Вкус твоих губ

Гримерка была довольно просторной, что позволяло воодушевленному Тимуру ходить туда сюда, а у стены с зеркалом стоял длинный стол, на котором сидел, уткнувшись в телефон менее неугомонный член команды. Да уж, усидчивостью Бабъяк не отличался, и любой, кто увидел бы его в этот момент, понял бы это сразу. Он ходил по всему свободному пространству туда-сюда и напевал уже успевшую надоесть песню-шантаж. Когда они придумывали этот номер, они смеялись, когда показывали редакторам смеялись, даже когда на сцене первый раз ставили, было смешно. Но сейчас, после стольких репетиций, после заучивания исправленного не один раз текста, после того, как уже каждая пауза сидела в голове, и, слова начинали сами вылетать вовремя, песня не просто надоела, а шутки не просто перестали вызывать смех. Материал начал казаться неинтересным и нудным после стольких повторений, и, изменить мнение авторов об этом номере мог помочь только искренний смех всего зала. Конечно, ребята уже поняли, что такое с номерами случается, причем почти со всеми, и не особо волновались на этот счёт, но вот слышать уже настолько приевшуюся песню в сотый, а может уже тысячный раз, было не очень-то весело. Несмотря на всю неподдельную любовь Филиппа к своему сокоманднику, ещё пара минут его пения, и их команда бы стала не просто самой маленькой в высшей лиге, а самой маленькой из вообще возможных, но, поскольку капитан не горел желанием выступать в одиночку, он начал думать о том, как же заткнуть человека, при этом его не обидев. — Тим, у тебя шило в одном месте? — Фил, кажется, начал терять терпение. — Что? Какое ещё шило? — Тимур широко раскрыл глаза, изображая удивление. — Длинное. Иначе я не понимаю откуда в тебе столько энергии, — Тим начал улыбаться, обдумывая колкий ответ. Что-то типа того, что у Фила, видимо, шило короткое? Да не, неинтересно так. — Тебе не нравится когда я пою? — Бабъяк решил изобразить обиженный вид, подходя ближе к сидящему на столе капитану. — Да нет, меня просто песня не очень устраивает, — жестоко же будет сказать человеку, что он абсолютно не умеет петь? — Почему это? — и Тим продолжил, смотря прямо сокоманднику в глаза, — У губ твоих конфетный, конфетный вкус, твой шепот нежный нежный… — Так ещё хуже! — Взбунтовался Фил (а может ли капитан поднять бунт?), — Так ощущение, будто ты мне это поешь! — А что не так? У твоих губ не может быть конфетный вкус? — Не может, — упрямо ответил Фил. Странно, вроде говорят про вкус губ. Мог бы предложить попробовать, или сделать что-нибудь что сделал бы любой влюбленный человек на его месте, так нет, он сидит насупившись, не давая своим мечтам даже шанса. — А с чего ты взял? — Тимур не упускал ни одной возможности незаметно поинтересоваться личной жизнью сокомандника. Если заметит, можно ответить что просто интересно. Если не заметит, то хорошо. Странно столько времени проводить с человеком, даже не зная был ли у него секс когда-нибудь. Логично, что раз человек взрослый, то должен был быть, а Фил уже точно не ребенок. С другой стороны, это же Фил. Странно было себе представлять его с какой-нибудь дамой. Особенно в постели. Особенно голым. Тем более, странно было вообще об этом думать. Но Тимур думал, думал и думал, пусть другие не представляют себе такие сцены со своими капитанами, раз странно, а он представит ещё разочек. Или два. — Ну, мне такого не говорили, — тут Тимур решил прервать цепочку мыслей о личной жизни Воронина, хотя в голову так и лезли разные теории. — У тебя просто усы весь вкус перебивают. Точно говорю. — У усов нет вкуса. — Ты просто пробовал только свои усы, а у своих вкус не чувствуешь. — А ты почему так уверен, ты пробовал чьи-то усы? Хотелось ответить что-то типа «твои, пока ты спал», а может и даже «да, мамки твоей», но был же вариант и поинтереснее. Тимур молниеносно наклонился и лизнул верхнюю губу Филиппа, проводя языком по колючим волоскам вверх. — Теперь да. Удивлен, ошеломлён, счастлив, описать эмоции Воронина тремя словами, как и большим их количеством, не получилось бы. Он нагнул голову, пряча улыбку, которую скрыть даже так не получалось. Глаза не фокусировались на странном покрытии пола, с рисунком дерева, а мысли смешались и превратились в один нескончаемый поток чего-то яркого, пахнущего пирожками с корицей. — Так есть вкус? — Сквозь улыбку, скрывая неловкость спросил Фил. Вместо ответа, чьи-то тонкие и аккуратные, как у греческой статуи, пальцы, приподняли его подбородок. Теперь оба члена команды команды смотрели друг другу в глаза, а лица находились непозволительно близко. — Не распробовал, — Филипп услышал уже только обрывки этой фразы, слишком много факторов мешало ее слушать. Дыхание Тима, остающееся на лице теплом, пальцы Тима, все еще придерживающие подбородок, наконец губы Тима, стремительно накрывающие его губы. Воронину казалось, что все будто в замедленной съёмке. Они слились в этом поцелуе, столь долгожданном, столь неожиданном и внезапным, столь разным для них обоих. Филипп думал что, наверное, не может у губ быть конфетного вкуса, и что у губ сокомандника вкус такими общепринятыми терминами описать нельзя. Он бы мог сказать, что вкус у губ Бабъяка абсолютно жёлтый, и что звучит это не менее глупо чем «конфетный». Наверное, даже более понятно и реально. «Конфетный. Правда конфетный», — пронеслась мысль в голове Тимура, и испарилась. Он был полностью поглощен поцелуем.