Нефилимы

      Когда служба началась, снег в белых волосах Джема уже почти растаял. Он был бы рад прикрыть голову капюшоном промокшего насквозь плаща, но люди восприняли бы это еще хуже, чем неестественно раннюю седину и расширенные зрачки. Уиллу в этом плане, конечно, проще. На него тоже обращали внимание, но больше с восхищением, нежели со страхом и удивлением. В ответ на каждый такой взгляд он лишь шире улыбался, смутив тем самым уже с десяток девушек. Но если бы хоть одна из них знала! Вон та, рыжая, которая так стремительно краснела, но не могла отвести взгляда и хваталась за крестик на шее, будто надеясь, что он спасет его от этой красоты и мучительной тяги, наверно, первая погнала бы его из божьего дома.              И все же…тут было прекрасно. В крошечной церквушке на окраине Лондона людей собиралось немного, почти не горел свет, священники бродили туда-сюда, совершая последние приготовления. Все присутствующие жались поближе к алтарю и друг другу, потому что ничто здесь, внутри, не спасало от того ветра, который завывал снаружи и бился в двери. Кто-то, кажется, уже начал шептать молитвы, а кто-то шумно хвастался сыном, который должен был петь в хоре, пьяный старик, дрожащий рукой вытирающий лоб и виски, говорил о своей любви к Господу и о том, как он счастлив в этот светлый день. Причем делал он это так громко, что Уилл сначала хотел предложить его вывести, а потом просто стал озлобленно комментировать каждую реплику.              — О каком светлом дне он может говорить, когда со вчерашней ночи лепит снег, а тучи, я думаю, не сдвинулись ни на метр?!       Джем негромко прыснул в кулак и поблагодарил кого-то, что они стоят в самом отдаленном конце зала и никто не может их слышать.       — Вот это называется богохульство! — улыбнулся он, хотя вряд ли Уилл это увидел. — Любой из них возмутился бы, услышав такие заявления, милый.       — Но что они могут понимать?! Как они смеют говорить о боге, апостолах и ангелах? Мне кажется, я не выдержу и начну рассказывать им, что все это значит на самом деле. Как ты вообще можешь все это слушать?       Уилл посмотрел на Джема, но уже не увидел ничего: тот выглядел сосредоточенным и даже несколько разочарованным. Можно было даже подумать, что он чем-то глубоко обижен. На самом деле, просто уже послышался топот шагов, перед алтарем в неровные ряды начали собираться одетые в белые мальчишки. Выглядели они чуть взволновано, но каждый, кажется, был счастлив. Он переглядывались друг с другом, улыбались смущенно, шепотом повторяли слова песнопений, чтобы не запнуться в самый ответственный момент.              Зазвучал орган. Он был совсем старый, и это не добавляло ему достоинств. Каждая нота звучала в несколько раз глуше, чем следовало, а некоторые звуки инструмент и вовсе будто бы проглатывал, так что отдельные слова и даже фрагмент дети пели, а капелла. Они испуганно смотрели вокруг каждый раз, когда орган пропускал очередную ноту или целый аккорд. Тонкие голоса подводили их, срывались от волнения. Особенно у тех, кто помладше, кто выступал впервые.              И Уилл не чувствовал ничего, кроме какого-то ужаса и непонимания. Велика вероятность, что детей потом накажут за этот «позор», а если нет, то впредь они точно будут сильнее переживать перед каждой подобной церемонией. Ведь как можно вынести, когда-то, к чему тебя так долго готовили, идет настолько неправильно? И как может это нравится? В этом не было ни эстетики, ни красоты, ни толком искусства… Все вокруг пахло такими архаичными традициями и старостью, что Уилл удивлялся, что еще не начал кашлять от пыли, которая непременно должна была забиться в легкие.              Речь священника, который встал, загородив трех или четырех детей широкими, как у крестьянина, плечами, была неразборчива и едва слышна, как если бы борода не обрамляла его губа, а росла прямо во рту, препятствуя произнесению любых слов. Уилл не смог удержаться от этого язвительного комментария на ухо Джему. Только тот даже не обратил на него внимания. Даже не взглянул, что было совсем возмутительно. Уилл фыркнул, скрестил руки на груди и больше до конца действа не произнес ни слова. Он вообще-то был глубоко оскорблён. Вот только Джем этого то ли, в самом деле, не замечал, то ли просто издевался. Эксперимент, может, проводил, как долго Уильям Эрондейл может обижаться. В таком случае результат его наверняка поразил.              Когда прихожанам разрешили взять угощения, разложенные на столах у одной из стен, Уилл демонстративно остался в стороне. Хотя…через две минуты он сдался и все же налил себе молока из высокого графина и взял какой-то пирожок. Но эти все ограничилось. Он вел себя так тихо, что Джему стало даже интересно, чем потом это молчание его окупится. Ведь, если где-то что-то исчезло, то оно непременно должно возникнуть в другом месте. Только на таком равновесии держится этот странный мир.              Но…все-таки было кое-что, что Джем не мог не спросить. Они вышли из церкви раньше всех, на улице было уже темно, и только фонари, прикрепленные к крыше их экипажа, покачиваясь на ветру, отбрасывали на заснеженную землю рыжие тени. Джем помахал рукой сонному кучеру (иностранцу и, кажется, неверующему) и повернулся к Уиллу, все еще выказывающему недовольство всему доступными ему способами, кроме языка.              — Ну и что ты дуешься?       Уилл демонстративно фыркнул.       — Ведешь себя, как ребенок, правда. Прекрати, — Джем улыбнулся и поднял руку, чтобы погладить парабатая по щеке. Тот доверчиво прильнул к ладони, мигом развеивая всякую иллюзию жгучей обиды. — И как это называется?       — Ты не обращал на меня внимания, — буркнул Уилл. — Будто эта…служба была тебе намного интереснее и важнее.       Джем удивленно вскинул брови и рассмеялся. Ничего нелепее он даже и не думал услышать. Чтобы какой-то ритуал был важнее живого бьющегося сердца, бездонных глаз, беспокойной страдающей души… Это было просто невозможно. Ни в жизни, ни в книгах, даже тех, самых странных, что Уилл иногда приносил ему, заходясь в восхищенных речах.              — Погода, кажется, неплохая. Давай прогуляемся? — предложил Джем и, не дожидаясь ответа, побежал к экипажу, чтобы указать новое место, где их надо будет забрать. Кучер нахмурился, но согласился и тут же тронулся с места. Замерзшие лошади шли сначала с неохотой, но потом помчались почти бегом, раздувая огромные ноздри и распугивая редких прохожих шумным дыханием.              — В этой деревни нет, где «прогуляться», — все еще ворчливо заметил Уилл, но…все же было слишком поздно.       Джем пожал плечами.       — Просто осмотрим окрестности и поговорим.       — О чем, например?       — Ну…как тебе служба? — Джем обернулся на Уилла, идущего на несколько шагов позади, и не сдержал смеха. Его наигранное хмурое лицо слишком комично смотрелось в обрамлении намокших от снега черных волос.       — Мне жалко этих детей. Мне жалко, что музыка была такой отвратительной. Я не понимаю, что ты нашел во всем этом. Я ожидал как минимум какого-то уюта и единения, а получил…       Джем серьезно посмотрел на него и глубоко вздохнул. Морозный воздух неприятно царапнул легкие, и он невольно закашлялся, болезненно сгибаясь и морщась. Малейший дискомфорт словно вскрывал каждую старую рану и болячку. И почти не помогало даже то, что Уилл кинул к нему и осторожно обнял, согревая теплом, ощущающимся даже сквозь всю одежду.              — Спасибо, — выдавил Джем, вытирая губы запястьем. — Все в порядке, правда.       Уилл с подозрением приподнял бровь, но спорить почему-то не стал.       — У них есть единение, просто ты его еще не почувствовал. Я тоже не с первого раза уловил. Нам просто…сложнее влиться в него, потому что мы другое. У нас иное восприятие, мировоззрение. Физиология, как ты знаешь, и та иная. Мы чувствуем единение, находясь в кругу себе подобных, проводя свои церемонии. Понимаешь?       Уилл кивнул.       — Но они все еще проводят свой…якобы главный день в году ужасно. С этим-то ты не поспоришь? Почему мы не могли пойти в церковь в Лондоне, где все аккуратно и отрепетировано? Почему нужно было тащиться сюда и смотреть на…это?       Джем улыбнулся.       — Потому что только это и настоящее. Золоченый блеск Лондона… Разве он никогда тебя не обманывал? И здесь некому и незачем тебе лгать. Они делают это не для гостей, не для членов парламента или богатых купцов, а для себя. Иногда, — Джем на секунду задержал дыхание и зажмурился, — мне удается совсем слиться с их душами. Я даже чувствую, будто нет ничего, кроме этой реальности. Никаких тварей, проклятий, колдовства… Только их приземленная жизнь и недоступное им небо. И что я, как и они, должен только жить, долго-долго, и работать, чтобы умереть и вознестись на небо.              «Жить долго-долго». Уилл почувствовал, что страшная бессильная злость вскипает в нем, готовая вот-вот выплеснуться наружу. Что ж, может, этим простецам действительно повезло. В их жизни никогда не будет демонов, они не должны будут искать инь-фень в любую погоду, чтобы другу и возлюбленному преподнести убийственное противоядие… Наверно, был какой-то крошечный наивный смысл в том, чтобы им завидовать.              Уилл поджал губы и оставил Джема, ухватив его за запястье.              — Ты неправ. Я не испытываю единения с себе подобными. Я не понимаю смысла всех ритуалов, во время которых толпы Сумеречных Охотников собираются вместе, возносят хвалу мертвецам… Это глупо.       Глаза Джема странно, будто насмешливо сверкнули. Он покачал головой и осторожно поцеловал Уилла в уголок холодных губ.       — Это потому, что наши мероприятия такие же массовые, как рождество в центральных церквях Англии.       — И все же даже в деревнях это так однообразно… — прошептал Уилл.              Джем спорить не стал. Он вообще ничего не ответил, только потянулся за еще одним поцелуем, обнимая за шею, зарываясь пальцами во влажные пряди. И Уилл, прижимая его к себе, вдруг совсем отстраненно подумал, что ведь и ему нравится одни и теми же губами касаться одних и тех же губ Джема, и ничего не меняется в простом уравнении из двух слагаемых, но…каждый раз все равно, как самый первый. И что-то чарующее было в этом скучном повторении.              Отстранившись с явной неохотой, Джем смущенно опустил ресницы и отвернулся, глядя в сторону заснеженного леса, девственная белизна которого нарушалась только черточками черных стволов.              — Я рад, что ты согласился ехать со мной.       Уилл вопросительно приподнял бровь, не вполне, впрочем, уверенный, что Джем это заметит. Заметил.       — Просто я считаю, что вполне понять человека, ну, и не только человека, можно, лишь испробовав все его странности. Вот… Ты прикоснулся еще к одной из моих, — Джем негромко рассмеялся.              Уилл невольно подумал, что улыбается он как-то слишком красиво. Наверно, только стоящие в шаге от смерти могут…так. В его волосах искрился снег, он же опускался на кончик носа и по-детски подставленные ладони и таял медленно-медленно. Смотреть невыносимо. Уилл схватил Джема за руку и потянул дальше по дорожке.              — Если ты тут простынешь, Шарлотта будет обвинять меня.       — Тебе не впервой, — отмахнулся Джем. — Зато посмотри, как красиво! Разве ночи в Лондоне так же пронзительны?              С этим Уилл спорить не смел. Десятки книг научили его это видеть. На севере из-под снежной тучи блеснула звезда, потом еще одна, словно кусочек маленького созвездия. Вот только сейчас совсем не хотелось думать о том, что там, в вышине, сокрыто кем-то от взглядов смертных. Хотелось оставаться на земле, ловить холодные руки Джема, мчаться в экипаже по заснеженным полям и слышать его сонное дыхание…              Не думать вообще ни о чем.              Не думать даже о ночами, пронзительных, конечно, пронзительных настолько, что в груди от них болела, будто мечом полоснули.              — Чего ты такой мрачный? — Джем слегка толкнул его в плечо. — Все же хорошо. И через каких-то пару часов мы будем дома, и, знаешь что, вообще-то у меня есть для тебя подарок.       Уилл хотел сделать вид, что ему все равно, но, если честно, обычно Джем умел угадывать его желания… Может, просто подслушивал то, что его парабатай бормотал во сне? Ну нет. Этого точно быть не могло.       — Неужели ты настолько замерз или настолько голоден? — Джем не унимался, даром, что за рукав не дергал.       — Я просто задумался, — фыркнул Уилл. — Да, и такое бывает.       Джем пожал плечами. По крайней мере, кому, как ни ему знать, что сосредоточенного на чем-то своему Эрондейла не расшевелит даже извержение вулкана. Оставалось лишь надеяться, что это ненадолго, потому что провести всю дорогу обратно в скучном молчании ему бы не хотелось. Джем крепче сжал руку Уилла. Может, хоть это заставит его думать чуть быстрее? С другой стороны, стоило ли ожидать чего-то иного от…лирика. И ведь Джем прекрасно знал, на что шел.              Уилл всегда был таким, когда прятался от лишних взглядов. Задумчивый, даже отстранённый, он долго и неподвижно сидеть, поджав колени к груди и о чем-то размышлять с таким усердием, что белели губы. А мог вдруг вскочить, приняться трясти за плечи и нести абсолютный бред… Только и за этим бредом можно было различить что-то щемяще искреннее и отчаянное. Нужно было лишь попытаться… И Джем пытался. Он учился на собственных ошибках, порой бился в закрытые двери (во всех смыслах), но никогда не опускал рук. Это стало бы уже не просто слабостью — предательством. А Уилл, несмотря ни на что, этого не заслужил.              Джем, будь его воля, а судьба чуть благосклоннее, прошел бы с ним рука об руку до конца этой жизни и каждому встречному бы объяснил, почему его Уилл достоин любви или хотя бы понимания.              Увы. На это не было ни сил, ни времени. И судьба всегда жестока к романтикам.              Или, может, романтиками становятся те, над кем уже поиздевались слепые Мойры?              — Ты прав, — вдруг заговорил Уилл. — Мне кажется, я действительно лучше тебя понял сегодня.       — Конечно, — Джем спокойно улыбнулся, но, стоило Уиллу открыть рот вновь, как громко запротестовал: — Умоляю, не надо. Не объясняй ничего. Хотя бы сейчас. Тебе не кажется, что этой ночи достаточно философии? Я просто…уже так устал от нее.       Уилл пожал плечами. Как-то растерянно. Будто его сбили с последней мысли, а дальше…не было ничего.       — Как скажешь.       — Надеюсь, ты не обидишься, — осторожно прошептал Джем. — Было бы из-за чего, правда?       Уилл молча кивнул. Наверно, в этой покорности можно было бы заподозрить что-то странное, схожее с обидой, но… Просто Джем знал и чувствовал его достаточно. Все было хорошо.              Идти до экипажа оставалось всего несколько минут, и он уже даже виднелся темной точкой в бесконечном пейзаже, выходящем за рамки восприятий и способностей памяти.              — Мы приедем сюда ещё когда-нибудь? — спросил Уилл так тихо, будто боялся или стеснялся своего вопроса. Впрочем, второе почти походило на правду. По крайней мере, звучало логично. Зная Уилла…              — Я обычно приезжаю сюда каждое Рождество. Изредка выбираю другие поселения, — Джем засунул руки в карманы и зябко поежился. — Но тут мне все равно почему-то нравится больше всего. И я почти знаю всех людей здесь! Хотя ни разу ни с кем толком не поговорил…       — Ты, наверное, как призрак для них. Появляешься раз в году.       Джем засмеялся.       — Возможно. Но пока меня не прогоняют, обливая святой водой, я хочу возвращаться.       Уилл посмотрелся на него с каким-то укором. Возможно, что-то просто не понравилось ему в упоминании святой воды, но, так или иначе, своих претензий он не озвучил.              А через пару минут экипаж уже тронулся. Колеса вязли в глубоком снегу, лошади недовольно ржали, подстегиваемые кучером, но вся тяжелая конструкция все равно медленно, не верно, содрогаясь, двинулась вперед. Перескакивая через очередной камень из тех, что всегда валяются на таких дорогах, лошади дернули особенно сильно, и Джем, не успев ни за что ухватиться, упал почти на Уилла. Ему едва не удалось не дать парабатаю совсем свалиться с сиденья.       — Я ему сейчас все выскажу, — пробурчал Уилл и, кажется, в самом деле, хотел что-то крикнуть кучеру, но Джем осторожно накрыл его губы кончиками пальцев.       — Он не виноват в этом, милый. Поверь, если бы на его месте сидел ты, а на нашем — весь состав Конклава, ты все равно не смог бы подчинить лошадей, дорогу, а заодно и природу целиком своей воле.       — Если бы я вез Конклав в полном составе, я специально уронил бы экипаж с горы.       Джем толкнул его в плечо, но сдержать смех не смог. В конце концов, в этом была доля истины.       — Ты бы тогда умер.       — Это была бы смерть во благо, — Уилл безразлично пожал плечами. — Одной моей жизни не жалко, чтобы освободить всех вас от этого рабства.       — Вообще-то жалко, — возразил Джем. — На кого ты оставишь меня, например?       Уилл посмотрел на него то ли виновато, то ли испуганно. Усталые сонные глаза нехорошо блеснули, так что Джем даже немного пожал, что направил разговор в это русло. В отношении подобных шуток его парабатай был совершенно непредсказуем. Он мог отреагировать таким же смехом, а мог, как сейчас, нахмуриться и уставиться в окно, будто оно было куда более приятным собеседником.              «Я все испортил», — подумал Джем, глядя на то, как Уилл старательно погружается в свою темную и могучую задумчивость. Будет просто рождественским чудом, если он выйдет из нее хотя бы к моменту прибытия в Институт. В противном случае надеяться на что-то нет и смысла. Они с каменными лицами обменяются подарками и разойдутся по комнатам. Уилл у себя заберется с книгой на подоконник и будет долго смотреть на падающий снег, а Джем примется терзать скрипку, надеясь, что хотя бы ее плачи обратят на себя необходимое внимание.              Экипаж дернулся в очередной раз, но уже не так сильно. Кучер, кажется, пробормотал какие-то извинения, но слышно его не было абсолютно. Он подстегнул лошадей, и они двинулись чуть быстрее. Экипаж неумолимо приближался к Лондону. Вокруг уже возникали массивный каменный сооружения, мелькали рабочие, одетые в грязные тряпки, бредущие куда-то без причин и целей. Обычно им давали выходной в Рождество, но на некоторых заводах станки еще громко трещали и ревели даже ночью, когда кончались все службы, а над городом начинали возноситься первые негромкие песни людей, собиравшихся дома за семейными столами.              В Институте какие-то торжества тоже были. Шарлотта готовила, Генри пытался ей хоть как-то помочь при помощи своих изобретений, прислуга украшала залы, но… все это было не то. Для Сумеречных Охотников этот праздник был просто ещё одни поводом собраться, поговорить и пожелать друг другу что-нибудь приятное. Искренне, конечно, но…все равно не то. И Джем сбегал от этого отчаянно, сбегал с тех самых пор, как ему разрешили гулять вне стен Института по ночам. Он прижимался к оконным стёклам, махал руками детям, с трепетом вскрывающим подарки, улыбался взрослым, удивлённо смотревшим на белого, как сам снег, мальчишку, заглядывающего в их дом. В этом мире все было по-настоящему. Они не знали и половины правды, но в своих заблуждениях были так трогательно честны… А один раз Джем почти случайно на Рождество оказался в нескольких милях от города и, не зная, куда себя деть, зашёл в местную церковь погреться. И вот тогда он, кажется, понял все окончательно.              На одной из улиц, по которым они ехали, детский приют собирал милостыню. Джем, постучав по крыше экипажа, остановил повозку и выскочил на улицу, роясь в карманах в поисках денег. Их у него с собой было, на самом деле, не так много, но…хоть что-то.              Уилл наблюдал за ним со своего места.              — Ты правда веришь, что эти деньги пойдут им, а не бандитам, которые стоят за каждым нищим в городе?       — Эти пойдут им, — Джем покачал головой и, извиняясь, протянул закутанной в плотное женщине горстку монет. Она радостно улыбнулась, пробормотала какую-то молитву, но Джем уже направлялся к экипажу.              — Почему ты так уверен? — спросил Уилл, когда они снова тронулись с места.       — Все, как ты говоришь, бандиты отдыхают сегодня. И их подчиненные, в большинстве своем тоже. Улицы освобождаются для тех, кому действительно нужна помощь, — Джем посмотрел на Уилла и, заметив прежнее недоверием в его глазах, мягко добавил: — Я всегда провожу Рождество на улицах города. И…порой достаточно просто наблюдать, чтобы все заметить. Понимаешь?       Уилл подумал, что ему, как маленькому, читают глупые нравоучения. Ему хотелось взорваться, поспорить, но… Но это ведь был Джем, правда? Тот самый Джем, который знал его насквозь, через любые маски и тайны открывал самое сокровенное… И он бы слишком быстро понял, что все его возмущения — пустая бравада в попытке обелить собственное недоверие к людям.              — Почти на месте! — крикнул кучер.              В окне показались мрачные стены Института. В нескольких окнах горел свет, который, наверно, просто забыли потушить. Обычно в это время все еще сидели за столом в главном зале. Ну… или же что-то случилось, что-то, заставившее их изменить привычному ритуалу.              — Я забыл трость, — пробормотал скорее самому себе, нежели Уиллу, Джем.       — Не думаю, что это нападение на нас.       — Почему?       — Чувствую. Да и с чего бы? Последние месяцы было полное затишье.       Джем пожал плечами. По крайней мере, это звучало более, чем логично.              — Остановите чуть в стороне, ладно? — попросил он кучера. И тот тут же затормозил. Может, и сам чувствовал какую-то опасность, а может, лишь боялся того, что ему представлялось вместо Института. На некоторых аура этого места действовала совсем жутко… Джем помнил, как к их воротам однажды принесла безумного старика, который кидался на прутья и что-то кричал нечеловеческим голосом. И никакого вмешательства Нижнего мира… Просто человеческий разум, сыгравший слишком жестокую шутку.              Уилл выскочил из экипажа первым, приказав кучеру, на всякий случай, их дождаться. Он согнулся, прячась в тени зданий, принюхался, хотя едва ли это помогло бы хоть чем-нибудь. Джем замер позади него.              — Кажется, все спокойно, — произнес он. — Только мне все равно как-то не по себе.       Уилл молча кивнул.              Осматриваясь и прислушиваясь, они двинулись к Институту, проклиная скрипящий под ногами снег и жгучий мороз, забирающийся в нос. Несколько раз Джем уже перебарывал приступ тяжелого кашля, но… однажды организм мог поддаться слабости. Он прикрывал рот рукой, глубоко дышал, но в легких все равно словно скреблись дикие звери…              — Вот вы где! Мы совершенно не знали, как вас искать!              Уилл подпрыгнул от неожиданности, ударил в темноту наугад и чуть не упал, поскользнувшись на корке льда под слоем снега. Джем же невольно попятился, глотая ртом воздух, и кашель взял свое.              Софи, стоявшая перед ними, удивленно вскинула брови.       — Вы чего?       Джем, придя в себя, ухватил Уилла за плечо и вдруг рассмеялся.       — Мы просто уже представили, что Институт в огне, везде снуют демоны… И крались, чтобы вас спасать. И тут выскочила ты.       Софи растерянно улыбнулась и перевела взгляд на Уилла, словно только так могла сосредоточиться.       — Отчасти вы были правы. Нападение действительно совершено, но не на Институт. В Уайтчепеле, но туда уже отправились миссБранвеллс мужем, и ЮжномКенсингтоне.       — И туда, полагаю, тоже мчаться мы, так как в Джессамины какое-нибудь свидание или что-то в таком духе, да? — подал голос Уилл.       — Почти. У нее болит голова.       Кажется, по лицу Софи пробежала тень какого-то презрения, однако она так быстро скрылась за прежним спокойствием, что судить об этом, пожалуй, не стоило. Дальше девушка замолчала. Только смотрела на парабатаев, опустив руки и перекрестив их между собой. Джем только теперь заметил, что на обычное платье горничной он накинула только летнюю темную мантию и набросила на шею шарф. И кончики пальцев уже начинали дрожать.              — Мы заберем все необходимое и сразу поедем. Идем, по пути расскажешь все, что известно о нападении, — Джем осторожно коснулся ее руки и виновато поджал губы. Кожа девушки была совершенно ледяной.       — Если честно, мне и самой ничего не известно. Вроде, работа несложная. Просто два младших демона…       — Нам не просили ничего передать?       Софи помотала головой.       — Хорошо. Спасибо тебе, — Джем обернулся к девушке, широко улыбнулся ей и, пожелав счастливого Рождества, отпустил.              В кажущихся бесконечными коридорах Института пахло зеленью, остатками праздничного стола и алкоголем. А еще воском, потому что освещен был каждый уголок, и треск пламени настигал буквально повсюду. Проходя мимо комнаты Уилла, Джем вдруг остановился и повернулся к нему, хватая за руку.              — Если мы там задержимся, я смогу отдать тебе подарок только утром, — голос его звучал чуть виновато, но… Уиллу показалось, что это наигранно, что, на самом деле, Джем хочет сказать нечто совершенно иное.       — Хорошо. Так уж и быть, я буду плакать и стонать, но вынесу лишние часы ожидания.       — Я всегда знал, что ты сильный мальчик, — Джем усмехнулся и ткнул его кончиками пальцев в грудь. — Ты знаешь, кто украшал Институт?       — Агата, кажется. Под руководством Джессамины, — Уилл удивленно осмотрелся, но… так и не нашел ничего, что могло бы выбрать подобный вопрос.              Ветви ели, как и положено, вились по потолку, над каждой дверью висело какое-то недорогое украшение, а вокруг подсвечников разными цветами пестрели ленты. В основном красные, конечно, как почему-то принято у людей. Институт украшали так каждый год. Когда-то роскошнее, когда-то чуть беднее, но в целом… Картинка повторялась из раза в раз. Ничего необычного.              — Тогда, похоже, Джессамина решила над тобой жестоко подшутить. Только… — Джем растерянно улыбнулся и почесал затылок. Уиллу на секунду показалось, что он даже смутился. — Только жестокости у нее не вышло.       — О чем ты?              Джем указал пальцев вверх и сам запрокинул голову. Над дверью в спальню Уилла среди лап ели кто-то осторожно вплел цветущую омелу. Впрочем, она уже почти засохла и не привлекала совершенно никакого внимания, но… если приглядеться. Выделялась она достаточно, чтобы не было никаких сомнений: кто-то действительно тщательно повозился с ней.              — Насколько я знаю, в оригинале эта традиция относится только к поцелую с девушкой, но… Мы ведь нефилимы, правда? И почему бы нам чуть-чуть не поменяла очередной человеческий уклад? — Джем закрыл глаза, и Уилл скорее почувствовал, чем увидел, как его тонкими руками обнимают за шею, наплевав на всю спешку и демонов где-то в стороне выставочной дороги.              И если этот поцелуй длился хоть на мгновение дольше чем обычно, то, наверно, он стоил всех мучений и всей скрытности, примененной во время издевательства над растениями. И, в целом, наверно… Уилл был просто счастлив.