Нить Ариадны

Черный всегда просыпается, наклонив голову вправо. Так он сразу может увидеть спящего Широ, завернутого в плед, словно в кокон, и шумно сопящего во сне. В своей дурацкой шапке тот похож на нахохлившегося снегиря – первое, о чем думает Куро. Снегиря, ненавидящего снег. Но Широ, тем не менее, все равно белый – не как морозный иней, а, скорей, словно солнечный зайчик, бьющий в глаз с циферблата пестрых наручных часов. Куро не питает иллюзий насчет собственного будущего. «Увидимся в аду» – бросил ему напоследок Судзуки незадолго до того, как отдать концы в слабо освещенной подворотне. Однако Черный никогда не прерывает сбивчивые извинения Широ перед Богом, пусть и сам в него давно уже не верит. Лишь отводит взгляд в сторону, слыша, как Белый вымаливает прощение и за него, Куро, тоже. Красное на белом видно особенно ярко; в этом Черный убежден, как никто другой. Подхватывает пальцами подбородок, зажимает бьющий кровью вздернутый носик и шепчет что-то успокаивающее. Но этот несносный ребенок и не думает переживать; «счастлив, счастлив!» – щебечет ласково, и даже желание прибить к чертовой матери тех недоносков, что вообразили себя хозяевами Города, слегка затихает. (Не то чтобы он не сделает это позже, когда Широ вновь погрузится в царство сновидений.) Хотя Черный для Белого буквально как наседка, Куро невероятным образом убежден, что именно о нем заботятся больше. По крайней мере, он больше ни с кем не ощущал себя настолько уникальным и важным. Что называется, пригрелся. Он даже не обдумывал, что будет, случись им расстаться. Видимо, слишком сильно был убежден в отсутствии этого самого «будет» в принципе. Должно быть, потому он и сошел с ума, отрекшись от своего сердца и заперев его за много миль от себя в бетонной коробке. Надеясь, что хотя бы так сбережет его. Из лабиринта минотавра не выбраться без путеводной нити. Это истина, которую Куро уяснил, едва сумев выбраться из темных утешающих объятий. А ниточка уже плотно обвязана вокруг тонкого детского запястья. *** Широ заходится криком пуще прежнего, до колющей боли в легких, до сводимого судорогой горла. Ужас захлестывает настолько, что кажется, будто он сейчас лопнет. Он пробует считать до десяти – его максимум – так, как учил Куро, но самого его рядом нет, и цифры скачут, меняются местами, от чего Широ пугается еще сильнее, а в висках стучит барабанной дробью: «найди меня, главное, найди и забери себе все болтики без остатка». Он и держал их при себе только ради Черного – сам Белый, дай бог, продержится, как сруб без гвоздей, на одном честном слове. Но привычные утренние молитвы уже не успокаивают и не греют сердце. Со стороны может показаться, что Широ давно забыл про ночевки в машине, беготню по крышам и яблоню, что никак не растет. Белый и не думает переубеждать этих глупых взрослых. Портреты Черного надежно спрятаны за пробковой доской, прослеживаются в контурах Минотавра, выжжены на сетчатке. Проще говоря, они везде, чего не коснешься. Мечущийся взгляд вновь натыкается на безумный бычий глаз, а тело немеет. Панику невозможно сконцентрировать: он чувствует, что Куро далеко, что Куро страдает и ускользает от него все дальше во тьму, где ему, Широ, нет места. Говорят, у котов девять жизней; Белый боится, что не найдет Черного в следующей. Парадоксальным образом, как только боль возвращается, становится легче – значит, Куро выбрался из липкого лабиринта. Теперь остается дождаться лишь встречи, чтобы уже никогда не разлучаться. Его почти не волнует, что сам Черный думает по этому поводу; он даже обещает себе не сразу накидываться на этого балбеса с кулаками. Впрочем, едва они встречаются взглядами, Широ ощущает, как в нем расцветают бахайские сады, а губы расплываются в улыбке. Он бережно сжимает протянутую окровавленную ладонь и повторяет свою мантру «счастлив, счастлив!», которая на самом деле всегда была предназначена Куро. Дом на солнечном берегу давно ждет их. *** Море Белый не любит с детства – не зря прозвался Котом. Он возмущенно кричит на Черного всякий раз, когда тот долго не появляется на поверхности, но уже, скорей, из привычки. Очередная ракушка аккуратно занимает свое место среди прочих. И пусть руки до сих пор холодеют, несмотря на солнцепек, а глаза беспокойно выискивают уже в сотый раз нырнувшего Куро. Внутри он знает, что тот обязательно выплывет.