Uncovering a Secret

      Мысли Корво вихрятся ураганом, и он просто не в силах облечь их в связную форму. На улице холодно – холоднее обычного, – но Корво этого уже не чувствует. Потому что весь он охвачен лихорадочным жаром, каждая клеточка его существа пылает ужасом от одного образа искажённого горем лица Кента, и он заставляет себя ускориться, не обращая ни малейшего внимания на горящую метку.       Все чувства Корво обострены. Пока он минует здание за зданием, глаза его отслеживают каждую мелочь, уши готовы уловить малейший звук, а нос — металлический запах крови. Но разум его захвачен воспоминаниями, и самые неотступные из них – о том ужасном дне, когда он потерял Джессамину.       Это был и без того не самый счастливый день, ведь крысиная чума с каждым днём расползалась всё дальше. Корво возвращался из путешествия, длившегося месяцы, только чтобы принести возлюбленной императрице плохие новости: он не смог разыскать лекарства от крысиной чумы.       Он боялся этого, боялся того, как лицо Джессамины исказится ужасной тревогой, как она снова опустошённо, отчаянно вздохнёт – звук, ставший слишком привычным для Корво с тех пор, как началась чума. Он снова подвёл её, и Корво было невыносимо смотреть, как прекрасной Джессамины касается печаль – в любой форме.       Встреча с Эмили немного подбодрила его. Возможность видеть детскую улыбку и невинное счастье своей дочери в то мрачное время принесла ему радость, но даже эта радость быстро угасла, когда он увидел в беседке напряжённую фигуру Джессамины.       Он думал, что хуже этот день уже не станет. Он думал, что ни за что больше не разочарует Джессамину, что этот раз – последний раз.       До тех пор, пока его не сковали магией и ему не пришлось смотреть, как всё самое дорогое было отнято у него в одно мгновение. Воспоминание было таким же ярким, как и прежде: меч, пронзивший Джессамину, отвратительный хлюпающий звук, сдавленный вскрик боли и шока.       На короткий миг Корво замирает, парализованный...       ...и, промахнувшись мимо края крыши, падает вниз.       Его правая рука инстинктивно тянется смягчить падение, и Корво шипит от силы удара, рухнув на твёрдую поверхность. К разуму пробивается боль от стесанной ладони. Вскоре подключаются и остальные части тела, но Корво игнорирует боль и снова набирает скорость.       В тот день он подвёл двух самых важных людей в мире: Джессамину и Эмили.       Он не может снова никого подвести. Больше никогда. Ему нужно спасти Адриэль.       Корво знает, что использует слишком много магии, преступая границу своих возможностей. Его рука начинает неметь, голову раскалывает тупая боль, но Корво это нисколько не волнует, он продолжает свой путь сквозь город, устремляясь вперёд.       И тут до Корво доносится далёкий лязг, очень похожий на удар клинка о землю.       Корво немедленно дёргается в ту сторону, и, с бешено колотящимся сердцем, он резко замирает, круто разворачивается и мчится на звук.       Его метка вспыхивает, и перенос бросает его дальше во вспышке поразительно синего цвета. Корво перекатывается, едва коснувшись ногами следующей крыши – острая боль настигает его, когда он всем телом налегает на раненую ладонь, – но, как только небо и земля встают на свои места, тут же снова рвётся к цели, гулко грохоча по черепице.       На полпути вниз с крыши краем глаза Корво замечает Дауда, стоящего в отдалении и нависающего над женщиной – Адриэль. Должно быть, они уже успели ввязаться в схватку: Адриэль тяжело дышит, в то время как Дауд даже не вспотел. Позади неё распростёрлось неподвижное тело, окружённое бесформенной лужей тёмной крови.       По спине Корво пробегает холодок. Неважно, в который раз он видит мёртвое тело, каждая потерянная жизнь также выбивает его из колеи, как и первая.       Рука Дауда двигается, и в голове Корво пустеет, когда он видит этот предательский блеск.       Клинок, нацеленный прямо в грудь Адриэль.       Дрожь сотрясает его всё сильнее, мышцы деревенеют.       Корво вспоминает Джессамину в тот самый миг, когда над ней завис клинок: её тело было невредимо, а кровь, бегущая по сосудам, ещё наполняла ее жизнью. Тогда казалось, что мир замер, завис на лезвии клинка, за долю секунды до того, как всё рухнуло, и весь этот миг Корво беззвучно молил кого угодно остановить неизбежное.       Этот момент снова повторяется.       Бессознательно Корво полыхает меткой, вытягивая львиную долю своего и без того невеликого запаса магии, и высекает жёлто-синие искры.       Воздух застывает, а время замедляется до полной остановки. Весь цвет утекает из мира, оставляя только чёрный, белый и оттенки серого. Вымораживающий душу холод накатывает волной, заполняя пространство ужасным, дымным запахом Бездны, словно Корво вдруг очутился на дне океана, кожей чувствуя давление со всех сторон сразу.       Корво задыхается. Воздух безжизненный, мёртвый, почти давящий, нельзя привыкнуть к тому, насколько это неправильно.       Но Дауд ничего не замечает. На него не влияет способность Корво останавливать время, как и следовало ожидать. Он не замечает ни перемены в воздухе, ни запаха Бездны, ни даже внезапной удушающей тишины. Его клинок продолжает стремительно нестись по траектории удара сверху вниз.       Корво не раздумывает. Он давно исчерпал свою магию, голова кружится, конечности немеют, но, собрав последние остатки силы воли, он заставляет метку Чужого вспыхнуть ещё раз для последнего переноса.       На долю секунды воцаряется темнота, и, вернувшись в реальность (оказавшись между Даудом и Адриэль), Корво немедленно атакован волнами жгучей боли, а в глазах всё плывёт. Метка горит, словно клеймо тюремного палача, и Корво чувствует, как его колени врезаются в землю, но боль становится ничтожной, когда в поле зрения Корво появляется лицо Дауда.       Глава Китобоев в ярости. Огонь, знакомый Корво слишком хорошо, бушует в нём, ничем не сдерживаемый, первобытный и мощный. Дауд не контролирует себя, его глаза пусты, им управляет только гнев.       Корво моргает, прогоняя очередной приступ головокружения. Открыв глаза, он видит клинок Дауда – уже совсем близко, в дюймах от уязвимой плоти.       Плоти Корво.       Корво мог бы увернуться.       Даже должен.       Всё его тело кричит ему сделать это. Но перед его мысленным взором всплывает лицо Кента, потом Джессамины. Эмили. Он вспоминает, как потерял всё в тот день, слишком потрясённый, чтобы хоть что-то осознать даже спустя несколько часов. Корво стискивает зубы, готовясь к новой волне боли.       Он скорее умрёт, чем позволит ещё кому-нибудь пройти через то же, что и он.       Корво зажмуривается.       И клинок прорезает тонкую ткань, нанося глубокую рану по всему предплечью Корво.       Кожа рассечена.       Новая боль, вдобавок ко всему остальному – усталости, синякам и порезам – почти застилает Корво глаза, и он задыхается, отчаянно моргая.       Рана наливается теплом, тёмное пятно расползается, пропитывая волокна ткани кровью.       Но Корво всё равно вскакивает, обхватывая пальцами запястье Дауда, не давая ему нанести новый удар.       – Дауд, успокойся.       При звуке имени тот чуть колеблется и моргает. Раз, другой – и Корво замечает, как ярость в его глазах немного рассеивается, уступая вернувшейся ясности мыслей.       – ...Корво?       И тут Корво чувствует, как всё вокруг вздрагивает, почти вибрируя. Его метка гаснет, и на них словно падает толстое шерстяное одеяло. Краски возвращаются в мир пятнами, как чернильные кляксы, и воздух вновь наполняется жизнью, овевая Корво осязаемыми, реальными касаниями.       Время продолжает бег.       Адриэль испуганно вскрикивает. Этот звук, кажется, снова пробуждает в Дауде ярость, она вспыхивает в его глазах, лишая всякого самообладания.       Корво крепче сжимает запястье Дауда, не обращая внимания на жгучую боль в раненой руке.       – Отпусти меня, – рычит Дауд.       Это не просьба. Это приказ, и хватка Корво только крепнет.       – Тебе нужно успокоиться.       Дауд издаёт низкий грудной рык, явно не в настроении слушать, и пытается вырвать руку. Корво держит его так крепко, как только может.       – Послушай.       Весь рукав Корво пропитался тёплым, кровь капает на землю, но он по-прежнему смотрит на Дауда.       Серый цвет его глаз стал почти прозрачным, как расплавленный металл, и злоба, которую Корво помнил по первым их встречам, льётся из них, прожигая всё, на что падает его взгляд.       Это не Дауд.       Это Клинок Дануолла, легенда, кошмарный монстр, что может посрамить саму смерть реками крови, которые он готов пролить.       – Послушай меня, она не ранила Кента. Не причиняй ей боль.       Но Дауду неинтересно слушать. Ярость в его глазах не затухает, и с новым рыком он пытается высвободить запястье из безжалостной хватки Корво.       Это не работает, надо попробовать что-то другое. Как заставить его успокоиться и выслушать?       Оттолкнуть Дауда и усмирить его силой – первое, что приходит на ум, но, осознавая степень собственного истощения и подпитываемой яростью силы Дауда, Корво понимает, что это будет совсем непросто.       Нет, решает он, сила здесь не поможет. Он не может тушить пламя огнём, не в этот раз. Чтобы привлечь внимание Дауда, нужно что-то ещё.       Но что может гарантированно его привлечь?       Ответ на удивление прост, и Корво заговаривает, стараясь сохранять мягкость в голосе:       – Разве ты не помнишь, как убил Джессамину? Забрал мою дочь?       Дауд мгновенно замирает, огонь в нём угасает в одно мгновение, словно на него опрокинули целое ведро льда.       – То, что ты сделал, уничтожило меня... – Корво делает глубокий вдох, когда накатывает особенно сильная волна боли. – ...и ты повторяешь это с Кентом. Не... делай того, о чём потом пожалеешь.       Теперь внимание Дауда полностью принадлежит Корво: уже не сопротивляясь, он вслушивается в каждое слово.       – Послушай: Адриэль не причиняла вреда Кенту. Она пыталась его спасти. Тот человек в луже крови… вот кто был настоящим убийцей. Адриэль защитила Кента.       Выражение лица Дауда постепенно меняется, каждый мускул на его лице подёргивается, искажая его черты: брови, губы, глаза. Корво наблюдает, как ярость переходит в холодное спокойствие, замешательство и, наконец, ужасающее осознание.       Проходит минута, прежде чем Дауд заговаривает, и голос его звучит ужасно хрипло, переполненный такой массой эмоций, что Корво даже не может их распознать.       – ...это правда?       Корво не отвечает – он закрывает глаза, пытаясь переждать очередную волну головокружения. Когда он снова их открывает, на его свежую рану кто-то сильно давит. Корво же не в состоянии даже стоять ровно – на самом деле, он чувствует себя слишком ослабевшим для чего угодно, поэтому он идёт на уступку и позволяет Дауду остановить кровотечение, расслабляя свою руку в чужой хватке.       На лице Дауда застыло напряжённое выражение, знакомое теперь Корво слишком хорошо. Это словно незримая печать, словно невидимый шрам. Глаза Дауда затуманены, губы сжаты в тонкую линию, а брови сдвинуты.       Вина.       Но не успевает Корво подойти поближе и всмотреться пристальнее, как Адриэль, о присутствии которой он почти забыл, подаёт голос.       – Эм... вы в порядке, Корво?       Дауд переводит взгляд на Адриэль (Корво видит, как он напрягается), а потом снова сосредотачивается на руке Корво и, нахмурившись, усиливает давление на рану.       Корво кивает Адриэль.       – Всё отлично. Ты в порядке? Не ранена?       Адриэль качает головой, несколько потрясённо, и Корво снова опускает глаза долу.       Добрые десять минут никто ничего не говорит. Адриэль пинает безжизненное тело в углу, в то время как Дауд продолжает сдавливать рану.       Дауд первым нарушает молчание, грубо замотав руку Корво какой-то тряпкой.       – Пора возвращаться в гостиницу.       Корво согласно кивает, собираясь подняться.       На него мгновенно накатывает слабость, и он, спотыкаясь, заваливается вперёд, теряя равновесие. Дауд, похоже, этого ожидал, и тут же подхватывает его, помогая выпрямиться до того, как его колени коснутся земли.       – В гостинице есть Аддермирская микстура, – голос Дауда звучит грубо, но тон почти извиняющийся.       Корво только кивает в ответ, рана жалит, и они возвращаются.              Кент знает, что, должно быть, выглядит ужасно. Волосы растрёпаны, одежда в пыли и пятнах, а глаза опухли и покраснели. Ему всё равно, он думает только об Адриэль и о том, как сильно хочет увидеть её целой и невредимой. Живой.       Когда Корво выбежал из гостиницы, Фёдор осторожно усадил Кента на диван, и Кент зарылся в него, поджав под себя колени, отказываясь отрывать взгляд от безопасного тёмного пространства у своих коленей.       Он вспоминает клинок. Вспоминает, как его отбросило на землю, и мгновение спустя раздался ужасный булькающий звук, хлюпанье и, наконец, зловещий глухой удар о землю. Вспоминает безжизненное тело на земле, блестящее лезвие, запачканное свежей кровью, рядом с собой, и запах смерти, пропитавший воздух.       Сердце Кента снова бешено колотится от одной мысли о насилии, и он еще глубже зарывается лицом в колени, сдерживая стон, когда на глаза снова наворачиваются жгучие слезы. Сейчас для него это слишком.       Ральф очень огорчился, увидев Кента таким расстроенным, и в любой другой ситуации Кент почувствовал бы тёплый трепет в груди, но сейчас он был не в настроении обращать на это внимание, и попытки бедного мальчика подбодрить его встретили только мрачное покачивание головы.       Мысль о том, что Адриэль может умереть, Кент отчаянно отказывается даже допустить. Он не может. Допустив, он осознает её реальность – а он просто хочет от всего отгородиться.       Мысли кружатся в голове, пока мир вокруг не становится будто бы искажённым, как густое, вязкое болото. Кент цепенеет от одной попытки со всем этим справиться. Его разум вял, мысли бессвязны и постепенно рассеиваются, сплетаясь в бесформенный клубок, оставляя лишь одну:       Он хочет, чтобы Адриэль вернулась.       Время как будто замедлилось, Кент не знает, сколько уже прошло, но заслышав едва слышный звук открывающейся двери, он резко выпрямляется и мгновенно обращает взгляд на дверной проём.       Там стоит Корво.       Он бледен, его короткие волосы налипли на лицо от пота. Кент быстро оглядывает его и замечает на руке багровые пятна.       Нет. Пожалуйста, нет.       Кент мгновенно замирает, словно обращённый в лёд.       Пожалуйста.       Глаза Кента снова наполняются слезами. Поток эмоций обрушивается на него и всё растворяется в глухой тьме, кроме его бешено бьющегося сердца.       Кент не может дышать и закрывает глаза, отчаянно пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться.       Он слышит звук шагов – шаги Корво обычно бесшумны – и в груди вспыхивает отчаянная надежда, пробивающаяся сквозь тьму.       Кент поднимает взгляд.       Адриэль вся в крови: она запеклась на волосах, на одежде, на коже, ею просто разит, но...       Её глаза по-прежнему сверкают, переливаясь мириадами оттенков синего, кристальные, влажные – она жива.       Секунду спустя Кент обнимает её, зарываясь лицом в плечо.       Она жива.       Кент крепче сжимает Адриэль, борясь с осознанием случившегося, и всё больше растворяется в её тепле, пытаясь убедить себя, что этот момент реален.       – Я в порядке, Кент.       Чья-то рука ложится Кенту на пояс, нежно поглаживая спину. Она тёплая, настоящая, и каждый раздёрганный нерв Кента трепещет и расслабляется под прикосновениями Адриэль.       Это слишком.       Жестокость, нападение, вид того, как у него на глазах убивают человека. Фёдор. Дауд. Корво. А потом это...       Напряжение внутри нарастает, эмоции зашкаливают, бурля, словно кипящая вода в гейзере.       Кент начинает всхлипывать, громко, судорожно (окровавленная одежда Адриэль почти не заглушает его), а плечи неудержимо вздрагивают.       Она жива. Она жива.       Все, что Кент держал в себе, сейчас выплёскивается наружу, и Кент всё плачет и плачет, держась за Адриэль, как будто она – единственное, что удерживает его на плаву, несмотря ни на что.       Она жива.              Миновал уже целый час: Китобои, в основном, рассеялись, внизу остались только Адриэль, Кент, Дауд и Корво.       Кент уже успокоился. Его лицо ещё красное, но теперь он намного собраннее и почти пришёл в себя. Он приступил к обработке ран Корво, а Дауд поднялся наверх за флаконом с Аддермирской микстурой.       Всё это время Дауда преследует холодное, тяжёлое чувство, и когда он бросает флакон на кушетку рядом с Корво – тихое «спасибо» в ответ только всё усугубляет.       Это чувство хорошо ему знакомо, в конце концов, оно не покидает его с тех пор, как он убил Джессамину.       Вина.       Весь последний год Дауду казалось, что вина поутихла, и он уже готовился избавиться от её призрачного отзвука, но вот она вернулась – такая же безжалостная и сокрушительная, как он помнит.       Он чувствует себя ужасно.       Он лишь хотел защитить Кента, а вместо этого едва не уничтожил его, убив Адриэль, ту, кто вступился за него.       Это смешно.       Дауд считал, что в кои-то веки руководствуется действительно благими намерениями, но в очередной раз эти намерения оказались совершенно неуместными, и в итоге всё вышло с точностью до наоборот. Но худшее в этом всём – осознание того, что он просто вернул старого себя, разрушающего всё, к чему бы ни прикоснулся, ни о чём и ни о ком не заботясь... И это ранит.       Дауд даже не слушал, он не хотел никого слушать, всё, чего он хотел, – увидеть, как Адриэль окрасится алым, причинить ей больше боли. Он в мгновение ока снова превратился в того кровожадного монстра, каким был раньше, и даже когда вмешался Корво, пытаясь его успокоить, Дауд по-прежнему отказался прислушаться.       Корво ни разу не вредил Дауду (чего нельзя сказать о нём самом); его намерения всегда оставались самыми благими, даже в отношении самого Дауда – и он хочет отплатить тем же, он хочет измениться, и что же вместо этого он делает?       Не слушает Корво. Ранит его.       Почему его самоконтроль так ужасен? Почему он просто возвращается к мечу и крови, когда удобно?       Дауд снова облажался: он виноват в том, что Корво пострадал.       Чувство неуверенности начинает растекаться внутри, принося с собой волну безнадёжности, что понемногу затягивает Дауда в пучину отчаяния.       Дауд знает, что он вспыльчив, жесток, безнадёжно высокомерен – ужасен во многих отношениях, но всё равно он надеялся, что, возможно, сможет построить что-то новое.       Он думал, что, по крайней мере, добился некоторого прогресса, даже позволил себе осторожный оптимизм... И тут – случилось это.       Дауда пугает сам факт того, как легко он влезает в шкуру чудовищного Клинка Дануолла, как быстро всё забывает и снова теряет себя.       Ему следовало понять раньше. Его руки запятнало столько крови, что вся эта боль запечатлелась в самой сути его существа. Даже думая, что он делает что-то хорошее – например, тренируя Китобоев годы назад или защищая Кента, – он всё равно как-то ухитряется только посеять больший хаос, провзойдя все ожидания.       Должно быть, с ним просто что-то не так, что-то, чего он не может исправить, вот почему он продолжает сжигать все, к чему прикасается.       Подумав об этом, Дауд невольно шумно вздыхает, и Корво вздрагивает. Дауд чувствует на себе пристальный взгляд, взрезающий его словно скальпель, и обнажающий монстра в глубине его души.       «Вызывает ли у него отвращение то, что он видит?» – рассеянно задаётся вопросом Дауд.       Несколько секунд спустя ощущение взгляда Корво пропадает и он продолжает пить из флакона. Дауд неуверенно поднимает голову. Плечи королевского защитника поникли в глубоком изнеможении, рука – так и не прекратила кровоточить, и Дауд снова чувствует вину.       Он лишь хотел защитить Кента, и посмотрите, к чему это привело.       Дауд столько всего сделал не так.       Кент продолжает обрабатывать рану Корво, а Дауд пользуется шансом восстановить самообладание и собраться с мыслями.       Он не может позволить себе отвлекаться. Ему нужно сосредоточиться на расследовании. Это – самое главное. Его потребности не так важны сейчас, когда на карту поставлено ещё больше жизней, поэтому Дауд делает размеренные вдохи, успокаиваясь и вновь возводя стену внутри, отгораживаясь от своей вины.       Заметив, что Корво наконец опустошил флакон, а Кент почти закончил перевязывать руку Корво, Дауд делает глубокий вдох... и выдыхает.       Хватит. Ему надо сосредоточиться.       Он разворачивается лицом к Адриэль. Дауд не помнит точно, как она выглядела в канализации (там почти не было света), но есть заметное сходство – форма скул, светлый блеск глаз. Дауд не ошибается. Это та самая ведьма.       И хотя Дауд в самом деле испытывает некоторую благодарность за спасение Кента, доверие – это совсем другое дело, особенно если вспомнить трюк, который она провернула в прошлом. Дауд ещё не отбросил мысли о том, что у Адриэль мог быть какой-то скрытый мотив, возможно, даже план.       Ему нужны ответы.       – Так, значит, ты ведьма, – начинает он, и все взгляды обращаются к нему.       Адриэль сглатывает.       – Я... была раньше, – признаётся она.       – Ведьма? – Спрашивает Корво, раскатывая окровавленный рукав над свежезабинтованной раной.       – Одна из ведьм Делайлы. Она собрала целый ковен, – ставший причиной гибели многих Китобоев, не добавляет Дауд.       Краем глаза Дауд улавливает вздрагивание Кента от упоминания Делайлы: он как будто хочет что-то сказать, но вместо этого закрывает рот и в шоке смотрит на Адриэль. Значит, он не знал о её прошлом. Дауд не винит Кента, – конечно, нет, – он винит себя за то, что не заметил раньше.       – И вы уже встречались раньше, – вдруг вступает в разговор Корво, и Дауд кивает ему. Королевский защитник, как всегда, проницателен.       – Да...       – Это... не очень хорошо прошло, мы точно не расстались друзьями, – Адриэль морщится, и Дауд бросает взгляд на её руку (ту, которую он когда-то искалечил и сломал). Адриэль отчётливо помнит их... короткую встречу.       Кент только удивляется сильнее, но по-прежнему молчит.       – Но... я больше не ведьма, если вам интересно. После, ну... – Адриэль пожимает плечами, – после того, как вы... устранили Делайлу, силы исчезли.       – Тогда почему ты в Карнаке? – Спрашивает Дауд.       Адриэль фыркает.       – По той же причине, что и вы, наверное. В поисках новой жизни. В бегах.       Дауд безмолвствует.       – Я не знала, что Кент был одним из вас, не знала даже, что вы в Карнаке. Клянусь, я не знала. Знай я это, то не осталась бы здесь.       – Как удобно, – не сдерживается Дауд.       Адриэль поджимает губы, а потом выпаливает:       – Я знаю, что не могу этого доказать, но, учитывая, как хорошо прошла наша первая встреча, вы определённо последний, с кем я бы хотела встретиться. Не говоря уже о... – сорвавшись на крик, она замолкает, а лицо на миг искажается гримасой ужаса, и Дауд, прищурившись, это замечает.       – О чём?       – Я просто... в прошлом... я совершала ужасные поступки. Я убивала людей. И... – Адриэль сглатывает и отводит взгляд. – Я... убила и одного из ваших людей.       По спине Дауда пробегает холодок, а Кент, стоящий в стороне, вздрагивает.       Мгновение Дауд никак не реагирует, разум его пустеет.       Но Адриэль всё равно продолжает.       – Я знаю, что этому нет оправдания, нет прощения. Но... Всё же я сожале...       – Когда это было? Кого ты... убила?       Это была Куинн? Петро? Скотт? Или, может быть, Андрей, молодой и, на свою беду, слишком невинный.       Адриэль замирает, прерываясь.       – Я... не знаю.       В ответ вспыхивает слабый огонёк гнева, но быстро затухает, сметённый безграничной усталостью Дауда.       – Я... я сожалею. Искренне. О том, что я сделала – обо всём, что я сделала. Я... сожалею.       Новый всплеск гнева приходит и уходит.       Её извинения ничего не исправят. Китобой по-прежнему мёртв: Дауд даже не знает, кто это был, но факт остается фактом. Китобой мёртв, и ничто не сможет этого изменить. Ничто здесь не поможет, Дауд, конечно, знает это из личного опыта.       – Я знаю, что причинила вам зло. Если... – Лицо Адриэль искажает страдание, но она продолжает:       – ...Если вы хотите, чтобы я покинула Карнаку... я... – Она не заканчивает, её голос затихает до шёпота и обрывается, а Кент в ужасе вскакивает, совершенно сбитый с толку.       Повисает тягостное молчание, все ждут того, что скажет Дауд, какое решение он примет.       Но Дауд не знает.       Учитывая прошлое Адриэль, вероятно, стоило ожидать, что она могла ранить или убить кого-то из Китобоев, полагает Дауд. В конце концов, тогда они были врагами, и их конфликт неизбежно принёс с собой жертвы. И, кроме того, Дауд, как и она, тоже убивал. Он прекрасно понимает этот конкретный тип сожаления. Осуждать Адриэль за ошибку, которую она не может исправить, было бы лицемерием с его стороны.       Дауд поджимает губы.       Но нет, действия Адриэль всё же могут быть уловкой, чтобы завоевать доверие Дауда, а только потом проявить себя. Когда-то она была врагом Дауда, она убила одного из них, и было бы ошибкой просто довериться ей только потому, что она сказала о том, что сожалеет. Это может оказаться пустыми словами.       Самый безопасный вариант – не доверять ей и покончить с этим.       Но тут Дауд вспоминает о Кенте.       Лекарь забился в угол комнаты, на его лице застыла боль, от вида которой стало больно и самому Дауду. Кент этой ночью через многое прошёл – и это ещё не конец. Только что он узнал, что Адриэль была врагом Дауда, и ему, возможно, придется навсегда прекратить с ней встречаться.       Конечно, Дауд не может – и не станет – прямо препятствовать их встречам, но он знает, что верность лекаря ему неоспорима. Если Дауд чётко даст понять Кенту, что не одобряет Адриэль, тот смирится и оборвёт с ней все связи.       Дауд, конечно, желает ему счастья, но его приоритет – безопасность его Китобоев. Если Адриэль действительно что-то скрывает, позволив ей остаться, Дауд подвергнет опасности их всех, а он не может этого допустить.       Дауд вспоминает о том, как он потерял Билли, как позволил погибнуть всем тем Китобоям, что пострадали от набега смотрителей и, наконец, о том, как сегодня он уже чуть не потерял Кента.       У него перехватывает горло.       Нет, он не может рисковать. Он не хочет снова потерять ни одного из своих Китобоев. Тяжело так поступать с Кентом, но будет лучше, если ради всех них он избавится от неё сейчас.       Но правильный ли это выбор?       Дауд не знает.       Изгнать её? Позволить остаться?       ...Что бы сделал Корво?       В момент, когда эта мысль посещает его, Дауд замирает.       Корво щадил его уже не единожды, несмотря на всё, что Дауд сотворил с его жизнью. Дауд до сих пор не знает почему, но уверен: Корво, должно быть, тоже давалось это непросто.       Корво не мог знать наверняка, действительно ли Дауд собирался измениться или сожалеет ли он вообще. И всё же, невзирая на всё это, Корво решил дать Дауду второй шанс. Это не прощение, определённо нет, да и не доброта, но Корво всё же проявил понимание, решив сохранить жалкую жизнь Дауда, а не покончить с ней.       Корво, должно быть, увидел в нём что-то, стоящее милосердия, и пусть что именно он увидел – по-прежнему остаётся загадкой, Дауду так отчаянно хочется в это верить, даже если недавние события снова ставят всё это под сомнение.       Корво дал Дауду надежду – и кто такой Дауд, чтобы лишать этой надежды кого-то другого, вроде Адриэль?       – Ты изменилась, – тихо говорит Дауд, и Кент моргает, удивлённый.       Дауд известен своей беспощадностью. Он так же злопамятен, как придворные, и непременно воздаёт всем сполна. Он не терпит никаких угроз, неопределённости и тайн. Он избавляется от них. Клинок Дануолла никогда не забывает, никогда не прощает, и уж точно не питает надежд. Таковой была и остаётся его политика, без исключений.       Адриэль кажется очень нерешительной, но кивает.       – ...Тогда делай, что хочешь, – заключает Дауд, а глаза Кента только распахиваются шире.       Наступает долгая, недоверчивая тишина.       – Значит ли это, что я могу... остаться? – Неуверенно спрашивает Адриэль.       – Делай, что хочешь, – безучастно повторяет Дауд.       До Адриэль доходит невысказанный подтекст, она тут же собирается что-то сказать, но Дауд перебивает её:       – Не благодари меня.       Услышав это, Адриэль закрывает рот, а потом улыбается Кенту. Но Кент даже не смотрит на неё, по-прежнему ошеломлённый, уставившись на Дауда.       Однако в конце концов он переводит взгляд на Адриэль, и его глаза сияют теми же облегчением и радостью, что отражаются в её глазах.       Дауд даёт им обоим (и, честно говоря, себе тоже) пару минут на то, чтобы разделить эту радость, а потом возвращается к делу, прочищая горло, чтобы привлечь внимание Адриэль.       Отпраздновать влюблённые смогут и потом.       Им есть ещё что обсудить, и связь Адриэль с ведьмами в прошлом – только одна из возможных тем. Дауду ещё предстоит получить ответы на самые насущные вопросы: убийства, покушение на Кента, дети Левиафана.       – Тебе известно что-нибудь о детях Левиафана?       Ликующая улыбка Адриэль исчезает от одного упоминания.       Эта реакция подтверждает подозрения Дауда. Адриэль что-то знает.       – Что ты знаешь? – спрашивает Корво, тоже подмечая её реакцию.       – Об этом... ну... – Она сглатывает.       – Вообще-то, я собиралась предупредить вас, – Адриэль указывает на Корво, – когда узнала, что вы приезжаете в Карнаку. Забавно, как всё обернулось... но раз уж вы здесь... Я знаю, кто стоит за убийствами.       Дауд, Кент и Корво замирают, вздрагивая.       – Кто? – голос Корво звучит несколько громче обычного.       Адриэль хмурится.       – Дети Левиафана – не одиночки, скорее, банда убийц...       – Кто из дворян ими верховодит? – спрашивает Дауд.       – Дворяне? – Адриэль качает головой. – Это не дворяне всем заправляют. На этот раз – никакой политики.       – Тогда культисты.       Адриэль снова качает головой.       – ...И не они. Совершают убийства, скорее всего, культисты, но руководит ими кто-то другой.       Она поворачивается к Дауду.       – Вы не замечали ничего странного в убийствах: даты, погода?       Дауд уже перебирает в уме даты, но ничто не кажется примечательным. Никакой видимой закономерности, никакого очевидного постоянства. Убийства совершаются с разной периодичностью, в разное время и даже в разных местах. Всё это кажется абсолютно рандомным. Но... погода? Какое отношение ко всему этому имеет погода?       Адриэль отвечает на невысказанный вопрос.       – Когда я была... ведьмой, мы проводили много колдовских ритуалов, даже слишком много. Но они были неустойчивы, потому что зависели даже от малейших изменений в окружении. Конечно, использовать силы Бездны непросто. Ингредиенты, время, место, времена года, фазы луны, даже расположение облаков... Всё это влияло на наши ритуалы. Поэтому мы много экспериментировали, подбирая конкретные условия, которые обеспечили бы наилучшие результаты.       У Дауда пересыхает во рту. Ему уже не нравится, к чему всё это ведёт.       – А убийства, совершаемые детьми Левиафана... они всегда совпадали с определёнными условиями: кровавый закат, стенания кита в сумерках, ясная луна и ночь, холодная до дрожи. Сначала я думала, что это совпадение, но когда убийства продолжились в том же духе, я поняла, что все они были спланированы. Именно так я поняла, как предсказать, когда и где произойдут убийства, и именно так мне удалось спасти... – Адриэль запинается, глядя на Кента, оставляя остальное недосказанным.       – Значит, вот что делают ведьмы. Ты вроде говорила, что магия ушла.       – Да, но магия исходит не только от метки. Силы Бездны в этом мире повсюду, и мы нашли множество способов использовать их даже без меток. Есть предметы, которые можно использовать, действия, которые можно совершать, чтобы черпать эти силы.       Дауд холодеет.       – И какая бы из моих бывших «сестёр» не организовала эту операцию, отнявшую столько жизней... – Адриэль выплевывает: – Она планирует нечто грандиозное.