Грея ужасной участи.       Фиппс глубоко вдохнул, размышляя о том, что Чарльз, скорее всего, на него смертельно обижен. За то, что не помог, за то, что бросил. Эта обида была бы совершенно оправдана, и, кажется, он даже не просил бы чужого снисхождения, если… Вообще бы нашёл того, перед кем извиняться. Нашёл не мертвым и хотя бы способным говорить.       Рука потянулась к ближайшей вазе, и, Боже, к чёрту всё! Осколки рассыпались у двери, звон застыл в воздухе. Нежные лиллии на керамике разорвались и покрылись трещинами. Фиппс зажмурился, когда видением перед ним возник образ пышного букета близ чужого лакированного гроба.

***

      Каждая минута тянулась вечностью. Чарльз не смел себе позволить ни сна, ни еды, зная, что из-за него вынужденно, точно так же, страдает Грей. Он едва ловил в пустом сознании обрывки стройных мыслей, в остальном же всё плыло, точно перед взглядом, застланным слезами. Вязкие образы затягивали и тянули на самое дно, и он почти не кричал от отчаяния. — Всё в порядке, хватит, — Грей отстранился, упершись руками в чужую грудь. Его еще по-мальчишески маленькие ладони не могли сдержать напора, и Фиппс все так же продолжал обследовать его на наличие повреждений. — Эй, мне щекотно! — Чарльз начал извиваться на коленях друга, когда его ребер коснулись теплые пальцы, внимательно ощупывающие каждую косточку. — Мне уже не больно, правда, — Грустная улыбка расплылась на губах, и Грей прильнул к теплу, все еще ощущая отголоски медленно уходящей боли. — Прости меня. Прости, — Фиппс прижался лбом к чужой щеке, сжав хрупкое тело в своих объятиях. — Я должен был остаться, тогда бы ничего не произошло. — Прекрати. Сам же говорил, что никогда нельзя думать о том, что могло бы быть, прими то, что уже случилось. Тем более, ничего ужасного со мной не свершилось.       Фиппс поднял взгляд, тревожно нахмурившись. — Ты хочешь сказать, что если тебе повезло, и у тебя с помощью абсолютного чуда не повреждены внутренние органы — то это ничего не случилось? — Он не хотел повышать голоса, но чрезмерное возмущение так и рвалось из порывистого шепота. — Если бы я не успел, они бы тебя… — Чарльз отвернулся, закусив губу и не желая заканчивать — он даже воображать того, что могло бы быть, не хотел.       Грей сидел хмурее зимней куцей тучи, опустив голову и не шевелясь. Он не спорил, что все могло сложиться гораздо более трагично, но предпочитал об этом не думать. Чарльз все еще помнил каждую секунду того, как носок чужого ботинка, резко и без замаха, заставлял его беспомощно хрипеть от чудовищной боли, пронзающей где-то под легкими. Горло все еще саднило, и на белой коже остались синеватые следы — чудилось, будто ему все еще не хватает воздуха и он задыхается, точно рыба, выброшенная на сушу, стараясь найти ногами точку опоры, но лихорадочно осознавая лишь то, что не может этого сделать. — Я отведу тебя в лазарет, а потом пойдём к методисту — это нельзя оставлять безнаказанным, — Фиппс заправил за ухо волосы Грея, улыбаясь немного, чуть приподняв уголки губ. От несоизмеримой нежности защемило сердце, когда Чарльз потянулся вслед за его рукой, прижимаясь к ней и закрывая глаза. — Больше никто и никогда не посмеет сделать тебе больно, слышишь?

***

      Грей вновь лежал на полу, вытянувшись во весь рост. Усмешка кривила губы, когда он думал о том, что с ним сделают сегодня, может быть, завтра, или через несколько часов. Может быть так, что Фиппс едва увидит его, тут же не захочет иметь ничего общего с заклейменным чудовищем, может сегодня ему перережут связки, и он больше не сможет произнести и звука, а может его ослепят, оставив в полной темноте, и Чарльз не захочет с ним возиться, пожаловав себе нового напарника у Королевы. Чего стоил только уже свершившийся факт того, что его, как домашнюю скотину, обстригли.       Рука рассеянно потянулась к затылку. Было непривычно ощущать пальцами короткие, жестковатые волосы, но это было малейшее, что с ним могли сделать.       Слишком много вероятностей крутилось в голове в каком-то адском калейдоскопе с невероятно яркими картинками, которые вполне могли стать реальностью. От таких мыслей закружилась голова, Грей поджал колени к груди, подавляя горечь, вставшую в горле подобно острой кости.       Фиппс не может его предать, верно? Чтобы не произошло, он бы никогда.       Что-то шептало внутри, что всё это сладостная ложь. Поставив себя на чужое место, Грей представил, если бы Чарльз оказался на грани жизни и смерти — при том не просто умирал, а страдал от ужасного увечья. На душе заскреблись стальные когти ужасной вины, ведь выход из такой ситуации Грей видел только один — окончить мучения, а значит — убить. Такое решение было чрезвычайным, из ряда вон выходящим, но, наверное, если бы Фиппс заключил, что так ему станет легче, Чарльз бы не сопротивлялся. Он не мог себе представить вообще хоть какого-то смысла в жизни, если бы потерял возможность делать что-либо — видеть, слышать, говорить.       Циничные размышления привели его к тому, что если бы Фиппсу не хватило духа убить его, он бы сделал это сам. Не смог бы вытерпеть постоянного отчаяния и призрачной, едва видимой надежды, не дающей ни на что окончательного ответа. — Вставай, — Створа распахнулась, свет вновь резанул по не привыкшим к такой яркости глазам.       Его схватили за ворот, рывком поднимая с земли, ощутимо встряхивая. Такой наглости Грей уже не мог вытерпеть, а потому со всей яростью, накопившейся в нём, врезал в чужой живот, с упоеньем слушая жалостливые стоны. Ощущение мнимой победы загорелось в нём, но едва он успел проделать это, в камеру влетело еще двое, и один в точности повторил то, что сейчас сделал Чарльз, прокричав что-то неразборчиво гневное. Грей согнулся от боли, чуть ли не падая на колени, если бы его не держали под руки, сдавливая до предела.       Его почти что волоком дотащили до пыточной, в которой сегодня утром он уже побывал. Волосы так и остались на каменных плитах, ярким белым пятном выделяясь среди общего сырого полумрака. — Я слышал, ты плохо себя вел. Знаешь, как наказывали еще твоего отца?       Едва голос прекратился, в рот ему протолкнули скрученную тряпку, затягивая узел на затылке. — А это — чтобы не кричал. После боя с вами двумя мои ребята сильно выдохлись и легли отдыхать, а ты можешь их разбудить. Ты не обольщайся, это не похвала.       Раны вновь зажглись новой болью, стоило только швырнуть его в угол комнаты, придавливая ботинком плечо. Послышался странный хруст, Грей попробовал вырваться, но руки перехватили, и начали его раздевать. Стянув рубашку, запястья перетянули веревкой, заставляя прижаться грудью к какой-то скамье. Засечки на дереве впились в кожу. Чарльз понял, что его ждет. Порка.

***

      Фиппс прочистил горло, прежде чем соизволя войти в зал, где его ждала Королева. Он судорожно перебирал все варианты развития разговора: от увольнения до приказа к смертной казни.       Двери перед ним распахнули часовые, и он несмело вошел, пытаясь сделать как можно более невозмутимое выражение лица, хотя в душе творился просто ураган. — Ваше Величество, — Фиппс поклонился, несмело и медленно выпрямляясь. — Присаживайся, — Королева указала на кресло напротив неё, приглашая и подзывая жестом. Пышные юбки зашуршали, когда она приняла более удобное положение, отпив немного из чашки, стоящей перед ней. — Я осведомлена о довольно пренеприятных известиях. — Да, я… Я понимаю, — Фиппс послушно сел, сложив руки на коленях. — Мне жаль, дорогой.       Чарльз опустил голову, сжав ткань брюк. Он поджал губы, сглотнув ком в горле. — Понимаешь ты сам, что, к сожалению, приоритетной задачей для нас является поимка злоумышленников, но не… — Королева тяжело вздохнула, поставив кружку на блюдце, и звон фарфора отразился в ушах оглушающим грохотом, заставившим Фиппса поднять взор. — Я правда сожалею, мальчик мой. — Я все понимаю, Ваше Величество. Для меня огромная честь, что вы сочувствуете моим тревогам. Вам не стоит извиняться передо мной. Это всё моя вина, — Чарльз кивнул своим мыслям, скрепив пальцы в замок. Слова всё никак не давались, и он думал только о Грее, так страстно желая, чтобы он оказался рядом. Когда они были вместе, понимали друг друга с полуслова, продолжая мысль, начатую другим, отчет Королеве вовсе не составлял труда. — Но… Всё оказалось не так, как изначально мы думали. Их оказалось намного больше. Похоже они знали, что план противника таков, что нападение случится именно в день отправки товара, потому оставили в своём гнезде больше людей, отправив на сопровождение в разы меньше. В последние дни полиция особо проявляла интерес к ним, потому не составляло труда предугадать дату гипотетического рейда, основываясь на том предположении, что Скотланд-ярд и другие захотят расправиться с ними в кратчайшие сроки. Нас погубило отсутствие многоплановости в действиях в совокупности с тем, что нас было только двое. Я не хочу никого судить, но почему Вы, так прославившиеся мудростью своей, отослали нас без какой-либо поддержки?       Королева задумчиво отвела взгляд, прикрыв глаза.       Фиппс дивился своей наглости, но он находился в полном недоумении, складывалось ощущение, что Её Величество специально подвергла его и напарника опасности, коя оправдалась в полной мере. — Поразмыслив, я подумала, что ты должен заняться тем, что тебя действительно волнует. Мистер Браун поможет тебе. В праве, если понадобится, ты обратиться к исполнителям основной миссии и присоединиться к ним. Я даю тебе свободу действия, надеясь, что вскоре ты порадуешь меня. Моя душа тоже неспокойна, но ждут меня мои люди. Не отчаивайся раньше времени, — Королева улыбнулась, плавные черты обрамили лицо её, и она положила свою руку на чужую ладонь, мимолетно сжав, и тут же отстранившись.       Фиппс поклонился, выходя из зала. Судорожный вдох втянул воздух в легкие, и Чарльз едва ли удержал себя от того, чтобы не осесть на пол прямо здесь, под дверью. Гнев и тоска переполняли его. Ощущения были непривычны, он совершенно не узнавал в себе того бывалого хладнокровия, которое порой порицалось Греем. Чарльз усмехнулся, вспоминая, как напарник улавливал каждую его эмоцию, ведь чем старше тот становился, тем меньше экспрессии проявлял. Фиппс задержал дыхание, предупреждая тревогу, вновь начавшую нарастать в нём. Она клокотала в груди, не давая послабления, позволяя только всё больше тонуть в своих мыслях беспросветных. А вдруг Грей уже мёртв? Или корчится от адской боли, находясь на пороге могилы?       Едва успокоившись, он начал думать о другом. Почему Королева просто перевела тему в другое русло, как будто её подчиненный до этого не разразился гневной тирадой? Это сбивало с толку, а особенно эти туманные формулировки; Что значит «может примкнуть к основной миссии»? Это значит забыть о том, что его лучший друг томится в плену; отмахнуться от этой мысли, отпустить все чувства в какое-то неведомое пространство, будто вовсе ничего и не случилось?       Чарльз понимал, что Грей порой доставлял проблем, объедал дворец, раздражал Брауна, не всякий приказ выполнял так, как этого изначально требовалось, но это совершенно не было поводом для того, чтобы оставлять его такой гнусной смерти.

***

      Спину обожгло первым ударом, Грей едва ли смог вдохнуть от боли, пронзившей так резко, что он не успел и моргнуть. Сзади мужчина взял плеть, как положено, по крайней мере Чарльз так считал, ведь его он не видел. Поразительное ощущение разошлось между плеч, под шеей, растекаясь по всему телу, и ужалило в сердце, как будто нож прошел вдоль живота. Громким голосом провозгласили: «Один».       Слёзы непроизвольно навернулись на глаза, Чарльз зажмурился, сжав зубами кляп, и, пожалуй, только от этого он смог вынести дальнейшие экзекуции. Каждый предыдущий удар казался сладким и приятным по сравнению с последующим. Его голову крепко прижимали к скамье, к которой пригвоздили, но сил чтобы сопротивляться совершенно не было — Грей поник на пятом хлестком движении, слушая точно через какую-то пелену звук свиста взметнувшегося воздуха и гадкий голос где-то позади. Плеть разрывала кожу на узкой спине, оставляя глубокие раны. Чарльз мимолетно подумал лишь о том, что, благо, это была не «девятихвостая кошка», ведь та была хуже в сотни раз, пред ней трепетали от страха — после каждого удара плети надо было очищать её от кусков плоти, кожи и крови, застрявших меж зубей. После «кошки» оставались ужасные шрамы, напоминающие корни дерева, проросшие под кожей.       Они закончили, отсчитав двадцать. Грей лежал как мертвый, едва ли способный двигаться. Единственное, что он ощущал, так это то, как медленно струится кровь вдоль по спине, и рассеченную плоть жжет, как будто кожу обдают огнём.       Его обтёрли мокрым холодным полотенцем, небрежно смыв следы побоища. Чарльз вздрогнул от боли, когда ледяная ткань задела все порезы, раскрывая кровавые рассечения и заставляя дрожать от холода. На него накинули рубашку, грубо взъерошив волосы, как собаке загривок, и тут же сжав их, сильно надавив, заставляя склониться к полу. Ткань сразу же пропиталась красным, разлившимся линиями. Изо рта они вытащили ткань в последнюю очередь, и едва это произошло, Грей зашелся в приступе судорожного кашля, прижимая ладонь ко рту, а другой рукой стараясь удержать себя от падения. Ноги не слушались, и он был готов умереть прямо здесь. Хотелось лечь и провалиться в спасительное беспамятство, чтобы весь этот кошмар оставил его хоть на секунду.       Когда они начали поднимать его с земли, Чарльз застонал от боли — глубокие порезы нестерпимо болели еще больше, когда их касались или его подхватывали, держа под руки. — Унесите его. Дайте воды и еды. Если помрет, спрошу с вас.       Перед тем, как пленника вернули, в камеру поставили кувшин с водой и половину буханки серого хлеба. Едва он увидел питьё, тут же схватился за ёмкость, жадно глотая и выпивая её до дна, не замечая, как по подбородку струится капля за каплей. Грей остался лежать так, обнимая ледяную пустую посуду и прижимая её к животу, чтобы она немного облегчила боль. Он старался не тревожить свежих порезов, потому лежал на том боку, со стороны которого не было колотого ранения на бедре.       Каждая полоса на спине откликалась болью и ощущалась так, как будто все еще только являлась от удара. Грей боялся совершить малейшего движения, ведь все они были чреваты его мучительным стоном, невольно срывающимся с губ.       Чарльз понимал, что больше никогда не сможет показаться кому-либо, возгордиться своей внешностью — теперь лик его был необратимо обезображен.       Не было сил притронуться даже к еде. Он едва ли смог дотянуться до съестного, отломив кусочек. С трудом проглотив, Грей закрыл глаза, понимая, что не может даже плакать — из него просто выдрали всё внутренности, и ощущал он себя скорее сломанной детской игрушкой, которую основательно погрыз бульдог.       В разуме было пусто, и только что-то на периферии маячило смутное, едва различимое. Чарльз подумал, что он быстрее провалится во тьму, чем просто уснёт.       Через некоторое время горло начало болеть больше, и его начало трясти от холода. Чарльз мог только неглубоко и порывисто дышать, и от недостатка кислорода кружилась голова. Так плохо ему не было еще никогда. Его тошнило по неясной причине, как будто он находился на корабле, кидаемым волнами в разные стороны. Один вид еды был нестерпим — Грей слабо оттолкнул тарелку от себя, закрывая глаза рукой. «Жаль, что не успел написать завещание» — Слабая усмешка едва смогла проявиться, Грей посмотрел на стену перед собой. Его даже некому будет хоронить. А, может, и не придется — от него просто избавятся: сожгут, утопят или просто бросят тело в лесу на съедение волкам.       Было жаль Фиппса. Наверное, он все еще будет надеяться, лелеять обессиленную надежду, уповая на что-то необъяснимое. И всё это рухнет, рано или поздно.       Взгляд стал пустым и бесцельным, серая радужка померкла, как подернутая пыльным смогом. В ушах шумела кровь, и звук пульсировал в такт со слабым сердцебиением. Чарльз чувствовал что-то схожее с тем, что ощущают люди в предсмертной агонии.       Чарльз позволил себе немного помечтать, представляя, что вот-вот его отсюда заберут, успокоят и накормят. Фиппс обязательно займется его лечением лично, будет рядом всё время, мягко поглаживая лоб и отгоняя все плохие мысли.       Грей никогда не предполагал, что будет с таким упоением думать о настолько приземленных вещах. Сейчас каждая секунда его жизни казалось ему усладой, даже та, когда он просто ложился в мягкую кровать.       Тут же поток мыслей оборвался. За стеной послышался грохот и громкие шаги, постепенно приближающиеся.       От вновь зародившейся тревоги и отчаяния заболела рана на ноге, Грей рассеянно дотронулся до неё, едва касаясь, огладив по краям. Рука почти не слушалась, плечо, на которое давил этот паскудный мужлан, ломило, им было больно шевелить.       Чарльз напрягся, когда услышал звук замка, повернувшегося в скважине. Он попытался привстать, но обессиленно рухнул обратно. Неужели сегодня ему предстоит еще что-то?       На миг он представил, что это Чарльз, и тепло разлилось в груди. Надежда рухнула, когда его развернули к себе, придавив к полу рукой. Грей зашипел от боли, пытаясь увидеть пришельца, но от дурноты все плыло и двоилось, и он закрыл глаза, принимая любой исход.       К губам прильнуло что-то холодное, чужие пальцы надавили на подбородок, заставляя открыть рот. Вкус был отвратный, как будто он жевал древесную кору — значит — коньяк. Запах спирта наполнил воздух, Чарльз задержал дыхание, чтобы не чувствовать этого смрада, но он никак не мог перестать глотать эту жгучую жидкость, чтобы просто не захлебнуться. Попытка отстранить руки, удерживающие бутылку, провалилась, и его продолжали напаивать. Алкоголь жёг прокушенный язык, опаляя и глотку. Спустя с минуту и половину выпитой полной ёмкости, Грей наконец смог глубоко вдохнуть, закашлявшись из-за коньяка, попавшего в трахею. Из-за мучительного приступа воздуха не хватало, звук собственного хрипа отвратительно отражался от глухих стен. — Жаль на тебя выпивки, — зло выплюнули вслед, захлопывая дверь.       Кажется они решили провести своеобразную профилактику обморожения, напоив его алкоголем. Стоило отдать должное, пусть отвратительный вкус все еще стоял во рту, стало несколько теплее. Дрожь вскоре исчезла, Грей осмотрелся, приподнявшись и опираясь на руку, как будто впервые видел эту камеру. В углу обнаружились остатки почти нетронутой еды, и Чарльз пододвинулся к ним. Сидя и неспешно откусывая по маленькому кусочку этого, похожего на картон, хлеба, Грей усмехнулся. Если он выберется, то съест всё, что есть у него в поместье и в Букингемском дворце, и не успокоится, пока не забудет этой поганой горечи.       Доев, Чарльз отстранено уставился на тарелку, обдумывая запасной вариант. Решение давалось тяжело.       Взяв тяжелую посуду в руки, он с размаху кинул её в стену, тут же взяв наиболее острый осколок, спрятав его в кармане брюк. Если сил терпеть уже не будет, или они запросят информацию, ни в коем случае не должную быть провозглашенной, Чарльз сделает то, что должен — не позволит им заставить его сдаться. Просто не оставит ни малейшего шанса и закроет свой рот навсегда, унеся всё тайны с собой.       Грей усмехнулся, смотря на каплю крови, собравшуюся на пальце. Фиппс наверняка был бы в бешенстве, ведь его напарник решил так легко признать себя побежденным, так просто поддаться. С ладони сорвался алый шарик, разбившись о ледяной камень.       Интересно, а какими красивыми узорами разлилась бы его кровь? Лицо скривило брезгливое выражение, когда он представил, как созданную бы им кропотливо картину разрушили грязные подошвы ботинок, принадлежащие людям, так страстно желающим, чтобы их пленник вымолвил хоть слова.       Тихий хриплый смех был больше похож на болезненное першение. Решился бы на этот шаг Грей, если бы ему сейчас в мозг не ударил алкоголь? Какая ирония, его они сами подтолкнули к этому решению, и теперь точно ничего не добьются.       Осколки на полу загадочно поблескивали в свете холодного заката, едва пробивающимся через решетки. Каково сейчас другим людям? Ходят ли они сейчас по парку, собирая букеты опавших листьев, или цедят глинтвейн из фарфора, жмурясь от приторной сладости? Грей готов бы был променять чужую жизнь на свою, поменяться местами с кем угодно, чтобы не быть здесь — чистейший эгоизм. Но, спросив у любого другого, разве человек не подумал бы о том же, не проявил бы в себе этой спеси и желания собственного благополучия в обмен на чужое страдание?       Чарльз покачал головой, съехав по стене на пол и подтянув колени к груди. Он выглядел совершенно безумно и допускал мысли, совсем не свойственные обычным людям; как раз под стать обстановке вокруг.

***

— Нет, Джон, я поеду один, и это не обсуждается. Если что-либо случится — уведомлю. Будь близ телефона — больше ничего не нужно, — Фиппс затянул последний ремень портупеи, витая где-то в своих мыслях. После встречи с Королевой и получения официального разрешения на любое действо (хотя, если быть честным, он бы ослушался приказа в любом противном случае), Чарльз не мог усидеть на месте, ведь это было отвратительно расточительно и неразумно, потому решил начать с малого. — Где они были замечены ранее? — Графство Суррей, деревня Шере. Пятьдесят миль от Лондона, — Задумчиво протянул Браун, чуть споткнувшись на числе, будто был не уверен в точности, перебирая в руках бумагу. В канцелярии стало немерено работы, учитывая, что Фиппс решил удалиться на неопределённый срок, а Грей вовсе предположительно мёртв, вся волокита обрушилась на него. — Отлично, — Чарльз нажал на спусковой крючок, наблюдая, как ось поворачивается, взаимодействуя с упором барабана, и она щелкает, после холостого выстрела смещаясь обратно. Холодное оружие совершенно бесполезно, как выяснилось. Проверив револьвер, он взял со стола кожаные ножны с охотничьим кинжалом, постучав по гарде пальцами. — А я то думал, зачем ты уходил, — Джон наклонил голову к плечу в своём любимом жесте, наблюдая, как Фиппс застегивает двубортный жилет, после накидывая пальто, убирая форменную одежду в ящик стола, задвинув его с хлопком. Одернув лацканы, Чарльз что-то буркнул себе под нос, хватая патроны и ключи с тумбочки. — Меня не жди. Никому ничего не говори. — Как скажешь.       Фиппс вздохнул, отпуская ручку двери кабинета. Волнение переполняло его, в сознании план был непривычно размыт, а ведь обычно он знал всё наперёд до мельчайших подробностей.       Спустившись вниз, Чарльз поежился от холодного ночного сумрака, наполнявшего эфир вокруг тревожностью. Фонари на улице чуть мерцали, и оттого причудливые пятна прыгали по тротуару, вычерчивая каждый скол брусчатки. От стен отразилось лошадиное фырканье и свист ветра, пробравшегося через переулки. Атмосфера была странна, вся как будто жила и дышала, сгоняя тьму ночи восвояси, но Фиппсу было от этого ничуть не лучше, наоборот, казалось, что все вокруг потешится над ним, говоря, что вокруг всё так ясно, а ты один так слеп. — Бред, — Чарльз покачал головой, широкими шагами направляясь к привязи с лошадьми. Перехватив узду рысака, он ловко вскочил в седло, устраиваясь удобнее. До Шере было довольно далеко, и Фиппс потому планировал добраться туда хотя бы раньше рассвета.       Пришпорив коня и развернув его в нужном направлении, Чарльз попытался упорядочить поток образов и доводов в голове. Конечная цель плана казалось неимоверно легкой — узнать информацию о бандитском «осином гнезде», желательно поймать одного из представителей, и, надрав его лошадиным кнутом, заставить поведать всё, что будет нужно. Однако реализация этого плана была совершенно другим вопросом, в себе хранящим внушительные подводные камни, о кои было легко споткнуться. Фиппс нечетко представлял себе, как будет входить в контакт с местными жителями, чтобы выпытать у них хоть крупицу. Оставалось уповать на пабы, полных подвыпивших сплетников, знающим про всех и всё, готовых распространяться своими судами да пересудами. Трезвоние за спиной являлось любимым занятием как городских, так уж тем более и деревенских жителей, кроме пахоты развлекающихся разве что гадким элем.

***

      Добравшись до перепутья, Чарльз свернул по указателю на просеку, чихнув пару раз из-за пыли, взметнувшейся из-под копыт из-за хлесткого быстрого разворота. Преодолев еще с пару форлонгов, Фиппс чуть припустил лошадь, давая отдохнуть и себе, и рысаку. Они с час были в пути, и порядком утомились.       Спешившись, Чарльз повёл за собой коня за поводья, разминая ноги. Он изрядно устал, и спину неприятно тянуло. Фырканье лошади щекотало затылок, Фиппс потрепал животное по вороной морде, похлопав по широкому лбу. Оно закивало, жмурясь, а после неожиданно вытянулось, точно струна, шевеля короткими ушами. — Что такое? — Чарльз осмотрелся, но не заметил ни души. Рысак вскоре успокоился, привычно сгорбив шею и пытаясь поймать губами редкую жухлую травку, вылезшую вдоль сухой дороги.       Волосы приятно перебрал ветер, как струны арфы женские перста. Здесь было спокойнее, чем в городе, но Фиппс не переставал хмуриться, ведь горечь все еще переполняла его нутро, чувства потери и лишения бушевали, давя на холодный рассудок.       Обычно в пути Чарльзу не прельщала возможность скучать, ведь Грей постоянно развлекался и дурачился, и ему приходилось за ним следить, пусть и не без улыбки. Уголки губ слабо дернулись вверх, стоило едва вспомнить, как напарник хотел встать в седле, проехав хоть дюжину футов стоя. Попытка увенчалась только синяками с ссадинами из-за встреч с каменистой дорогой, но Чарльз поручился, что непременно сделает это. Увидев же невысокий кустарник, Фиппс усмехнулся, возвращаясь в те времена, когда Грей еще помышлял о том, чтобы напугать его, пусть и последние несколько лет этого уже и не делает. Одним неудачным днём напарника таки словили в Вэстоне за этим странным занятием, а именно — прятками за низкорослыми красными густыми тамарисками в ожидании друга, которого так хотелось всполошить своим неожиданным появлением. Дело завершилось двумя «У», которые впоследствии дописывал Фиппс, ведь Грей его так слезно просил: «Видеть я уже не могу этого «Антиклавдиана»! Руки скоро в кровь сотру! Что же ты как чурбан бесчувственный? Помоги пожалуйста… Все что хочешь сделаю!».       С дуба соскочил сыч, пролетев над головой с тихим шорохом, Фиппс встрепенулся, прогоняя наваждения, решив, что достаточно ночной прогулки, и следует уже продолжить путь.       Только встав ногой в стремено, Чарльз обернулся, услышав мерное постукивание колес по редким камням, зарывшимся в кремневой протоптанной дороге. Чуть поодаль от него спокойно тянула вьючная за собой бричку, а на ней кучером сидел староватый мужчина, пожевывая желтую соломинку. Фиппс пожал плечами, отворачиваясь. Всякое бывает, не одному ему нужно куда бы то ни было. Сев верхом, Чарльз неспешно направился вперед, уже думая пуститься галопом, как его остановил тихий хриплый голос, обозначивший себя сиплым покашливанием. — Куда держите путь, мсье?       Фиппс посмотрел на своего неожиданного собеседника, оценивая его простые старческие черты. Обращение его было несколько небрежно, почти высмеивающе. На мужчине была накинута потертая на локтях тужурка и светлые брюки, заправленные в сапоги, явно вымазанные в грязи. Чарльз определил в нём человека среднего сословия, вероятно некрупного земледельца, всяко недолюбливавшего дворец. — А вам к чему, уважаемый?       Джентльмен поправил на голове каскетку, повернув козырёк чуть вбок. Он задумчиво посмотрел вперед, пропустил сквозь пальцы бородку и вновь вернулся взглядом к Фиппсу. — И всё же? — В Шере, — Тихо сказал Чарльз, надеясь, что его не услышат. Он вздохнул, прикрыв глаза. Ехать еще было долго, может, хоть развеет скуку разговором. — Так это в другой стороне.       Насмешливый голос разразился точно гром, Фиппс уставился на мужичка, а тот, как ни в чём не бывало, начал насвистывать себе под нос. Чарльз не верил ему, ведь он точно последовал указателю, глаза его определенно не изменяли. — Вы уверены? — Переспросил он, аж наклонившись к собеседнику. Голос выдавал в нём такое невиданное поражение и недоверие, что мужчина повернул голову, подняв брови удивленно. — Да, по этой дороге прямо только Кловелли, да и ехать туда с день, вот и дума, что вы так — налегке. Чего вы так дивитесь?       Фиппс закрыл лицо ладонями, стараясь сдержать вопль отчаянья. Он уже час едет в неправильном направлении! — Спасибо вам огромное, — Фиппс ударил лошадь по бокам, поведя поводья вбок, разворачиваясь. Он пожал мужчине руку на прощание, ощутимо, но быстро её встряхивая и пускаясь прочь. — Та не за что! Городские… — Покачал головой мужичок, откидываясь на брезент, коим обтянул свою повозку.       Чарльз гнал рысака на пределе возможностей, чтобы как можно быстрее нагнать потерянное попусту время. Щебень отлетал из-под копыт почти искря, пыль клубилась туманом, вместе с пронесшимся от скорости ветром сгоняя с кустов последнюю иссохшую листву.       Едва увидев указатель, Фиппс развернул его, стукнув зло кулаком по хлипкой доске. Из-за этой треклятой банальной ошибки он потерял полтора часа драгоценного времени, и, слава богу, ему повстречался тот мужчина, как будто был посланником с самих небес, появившимся в невероятно нужный момент.

***

      Ночь опустилась вокруг как-то слишком быстро. Грей, чуть прикрыв глаза и едва успев их открыть, уже не смог ничего разглядеть почти в кромешной тьме. Старый страх взыграл в нём в полной мере, и Чарльз задумался, сколько здесь людей было до него, и сколько умерло здесь. Наверняка же они не смогли найти покоя, и теперь блуждают где-то, изуродованные пытками. Нечисть он всегда представлял с детства в самых ярких подробностях, и сейчас каждый зуб в пасти фантома, готового въесться в него, вынырнув из-за спины, он воображал до мельчайших деталей.       По телу пробежали мурашки из-за странного шороха, донесшегося из темного угла напротив. Звук был схож с тем, если бы какое-то маленькое чудовище сгрызало острые когти, распространяя эхом ужасный звук отвратительного хруста. Перед глазами сразу же явились образы с две пары глаз красных свирепых взглядов, в которых отражалось бы его предсмертное испуганное и беспомощное выражение.       Чарльз зажмурился, сильнее зажимаясь в угол и кладя голову на колени.       Морозный ветер ворвался тонким потоком, забравшись под рубашку и пройдя острыми иглами по всему телу. Вздрогнув, Грей подумал, что открыты же его глаза или нет, он все равно ни единой разницы не видит. Черная коробка давила стенами со всех сторон, и Чарльзу казалось, что он уже начинал задыхаться, как зверёк, загнанный в стеклянный вольер без прорезей для воздуха.       Откровенно говоря, сейчас он бы предпочел любое мучительное действо взамен этого вязкого чувства страха и тревоги, стягивающего рёбра.       Кончики пальцев похолодели, Чарльз попытался согреть их своим дыханием, но понял, что внутри он еще более холоден — даже дюйма пара не поднималось в воздух, а это значило, что дыхание его едва теплее температуры ноябрьской ночи.       Глаза вскоре привыкли к темноте, но Грей не мог сказать, что он различал хоть что-то. К слову о «сказать». Потерев горло ладонью и чуть его согрев, Чарльз прокашлялся, глубоко, но медленно вдыхая. — Да, занесло же меня в этот ад, — Голос был все еще хрип и тих, но уже походил на что-то ясное. После сказанного странно поцарапалось в глотке, Грей сглотнул, надеясь, что это острое неприятное ощущение пройдёт. Стало легче, но внутри как будто была маленькая глубокая царапина, не перестающая надоедливо ныть.       Грей не мог найти места взгляду, потому метался из стороны в сторону, глазами ища хоть что-то, за что можно было уцепиться расширенным то ли от страха, то ли от черноты, зрачками.       Взору мерещились белесые, как осенний туман, полупрозрачные руки, тянущиеся к нему. Чарльз старался успокоиться, но сознание все никак не могло отвлечься, подумать о чем бы то ни было другом.       Едва он обращал на что-то другое своё внимание, так только на боль, постоянно напоминающей о себе в разных частях тела. Одна была острее другой, совсем как лезвие его рапиры, другая — навязчивая и тягучая, как будто его медленно четвертовал квинтет лошадей. Спину же все еще жгло, на предплечьях и запястьях порезы начинали саднить сильнее, промокшие ледяной кровью манжеты холодили кожу. Пока Грей был занят собственным истязанием и более серьёзными ранами, он забыл о чем-то менее значительном в сравнении с остальными повреждениями. Чарльз горько усмехнулся, закрыв глаза ладонью и подумав о том, что продал бы душу сейчас за укол обезболивающего.       Тишина давила. Даже за дверью не доносилось ни шороха, и это просто начинало сводить с ума. Грей даже на секунду допустил мысль о том, что эта ночь была тщательно спланирована — своеобразная психологическая пытка для него, даже еще более худшая, чем та, где его просто заставляли корчиться от боли. Та еще гадкая деталь того, что он до дрожи в коленях боится призраков и темноты, еще больше добавляла дров в топку.       Глубоко вдохнув, Чарльз сцепил пальцы в замок, сильно сжимая.       «Хватит. Это всё бред. Это всё кончиться — рано или поздно.» — Даже в голове его голос дрожал, предательски срываясь к концу. — «Чарльз, я надеюсь, что ты приготовишь самый вкусный ужин для меня, иначе я повторю всё, что они делают со мной, с тобой! Ты отвратительный напарник, чтоб ты знал.»

***

      «Я ужасен. Если бы я просто взял бы его за руку, ничего бы не произошло.» — Фиппс корил себя на протяжении уже с получаса, и просчитывал все варианты, думал больше и больше, и захлестывали его по макушку собственные помыслы. — «Почему я даже не огляделся? Так глупо! Я был всего в паре футов от него. И не смог защитить.» — Чарльз тщетно пытался согнать дурные мысли. Но все эти черти все глубже пробирались в сознании, терзая его душу и сердце, и он начинал чувствовать себя до отвращения мерзким и подлым, не способным ни на что. Всё повторялось вновь и вновь, и снова Грей страдал по его вине.       Потянув поводья на себя, Фиппс остановился, смотря с холма на раскинувшуюся в низине деревню, едва заметными огнями поблескивающей под луной. Черепичные крыши странно перекликались с соломенными, и сверху это казалось невероятной мозаикой, неровными чертами рисующей квадраты. На главной площади не виднелось ни души, улочки пустели, и даже лошадей на привязях не являлось пред взором. Селение казалось вовсе мёртвым, настолько тихо было. Чарльз поднял взгляд, прищурившись и смотря поодаль, за дома и дворы. Дальше расстелилась только подернутая редколесьем равнина, на горизонте кончающаяся пенющейся рекой с высокими порогами у подножья низковатого синего хребта. Какой-либо преступной крепости не виднелось, и угрожающего поместья наёмников не возвышалось над дубами.       Ветром принесло вой собаки, Фиппс встрепенулся, оглядевшись по сторонам. Хриплый скулеж сменился рычанием, Чарльз молниеносно сорвался с места, и рысак начал едва ли не скользить по утесу, вырывая каменья с глинистой земли, что с пылью и корнями скатывались вниз со звоним тихим шорохом.       Кто это, черт возьми, был? Неужели на него уже успели спустить свору голодных псов, или, вовсе хуже — его учуяли волки?       Спустившись и оказавшись на ровной поверхности, Фиппс оглянулся через плечо, и в нутре все вмиг похолодело, когда за ним неловко, перебирая когтистыми лапами, гналась стая с четыре остромордых, поднимая свой яростный взор и смотря на него, сверкая слюной на зубах. Под их лапами метался облаками иссохший песок, а когти вырывали редко торчащие сорняки. Шкура их была явно потрепана и кое-где облезла, животные были отнюдь не в расцвете собственных сил — возможно, подумал Чарльз, ему удастся уйти.       Фиппс выругался, нащупывая под пальто револьвер. Он не хотел тратить патронов попусту, но, если более ничего он не смог бы сделать, прибег к крайности.        Чарльз приказал рысаку двигаться вперёд, толкнув его в бок и подогнав кнутом. Лошадь заржала громко, точно взвизгнула, почти вставая на дыбы и несясь вперёд. Мощная грудь расталкивала острые ветки, ныряя то меж деревьев, то петляя, перепрыгивая через поваленные стволы. Фиппс отмахивался от гибких сучей деревьев, так и норовящих полоснуть по лицу.       Ночь не давала разглядеть быстро сменяющийся обстановки, смешивающейся в один сплошной поток, сопровождаемый надрывным, оглушающим лаем. На некоторых особо резких поворотах Чарльз едва ли не соскальзывал, его несло вбок, но крепко вцепляясь в узду и почти что не в шею лошади, удавалось удержаться, вновь проскакивая в ущелье промеж скалистых утёсов.       Подбираясь к жилым домам рваными зигзагами, Фиппс лихорадочно соображал, что ему делать. Подводить их к людям было нежелательно, честно говоря — просто недопустимо.       Он уже хотел свернуть, чтобы увести стаю от улиц, как по бокам его окружили, клацая в предвкушении зубами. Когти звонко стучали по булыжникам на дороге, и звук этот становился все громче, когда они подпрыгивали, пытаясь отхватить кусок, спотыкались и нагоняли снова. Едва Чарльз начал отрываться от хвоста, почувствовал, как его дернуло назад, почти не сбрасывая с седла. Он обернулся, видя, как собака вцепилась в подол пальто, и все бежала, пытаясь догнать, но не успевала, утягивая жертву назад. Фиппс сам зарычал от злости, выхватывая револьвер из кобуры и наотмашь, едва успевая взвести курок, выстрелил меж подраных ушей, смотря, как кровь брызжет на его одежду, начиная блестеть иссиня-черным под луной. Вой разразился скорбью, и, кажется, остервенелые сородичи умершего начали бежать еще быстрее.       Бесцельно уходя от настойчивой погони, Чарльз начал петлять по переулкам (из-за простого отсутствия выбора, ведь его начинали сковывать, загоняя точно в узкую леваду, не давая свернуть), и молил всех богов, чтобы рысак сейчас не упал от усталости, ведь тогда нежеланной перестрелки ему было не избежать. Сильные мышцы лошади начинали всё сильнее проступать под кожей, Чарльз чувствовал на шее животного набухшие вены и жар, исходящий от тела.       Он не был трофейником, чтобы отстреливать волков, и всяко кто-то из них ранил бы его во время процесса. Также не прельщал тот факт, что учреждение пальбы на улицах было пусть чревато и не жертвами, но определенно всеобщими всполошившемся настроениями.       Со временем все тише Чарльз слышал топот лап и гомон, но все отчетливее ощущал, как скакун под ним взмыливался, и впереди его морды густым паром развеивался воздух, вырывающийся из ноздрей.       Фиппс решил оглянуться, чтобы окончательно проверить тот факт, что погоня сгинула, ведь он сам не верил своему неожиданному счастью и везению, но из-за коричневого тумана, взмётывающегося повсюду, едва ли можно было что-то разглядеть. Чарльз, не успев и повернуть голову обратно, почувствовал резкий, сильный рывок вперёд и вверх, его явственно грубо подбросило, и только успел он понять, что заскочил в чей-то двор, рысак споткнулся о что-то, и, сильно накренившись вбок, сбросил его, и, право слово, невероятная удача сопутствовала ему снова — рядом, всего в нескольких дюймах, почти перед носом, бритвенно острым наконечником вверх был воткнут серп, на который можно было благополучно напороться при падении.       Лошадь стукнула копытом по мерзлой земле, фыркнув и поднявшись, махнув нестриженым черным хвостом и ещё больше скидывая седло, и без того сползшее вбок.       Шумное дыхание и гул пульсирующей крови звучал в ушах, Чарльз пытался отдышаться и успокоиться, но какая-то странная безумная улыбка расплывалась на губах, и он чувствовал себя сумасбродом, на стороне которого однако было, появившиеся в последние считанные секунды, благоприятное стечение обстоятельств. У него не было совершенно никаких объяснений всему только что произошедшему. Чарльз усмехнулся, думая о том, если бы сейчас напарник был с ним, и собственный образ абсолютного контроля и спокойствия стремительно рухнул бы, осыпавшись крошкой, прямо здесь.       Фиппс потёр спину рукой, жмурясь от неприятного, пронзающего вплоть до шеи, ощущения. Едва он встал на ноги, послышался громкий хлопок, схожий с грохотом выламывания петель двери. Чарльз посмотрел в сторону звука, стоя, опираясь руками о колени.       На пороге, с едва горевшим канделябром с одной вставленной свечой из трех, на него уставилась женщина. Седые волосы её, рассыпавшиеся по плечам, поблескивали жёлтым в свете огня, будто сейчас вспыхнут, а взгляд был то-ли удивлён, то-ли зол, так же ярок, как пламя.       Чарльз боялся вымолвить и слова, и вместо него это сделал его рысак, вызывающе заржав и встряхнув гривой. Он подошёл к лошади и схватил поводья, пытаясь успокоить животное. — Молодой человек, смею ли я спросить, что вы делаете у меня в огороде и почему вы топчите мои петунии?       Фиппс перевёл взгляд себе под ноги, не заметив ни ростка, но решил не спорить, и учтиво, но неглубоко поклонился, состроив как можно более невинное выражение. — Я не хочу вам врать, миледи, но сперва хочу извиниться за беспокойство. За мной погналась свора собак, и лошадь моя перескочила через вашу ограду. Я ни в коем случае не имел умысла причинить вам беспокойство, и приношу свои извинения, — Улыбка вышла скомканной, но вежливо скромной, и Чарльз понадеялся, что на этом вопрос будет исчерпан. — Вы в порядке? — Женщина подозрительно прищурилась, когда её ночной нежданный гость попытался вновь вскочить в седло, но порывисто выдохнул от боли, прострелившей сзади. Падение с дюжину футов во время движения в тандеме с долгой поездкой и отбитым крестцом, вряд ли можно было назвать приятным опытом. — Я вижу, что вы не местный. Пойдёмте, — Рука её махнула в сторону дома, и широкий рукав ночнушки всполошился на ветру.       Фиппс нахмурился, думая, стоит ли. Однако его план, кажется, начинал сам осуществляться: вот перед ним местный житель, велика вероятность, что давно здесь живущий, да и к тому же — почти что старушка, знающая всё, и везде, и про всех. Да и отдых после сумасшедшей гонки ему бы не помешал.       Привязав кое-как уже задремавшую лошадь к столбу близ маленького сарая, Чарльз отряхнул с брюк пыль, поправил жилет и запрятал револьвер в карман пальто. Его могли не понять с оружием наперевес, а не снять верхнюю одежду в помещении он не мог, чтобы арсенала не было видно. Вот только портупея все ещё оставалась на нем, но он надеялся оправдаться тем, что это просто такой своеобразный аксессуар.       Поднявшись по ступенькам на затянутую ссохшимися морозом розами небольшую террасу, он вошел в дом. Чарльз принялся любопытно разглядывать внутреннее убранство. Женщина эта жила вполне себе не бедно, и место её жительства язык не поворачивался назвать неопрятным или чрезмерно деревенским.       Длинный коридор от двери на задний двор проходил через весь дом прямиком к парадному входу, и от него ответвлениями отходили три комнаты, а в самом конце виднелась прихожая, совмещенная с буфетом. Часы близ входной двери отсчитывали четвертый час после полуночи, пощелкивая маятником, и звук этот наполнял все пространство вокруг, в паре с полумраком создавая некую призрачную, тягучую, точно патока, загадочность. — Чего ж вы там застряли? — Недовольный голос донесся из-за угла, и оттуда вынырнула та женщина, уже успев сварганить себе кое-никакой приличный наряд.       Вздохнув, Чарльз прошёл вперёд, присаживаясь на то место, которое ему указали. Кресло было пусть и немного жестковатым, но обивка напоминала чуть стершийся мягкий приятный бархат, так что ему было вполне себе удобно и мягко. Он позволил себе откинуться на спинку, прикрывая глаза и чувствуя, как спина расслаблялась, и точно узлы развязывались под лопатками. Фиппс совсем не аристократично сгорбился — сил, чтобы держать осанку прямо, у него уже не было. — Я надеюсь, что не по мою душу пришли, а то на вашем пальто очень не сложно заметить свежую кровь, — Голос был её чем-то схож с мужским, с некой харизматической хрипотцой и насмешкой. Воротник платья возвышался едва ли не под подбородок, и потому она стояла, вздернув вверх нос. — Я же сказал, что это простое недоразумение и случайность,  — Чарльз посмотрел в глаза собеседницы, не зная, как подобраться к тому уровню необходимого доверия, чтобы ему рассказали про обстоятельства, принявшие оборот в деревне. Вряд ли первому встречному, перемахнувшего через забор, она бы стала ведать какие-либо тайны. Однако времени, что основательно подходить к вопросу, не было, и Чарльзу необходимо было вывести эту женщину на чистую воду в кратчайшие сроки. — Так зачем вы сюда явились? Всяко же не просто от псин побегать. А вид у вас важный, наверняка чего-то да вы тут ищите — взгляд за вас всё говорит. — Право ваше слово, госпожа. Дело моё чрезвычайной важности, и благодарен я, что могу спросить у вас что-либо, — Фиппс занервничал, понимая, что забежал слишком быстро и далеко. — Ведь… Могу? — Можете. Но если меня не устроит ваш вопрос, не серчайте, что ответа не сыщите от меня — у каждой женщины есть свои секреты. — Безусловно, — Фиппс задумался, не зная, с чего начать свой расспрос, и едва мысль промелькнула в голове, он прихлопнул ладонями по коленям, и взгляд его стал каким-то чрезмерно воодушевлённым. — Вы не замечали здесь какой-либо преступной деятельности? Может, кто-то странно себя вел или… Или, прямо говоря, занимался саботажем населения?       Женщина напротив оторопела от таких вопросов, сделав несколько шагов назад и вцепляясь пальцами в поверхность кухонной тумбы. Взгляд её был хмур, и она проговорила: — Невежливо отвечать вопросом на вопрос, однако. Кем же вы приходитесь, что таким интересуетесь? — Она свела брови к переносице, и пытливый взгляд пробрался прямо в душу.       Фиппс предполагал подобное негодование, оттого ничуть не удивился и не разочаровался. Он вздохнул, полагая, что другого выхода просто нет. — Отбросив все свои сомнения, просто внемлите моим словам. Я — лорд Чарльз Бомонт Фиппс, прибыл из столицы по поручению Королевы Виктории. Вероятно вы и не ведаете здесь всего происходящего, но в последние полгода в Лондоне беснуются флибустьеры, и с день назад я и мой напарник попытались вытравить их, но… — Чарльз опустил взгляд, поджав губы. — Мы не справились. Моего партнёра взяли в заложники, и по правде говоря, я… — Голос задрожал, он сглотнул ком, вставший в горле, и вновь ощутил тревогу, пленившую сердце. — Я даже не знаю, смогу ли я… Вернуть хотя бы тело. Прошу, помогите мне, — Его взор был едва ли не умоляющим. Фиппс сжал подол своего пальто, лежащего на коленях, и сам он почти что не дрожал. — Я знаю, что ваше поселение как-то связано с ними, так прошу, не уходите от ответа. Если вы действительно не знаете, направьте меня тому, кто может хотя бы предположительно, и… — Я поняла.       Чарльз взглянул на женщину напротив, удивляясь тому, что его монолог прервали. Он начал волноваться, ведь тон был достаточно многозначен, и мог означать как-то, что его сейчас вышвырнут за дверь, посчитав лгуном и самозванцем, так и то, что, может быть, ему сочувствуют. — Есть тут кое-что подозрительное, если честно сказать, — Она задумчиво приложила палец к подбородку, посмотрев куда-то в окно. — Ближайшие месяцы наш местный конюх странно себя ведёт. Пропадает куда-то, заказов и лошадей не берет, отмахивается ото всех, и уж тем более от меня! — Она негодующе всплеснула руками, и голос её сорвался в фальцет. — В последние дни огонь в его доме давно не горел, и возвращался он только ночами. Вон-то, напротив живет. Как мне не спится — выхожу на крыльцо, так и вижу, что он плетется, едва ноги волоча. Как-то одной ночью мне даже почудилось, что в руках у него видела револьвер.       Фиппс встал, направляясь к окну, в которое смотрела хозяйка дома. — Какое здание именно? — Чарльз перевёл взгляд на собеседницу, и та подошла, указательным пальцем ведя сначала неуверенно, но потом остановилась. — Этот. Видите, кажется вам даже повезло, и он сейчас там мечется, — Обведя пальцем небольшое строение, припорошенное близ лестницы сеном, она выпрямилась, уперев руки в бока. — Если соберётесь к нему, не говорите обо мне. Взгляд у него какой-то чудной, опасаюсь, как бы мне вреда не было. — Я вас прекрасно понимаю. Что-то ещё? — Нет, наверное, — Она покачала головой, прикрыв глаза. — Знаете, чтобы не произошло, раз уж судьба свела нас, я готова буду помочь вам в любое время. Но не злоупотребляйте этим, — Кокетливая улыбка на её лице собрала в уголках губ морщины, и, похлопав по чужому плечу, она села на стул рядом, разглаживая складки юбки. — Это очень великодушно с вашей стороны, — Фиппс поклонился вновь, заведя руку за спину. Вдруг встрепенулся, начиная прощупывать карманы. Достав свой бумажник, он принялся перебирать в нём ассигнации, и, отсчитав то количество, которое считал нужным, протянул их женщине. — Возмещение морального ущерба за беспокойство в столь поздний час и за дельные сведения.       Медленно встав, она заправила за ухо выбившуюся прядь, аккуратно вытягивая из чужих рук деньги. — Не вижу смысла отказываться, да и, по правде, вы действительно изрядно наделали тут шума. У меня чуть сердце не остановилось от испуга, — Последнее предложение она произнесла шепотом, в котором абсолютно неприкрыто скользила ирония. Однако выражение её лица тут же сменилось на серьезное и даже чуть печальное. — Я надеюсь, что с вашим другом все будет хорошо. Пусть я не знаю вас, но чувствую, что он дорог вам.       Фиппс благодарно кивнул, чуть приподняв уголки губ.

***

      Чарльз провёл в этом доме еще немного времени, но не стал ждать рассвета, и потому, напоив лошадь, он сел верхом, еще раз сердечно благодаря мисс Саутерн, которая лишь под конец диалога соизволила сказать своё имя.       Покинув двор намного более цивилизованным способом, чем он попал сюда, Фиппс рысью направился к тому дому, на который ему указали. Действительно, там в окнах сновала какая-то тень, обрамляемая слабым оранжевым светом. Однако в нём играли какие-то сомнения. Денег ему не было жалко, жалко было бы если б он потревожил невиновного человека.       Фиппс остановился в нескольких футах, тихо спешиваясь и привязывая узду к стволу какого-то дерева. Он думал о том, стоило ли объявлять о своём присутствии, либо же нужно было остаться незамеченным до поры до времени.       Тихими короткими шагами подходя к дому, Чарльз отчетливо слышал каждый шорох росы на травинках, задетыми его ботинками. Пальцы похолодели даже под тканью перчаток, и он нахмурился, не понимая, к чему такое волнение.       Почти он оказался близ крыльца, чужая лошадь, до этого точно спящая, вдруг проснулась, начиная выдергивать кол из земли, к которому она была привязана. Ржание и топот были такими чрезмерно громкими, что Чарльз едва смог себя удержать от того, чтобы не убить чертову скотину. Она встала на дыбы, после принимаясь вертеться вокруг привязи и показательно сильно стучать копытами по земле.       Чарльз не успел и скрыться, когда дверь распахнулась, и он застыл, точно статуя. Вышедший мужчина сначала оторопел, но позже оскалился, вытаскивая огнестрел из-за ремня. Фиппс отзеркалил движение, нервно сглотнув. — Я знал, что ты явишься, — Прошипели с порога, во тьме было почти не разобрать черт лица.       Услышав тихий звук взвода курка, Чарльз успел сделать это первым, выстрелив в руку противника. Оружие выпало из чужих пальцев, Фиппс быстро схватил его, продолжая внимательно смотреть на человека напротив. Он не спускал его с прицела, медленно подходя к корчащемся от боли мужчине, одновременно вытаскивая патроны из барабана чужого револьвера. — Теперь говорить буду я, — Чарльз сжал воротник хлипкого пиджака, приподнимая мерзкое лицо на уровень глаз и приставляя дуло к подбородку. — Пошли, — Он потянул брыкающегося человека с лестницы, поваливая его на землю. От злости сводило челюсть, но Чарльз удерживал себя от того, чтобы не пристрелить ублюдка сейчас. — Если ищешь своего любовника, можешь не стараться, — Подлый прищур скривил лицо, мужчина попытался вырваться, сделав несколько порывистых резких движений, но утихомирился, понимая, что эти попытки бесполезны. — Я ничего тебе не скажу, трусливая королевская крыса.       Послышался звук еще одного выстрела и человеческие стоны, Чарльз надавил на чужое горло, тяжело и зло дыша. Человек под ним пытался дотянуться до места свежей раны на ноге, но не мог этого сделать. — Повтори.       Мужчина лихорадочно облизал губы, взгляд его начал метаться, и стал вмиг уже испуганным. — Что я тебе сказал? — Фиппс ударил прикладом по чужой щеке, чувствуя, как в нём кипит ярость. — Ладно, сукин ты сын! — Говори, — Приставив револьвер ко лбу мужчины, он демонстративно взвёл курок, ощущая, как накаляется до предела. — Что ты думаешь, я много знаю? Подвожу их туда да обратно, да и всё! — Так и поведай же, откуда и куда ты их возишь.       Чарльз ощутил, как судорожно дернулся кадык на горле, которое он все еще стискивал, не давая послабления. — Если я скажу — убей меня. — Последнее желание — закон. Давай.       В глазах мужчины застыли злые слёзы, он молчал еще с минуту, тянув каждую секунду. Совершенно очевиден был тот факт, что если он проговорится, то его ждёт еще более жестокая участь, чем быстрая смерть, наступившая из-за вражеской пули, пущенной в висок. Ему не хотелось умирать, и это было видно, но вставая на скользкую преступную дорожку каждому нужно было понимать, что это билет в один конец. — Я служил им недолго, да и к делам они меня не пускали. Чёртов Чаттокс разрывает на куски всех без разбора, и всяко меня бы долго не держали.       Фиппс наблюдал за горькой усмешкой, вмиг схлынувшей с чужого лица. Он чуть надавил пальцем на спусковой крючок, ладони дрожали от неясного чувства, граничащего не то с жалостью, не то с несоизмеримой злостью. — Только попробуй соврать, тварь. — И что же ты сделаешь? — Свяжу и живым брошу на растерзание волкам. Свежая кровь привлекает их, да и неподалеку тут стая одна снуёт. Они будут отгрызать от тебя по кусочкам, пока ты будешь умирать, захлебываясь своей дряной кровью. — И какова же тебе выгода с этого? Я в любом случае на тот свет отправлюсь. — Хватит разговоров! — Мужчина под ним заткнулся и его глаза распахнулись, когда ствол прошел вдоль живота, останавливаясь в промежности. — Будет больно. — Ты не сможешь с ними справиться. — Это не такой сволочи решать. — Дорога за церковью. Когда доберешься до разворотного указателя, сверни налево в лес. Смотри под ноги. — Вот сейчас пойдём и проверим, — Чарльз достал толстую веревку из котомка на седле, связывая своего пленника и перекидывая его через спину лошади. Он взял в руку узду, начиная вести рысака вниз с холма, туда, куда ему указали.       Двигаясь быстрым шагом, Фиппс задумался, не зная, как проверить информацию, которую ему поведали, и, в случае обмана, как добраться до правды. Этот мужчина не внушал доверия, не был неопытным молодым человеком, готовым по первому требованию говорить всё, так что его слова можно было вполне оправдано подвергать сомнениям. Выйдя на главную площадь, Чарльз направился дальше, подозрительно косясь за спину, удивляясь, почему его невольник был столь тих. Обойдя достаточно большую территорию двора маленькой ратуши, Фиппс действительно заметил узкую протоптанную самодельную дорогу, кривой линией петляющей меж стволов и густых крон. — Видишь, я не вру. Говорю тебе это с легкой душой, потому как знаю, что ты все равно никакого вреда не причинишь и ничего не сможешь. У них станет на одного врага меньше. — Настало время исполнения договора, — Чарльз неспешно обернулся, подойдя к мужчине и легким движением сталкивая его с лошади. — Хочу, чтобы ты умер не так легко, как хочешь, — Выстрел пришелся в середину глотки, выше кадыка. Изо рта запузырилась кровь, вырываясь одновременно из раневого канала, медленно стекая на землю и пропитывая воротник. Мужчина забился в предсмертных конвульсиях, сжимая пальцами горло, но умер через несколько секунд, обмякнув со стеклянными глазами, распахнутыми в животном страхе.

***

      Грей проснулся неожиданно, сквозняком прошил холод под одеждой, и он приподнялся, понимая, что темнота еще не отступила со своих владений. Ему ничего не снилось, лишь только странные, едва уловимые ощущения смешивались в видениях, не оставляя после себя ничего. Он чувствовал себя опустошенным, как будто все эмоции из него вырвали, оставив только какую-то пустоту, эхом отдающую в сознание. Тело было будто чужим, оно все было сковано точно цепями, и Чарльз оставил попытки встать, съеживаясь в клубок. Мелкая дрожь пробежала вдоль спины, Грей шмыгнул носом, растирая плечи. Воздух был ледяной, дышать им было неприятно и даже больно. Тихие покашливания сорвались с губ, и он прижал руку ко рту, чтобы еще больше не вдыхать этого холода. Чарльз не знал, сколько времени проспал, но, как бы то ни было, он не на одну жалкую крупицу не чувствовал себя отдохнувшим, наоборот — сон еще больше разморил его и без того слабый организм, и теперь ему абсолютно ничего не хотелось и на всё было плевать.       Ногу вдруг прострелило болью, перехватило дыхание от этого острого, адского ощущения. Грей болезненно застонал, чувствуя ладонью остывшую кровь, вновь пульсирующим потоком льющуюся из раны. Чарльз надеялся, что артерия не была повреждена, и он не отправиться в мир иной через несколько секунд. Радовал хотя бы тот факт, что ему почти сразу, едва вытащив лезвие, вылили на рану остатки водки с какой-то бутылки.       Он чувствовал себя ребенком, впервые поцарапавшим коленки, поскольку был готов плакать от того, насколько ему было плохо.       Едва боль отступила и кровь остановилась, Чарльз грузно и часто задышал, стараясь хоть немного успокоиться. Порывистые выдохи больше напоминали всхлипы, Грей закрыл лицо ладонями, ощущая, насколько он жалок.       Живот предательски заурчал, его мутило от чувства голода. Однако это было отнюдь не самое ужасное. Чарльз чувствовал, как будто стекленеет, конечности едва двигались, и Грей бы поспорил с кем-нибудь на что угодно, что при свете дня сейчас его кожа была бы белее снега.       Веки постепенно тяжелели, закрываясь против воли, но его обволакивало такое сладкое чувство, точно весь он стал совершенно невесом. Появилась какая-то легкость в теле и голове, Чарльз больше не думал о том, где и что с ним происходит.       Но вдруг эту негу кто-то нарушил. — Идиоты, вы же испортите товар!       Что…? «Товар»? Его что, собираются… Продать?       Точно сквозь толщу воды слышались все звуки и голоса, но Грей отчетливо почувствовал, как его перекинули через плечо, куда-то неся. Спустя минуту его небрежно отпустили, Чарльз зажмурился от боли, но ощутил какое-то тепло, исходящее спереди. Оно волнами обтекало его, то нарастая, то затухая.       Приоткрыв глаза, он сначала различил очертания камина, а после и огня. У него не было сил улыбнуться, но он определенно начал согреваться. Дрова потрескивали в огне, и звук этот был так приятен… Но сладостный миг нарушила мысль, едва заметно проскользнувшая в голове. Он — «товар»? И кто же покупатель? Сердце тревожно забилось быстрее. Теперь было ясно, почему они так щадяще вели себя с ним: неизувечивающие пытки, алкоголь, так любезно пожертвованный ему, а теперь тот факт, что он лежал здесь, а не умирал на холодной каменной плитке. Получалось, что его хищение было заранее продуманным, полностью и чётко выверенным. — Проходите, прошу.       Грей навострил уши, слушая, как за его спиной приглушенно, из-за двери, доносятся два мужских голоса, что-то быстро и торопливо обговаривающие. Один тон был существенно ниже, и оттого противнее другого, и Чарльз понял, что ранее его никогда здесь не слышал. Он приподнялся, отодвигаясь к ближайшей стене. Нервно облизнув губы, Грей начал пристально следить за входом в комнату.       Спустя с несколько секунд петли заскрипели, заглушая все посторонние звуки, Чарльз, сглотнув, приготовился к чему угодно. Он прислушался к своим ощущениям, примерно думая о том, с кем и при каких обстоятельствах сможет справиться.       Внутрь вошел высокий широкоплечий мужчина, явных преклонных лет. Он не соизволил снять даже верхней одежды, потому пальто висело на нем, почти полностью закрывая меховым воротником его землистого цвета морщинистое лицо.       Грей смотрел исподлобья на вошедшего, как загнанный в угол зверь, а сердце его колотилось быстро, точно у кролика. — Как интересно, — Протянули нараспев, Чарльз поёжился от жуткой атмосферы, вмиг ставшей таковой с приходом этого человека. — Чарльз Грей… Белая ворона и позор рода.       Грей оторопел от таких слов, замирая и не шевелясь. Мужчина приблизился к нему, садясь напротив в какое-то кресло, не отводя своего взора. Он оказался всего в паре футов, и Чарльз почувствовал приторный запах одеколона, развеявшийся в теплом воздухе.       В чужих руках Грей увидел пряди собственных волос, сплетенных в косу, и брезгливо отвернулся, закрывая глаза, когда их прижали к горбатому носу, вдыхая их запах. — Как же вы ущербны. Пытаетесь на протяжении стольких лет выставить себя петухом в павлиньих перьях. Думали, что устроившись в гнезде Королевы… — Он засмеялся, и смех его был больше схож с мерзким судорожным кряхтением. Он убрал косу во внутренний карман, возвращаяя свой взгляд к Грею. — Сможете забыть о том, что вы — чертова ошибка.       Чарльз сжал ладони, зло поджав губы. Он понимал, к чему клонил разговор. — Видел бы вас ваш отец. Вернее, я уверен, он бы не хотел знать тебя никогда, — Грей удивился такому резкому переходу от официального к неформальному обращению, но продолжил слушать. — От тебя же в жизни никому не было пользы. Всем досаждал своим видом, ото всех отличался… Ну ничего, скоро мы это исправим.       Гадкий старик встал, опускаясь на корточки перед Чарльзом и протягивая затянутые в перчатки ладони к его горлу. Когда чужие руки вцепились в шею, Грей попытался отстранить их от себя, но не смог. Болезненно жмурясь, он начал хватать ртом воздух. — Вспомни всё, вспомни! Тебя всегда презирали, ненавидели… Душили и издевались, — Хватка сжалась сильнее, Чарльз захрипел, хватаясь слабеющими пальцами за руки, все больше вдавливающие его в стену. — Ты всегда был отродьем, неясно как явившимся на свет.       Мужчина отстранился, видя, как у жертвы от удушья закатываются глаза и она начинает медленно терять сознание, съезжая вниз. Грей осел на пол, обхватывая горло ладонями и с жуткими хрипами пытаясь отдышаться. Перед глазами двоилось, и он закрыл их, оставаясь в лежачем положении. — Я это изменю, поверь.       Чарльз услышал, как лязгнул клинок, вытащенный из ножен. Его развернули, укладывая на спину и прижимая к полу. Он почувствовал, как старик начал вести лезвие вдоль от живота к его горлу, надавливая для того, чтобы оставить порез. — Никогда не слышал о том, что выдающийся английский врач Томас Уиллис лечил инсульт микстурой из истолченного черепа и шоколада? Или же… Марслио Фичино? О да, великий гуманист, а советовал пить кровь из рук молодых людей, и, знаешь, прожил целых шестьдесят шесть счастливых лет, в то время как его современники в тринадцатом веке умирали от чумы и старости. Ох, как же вкусен мармелад из крови по известному французскому рецепту, — Нож остановился у кадыка, и начал колоть выборочно. — Ребра прекрасно войдут в обиход, а твоему толченому сердцу цены не будет на рынке! Ох, как же прекрасно… Печень, пожалуй, трогать не будем. А вот… — Ты — чертова безумная тварь, — Грей прошипел это сквозь зубы, скалясь, точно хищное животное. В нем перемешивался абсолютный всепоглощающий страх со злостью, и он даже не мог дать название этому чувству. — Товар не говорит, — К щеке приложили лезвие, оставляя короткую царапину. Чарльз сглотнул, следя взглядом за чужой рукой, вновь начавшей что-то воодушевленно описывать оружием в воздухе. — Ты будешь впервые в своей никчемной жизни безумно ценен! Никому еще не удавалось… — Голос стал вмиг каким-то отвратительно кокетливым и сумасшедшим. — Поймать такой экземпляр, ведь альбиносы крайне редки.       Чарльз ощущал, как с каждым словом и действием этого подонка у него сворачивается отвратительный узел где-то в животе, в горле встаёт острый ком, и он чувствует такой ужас, какой ему был неведом никогда. — Раньше язычники так любили всё это, — Мужчина начал обшаривать его руками, запустив свои поганые лапы под одежду. — Белые волосы, светлые глаза, бархатная кожа… Считалось, что настой из органов лечит любые болезни. А знаешь, ничего-то, вообще, не изменилось, — Грей почувствовал, как его приподняли, держа за талию. Гадкий запах заполонил все вокруг, когда старик приблизился, начиная покусывать его кожу на ключицах, обнаженных расстегнутым воротником. Одновременно с этим его все ближе прижимали к чужому телу, царапая жесткими перчатками кожу на спине и тревожа рассечения, заставляя его испытывать боль, едва успокоившуюся. Чарльз забился в чужих руках как птица в клетке, и только он подумал, что вот-вот вырвется, к его губам прильнул поганый рот, пытаясь протолкнуть свой язык как можно глубже. Грей протестующе замычал, стараясь отстранить сморщенное лицо от себя. Он сжал зубы, не позволяя проникнуть глубже, и, когда подвернулся момент, укусил сухое отвратительное нечто, пользуясь минутной слабостью мужчины и отодвигаясь от него. На глазах застыли слёзы, и он сморгнул их, прикладывая ладонь к бешено стучащему сердцу. Чарльз ощущал себя ужасно, как будто он был портовой проституткой, которую мог взять каждый, кому того заблагорассудится. Не в силах сдержать эмоций, он почувствовал, как по щекам потекла предательская влага. Грей закусил губу до крови, наблюдая, как мужчина, пораженный его поведением, медленно поднимается, опираясь на колено. Выровнявшись, он обрушил свой грозный взгляд. — Хватит прелюдий, паршивец. Похоже мало они с тобой поработали, надо было язык отсечь,  — Человек встал, решительными и тяжелыми широкими шагами направляясь к Грею. Он схватил его за воротник, поднимая и разворачивая к себе спиной. Чарльз вздрогнул, когда холодное железо сковало запястья и его потащили прочь, куда-то ведя.       Петляя по коридорам, Грей не противился, поскольку ясное осознание того, что он не справиться, заставляло его смириться. Он знал, что его ждет. Скорее всего сначала его притащат в доки порта вместе с остальными, менее ценными, переправят через океан и пустят на органы. Может быть они успеют сделать это на корабле, и в пункт назначения он прибудет уже по частям.       Чарльза начало тошнить от подобных мыслей, он зажмурился, понимая, что на этом всё кончится. Слезы застыли в горле, и эта горечь проникала все глубже. Они держались быстрого темпа, и оттого Грей немного прихрамывал, отчетливо ощущая, как ткань брюк отвратительно липнет к коже из-за крови.

***

      Фиппс перевёл дыхание, когда наконец вышел с чащи. Он четко последовал всем указаниям, данным ему тем мужчиной, и тот, как оказалось, на удивление, не соврал. В процессе продвижения он припоминал странное замечание: «смотри под ноги», и ближе к середине маршрута понял, о чем шла речь: в поредевшей траве, припорошенные жухлыми листьями, были выставлены внушительных размеров медвежьи капканы. После обнаружения столь пренеприятной детали, Чарльз спешился, поведя за собой лошадь, смотря, чтобы та шла ровно за его спиной. Опасная зона кончилась ближе к выходу из леса, и когда стволы окончательно сменились голыми кустарниками, ловушки оборвались.       Чарльз прошел вперед, замечая, что стоит на вершине утёса, плавно спускающемся по бокам к низине, где поцарапанное сухими ссохшимися ветками могильного кипариса стояло поместье, заросшее мхом и оттого приобретшее сизо-зеленый оттенок, схожий с цветом плесени. Фиппс нахмурился. Это было не то место, где они были в прошлый раз, следовательно, он не знал и даже не мог предположить приблизительной планировки здания. Простраивая в своей голове шаткий план, Чарльз сначала не поверил своим глазам, когда увидел знакомую белую макушку. Но чем дольше он вглядывался, тем больше убеждался — это был его напарник! Фиппс положил руку на сердце, чувствуя, как будто с плеч у него упал целый киль. Он даже забыл как дышать на пару мгновений, но до тех пор, пока не понял, что еще далёк от успеха. Но теперь он ни за что не упустит шанса.       Вскочив в седло, Фиппс начал внимательнее всматриваться в окружение. Рысак нетерпеливо всклочивал копытом землю, ведя головой в разные стороны. Он перезарядил револьвер, на пробу вытягивая руку и целясь в голову фигуры, заталкивающей Грея в экипаж. В нём начинала вскипать злость, и он в ярких красках представлял всё, что он страстно желал сделать с этими уродами, на коих уже клейма негде ставить. Он простоял на возвышении еще несколько минут, следя за каждым порывом ветра и улавливая каждый, едва слышимый и уносимый вдаль звук.       Вскоре на козлы взобрался кучер, прежде проверяя и затягивая постромки и дышло меж двух лошадей. Кони были тяжеловесны и темны, почти сливались с черной землей и совсем не походили на обычных упряжных. Едва они тронулись, Фиппс сорвался с места, идя немного в обход, чтобы его не заметили.       Когда он нагнал их, то вновь оказался выше дороги, по которой неслась карета. Наблюдая, Фиппс решил предпринять единственное, что оставалось сейчас — подстрелить лошадей, заставляя их остановиться. Тяжко вздохнув, он принял максимально устойчивое положение, отпуская одной рукой поводья и заводя ладонь за лацканы, выуживая оружие из портупеи. Взведя курок, Чарльз закрыл один глаз, чуть наклонив голову. Он надеялся прицелиться тщательнее, но увидев скорый резкий поворот, поторопился, поскольку дальше тропа, по которой двигался он, обрывалась, и спуск отсюда занял бы недопустимо много времени. Задержав дыхание, Фиппс выстрелил на опережение. Несколько мгновений пронеслось, и Чарльз услышал громкое ржание. Пуля попала в грудину, ближе к яремному желобу. Не медля, он выстрелил снова. На этот раз попало во второе животное, оно взвизгнуло, вскинув голову и споткнувшись.       Едва Чарльз ощутил вкус победы, как внутри все оборвалось. Прежде чем у коней подкосились ноги, они вошли в крутой поворот, и экипаж повалился вбок с громким грохотом. У Фиппса перехватило дыхание, он наспех сунул револьвер в кобуру, помчавшись вперед. Приближаясь, он увидел как кучер убегает прочь в направлении, откуда они ехали. Чарльз не мог допустить того, чтобы сюда прибыла помощь. Он пустил пулю в голову почти неподвижной цели, тело упало с глухим хлопком и вокруг начала наливаться лужа крови.       Фиппс брезгливо поморщился, но тут же, почти на ходу, спрыгнул с рысака, бегом направляясь к карете. Он подскользнулся на мокрой вязкой грязи, и едва выпрямился, подняв взгляд, замер.       Впереди, с невероятной яростью на лице стоял высокий мужчина, вдавливающий лезвие своего клинка в бледную шею. Юноша был неподвижен, а выражение его было столь тоскливо и оттого обреченно, что у Чарльза защемило сердце. — Брось оружие, — Приказной тон разразился в тишине, и ему вторил шорох крыльев клина воронов, взметнувшихся с деревьев.       Фиппс сглотнул, понимая, что здесь ведает игрой не он. Он положил револьвер на землю, поднимая руки и чуть качнув головой, обозначая своё мнимое смирение. Старик начал спускаться с экипажа, протягивая руку к добыче. Только пальцы его коснулась приклада, Фиппс вонзил свой нож в чужую ладонь, тут же отступив, с упоением слушая стоны от адской боли. Зазубренное охотничье лезвие разрывало мышцы и сосуды, при сильном ударе дробя и кости. — Наглый щенок!       Грея откинули в сторону, его тело взметнуло песка, и он закашлялся, опираясь на руку.       Собираясь уже было броситься в сторону напарника, Фиппс почувствовал, как рядом просвистел воздух от быстрого удара. Едва увернувшись от сверкнувшей в восходящем солнце дуги, он попытался перенять атакующую роль на себя, но идея провалилась, и его повалили на землю, прижимая весом тела. Руку с оружием придавили к земле, но он вывернулся из хватки, отходя в сторону. Так еще с несколько секунд они переворачивали друг друга, поднимая пышущие облака пыли и оказываясь то над противником, то под. Фиппс начал выдыхаться, старик имел крепкую руку и все норовил воткнуть свой клинок в чужой живот. Пропустив выпад, Чарльз оказался вдавленным в землю. Зрачки судорожно сузились и все вмиг похолодело, когда он увидел, как над ним взмётывается нож. Зажмурившись, Фиппс ожидал удара, но несмело приоткрыл глаза, услышав оглушающий звук выстрела. Он не смог отвести взгляда от вытянувшегося старческого лица, с подбородка которого вновь и вновь начали срываться густые, редкие и темные капли крови, вскоре переросшие в тонкий поток. Из рук того выпало оружие, с лязгом упав на камни. Чарльз выполз из-под мужчины, вытерев со щеки багровое пятно, прежде чем крупное тело рухнуло, являя между лопатками узкое отверстие, из которого начала вырываться кровь, окрашивая бежевую ткань в насыщенно алый.       Фиппс вздрогнул, когда Грей начал выпускать весь барабан в уже мертвое тело. Непрекращающийся грохот наполнил пространство вокруг, Чарльз видел на глазах напарника злые слёзы, и даже когда патроны кончились, он продолжал сжимать спусковой крючок, вызывая пустые холостые щелчки. После он взялся за клинок, и со всей силой, которую мог найти в себе, вонзил его в чужую шею так, что послышался хруст костей.       Замерев на секунду, Грей упал на колени, не сдерживая плача и закрывая лицо ладонями. Его всхлипы попеременно сменялись болезненным кашлем, Фиппс тут же бросился вперед, опускаясь рядом и накидывая своё пальто. Чарльз вцепился в напарника, сжимая пальцами его жилет, утыкаясь лбом в чужой воротник и крупно дрожа, сотрясаясь от рыданий. Только он ступил на первую ступень того экипажа, там же и похоронил себя, не представляя, что его жизнь не окончится мучительными экспериментами и продажей на буквальное расчленение его на кости и органы. Пока они ехали, старый подонок успел распустить руки и там, едва не начав его раздевать, и помешало ему только неожиданное вторжение.       Фиппс прижимал тщедушное и холодное тело к себе, сам почти что не плача. Он повторял, что все отныне будет хорошо, поглаживая чужую спину и пугающе легко ощущая выступы позвонков. Чарльз наслаждался тем, что Грей был здесь. Был реален и мог прикоснуться к нему, а самое главное — он жив. Фиппс опустил взор и взглянул в голубые слезящиеся глаза. Чувствуя глухой удар своего сердца, он обхватил лицо юноши руками, вытирая бежавшие капли большим пальцем. «Я никогда тебя не оставлю», — сказал он надтреснутым голосом.       Грей замер, на секунду слабо улыбнулся и закрыл глаза, странно обмякнув в руках. Его пальцы соскользнули, голова безвольно упала на плечо, и он повалился набок. Фиппс оледенел от ужаса, придержав тело от падения и понимая, что напарник не двигается. Положив Чарльза на землю и прижимаясь щекой к его груди, удалось услышать гулкое и медленное биение. Одновременно с этим он нашёл на тонкой шее пульс, вместе с тем чувствуя слабое похолодевшее дыхание, и смог окончательно успокоиться. Похоже, что Грей потерял сознание из-за переутомления и стресса. Фиппс огладил побледневшую ладонь, переплетая свои пальцы с холодными и белёсыми. Он остался так с несколько секунд, упиваясь приятными ощущениями от прикосновений кожи к коже, смотря на подрагивающие изредка ресницы и на мирно вздымающеюся грудь.       Забрав револьвер, Чарльз поднял Грея на руки, устраивая его голову у себя на плече и закутывая в своё пальто. Фиппс захотел пропустить мягкие белоснежные пряди сквозь пальцы, но тревожно нахмурился, не ощущая их. Он посмотрел за спину юноши, понимая, что привычной длины больше не было. На него снова нахлынула злость, и он стиснул зубы, оборачиваясь и смотря на отвратный труп. Если бы старик не был мёртв, Чарльз бы выколол ему глаза живьём.       Неся напарника к лошади, бесцельно бродящей и обнюхивающей безжизненного кучера, Фиппс почувствовал, как Грей заворочался. Опустив взор, он увидел, как Чарльз медленно заморгал, пытаясь привыкнуть к свету и собрать крупицы сознания. Его мучила сильная боль, и, зажмурившись, он попытался сдержать скулёж, закусив губу. Грей спрятал лицо, лбом уткнувшись в широкую грудь, обхватывая руками шею мужчины. Он все еще вздрагивал, и когда холодный ветер проскользил мимо, сжался, сильнее прильнув к теплу.       Фиппс осторожно опустил юношу на ноги, поддерживая его и помогая сесть верхом. Он устроил Грея впереди, а сам расположился сзади, заставляя Чарльза прижаться спиной к нему.       Они двигались бодрой рысью. Фиппс решил следовать тому же маршруту, по которому прибыл сюда и он, и планировал наведаться к мисс Саутерн, ведь не зря же она так любезно обещала помочь. Сразу отправляться в Лондон было опасно, Чарльз не знал, не станет ли Грею ещё хуже в пути, потому было решено сначала устроить небольшую передышку. Фиппс планировал тщательно осмотреть напарника и обработать его раны, но и без того, хриплое слабое дыхание и едва высохшая кровь на чужой одежде заставляла его изрядно нервничать. — Если почувствуешь себя плохо, дай мне знать, хорошо? — Чарльз попытался увидеть лицо напарника, чуть наклонившись, но тот сидел, понурив голову, и ответил на вопрос едва заметным кивком.       Фиппс поджал губы, отводя взгляд. Подобное поведение настораживало его. Грей выглядел подавленным и ужасно грустным, постоянно вздрагивал от малейшего шороха и тихо покашливал, прижимая ладонь ко рту. Он кутался в пальто, и единственное, что сейчас его успокаивало — родной запах и тепло, робко разливающееся по продрогшему телу. — Ты… Не замёрзнешь? — Срывающимся голосом, почти шепотом, проговорил Чарльз, чуть оборачиваясь и смотря на Фиппса. — Не волнуйся, ты должен согреться.       Грея не удовлетворил ответ, и он вздохнул, когда тёплая ладонь чуть растёрла его плечо, приобнимая. Ему уже пора было успокоиться, ведь он был в безопасности, но все равно что-то тревожно ворочалось внутри и он все смотрел по сторонам, высматривая врага. — Пожалуйста, прости. Я подвёл тебя, — Фиппс опустил голову, вцепляясь в поводья. Ему было тяжело, он не мог найти мыслям места, ведь все постоянно сводилось к тому, что Чарльз на него ужасно обижен и зол, и, как он только сможет, так уйдёт, одарив его презрительным взглядом.       Грей слабо усмехнулся, положив свою руку на напряженную, крепко стиснутую на узде ладонь. Он несильно сжал её, после поднося к своим губам и едва касаясь кожи. Чарльз не держал затаённой обиды на напарника, наоборот, был безмерно ему благодарен за то, что тот его не оставил. Но ведь… Разве могло быть иначе? — Если тебе станет легче, я великодушно дарую тебе своё снисхождение.       Фиппс чуть улыбнулся. Как бы то ни было, Чарльз всегда сохранял в себе тягу к иронии и насмешкам, и сейчас он даже рад был услышать эту колкость, ведь это значило, что Грей был в относительном порядке.

***

      Времени на путь до Шере было затрачено несколько больше, чем того предполагалось. Однако даже такой незначительной задержки хватило, чтобы у Грея началась лихорадка, и его начало ужасно знобить. Он тяжело и шумно дышал, все больше льнув к теплой груди позади себя, чтобы хоть немного унять дрожь и холод, сковывавший его. Надсадный кашель не давал сказать и слова, но Чарльз пытался отвечать на взволнованные и тревожные вопросы Фиппса. Некоторые из них были совершенно абсурдны, вроде его любимого цвета или животного, но, вероятно, это был один из способов удерживать его в сознании.       Несмотря на солнце, подбирающееся к зениту, на улицах едва ли можно было встретить людей. Редкие персоны мелькали мимо них, обращая настороженные взгляды, но тут же отворачивались, скрываясь за дверьми своих домов.       Подъехав к знакомому двору, Фиппс заметил женщину, снующую на крыльце. Она, перекладывая какие-то книги меж садовой мебели, напевала себе песню, постукивая в ритм каблуком. Женщина выпрямилась, отложив кипу бумаг и прикрыв глаза рукой. Едва она отстранила ладонь, поправив прядь волос, прикрывающую взор, как тут же оторопела, замечая своего недавнего гостя.       Чарльз качнул головой в знак приветствия, начиная спускаться с рысака и протягивая ладонь напарнику. Он вцепился в неё, едва не падая с лошади. Голова кружилась, Грей почти упал в чужие руки, цепляясь за всё, до чего мог дотянуться. Фиппс бережно поднял его, прижимая к себе и поглаживая по голове.       Хозяйка дома тут же слетела со ступеней, подбирая подолы. Взор её был взволнован, и она залепетала вокруг, но вмиг замерла, точно опомнилась, и открыла парадную, торопливо снуя по дому, глотая половину сказанных слов. — Так… Так! Вот, вот, здесь.       Фиппс опустил Чарльза на кровать, кою ему указали. Он сочувственно взглянул на родное лицо, чьи черты искажались от боли. Будь его воля, видит Бог, он бы забрал все страдания себе. — Прошу прощения, — Фиппс перевёл взор к мисс Саутерн, которая стояла, переминаясь с ноги на ногу и явно нервничая. — Нет, нет, не нужно извинений. Чем я могу помочь?       Перечислив нужное, Чарльз отметил, что обязательно возместит все убытки, и принялся осторожно снимать с Грея рубашку, стараясь не касаться длинной царапины, тянувшейся вдоль всего тела. Он не смог сдержать потрясенного вздоха, когда увидел, что на напарнике едва было живое место. На шее было несколько порезов, на ключицах и груди наливались тёмные отметины от укусов. Ребра пугающие выпирали, обозначая каждый вдох. На животе было несколько крупных синяков, ужасно выделяющихся на бледной коже. Фиппс сглотнул подступивший к горлу ком, аккуратно наклоняясь над хрупким телом, оставляя лёгкие поцелуи на щеках и лбу. Грей слабо улыбнулся, в уголках его глаз собрались слёзы, срываясь вниз по горячей коже. Он потянулся за лаской, неосознанно ища губами чужие, что-то тихо говоря, едва издавая звук.       Вскоре на тумбе близ постели появилась корзина с чистыми тканями, бинтами и ножницами, ёмкость с тёплой водой и несколько бутылочек с препаратами. Там же женщина поставила и графины с питьевой водой и водкой, поставив стакан рядом. Показав что и где было налито, она сказала, что и то, и то, может пригодиться.       Прежде чем женщина вышла, закрыв дверь, он попросил поискать новой одежды.       Закатав рукава рубашки и глубоко вдохнув, Фиппс сперва решил облегчить процесс как себе, так и Грею, чтобы он сильно не скулил, потому, взяв стакан, наполнил его алкоголем, делая глоток сам и заставляя выпить всё до дна и Чарльза, придерживая его голову. Безусловно подобное действо давало повод насторожиться, ведь в условиях повышенной температуры тела это могло пойти не на пользу, но всё же это было лучше, чем напарник бы метался от боли, мешая и себе, и ему. Вылив оставшееся на дне себе на руки, он просушил их полотенцем, морщась от явившегося запаха перегара. — Нет ничего, чтобы ты хотел мне сказать перед тем, как я начну? — То, что я тебе доверяю, — Грей приоткрыл глаза, усмехаясь. Человек напротив был единственным, удостоившимся такой чести.       Фиппс кивнул, чуть улыбнувшись. Он решил пока не трогать поверхностных повреждений, потому принялся за, по его мнению, самое серьёзное. — Когда вернёмся в Лондон, обязательно сходим в ателье и купим тебе новых столько, сколько пожелаешь, — Чарльз расширил прорезь на чужих брюках ножницами, смотря на сухую запекшуюся кровь, покрывавшую всю кожу вокруг раны.       Взяв чистый платок и намочив его в воде, Фиппс аккуратно смывал всю грязь, мешающую адекватно оценить повреждение. Временами ткань приходилось отдирать, поскольку она высыхала вместе с сукровицей, напрочь прикрепляясь. Грей лежал тихо, только изредка сжимая пальцами простынь и жмурясь от неприятных ощущений. Закончив с этим, Чарльз взял другой кусок белого ситца, на этот раз вылив на него солевого раствора. — Будет больно. — Без тебя знаю!       Мимолетно усмехнувшись, Фиппс сначала протёр рану по краям, проводя своеобразную прелюдию, позже беря в руку бутыль со средством. Когда раствор начал молниеносно проникать внутрь, Грей тихо вскрикнул от неожиданно пронзившей яркой боли, но тут же закрыл себе рот рукой, шумно дыша через нос. Фиппс знал, какого это, ведь не раз он тоже был ранен и казалось, что ощущение, следовавшее во время процедуры, было ещё хуже, чем в моменты прежде. Как будто сотня раскалённых игл вгрызалась в плоть, с каждым мгновеньем заставляя острую, копьём прожигающую боль, усиливаться всё больше. Самое ужасное, что рана была и считалась полностью чистой тогда, когда она начинала ныть даже после окончания экзекуции.       Напоследок Чарльз добавил ещё и алкоголя, прозрачная жидкость смешалась с сочившейся кровью. Грей начинал постанывать, у него перехватывало дыхание от каждого резко являвшегося режущего ощущения, а на лбу проступил холодный пот. Можно было сказать, что на этом следует закончить. Фиппс убрал чужую челку, проводя холодной влажной тканью, смывая неприятную соль.       Вдруг послышался глухой стук. Вслед за ответом вошла мисс Саутерн, прижимая к груди стопку одежды. Она сбивчиво и неловко улыбнулась, кладя всё на кресло в углу комнаты. Примирительно помахивая рукой, призывая не обращать на неё внимания, она удалилась, но взгляд её любопытно петлял вдоль человека на кровати. — Я надеюсь, это не принадлежало её покойному мужу, — Грей был в своём репертуаре. Голос был гортанным и сиплым, но выдержал нужную язвительную интонацию. — В нашем, а, в частности, в твоём положении выбирать не приходится. Пока я разберу всё, можешь снимать свою одежду, она уже всё равно ни на что не годна.       Чарльз встал, беря стопку и расправляя её. Из предоставленного обнаружилась пара вельветовых брюк, выглядящих вполне прилично в своём темно-сером цвете. Отчего-то они отливали причудливым чернильным. Белая рубаха со свободным воротником, на коем вышита гладью угольная ласточка, едва видима, настолько мала. Кофта с маленькими металлическими пуговицами, чем-то схожими с форменными, шарф, на ощупь напоминающий ангору. Все вещи приятно пахли чем-то свежим, схожим с запахом лаванды. Они не были новыми, но определённо хорошими и чистыми. — Я сейчас замёрзну.       Фиппс обернулся, видя, как Грей кутался в одеяло, а внизу, у кровати, валялись его окровавленные одежды. — Погоди, — Вернувшись, Чарльз ещё раз, напоследок, провел по ране тканью, смоченной в спирте, и взял рулон бинта, осторожно начиная перевязывать. Тщательно закрепив сделанное, он поднял взгляд, смотря в хмурые, но туманные глаза. — Пока я поменяю воду, надень брюки. Водку не пей. Я скоро вернусь.       Взяв ёмкость с мутно-багровой жидкостью, Фиппс вышел из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь. Он вышел к кухне, где за столом сидела хозяйка дома, помешивая что-то ложкой в чае. Она несколько секунд смотрела на дно посуды, но вдруг встрепенулась. — Всё в порядке? — Да, просто… — Я поняла, сейчас! — Она встала, и будто предсказав развитие событий, протянула ещё один такой же резервуар с чистой водой, одновременно забирая прежний. — Если что-то ещё нужно… Одежда подошла? Ох, это моего сына, он уехал уже давно, так что не беспокойтесь. — Да, всё прекрасно. Ещё раз огромное вам спасибо. Я не останусь в долгу.       Женщина улыбнулась, подталкивая его обратно, приговаривая, что: «это всё отлично, но вы сейчас ему нужнее, нежели со мной говорить».       Едва Чарльз ступил за порог, замер, смотря на спину напарника. Грей лежал на животе, обняв подушку и чуть покашливая. Из-за резких движений вследствие кашля, с одного из порезов потекла струйка крови, побежав вниз между лопаток и разбиваясь красным круглым пятнышком на белой простыне. — Боже, — Сорвалось с губ, и Фиппс подошёл ближе, ставя воду на тумбу. Он принялся разглядывать каждый: несколько были рваными и прерывающимися, точно пунктиром начерченные глубоко, другие — длинными, идущими от плеч к пояснице и исчезающими за ремнём брюк. Тревожно хмурясь, Чарльз насчитал пятнадцать красных линий, и некоторые из них выглядели особенно ужасно, почти что являя кровавую плоть. — Мне жаль. — Не нужно, уже не болит.       «Мне уже не больно, правда.» — Как же это было до отвратной горечи знакомо.       Грей вздрогнул, когда кожи коснулась холодная ткань. Пусть он и чувствовал себя немного лучше, все равно дурнота овладевала разумом, и его больше тянуло во тьму, чем клонило в сон. Весь морок вмиг стих, когда вновь всё ужасно начало жечь. Он жмурился, стараясь сдержать рвущиеся наружу стоны, когда соль особенно глубоко проникала, и казалось, что его спину сейчас вновь секут плетью. Ощущение было схоже с тем, если б он случайно полоснул по ладони ножом, но только в дюжину раз сильнее, и еще если бы вылил уксуса на свежую рану.       После, Чарльз продолжил осматривать чужое тело, и когда Грей чуть махнул рукой, поворачиваясь на бок, Фиппс заметил порезы на руках. Аккуратно подняв тонкие запястья на уровень глаз, он увидел несколько хаотично разбросанных багровых полос, начинающихся у очертаний вен и кончающихся чуть дальше середины предплечья. Некоторые успели затянуться самостоятельно, покрывшись тонкой корочкой, а несколько были глубокими, из них все ещё текла кровь. Благо, что лезвие не задело крупных сосудов, и течению удалось остановиться настолько, чтобы не угрожать жизни, самостоятельно.       Грей чуть зашипел от боли, когда Чарльз коснулся особенно страшного пореза на правой руке. Однако потом стало ещё больнее, поскольку Фиппс принялся обрабатывать все это побоище, надавливая на кожу и раскрывая её, чтобы обеззараживающий раствор проникал глубже. Обернув по тонкому слою бинтов на каждую руку, Чарльз грустно улыбнулся, касаясь губами повязки там, где бился под тонкой кожей пульс.       Постепенно боль стихала, Фиппс погладил его голову, спускаясь чуть к затылку. — Ты не мог бы… Привести всё это в порядок? — Грей не желал, чтобы отвратительное произведение парикмахерского искусства оставалось на нём, потому посчитал, что лучше пусть волосы будут еще чуть короче, но выглядеть будут приемлемо.       Чарльз с тяжёлым сердцем взял в руки ножницы, помогая напарнику приподняться и сесть. В принципе, всё было не так плохо, и нужно было лишь только подровнять неровно стриженые пряди.       Только Фиппс сделал первый надрез, он услышал звуки тихого, приглушенного плача. Грей настойчиво вытирал слёзы, предательски льющиеся из глаз, но не мог остановиться. Он вспоминал всё, что происходило с ним, всё, что ему говорил тот старик. А ведь тот подонок и не врал, и от этого было еще больнее.       Наспех закончив с работой, Фиппс отложил инструмент на тумбу. — Посмотри на меня, — Чарльз нежно развернул чужое лицо к себе, касаясь подбородка. Грей не смотрел на него, отводя взор и всё еще размазывая влагу по щекам. Ему было ужасно стыдно, и от того, что он начал волноваться, у него начало сбиваться дыхание, и он затрясся в удушающем приступе, прижимая ладонь к губам. Вскоре кашель утих, но Грей поник, застыв так, что лица его не было видно.       Фиппс взял рубашку, лежащую поблизости, начиная одевать её на Чарльза. Просовывая пуговицы в петли, он спокойным и нежным тоном разъяснял: —Не бойся своей уязвимости. Все люди плачут. Но не потому что они слабые, а потому что были сильными слишком долго, — На секунду Фиппс замолчал, пытаясь взглянуть в чужие глаза, ласково водя теплой ладонью по бледной шее. — Чтобы с тобой там не произошло, чтобы тебе не наговорили и каким бы ты себя сейчас не видел, я все равно буду любить тебя, слышишь? Ничто не может повлиять на то, что мы с тобой столько лет уже вместе и я вообразить не могу себе другой жизни. Чтобы не случилось в будущем, я никогда не предам. И все эти шрамы, волосы и прочее, что ты думаешь оттолкнет меня от тебя, никогда не сможет затмить той привязанности к тебе, что греет меня на протяжении десятилетия. Никогда не сомневайся в моих чувствах и особенно в себе, в своём достоинстве и чести, потому что никто не может отнять этого у тебя, если ты сам того не отвергнешь.       К концу монолога Грей разрыдался еще больше, задыхаясь от слёз и прижимаясь всё ближе к единственному, кто примет его любым: и слабым, и раздражающим, и спесивым, и грубым. Фиппс бережно обнимал Чарльза, боясь причинить ему боль, и шепча что-то успокаивающее, почти пересаживая напарника на колени.       Через несколько минут и мокрой рубашки на плече, Грей начал успокаиваться, только всхлипывая иногда и шмыгая носом, а Фиппс немного похлопывал по чужой спине ладонью, чтобы сбившееся сердцебиение вновь подстроилось в спокойный ритм. Он безмерно желал того, чтобы этот глупец поверил ему, ведь все эти слова действительно были искренны.       После того, как Чарльз помог устроиться Грею в постели, он чуть приподнял подушку, чтобы ему было легче дышать. Шарф и кофту он решил оставить, поскольку у напарника и так была лихорадка, и если его ещё укутать в одежду, то теплового удара не избежать. Отстранившись, Фиппс прочитал несколько этикеток на принесённых мисс Саутерн бутылочках. В одной из самых больших он узнал средство от простуды по его характерно слабому янтарному цвету; оно чуть блестело, и у дна точно золотые крупицы клубились. Готовить сие было очень хлопотно: чайная ложка льняного семени, четверть фунта изюма и две унции лакричных палочек добавляли в две кварты пресной воды и варили на медленном огне, пока лишнее не выпаривалось и жидкости не становилось в два раза меньше. Затем добавляли четверть фунта раскрошенных леденцов, две столовые ложки старого рома и ложку лимонного сока. Пусть в рецепте это и звучало довольно вкусно, на деле же было приторной смесью, горечью отдававшей в послевкусии.       Фиппс подумал, что раз уж им любезно предоставили всё это, грех было не воспользоваться, тем более, что оно бы действительно помогло. Взяв всё тот же стакан, Чарльз наполнил его почти до края (еще раз убеждаясь в своих доводах, ведь запах был действительно очень сладким, распространявшимся быстро, чем-то напоминающим ваниль), откладывая бутылку в сторону. Сперва Грей скривился, попробовав, будто укусил лимон, но после допил всё, прочистив горло от паточного вкуса, вязко пристывшего в глотке. Чарльз задумчиво провёл языком по губам, слизывая все остатки и сахарную крошку. — Тебе нужно поесть. — Я не хочу, — Грей накрылся одеялом с головой, намекая не продолжать разговора. Его ужасно стыдил его поступок, ведь ранее подобного не случалось давно, почти никогда. Слёзы не были допустимы, но сейчас отчего-то так грузно и тяжело было на сердце, и сотня центнеров давила, что невозможно вдохнуть. Он бы просто разорвался, если бы не выпустил эмоции, пургой несущиеся в нём.

***

      Мисс Саутерн Фиппс передал ещё несколько денег, чуть больше, чем в прошлый раз, и та приняла их, добавляя, что они могут остаться на столько, сколько того будет нужно.       Вернувшись, Чарльз увидел Грея, ворочавшегося на постели и комкающего одеяло у ног. Ему было жарко, тело ломило и голова болела и кружилась.       Фиппс присел у изножья кровати, внимательно смотря на друга. На его лбу собирались маленькие капельки пота, волосы разметались по подушке, а грудь вздымалась прерывисто, заставляя с губ срываться тихим сухим хрипам. Чарльз убрал с лица Грея прилипшие волосы, прижимая ладонь к коже и приблизительно измеряя тяжесть состояния. Руку не жгло, однако тепло было ощутимым и достаточно неприятным. — Я… — Грей запнулся, как будто стушевавшись. Ему не нравилось просить кого-то о чём-то. — Пить хочу. Пожалуйста.       Фиппс понимающе кивнул, наливая в чистый стакан прохладной воды и поднося его к чужим губам. Он чувствовал, как Чарльз принялся жадно глотать, приподнимая его затылок, чтобы тот не захлебнулся. Осушив всё до капли, Грей расслабился, опустив плечи. На самом деле он не прочь был и чего-нибудь съесть, только его как-то подозрительно мутило, и он не хотел усугублять положения. — Я думаю, тебе стоит отдохнуть, — Фиппс прижал свою холодную руку к горячей щеке, погладив пальцем раскрасневшуюся болезненным румянцем кожу. Он уже хотел уходить, как Чарльз вцепился в него, слабо, но требовательно сжимая. Взгляд его был странным, как будто он боялся, что если отпустит, человек напротив уже не вернётся. — Я обещаю, что останусь с тобой, хорошо? — Грей кивнул, и могло даже показаться, что он покраснел от смущения еще больше.       Всё же отойдя на минуту, Фиппс передвинул кресло, стоящее напротив, ближе к кровати. Он опустился на мягкое сидение, закидывая ногу на ногу и подпирая щеку рукой, опиравшейся на подлокотник. — Не смотри на меня так, — Грей нахмурился, но это выглядело настолько безобидно, что Чарльз позволил себе чуть улыбнуться. Но улыбка тут же схлынула, когда юноша закашлялся, непроизвольно переворачиваясь со спины на бок, съезжая с подушек и поджимая колени к груди. Горло зажглось настолько острой царапающей болью, что лишний раз не хотелось вдыхать.       Подскочив с места, Фиппс приподнял чужое тело, придерживая за плечи. Напарник мучительно сотрясался в его руках, пытаясь сделать вдох и цепляясь пальцами за его рубашку. Взгляд его метался, он старался унять подступающий все больше и больше кашель, задерживая дыхание, но лишь начинал задыхаться сильнее. Грей начал паниковать, боязнь собственной глупой смерти от удушья пугала. Он пытался что-то донести Фиппсу, смотрящему в его глаза, но через минуту почувствовал, когда взор начал темнеть, что стало понемногу отпускать. Только сухой кашель начинал все больше походить на влажный, Чарльз взял с прикроватной тумбы платок, передавая его Грею, чтобы он мог хоть немного очистить лёгкие. Пока прерывистое дыхание с присвистом восстанавливалось, Фиппс удивился тому, что напарник не спешил отстраняться, а наоборот, льнул ближе, скрывая взгляд и судорожно ловя ртом воздух. Оставаясь немного в странных объятиях, Чарльз все же откинулся на подушки обратно, кладя отрез ткани на тумбу рядом. Его рубашка немного задралась, обнажая полоску плоского живота. Фиппс с тревогой и грустью взглянул на длинную царапину, конец которой виднелся над расстёгнутым воротником. — Болит? — Что именно? — Усмехнулся Грей, являя слабую иронию, ведь болело у него практически всё. Особенно ныла нога, и он потирал её, чувствуя под тканью брюк слои бинтов. — Это, — Чарльз провел указательным пальцем вдоль полосы, поднимая подол одежды, останавливаясь у линии проступивших рёбер. Он заметил небольшие красноватые точки, оставленные точно от острых уколов. — Больно было не от лезвия, — Грей тут же пожалел о сказанном, ведь последовал вполне логичный вопрос: «От чего?». — Я… Потом. Сейчас мне не хочется говорить об этом, — Парировал он, замечая за собой, что сейчас наслаждался тем, как приятное тепло плавными волнами наполняло его, исходя от контакта его и напарника. — Не убирай руку. Пожалуйста.       Его просьбу выслушали, и он выдохнул пораженно, когда чужие пальцы начали оглаживать его тело, едва касаясь подушечками рёбер и мягко обводя пупок. Фиппс провёл по впалому животу, отмечая чрезмерную худобу. Пусть Чарльз и раньше был строен, но сейчас это было несколько болезненно. Он продолжал бережно касаться, боясь надавить слишком сильно, ведя медленно вдоль каждой царапины, останавливаясь на тёмных пятнах и дужках, напоминающих полумесяц, а сам воспринимал сейчас эту близость как способ успокоить и обезболить, чтобы Грей быстрее уснул. Чарльз действительно начал закрывать глаза, его ресницы подрагивали, когда чужие руки обрамляли особенно чувствительные места, и эти действия говорили о намерениях и помыслах Фиппса намного краше слов. Грей был уверен, что к нему, такому изувеченному и больше не блещущему красотой, никто не изъявлял бы добровольного желания прикасаться. — Я ощущаю себя осколком фарфора, — Пробормотал он, отводя взгляд. — Чувствую себя ущербным и сломленным. Никто не захочет видеть меня таким, — Слова звучали хрипло, и он пытался удержать капли, выступившие с глаз. — Ты такой умный, красивый и храбрый. Такой сильный и невероятный. Ты не осколок фарфора. Ты — мой напарник и самый важный человек. Это не твоя вина, что тебе пришлось пройти через это. Не бойся себя, слышишь? — Фиппс замолчал, но вдруг приулыбнулся. — И вообще, это несправедливо, что у тебя такая красивая фигура и прекрасные глаза, совсем как яркие топазы. Кстати шрамы украшают мужчину.       Теплая ладонь легла на солнечное сплетение. Грей вздрогнул, чуть выгибаясь в спине, ощущая непривычную уязвимость. Он был чрезмерно взволнован чужими словами, и надеялся, что всё сказанное — правда. Смятение тут же отступило, когда Фиппс наклонился над ним, его горячее дыхание опалило ключицы, и он прислонил свой лоб к чужому, замирая так на немного. Грей задержал дыхание, чувствуя, как клокочет в груди сердце. Какая-то радость запузырилась в нём, точно шампанское, и щеки начали гореть. — Тебе плохо? — Чарльз нахмурился от странного вида напарника, граничащего не то с удивлением, не то с желанием продолжить. Грей отрицательно завертел головой, да так непривычно быстро, что Фиппс еще больше забеспокоился, но тут же унялся, когда ему ответили едва заметной, но искренней улыбкой. Опустив чужую рубашку, Чарльз чуть накинул на начинавшее остывать тело одеяло, расправляя его парой легких движений. — Спи. — Ты же тоже устал, нет? — Я могу вздремнуть в кресле. — Нет, так не пойдёт, — Грей приподнялся, настойчиво обвивая шею Фиппса и утягивая его в постель. — Моя одежда какой только пыли не насобирала, а ты всё в кровать, — Чарльз попытался отстранить от себя цепкую хватку, но оппонент напротив, начиная чувствовать своё будущее поражение, свёл брови домиком, решив брать крепость дипломатией. — Моё последнее желание! — Почему это «последнее»? — А может завтра я умру от пневмонии, или нож, которым меня истязали, был отравлен, а ты будешь жалеть, что не исполнил мою предсмертную волю. — Не говори глупостей, — Фиппс начинал злиться, ведь такими вещами шутить было никак нельзя. Он взял чужие запястья, уводя их со своих плеч силой. — Тебе сейчас только дорожным песком дышать. Нет — значит «нет». — Это ты их говоришь, — Грей обиженно насупился, укладываясь и отворачиваясь, фыркнув от возмущения. Он сам предлагал напарнику сделать как лучше, но тот отказался. Ему казалось, что причина была совершенно абсурдна, и Фиппс вполне мог прилечь, тем более, что кровать того позволяла.       Раздосадовано вздохнув, Чарльз пересел в кресло, прикрывая глаза. Безусловно, он был утомлён, но безукоризнен, и стоял на своём, ведь грязь и пыль с его одежды могли навредить человеку, и без того дышащему через раз.

***

      За окном постепенно темнело от туч, помещение погружалось в приятный полумрак, а по стеклу начинали бежать прозрачные дорожки, разбиваясь о подоконник. Фиппс не мог сомкнуть глаз. В его голове метались мысли, а взгляд следил за Греем. Он заснул, по ощущениям, с час назад, и на протяжении всего этого времени сон его был спокоен. Однако Чарльз все не переставал наблюдать, и едва его глаза начинали закрываться, он потирал пальцами виски, расслабляясь на секунду, а затем возвращаясь к прежнему занятию. Фиппс до нервной дрожи боялся, что что-то может случиться, только он задремлет. Наверное, если бы Грей начал задыхаться, или у него открылось кровотечение, он бы обязательно предупредил, но Чарльз не хотел доводить даже до этого, оттого бдительно следил, отмечая даже небольшую паузу в дыхании или прерывистый переход от короткого выдоха к долгому вдоху. Сознание его утешалось лишь тем, что важный ему человек был жив.       Фиппс не слышал за стенами ни шороха, женщина не заходила и ни коим образом не контактировала, но он был этому даже отчасти рад, ведь хотелось побыть в простом умиротворённом одиночестве. Эти несколько дней он постоянно был точно болен душой и не находил себе места, и сейчас, когда живой, не искалеченный, идущий на поправку напарник был перед ним, он чувствовал прекрасную, тихую радость, будто наконец нашёл своё сокровище.       Раздался стук, Чарльз встрепенулся, подскочил, и едва не ответив громкое «войдите», тут же осекся, замолкнув. Встав, он подошёл к двери, нажимая на рукоять и выходя, как можно тише закрывая дверь.       Мисс Саутерн смотрела на него с доброй, лёгкой улыбкой. Чем-то Чарльзу она напоминала Королеву, только в подлинности эмоций и выражений он верил больше женщине напротив. — Я подумала, что вы хотите есть после долгой дороги. Я собираюсь отобедать, можете, а я вам и советую, присоединиться, — Она свернула по коридору, скрываясь в комнате напротив. Кажется, она даже накрыла стол. Фиппс слышал треск брёвен в камине, и, приоткрыв дверь и мимолетно оглядевшись, удостоверился в том, что Грей был в порядке. Он закрыл дверь, последовав за женщиной.       Живот заурчал в предвкушении еды, когда на столе, в аппетитном оранжевом свете огня, он увидел несколько тарелок. Особенно манил пастуший пирог, от которого соблазнительно веяло паром. Подобные почти варварские ощущения были непривычны, никогда прежде ему не приходилось чувствовать, как рот наполнялся слюной, а в животе так несносно заворачивался точно узел. Сев за стол, Чарльз обратил внимание на простоту сервировки. Лаконичный набор приборов лежал на салфетке, рядом с тарелкой стоял даже бокал для вина, отражая зеркалом всё вокруг. — Так… Я понимаю, что всё хорошо? — Женские пальцы провели ладонью по ребру стола, чуть сминая снежную простынь. Она взглянула несмело, будто боялась, что ошибается.       Фиппс приподнял уголки губ, поправив вилку, придержав за зубья. Он кивнул, сложив ладони на коленях. — Отлично, — Мисс приободрилась, поправляя подол платья и присаживаясь напротив. — Думаю, вы голодны, а я вас томлю, — Будто отмахиваясь, она покачала ладонью в воздухе, по-доброму усмехаясь. — Нет, нет, что вы. Но я, право, не прочь трапезничать.

***

      Коридоры колледжа вновь загадочно покрывались красными и жёлтыми отблесками заката, окна сияли белым, ярким оттенком, почти скрывая вид внутреннего двора. Тени рам чертили по стенам ослепляюще-светлые квадраты, исчезающие постепенно и блекнувшие с каждой секундой.       Грей шёл медленно, почти крадясь. Звуки его лёгких шагов были явно различимы в тишине, каблуки звонко ударяли по паркету, создавая какой-то причудливый ритм, ясный только созидателю.       Сегодня день выдался хорошим, он преуспел в черчении, заработал пару отметок по арифметике и даже смог избежать надоедливого дежурства, приструнив особо самонадеянных однокурсников. Последнее вверяло невероятную уверенность, ведь в коллективе класса он пользовался своеобразным уважением. Фиппс сегодня тоже был в необычайно благоприятном расположении духа, так что день они провели вместе, дурачась с половину учёбы, и только к подкрадывающемуся вечеру, после ужина, расстались, расходясь по собственным делам. Грей был рад, можно сказать, даже счастлив, и улыбка с его лица всё не сходила. Он даже подумывал написать отцу, ведь, пребывая в прекрасном настроении, можно было обрадовать его редкими словами, так и пылающими чувствами, бывшими при написании.       Шутливо покружившись в воображаемом танце, Чарльз тихо посмеялся, сцепляя за спиной руки в замок. Открыв на секунду зажмуренные глаза, Грей застыл, чувствуя, как кровь схлынула с лица и он стал белый, точно мел. Впереди, с десяток футов от него, возвышалось фигура его первостепенного противника.       Олдридж своим неуклюжим широкоплечим телом загораживал собой, словно огромный стог поганого сухого сена, своих друзей. Лица их были ни на каплю не приятнее поз, явно показывающих свое мнимое недовольство и скрытое, но прямо-таки рвущееся, ощущение собственного превосходства.       Грей поджал губы, смотря снизу вверх на этот поганый сброд. И как только его отец изъявил желание сотрудничать с одной из этих тягомотных семей?       Сразу, без приветственных речей, его ударили коленом в живот, ноги подкосились от боли, и Чарльз рухнул, сгибаясь пополам от адского ощущения. — Правильно, склонись передо мной, — Прошипело сверху, Грей оскалился, кулаком заезжая по наглой роже. Подскочив, он сорвался с места, пользуясь заминкой противника. За спиной послышался озлобленный рык, Чарльз свернул за угол, споткнувшись о сбившийся ковёр, но тут же встав, побежал куда глаза глядят. Как лисица он мелькал хвостом фрака за поворотами и косяками дверей так быстро, что его не мог догнать даже жилистый Оуен, чего уж говорить об остальных.       Через несколько коридоров он начал постепенно останавливаться, пытаясь отдышаться. В горле пересохло, он сглотнул, выпрямляясь и упирая руки в бока. Шаги и топот определённо стих, и Чарльз даже обернулся, удостоверившись. Стоило сделать шаг, ко рту прижалась чужая ладонь, а руки завели за спину, выламывая плечи. Грей вскрикнул от неожиданности и боли, но звук тут же прервался из-за крепкой прижатой к губам сильной руке. Его подняли, начиная вести вперёд. Чарльз отчаянно упирался, мотая головой и пытаясь освободиться. Те, кто его держали, ловко уворачивались от ударов, и с каждым становились все жёстче.       Грей начал узнавать путь к смотровой башне. Перед тем, как они начали взбираться по кругом витой лестнице, Чарльз застонал, ведь кто-то с силой стукнул ребром ладони у него меж лопаток. Шею будто прострелило картечью, и не успел он опомниться, как тут же чуть не упал, споткнувшись о ступень. — Неуклюжее чудовище, — Чарльз озлобленно поднял взгляд, когда его ударили по затылку, как бестолковую скотину.       Наконец они вышли наружу. Дверь сквозняком отворилась, громко стукнувшись по каменным плитам здания и впуская мерзлые выдохи воздуха. Отсюда ночью ученики разглядывали звёзды, а днем обводили оживленными взорами территорию Вестона с его бесконечными изумрудными газонами.       Грей забился пуще прежнего, когда его начали тащить ещё куда-то, но остолбенел, когда его усадили на перила, толкнув прочь. Ноги соскользнули, он не успел зацепиться, и за секунду ощутил, точно остановилось сердце. Его схватили за воротник, галстук впился в горло, Чарльз мертвой хваткой сцепил пальцы на чужой руке, сжимая и не обращая внимания на то, как запонки на пиджаке кололи ладонь. Стук крови в ушах затмил ветряной гул, и все нутро у него замерло.       Олдридж встряхнул его, смеясь, и будто отпуская. Но тут же схватил, с упоением ловя в огромных глазах неподдельный ужас.       Грей дрожал, как осиновый лист. Высота здесь была с четверть ярда, и если он упадёт, то только насмерть. На глаза навернулись злые, обессиленные слёзы, Чарльз зажмурился, ощущая, как поток холодного воздуха взметнулся, колыша подолы пиджака и его волосы, точно приглашая в свободный полет. — Проси.       Грей распахнул глаза, стиснув зубы. Он молчал, ведь неосторожное слово могли посчитать провокацией, и он бы уже был трупом. Ни за что! — Мне повторить? — Олдридж наклонил чужое тело ниже, и теперь держа только за галстук.       Грей чувствовал, будто у него сейчас разорвётся сердце. Он соскальзывал, шёлк ленты не мог держать узла. Чарльз метался и мучился, он не мог, просто не мог! — Никто не расстроится, если ты сгинешь.       На глаза выступили слёзы, Грей вскрикнул, когда его неожиданно дёрнули, снова толкая вниз. Начинало смеркаться, и последний кровавый луч обрамил лицо.       Чарльз прерывисто втягивал воздух, не в силах выдохнуть. Он боялся всякого малейшего движения, ведь ощущал, что начинает падать. — Хватит! — Он закричал, цепляясь коченевшими холодными пальцами за руку, едва его держащую. — Что вы хотите?! — От тебя, — Выплюнули в ответ. — Ничего не нужно. Дарую тебе последний шанс, — Зашипев, точно змея, Олдридж оскалился клыками.       Шепотом, едва различимо, Грей проговорил тихо настолько, что слова унесло пронесшимся порывом. «Пожалуйста, прекрати» — он повторял это снова и снова, влажные полосы на щеках обжигали холодом, преисполняя его ужасной обидой и чувством, что он брошенная умоляющая дворняга. Он был оскорблен, гордость брошена на истязание, и от этого горло сдавливало точно тисками, а глаза не смели поднять и взора. В горле встал ком, когда над ним наклонились, снова дёрнули, а после прошептали тошнотворное «молодец», смеясь.       Ужасные секунды потянулись точно дёготь, Грей, словно восковая обездвиженная фигура, ждал. Сердце заледенело, он едва подумал, что вот-вот освободится, как- Начал падать.       Всё звуки схлопнулись, темнота затмила мир, и нутро замерло, лишь только кровь зашумела в ушах, прерываемая свистом ветра. Три. Два. Один.       «Проснись, черт тебя побери!»       Распахнув глаза, Грей, как соляной столп, смолкнул, застынув. Щеку сильно жгло от удара, а смотрели на него два удивленных глаза, наполненные волнением и тревогой.       Скосив взгляд, Чарльз увидел опору кровати, ощутил, как ноги запутались в одеяле, а спина просто горела болью.       Фиппс странно, точно обречённо, улыбнулся, закрывая глаза. Он прислонил лоб к чужой горячей груди, расслабляясь всем телом. — Боже, — выдохнул он. — Я думал, ты не очнёшься, — Чарльз взглянул в серые растерянные глаза, вмиг посерьёзнев.       Почувствовав, как напарник подхватывает его под коленями и за плечи, Грей не успел и понять, как оказался снова в постели. Рассудок мутился, ему всё ещё казалось, что он падает, ведь внутри было так странно легко, но одновременно остро и холодно, точно он летит в пропасть.       Фиппс взял его ладони в свои, аккуратно сжимая, тут же отпуская. Приятные тёплые прикосновения остались на коже, Чарльз сбивчиво, неуверенно приподнял уголки губ, пытаясь уверить, что все в порядке, но выражение его глаз всё ещё являло страх и потерянность. — Сильно больно? — Фиппс бережно провёл рукой меж чужих лопаток, почти не касаясь тела.       Молчав с секунду, Чарльз кивнул, отводя взор. Боль назойливо и метко, точно отравленная стрела, попадала в те места, которые заставляли тихо поскуливать.       Фиппс притянул напарника к себе, поглаживая взмокший затылок. Грей сцепил руки в замок за его спиной, утыкаясь носом в грудь. Он не плакал, просто должен был привести мысли в порядок. Это был не сон — всё это было. Только тогда они всё же не отпустили его, а откинули в сторону, чтобы как можно сильнее удариться о перила. Было больно, Грей начинал думать, что больше и не сможет встать, но кое-как он приподнялся, и, придерживаюсь за всё, за что мог, добрёл до комнаты общежития, не раздеваясь и сразу падая с ног. Утром разбирательств было не избежать, поскольку какой-то зелёный первокурсник видел ночную развернувшеюся трагедию. — Разбудил тебя? — Я не спал, да и ты не кричал. Пораженно взглянув на напарника, Грей увидел лицо без тени лжи. Фиппс приподнял брови, якобы спрашивая, что не так. — И как же ты узнал тогда? — Нахмурился Чарльз, но всё ещё обнимая мужчину. — Почувствовал.       Грей усмехнулся, качая головой. Порой ему действительно было невдомёк до некоторых вещей, особенно тех, которые вытворял его напарник. Он улыбался, пока не понял одной простой истины. — Ты соврал. — Что ты имеешь ввиду? — Ты же обещал, что останешься, но ушел. Если ты не спал, то должен был увидеть, что мне снится кошмар, но ты «почувствовал», верно? — Чарльз отстранился, смотря с обидой. — Ты утрируешь. Мисс Саутерн пригласила меня к обеду, тем более, я был голоден. — Уже по имени её зовешь? — Отвернулся Чарльз, скрещивая руки на груди. — А ты ревнуешь? — Хитро улыбнулся Фиппс, кладя свою руку на узкое плечо. — Не обижайся, это не стоит того. Она просто приятная женщина и собеседница. Тем более старовата для меня, — Грей вздёрнул нос, показывая, что он ничуть не готов простить, даже в присутствии таких убедительных аргументов. — Ты уже не ребёнок. — Да. Но я болен, а ты даже так бедному мне позволил себе соврать. — Я был у твоей постели всё время и ушёл за несколько минут до того, как ты начал ворочаться. А вообще, мне кажется ты просто хочешь есть и поэтому капризничаешь. Да, определённо, — Фиппс кивнул сам себе, прижимая к себе Чарльза и быстро беря его на руки. Тот начал упираться, пытаясь освободиться, но когда оказался уже над полом, на высоте роста напарника, покорно стих, сопя зло в чужой воротник и пряча взгляд. — Я мог сам. — Нет, не мог.

***

      Грей замер, облизнув губы и водя глазами по всему столу. Сейчас он начинал ощущать, насколько же голоден. Перепрыгивая с вида румяного йоркширского пудинга на кеджери, душисто пахнущего утятиной и зеленью, манящего золотистым рисом, он всё возвращался к копчёной баранине с аппетитно-розоватым мясом и чудесной хрустящей корочкой, и к кастард тарту, в коем невыносимо привлекательно, насыщенным фиолетово-красным, поблескивал сладко смородиновый джем. У Чарльза заблестели глаза, он приподнялся на стуле, чуть ли не приоткрыв рот. Живот заурчал пуще прежнего, когда перед ним поставили красно-сангинового цвета горячий чай, веявший паром и ароматом мёда. Он не стал спрашивать, почему хозяйка дома за столом не присутствует, но Фиппс сам ответил на этот не озвученный вопрос: — Мисс сказала, уходя, что чрезмерно занята, и наказала нам хорошо поесть, — Чарльз сел рядом с растерявшимся юношей, напоминающим зверька, и маковой росинки не держащего во рту. — Что ты хочешь? — Я… — Задумчиво произнёс Грей, и взор его забегал еще быстрее. — Кеджери, пожалуй, — Стушевался он, отвернувшись и покраснев. Ему было неудобно, что в чужом доме он собирался есть чужую еду, да и к тому же напарник еще и принялся его обихаживать, точно какой-то лакей. Но противостоять желанию он был не в силах, и только явилась на тарелке еда, он сразу же принялся есть. Фиппс видел, что Чарльз себя воздерживал, как только мог, аристократичные манеры все ещё где-то эхом вились в сознании, но все это было так неважно и ненужно голодному организму сейчас, что он заглотнул всю порцию всего за четыре укола вилки, запивая чаем. — Ещё?       Грей робко кивнул, не выпуская прибора из рук. Фиппс передал ему с пять ломтей сушеного мяса и пудинга, себе положив только немного кастарда, кладя немного в рот, но в остальном наслаждаясь только привычным и родным видом с упоением трапезничающего напарника.       Как только с пробой основных блюд было окончено, Чарльз жадно уставился на тарт, смотря на молочного оттенка заварной крем и сочные ягоды. Цитрусовый аромат мелиссы был пленителен, только разжигающим вожделение.       Заветный треугольный кусок опустился на посуду точно корона на голову Королевы, Грей перебрал в пальцах десертную вилку, не отвлекая взгляда. Он прикрыл глаза, когда сладость коснулась языка, и почти застонал от удовольствия, когда кисловатый сок смешался с нежной текстурой. Грей смаковал каждое мгновение, медленно жуя и радуясь так, как никогда за последнюю неделю.       Фиппс смотрел на развернувшуюся картину, пропитанную теплотой камина и общего настроения, помешивая молоко в чае и не спеша отпивая, подпирая щеку ладонью.       Кончив с десертом и съев почти половину всего пирога, Чарльз вальяжно откинулся на спинку стула, допивая воды из стакана и ставя его на стол. Ему было сказочно хорошо, и он даже начал тревожиться насчёт того, что всё это сон и издевательски правдивое видение. Тишина была приятна слуху, разгоняя все неприятные мысли, тело расслабилось от райской неги, и его, как сытого кота, начало затягивать в сон. — Ну, ну, подожди, — Фиппс положил ладонь на чужое плечо, ведя пальцами к подбородку и прижимаясь к бледной щеке. — Иди сюда.       Грей обнял шею напарника, порывисто выдыхая, когда его подняли на руки, горячо что-то шепча на ухо, так заботливого и ласково, что Чарльз почувствовал себя лучше, чем в родительских объятиях, доверчиво прильнув и закрыв глаза. Фиппс с нежностью посмотрел на разгладившееся черты красивого лица, в коем будто не было и кровинки, сдержанным поцелуем мазнув по белесому лбу. Грей улыбнулся, все еще не размыкая глаз, и, чуть хихикнув, скромно коснулся губами чужого носа. Фиппс удивленно заморгал, но пришел в себя быстро, разворачиваясь на каблуках и неся напарника к кровати.       Уложив юношу в постель, Чарльз присел на корточки у изголовья, аккуратно поправляя выбившееся мягкие пряди и смотря на умиротворенный ангельский лик. Он оставался так еще с минуту, опустив голову на скрещенные на простыне руки, но вмиг встал, придав себе как можно более нейтральное выражение, когда Грей приоткрыл глаза, как-то кокетливо и хитро приподняв уголки губ. Он не обронил не слова, а только протянул ладонь, переплетая свои пальцы с чужими, будто пытаясь передать что-то. Фиппс все же позволил себе улыбку, и поцеловал каждый дюйм потеплевшей кожи на сбитых костяшках.       Грей накрылся одеялом, закрывая глаза. Он не отпускал руки мужчины, а всё крепко её держал. — Может отпустишь? — С иронией, не раздраженно, спросил Чарльз, опускаясь в мягкое кресло рядом. — Нет. Я уже знаю, что ты лжец, так что буду заставлять тебя исполнить данное собственноручно обещание.       Фиппс усмехнулся, покачав головой, но смирился, перекинув ноги через подлокотник, а на другой кладя голову, прежде подложив подушку, устроив кое-как своё длинное тело. Плед, свисающий со спинки, он стянул, накинув на живот и грудь, пригреваясь. Засыпая, он ощущал, как Грей ослабляет хватку, но не спешил, и уже, по правде, не хотел отстраняться.

***

      Проснулся Фиппс резко, замечая мрак, окутавший комнату. Иссиня-белый тусклый свет пробирался сквозь окно, и он залюбовался на убывающую луну, видневшуюся за редкими тонкими облаками, разбросанными меж звёзд. Его дыхание было самым громким звуком в комнате, а вокруг ни души и ни шороха. Чарльз перевёл взгляд на кровать, и всё у него внутри оборвалось.       Грея не было рядом.       Фиппс подскочил, запутавшись в покрывале и едва не падая. Он обнаружил, что был укрыт не пледом, а одеялом, и чуть поуспокоился. Значит, Чарльз его укрыл, и, следовательно, никто его не украл и не ранил. Но сердце всё равно тревожно стучало, пропуская удар от каждого помысла о чем-то плохом, вполне имеющим шанс быть. Вылетев из комнаты, Фиппс принялся осматривать дом. В прихожей и кухне напарника не обнаружилось, в комнате, в которой они обедали, тоже не было никого, и Чарльз порядком заволновался. Взглянув везде еще раз, но не решившись заглянуть в хозяйскую комнату, он споткнулся в темноте о какую-то тумбу в коридоре. Приглушенно зашипев от боли, он поднял взор, и перед ним предстала дверь на задний двор. Он решительно нажал на ручку, выходя на веранду.       Грей лежал, облокотившись спиной на живот лошади, свернувшейся, точно котёнок, вокруг него. Животное явно спало, а вот Чарльз, кутаясь в пальто напарника, разглядывал ночное небо, вдыхая свежий запах после дождя. Он запрокинул голову, кладя её на длинную мощную шею рысака, и, согнув ноги в коленях, положил на них руки. — Ты сейчас замерзнешь, немедленно вернись! — Фиппс соскочил со ступеней, перепрыгивая через одну и подходя к Грею, шурша травой в такт своему возмущению и негодованию. Он даже не посмотрел на него, а Чарльз сердито поджал губы, хмурясь. — Здесь так тихо… Слышишь? — Ты что, не понимаешь? — И звёзды даже ярче, чем в столице, — Грей поднял руку вверх, будто касаясь сапфировой глади, испещренной яркими точками, оттенком точно цветы ванили. — Может нам пожить месяц загородом? Отдохнём, развеемся… — Не отдохнём, если у тебя будет воспаление лёгких!       Лошадь возмущенно вскинулась от громкого голоса, тихо фыркая и треся гривой. Грей провёл ладонью по иссиня-черному лбу, поглаживая другой рукой холку, пропуская сквозь пальцы жесткие конские волосы. С губ сорвался тихий кашель, почти сразу прекратившийся. — Ты разбудил.       Фиппс вздохнул, растерев переносицу пальцами. — Пожалуйста, пойдём. Я совершенно серьёзен, ты можешь совсем слечь. — Перестань, — Грей взмахнул рукой, устало зажмурившись. Ему надоедало подобное навязывание и беспричинное беспокойство. Он просидел на росистой зелени еще с минуту, поднимаясь. — Ладно! Ты же не уймёшься.       Уже приблизившись, чтобы поднять юношу, Фиппс почувствовал, как его мягко остановили. — Нет нужды, — Чарльз взял напарника за локоть, чуть улыбнувшись. — Так лучше, — Всё же, ему ещё было довольно больно ходить, потому он не решился совсем отказаться от предложенной помощи.       Они, не торопясь, подошли к приоткрытой двери. Фиппс снял с чужих плеч пальто, кладя его на тумбу, о кою недавно ударился.       В комнате похолодало, Грей сразу нырнул в постель, укутываясь в пушистое одеяло. — Может всё же ляжешь? Я полагаю, песок с тебя уже осыпался, — Усмехнувшись, предположил Чарльз, смотря на напарника, зажигающего небольшую лампаду на столе напротив. Робкий огонёк вспыхнул за стеклом, разыгрываясь, становясь всё ярче и освещая оранжевым светом стены. — Не думаю, — Буркнул Фиппс, переставляя источник света ближе к кровати. Тени забегали по шторам и окнам, постепенно успокаиваясь. — Ты не меняешься — такой же упрямый как осёл. — Не обольщайся, твоё сумосбродство стоит моего упрямства. Как тебе вообще пришло в голову выйти и… и… я даже не знаю! Посмотреть на звёзды? — Ты не видишь сути вещей, — Приглушенно и загадочно протянул Грей, сворачиваясь клубком и зевая. Ему не хотелось спать, просто свежий воздух был слишком успокаивающ. — Куда уж мне, — Подражая некой досаде, проговорил Чарльз, приподняв брови. Он сел напротив, накинув на плечи плед. — Я думаю, сон нас уже не сразит. — Не-а.       Минуты тянулись в молчании. На языке у Фиппса всё крутился вопрос, касающийся той длинной царапины на теле напарника, напоминающей разрез охотника для освежевания. Чарльз скривился от ассоциации, понимая, что Грею интерес к подобному не понравится, ведь он и так недавно перевёл тему разговора, не изъявляя желания дать разъяснения.       Бледное тело временами сотрясалось в приступах кашля, Фиппс смотрел на мучения Грея с неподдельной тоской и болью, стараясь успокоить настолько, насколько мог. Он ужасно беспокоился, ведь холод мог навредить, намного ухудшив и без того шаткое состояние. Тревога затмевала злость, Чарльз желал отчитать напарника по полному списку, но он не смел поднять голоса, когда к глазам его обращался взор, измотанный и усталый. — Так больше не может продолжаться, — Фиппс встал, сделав шаг вперёд, присаживясь на кровать. Рукой он придерживал чужую голову, поднимая другой подушку и укладывая юношу так, чтобы верхняя часть тела была выше горизонта постели. Закончив, он взял знакомый стакан на прикроватной тумбочке, наполняя его охровой поблескивающей жидкостью. Повеяло запахом лакрицы и рома, Грей беспомощно вздохнул, возводя взор к потолку. — Давай. Не надо было сидеть на морозе, теперь терпи.       Перед тем, как Чарльз одним глотком влил в себя всё содержимое, он сдержанно кашлянул, на миг прижав руку к груди. — Скоро станет легче, — Фиппс заправил за маленькое ухо белоснежные волосы, наблюдая, как Грей прикрыл глаза, расслабившись. — Что-то тебя беспокоит или болит? — Последовал лёгкий кивок. Чарльз заволновался, поджав губы. У него похолодело сердце, и птица заклокотала в груди. Он хотел растерзать, унизить и убить того, кто заставил Грея испытывать подобное. Однако он, кажется, уже давно мёртв. — Что именно? Сильно? — Фиппс нежно коснулся чужой головы, проводя вдоль пробора мягких волос. — Скоро пройдёт, — просипел Чарльз, пытаясь прочистить горло. У него снова начал пропадать голос. — Нога ноет, да и всего.       Вздохнув, Фиппс отстранился, но не встал с кровати, оставаясь близ. Грей удобно устроился, сложив руки на животе и всматриваясь в потолок, на коем узорами вились отблески узких трещин на стекле лампы. Он всё смотрел и смотрел, и думал. Мысли топили, а воспоминания кружили голову настолько, что он видел, но не различал очертаний ничего вокруг. И первую обиду, и первую боль, первое унижение и осознание того, что он не такой — всё давило на старые раны, заставляя чувствовать позабытое давно. В горле встал ком, а перед глазами вновь возникла омерзительная морда, от которой так и веяло отвратительно чем-то горьким. Которая не закрывала свой поганый рот, неся какую-то чушь, но оттого не менее пугающую. Грей сглотнул, вспомнив, как лезвие надавило поперёк горла, но попробовал отвлечься, закрыв глаза.       Вдруг лоб его уткнулся во что-то тёплое, тело овеяло приятным лёгким ощущением покоя, а рука на плече провела ласково вдоль, останавливаясь на миг, затем возвращаясь и заставляя прижаться к чужой груди. Грей приоткрыл глаза, наслаждаясь мгновениями. Фиппс смотрел на него с нежностью и любовью, искрящейся в лазури. Чарльз пододвинулся ближе, огладив ладонью широкую спину и шею, зарываясь пальцами в волосы. — Что тебя гложит? — Всего не перечесть, поверь. — Еще целая ночь впереди.       Грей раздраженно и порывисто выдохнул. А ведь было не поспорить, времени у них действительно было предостаточно. — Что тебе снилось? — Ты спрашиваешь? Я полагал, что ты всё знаешь, раз так тонко меня «чувствуешь», — Усмехнулся Чарльз, ни чуть не скрывая своего скепсиса. — Ну, наверное, если бы я во всех красках представлял, что творится в твоей голове, я бы совсем сошёл с ума. Тебя же не поймешь — сплошные парадоксы. — Такой вот я, — Возгордился он, чуть вздёрнув нос, но тут же встрепенулся, когда кончика коснулся чужой палец, легонько щёлкнув. — Шею не сломай, пока подбородок вскидывать будешь, — Ухмыльнувшись, заметил Фиппс, смотря как напарник озирался на него не то сердито, не то удивленно. — Я вижу, тебе уже лучше. Но ты не ответил на мой вопрос. — Поганые вещи мне снились, выражаясь лаконично. Не хочу ворошить того, что хочется забыть. — Я понимаю, — Задумчиво сказал Чарльз, приспустив взгляд и смотря на тонкие пальцы, нервно комкающие одеяло. — Ты переживаешь. — Наверное, — Бросил небрежно Грей, отворачиваясь и обращая свой взор к пылающему малому огоньку, так покойно переливающимся красновато-желтым. Он не мог отрицать вышесказанного, но, вероятно, не хотел признавать собственных терзаний, ведь клялся, что больше никогда не вернётся к своему затуманенному прошлому, и божился, что оно ни за что не повлияет на его настоящее. Однако у кого-то свыше, похоже, патологическое и неприодолимое желание испортить ему жизнь с момента рождения. — Просто когда тебе говорят, что твоё вяленое сердце собираются смешать с белым сухим вином и измельчёнными листами мяты, — Брезгливо выплюнул Чарльз, хмурясь. — И выпить натощак, чтобы кожа и разум был чище, ничего кроме отвращения не чувствуешь. И причем отвращения к самому себе, — Шепотом закончил он, сжав кожу на ладони до боли, чтобы не допустить слёз. Грей иронично и обречённо приподнял уголки губ, думая о тех частых ситуациях, когда делал так, и о тех случаях, когда ощущал, как по пальцам струится кровь.       Фиппс многозначно молчал. Он то открывал рот, мимолетно облизывая губы, чтобы что-то сказать, то тут же осекался, сжимая зубы. Ярость преисполняла его нутро вместе со сбивающим с ног негодованием, ведь подобное варварство было в современных реалиях и моральных устоях просто невозможно. Чарльз не мог никак принять сказанных слов. Это было ужасно и невероятно, точно жуткая сказка, рассказывающая про безумных каннибалов. — Не впервой чувствовать себя диковинным экспонатом. Почти привычка, — Натянуто и нарочито фальшиво улыбнулся Грей, но с лица вмиг пропала вся экспрессия, и он опустил голову, пытаясь скрыть подлинные, рвущиеся наружу эмоции. Его душу мучило и терзало, точно на седьмом круге ада для насильников и убийц всех мастей. А ведь, если подумать, именно туда он и попадёт. И встретится он там со всеми, кого умертвил, в кипящей кровавой реке на Флегетоне и в бесплодной пустыне, где гарпии и гончие адские псы отрывают от плоти по куску, орошая лихоимцев чёрной кровью и огненной слюной. — Не смей так говорить. — Я понимаю, что ты хочешь уверить меня в том, что всё хорошо, и я просто недооцениваю себя. Но знаешь, в чём проблема? Каждый, кто знакомится со мной, смотрит не на мою личность, а на мою внешность. То, как их взгляды бесстыдно блуждают по всему моем лицу — отвратительно. — Ты же знаешь, что ты невероятно красив. — Не так, как мне бы хотелось. Как хотелось бы по-настоящему. Ты ведь… Никогда не сталкивался с таким. — Почему ты так думаешь? Чарльз, ты не ведаешь всего, что происходит вокруг меня. — Да взять хотя бы то, что пленили меня, а не тебя. Это нечестно! Как бы я не старался, как бы из кожи вон не лез, все равно остаюсь легкой мишенью, прикрывающей твою спину! — Грей так порывисто и быстро говорил, что Фиппс не смог разобрать половины слов.— Никогда над тобой не издевались потому, что ты «странный», никогда на тебе не задерживалось глаз, никогда отец не смотрел на тебя так, как будто ты вовсе не его сын, никогда, слышишь? Всегда, каждый дурацкий год, в день, когда все любящие родители приезжали к тебе и твоим друзьям в Вэстон, я оставался один, и учил тошнотворные конспекты! Сидел среди книг, пыли и гробовой тишины, а ты, там, внизу, обнимал мать, потому что она по тебе соскучилась, — Чарльз сел в постели, обняв колени руками, тяжело и сердито дыша. — Я тоже так хотел, — В голосе его зазвенела обида, но он продолжал вещать. — Тебе всегда было интересно, почему же мне страшно каждый раз, когда вокруг непроглядная тьма, — Он усмехнулся, еще больше сгорбив спину и кладя голову на скрещенные руки. — Отец ругал меня за любой проступок, за любые вещи, в коих я даже и не был виноват. Я не противился, а если осмеливался возразить, становилось еще хуже. После бесчисленных порок, отрешения меня от еды, выставления на крыльцо зимней ночью, он понял, что ничего больше не действует на меня так, как ему хотелось. И начал запирать меня. Надолго, на несколько дней, оставляя в полнейшей тишине в затянутой паутине, никому не нужной и пустой комнате. Но знаешь… — Он на секунду замолчал, точно вспомнив что-то важное. — Всё же там была одна вещь. Часы. Французские каминные часы. С маленькой фигуркой Галатеи, — Горько и грустно улыбнувшись, он чуть вздрогнул от воспоминаний. — Зубчики на колёсах механизма были немного сточены, но стрелка всегда была исправна. Я разбирал их раз за разом, а мимо на циферблате пробегал час, второй, а нереида всё смотрела и смотрела, прямо в глаза. Временами чудилось, что она даже подмигивала мне, благодаря, что я утёр с неё пыль. Но… Не было ничего хуже того чувства, когда казалось, что тебя сейчас растерзает на куски, и ничего, кроме как зажаться в угол с наступлением ночи, невозможно было сделать, — Голос был бесцветен и глух. Точно всё это происходило не с ним, а только на странице какой-то тривиальной книги, замаранной сургучом.       Фиппс оставался неподвижен, слушая. Он наклонился вперед, оплетая чужое тело руками, желая искоренить всю боль, раскалывающую душу и сердце Чарльза пополам. Грей не отвечал, но и не противился. — Теперь ясно, почему ты так умело починил моё швейцарское старье, — Улыбнулся робко Чарльз, желая развеять напряжение, застывшее вокруг. — Да, — Протянул шутливо Грей, закатывая глаза. — Брось, всего-то интервал регулятора отставал.       Посмотрев внимательно в чужие глаза, чуть прищурившись, Фиппс лукаво приподнял уголки губ, произнеся: «А я вот, из твоих слов, ничего не понял». Юноша захихикал, прикрыв рот ладонью. Вмиг почему-то исчезла вся тоска, и вновь заискрилось внутри чувство облегчения и трепетной радости.       Пусть они и пришли к некому консенсусу, утихомирив минувшую натянутость, но Фиппс всё равно думал о сказанном напарником. Безусловно, всё это — давно преодолённая горесть, и Грей с этими испытаниями справился множество лет назад, но вина за то, что он не был рядом, не был опорой и поддержкой, ведь тогда они уже были близкими друзьями, взыграла в полной мере. — Ты никогда не говорил об этом. — А зачем, к слову? Да и, на самом деле, много я наболтал. Похоже ром меня разморил, — Грей закрыл глаза, падая на подушки позади. Спина стрельнула болью, Чарльз зажмурился, чуть сведя брови. Резь отступила быстро, волнами исчезая. Он зевнул, прикрыв рот ладонью. Ему снова захотелось спать. — Может расскажешь, как встретил эту милую женщину, твой голос, как оказался, расслабляет, — Усмехнувшись, Грей повернулся набок, по-детски подложив ладони под щёку. — Неожиданный факт, однако, — Фиппс приулыбнулся, положив свою голову рядом, чувствуя холодное, едва ощутимое чужое дыхание. Он начал тихо говорить, точно рассказывая какую-то сказку, акцентируя тоном внимание на необыкновенных моментах, загадочно описывая пейзажи равнин и побережий узких рек, вещая красочно и живо. Через несколько минут Грей начал засыпать, инстинктивно потянувшись к теплу. Уткнувшись лбом в широкую грудь, он что-то тихо буркнул, глубоко вдохул и стих.       Фиппс ласково коснулся темени напарника, зарывшись пальцами в волосы, массируя. Он смотрел, как легкие ресницы затрепетали, губы, оттенком точно бледные цветки вишни, приоткрылись, являя едва видимую кромку белоснежных зубов. Однако эту идиллию оскверняло несколько побагровевших царапин и пятен на по-птичьи хрупкой шее. Это всё было ужасно и так чуждо безупречному и утонченному образу, что казалось, что всё это только видение, должное исчезнуть, только моргнешь.       Чарльз и сам сомкнул веки, перед этим погасив огонь в лампе, и положив свою ладонь на чужую, бережно сжав. Он расслабил всё тело, ощущая, насколько же устал. Царство Морфея его не увлекало, но побыть так, никуда не спеша, было гораздо приятнее и нужнее. — Пусть тебе приснится самый лучший сон, — Фиппс тихо, едва слышимо, прошептал одними губами, поцеловав узкое запястье.

***

      Грядущим утром они встали рано. Оценив состояние напарника и поменяв бинты, Чарльз сделал вывод о том, что им можно было ехать.       Пока Грей завтракал, беседуя о чем-то с мисс Саутерн, Фиппс направился к дому, в коем жил убиенный им мужчина, и отвязал его лошадь. Найдя за незапертой дверью седло в какой-то подсобке и наскоро оседлав животное, он решил, что сам поедет на нём, поскольку кобыла было достаточно беспокойна и могла встать на дыбы в любой момент. Не то что бы Чарльз неооценивал способности Грея в конной выездке, просто не желал того, чтобы он подвергался опасности, еще не до конца восстановившийся.       Они сердечно попрощались с женщиной, а та же изъявила желание дать ей слово, что они снова наведаются в гости. Фиппс не ответил резким отказом, но все же намекнул, что у них очень много работы предстоит в ближайшее время.       Было просто невероятно прекрасно, что погода стояла относительно тёплая. Ветер был не порывистым, а даже достаточно приятным. Грею всё так же досталась честь вогрузить на свои плечи чужое пальто, и обошлось по этому поводу не без упрёков и упрямства. Однако всё же он уступил, смирившись с тем, что напарник будет довольствоваться только снисхождением окружающей температуры.

***

      Фиппс был молчалив, но отчасти потому, что вспоминал обратную дорогу. Лошадь под ним водила боками в разные стороны, раскачивая узду, фыркала и постоянно сбивалась с шага, вынося передние ноги то слишком далеко, то слишком близко. — Какая-то она странная, — Задумчиво заключил Грей, любопытно разглядывая кобылу. — Она точно выезженная, или ты в чистом поле словил? — Очень остроумно, Чарльз, я же прирожденный ковбой, — Шикнул мужчина, скорее оскалившись, чем улыбнувшись. — На меня уже дурнота навевает от этой тряски, — Он сердито взглянул на ушастый затылок лошади, будто желая просверлить в нём дыру. — Может ей рысак понравился, вот и чудит? — Шутливо высказался Чарльз, тут же замолкнув и отвернувшись, будто ничего и не говорил. — Давай проверим? — В глазах сверкнула шальная искра, Грей высек коня стременами, начиная стремительно нестись вперёд.       Не успев до конца понять ситуацию, Фиппс и не заметил, как кобыла пустилась вслед, едва его не сбросив. Она начала догонять, как будто действительно вожжелала вороного красавца. — Дурак, остановись, ты же дороги даже не знаешь! Немедленно прекрати!       Грей обернулся, улыбаясь. Взгляд его был совсем как прежде — безрассуден и оттого весел. Его волосы трепало свежим утренним воздухом, подол пальто взметывался на порывах, а улыбка расцветала все шире.       Своеобразная погоня длилась долго, но они таки вывернули сквозь кроны к знакомому Фиппсу указателю. Чарльз, точно почувствовав, что пора остановиться, потянул поводья на себя, разворачивая коня. Рысак тревожно забегал на месте, закружился, повиляв хвостом, но вскоре остановился, встряхнув головой. Кобыла подбежала с разбегу вплотную, врезавшись и толкнув другое животное так, что оно почти упало, оттолкнувшись ногами от земли и поднимая грудину. Грей удивленно заморгал, пытаясь отъехать назад, но животные всё скакали друг напротив друга, вплотную теревшись плечами. Это было похоже на какой-то танец, развернувшийся прямо на песчаном перекрестке дорог.       Вскоре наваждение кончилось. Фиппс пошевелил плечами, после сильно натянув повод влево, разворачиваясь в нужном направлении и медленно начиная идти. — Похоже ты просто знаток животных, — Буркнул Чарльз, смотря на довольного юношу, ёрзающего в седле. — Я во всём хорош однако, — Грей кивнул сам себе, как соглашаясь со своим же утверждением. Он хлёстнул уздой по черной шее, поскакав следом.       Фиппс приподнял уголки губ, радуясь тому, что напарник снова становился самим собой. Всё возвращалось на круги своя, и это было невероятно хорошо. Ему нравилось смотреть, как вновь из выжженого, как казалось, насквозь, пепелища, вновь возрождается что-то прекрасное и такое дорогое.       Кобыла больше не игралась, а шла спокойно, только изредка тянувшись мордой к коню. Тот воротил голову, шумно дыша ноздрями и треся гривой.       Когда лес начал сходиться и редеть, Грей опять унесся вперед по прямой дороге. Фиппс не стал его догонять, думая о том, что другу стоило побыть одному. Подобное происходило часто. После неудачи или врасплох заставшей слабины Чарльз запирался в кабинете, раскладывая в голове мысли в тишине и одиночестве. Фиппс его не осуждал. Порой ему самому не хотелось никого видеть, но оттого боязнь, что близкие отвернутся от него из-за излишней нелюдимости, его настораживала. Похоже Грея это нисколько не волновало, ведь потребовать уединения он мог в любое время и в любом месте, как это уже было прошедшей звездной ночью, когда единственной компанией была молчаливая, не осуждающая и готовая выслушать, лошадь.       Прикрыв глаза, Фиппс наслаждался теплом лучей позднего восхода, очерчивающего лицо. На душе было спокойно, он глубоко вдохнул, чуть зевнув, и сморгнув собравшуюся влагу в уголках глаз. Грей впереди, уже спустившись с холма, шел медленно, поворачивая голову в разные стороны и осматривая расстелившуюся вокруг равнину, застланную красновато-оранжевым туманом. Остановившись, он дождался, пока бодрой рысью мужчина не нагнал его, и, чуть улыбнувшись, запустил пальцы в волосы, чуть их взъерошивая. — Мне нравится здесь. — Я не сомневаюсь. Но всё же, признай, без городской булочной на Третьем бульваре ты и недели не протянешь, а в деревне не уживешься. Ты же знаешь. Тем более, что тебя не устраивает? — То, что меня постоянно крадут, — Насупился Грей, обиженно пробубнив себе под нос ответ. — Я обещаю, никогда такого более не произойдёт, — Фиппс, посерьёзнев взглянул в чужие глаза, внимательно смотря в сузившийся зрачок, сверкающий отражением яркого жёлтого солнца. — Ты уже говорил, — Чарльз отвернулся, нахмурившись. Но через несколько секунд вновь воротил хмурый взор. — Но, так и быть, я тебе поверю.

***

      К столице они добрались к полудню. Пригород встретил их звоном церковных колоколов, заглушающих перекрикивающих дуг друга иволг. Примерно еще через пару ярдов узкие одноэтажные переулки стали сменяться мощенными камнем широкими улицами, на коих ворошились люди и кареты. Привычная суета захватила с головой, лошадей они чуть припустили, переходя на шаг.       Здание канцелярии пустело. В окнах не виднелось людей, позвякивание печатных машин не доносилось из-за форточек, а занавеси некоторых комнат были наглухо задёрнуты. Чарльз помог Грею спуститься с рысака, придержав его за талию и опустив на землю. Еле дозвавшись задремавшего на скамье на середине проспекта конюха, Фиппс передал ему животных, заплатив за несколько часов. Он усмехнулся, смотря как кобыла пожевала чужие отросшие волосы на затылке, выглядывающие из-под подстёртого картуза.       Грей всё еще припадал на одну ногу, так что вцепился в напарника еще сильнее, когда споткнулся, едва ли не мазнув носом по тротуару. По лестнице сам он уже не поднимался, поскольку Фиппс неожиданно дёрнул его вверх, умостив на своих руках. Чарльз вдохнул привычный запах бумаги и чернил, страниц свежих книг и напечатанных кип. Он невольно расслабился, закрывая глаза и прижимаясь щекой к чужой, обнимая руками шею мужчины. Ему было тепло и спокойно, просто хорошо оттого, что больше ничего не угрожало и не висло тревожным бременем на задворках сознания. Нередко солнце начинают ценить только тогда, когда небо затягивает тучами, и сейчас ему высшей наградой служило подобное умиротворение и родная тишина.       Опустив напарника на ноги близ их кабинета, Фиппс открыл дверь, слушая заскрипевшие особенно громко петли. Грей сразу рванул вперёд, падая на диван в углу. Он уже был несколько продавлен и непризентабелен для графа, но служил своё почётный караул достойно, являясь и постелью, и местом для отдыха. Положив голову на подлокотник, он вытянулся, смотря на Фиппса, снующего из угла в угол и перекладывающего со своего стола бумаги в шкаф, снимающего портупею и разряжающего револьвер. Выражение его лица было привычно задумчиво и немного отстранённо. Грей наклонил голову, улыбнувшись, переворачиваясь на живот. Он стянул с себя пальто, перекинув через кожаную спинку. Вмиг стало как-то холодно, по коже пробежали мурашки, и он растёр плечи, сдерживая прорывающийся наружу кашель. — Я думаю, нам стоит согреться и выпить чаю. — С баттенбергом? Я соскучился по твоему бисквиту и марципану, — Мечтательно добавил Чарльз, чуть облизнув губы. — Прости, — Фиппс порылся в ящиках тумбы, вытаскивая алюминевую коробку. — Я надеюсь, сбивное печенье с ликёром тебя удовлетворит.       Грей приложил палец к подбородку, сощурившись и якобы задумавшись. В конце концов он утвердительно заявил, положительно закивав головой: — Да, вполне.