Waiting for the summer sun, it’s a long way from home Wasted breath, and now my head’s a mess, I’m stuck Searching my mind, for a place and a time Nothing left, I’ve got an empty chest, to keep my thoughts in line Face to face and I’m fine
Cold Weather Company — From Rest
Ранним утром Фингону доложили, что на подходе к Барад-Эйтель замечен одинокий всадник с востока. Восток. Одно это упоминание заставило Финдекано немедля отложить дела, связанные со скучными расчетами (чему он был несказанно рад) и поспешить встречать гостя: едва не бегом, с радостной легкостью перепрыгивая ступеньки. Отец предупреждал его, что от сыновей Фэанаро в скором времени прибудет гонец с новыми картами и торговыми договоренностями. Возможно, говорил Финголфин, это будет кто-то из сыновей Фэанаро. Майтимо никогда не говорил ничего конкретного, общаясь с отцом Финдекано через палантир. Скорее всего, говорил Финголфин, цитируя лорда Химринга, это будет Келегорм. Скорее всего — но вдруг?.. Финдекано не видел Майтимо с самой Дагор Аглареб. Дагор Аглареб случилась три года назад. Фингон так торопился спуститься в подворье, что уже на прохладно-сыром воздухе застегивал серебристую фибулу плаща: в форме замысловато переплетенного стебелька, увенчанного хрустальным холодно-голубоватым цветком волчца (1). В шепоте западного ветра ощущалось дыхание ранней весны. Всадник на тонконогом сером жеребце въехал в арку главных ворот буквально через несколько ударов сердца. Финдекано напрягся, вытянулся и упер руки, скованные кожаными наручами, в бока. С Тьелкормо у него никогда не было теплых отношений, но гость, проделавший такую длинную дорогу с ценным грузом, остается гостем. В Хитлуме и Дор-Ломине всадники с Востока желанны, а некоторых здесь приняли бы с королевским почетом. «Если бы только эти почетные гости добрались», — с ноткой царапающего раздражения подумал Фингон. Все эти годы он оставался практически заперт в Барад-Эйтель, помогая отцу. Поездки в окруженный горами Дор-Ломин, где шло активное строительство крепостей, казались редкими передышками. Прошедшие годы напоминали клетку с невидимыми прутьями: несмотря на установившуюся осаду над Ангбандом, набеги орков продолжались, а если они вдруг прекращались, то возникало множество других неотложных дел. Старший сын Нолофинвэ до сих пор поражался, сколько нужно знать и делать правителю, чтобы его народ был в порядке. Голову всадника покрывал темный капюшон, но фибула — сияющая золотая восьмиконечная звезда Феанора — сразу же ясно говорила всем присутствующим в подворье, из каких краев примчался всадник. Но тут гость сбросил капюшон — и в свете Анор блеснули не серебристые волосы Туркафинвэ, а почти черные, заплетенные в простую косу. Финдекано почувствовал, как напряжение его отпустило — так отходит приливная волна, едва не сбив с ног. Плечи расслабились, а губы растянулись в улыбке. Макалаурэ выглядел несколько уставшим, но это был несомненно он. Вон, даже чехол с каким-то инструментом — но не арфой — за спиной! Финьо в несколько легких шагов подскочил к Канафинвэ, который чуть улыбнулся в ответ. — Айя, дорогой кузен Маглор! Мы не виделись три года, в Хитлуме ждали вестника с Востока, и я рад тебя видеть! Обнялись. — Я тоже рад тебя видеть. Признаюсь, компания правителя Хитлума гораздо более приятная, чем тишина пустошей, через которые мне пришлось ехать. Фингон усмехнулся — он скучал по не всегда понятным высказываниям кузена, когда порой не поймешь, шутит он или говорит правду. *** Второй сын Феанора блаженно грел руки о чашу с горячим вином и что-то мурлыкал себе под нос, уютно устроившись на кушетке. По прибытии выяснилось, что на обдуваемом северными ветрами западе Белерианда гораздо холоднее, чем на востоке. Финьо сжалился над братом и набросил ему на плечи один из своих плащей: облегченную и более аккуратную версию рожденных в Хэлькараксэ — тоже подбитый мехом, но из темно-синей ткани, расшитый по краям тонкой паутинкой серебряной нити. Финьо тронул фибулу пальцами, но свой плащ решил не снимать. Присел напротив прямо так, в верхнем. Выжидал, когда брат немного придет в себя после тяжелой дороги. Скулы Маглора немного раскраснелись, серые глаза блестели в свете пламени камина. — Отец сказал, что приедет Келегорм. Твой приезд — приятная неожиданность. Кано перевел на него глаза, в которых плясали веселые искорки-блики от пламени камина и наклонил голову, совсем по-птичьему. У скворца своего научился, что ли? Кстати, у застежка-то плаща Маглора была не совсем звездой Феанора — ее контуры охватывал силуэт птицы — чайки? Финдекано никак не мог разглядеть — блики, играющие на золотистой поверхности, скрывали точные очертания. — Турко не смог, да и не очень-то рвался, говоря правдиво, — протянул Кано, задумчиво рассматривая Фингона. Тоже изучал, изменился ли кузен за три года? Финдекано вот каждый раз поражался, как же сыновья Феанора непохожи друг на друга внешне. Маглора с Маэдросом роднили только несколько едва заметных веснушек на переносице. Маглор действительно изучал, и, будучи от природы внимательным и наблюдательным, делал вывод: что-то неуловимо изменилось. Да, Фингон был все тем же — золотые ленты в косах, непослушные волосы, синие глаза, красивое лицо, унаследовавшее черты Финвэ… Но, кажется, хмуриться он стал чаще. Кано знал, как заставить кузена и бывшего ученика улыбнуться. Но хотел немножко потянуть момент. Что он, зря скакал через весь Белерианд? — С ним что-то случилось? Маглор моргнул — он так успел погрузиться в свои мысли, что вопрос застал его врасплох. — О, Турко? Турко, да… получил стрелу в ногу, пока не может ходить и сходит с ума от скуки, — фыркнул он. — И заставляет сходить с ума нас. Практически как в детстве. Фингон заинтересованно придвинулся ближе, пока сын Фэанаро делал внушительный глоток вина со специями, жмурясь от удовольствия ощущать тепло и внутри, и снаружи. А старший сын Нолофинвэ жаждал подробностей, при этом оставаясь удивительно сдержанным. Но глаза его выдавали — горели любопытством. Кано видел этот взгляд всегда, когда кузен спрашивал о Майтимо. Маглор вздохнул. — Ты знаешь, что когда наш светловолосый брат не в настроении — страдают остальные. Иногда он даже более раздражителен, чем Морьо, хотя это сложно представить. Умудрился со своим отрядом наткнуться на орков в болоте — ему везет на этот комплект. Хорошо, что стрела не отравленная была, да и рана не опасная — скорее, пострадала его охотничья гордость. Лежит в Аглоне, жалуется на жизнь, но сам знаешь, Майтимо к жалобам равнодушен. Фингон удивленно приподнял брови: — Майтимо в Химладе? Кто же тогда сейчас в Химринге и заправляет Вратами? Спросить он хотел другое: «Когда это Нельо успел стать равнодушным к чужим жалобам, но при этом срывается в Химлад по первому зову брата?» Маглор глотнул еще вина, чувствуя, как усталость после дороги отступает и ему хочется что-то напевать. Хоть ту песню, что он набросал в блокноте по пути в Барад-Эйтель. Мелодия, правда, никак не хотела к нему идти, ускользала, как дым свозь пальцы… — В Химринге сейчас Теврой, главный разведчик — помнишь его? Синда с карминовым платком на голове, ты мог видеть его на Мерет Адертад. Финдекано задумчиво кивнул, кого-то такого припоминая. Смутно. Сказать по правде, на Мерет Адертад все его внимание поглотил совершенно определенный нолдо, а не какие-то синда, которые, выходит, в отсутствие Нельо заправляют его крепостью. Что еще изменилось за три года? Маглор повел рукой в воздухе, будто отгоняя лишние мысли: — Не суть. Суть в том, что я привез не только карты и торговые соглашения, — он поднял с пола сумку-торбу, на которую Финьо до сих пор не обращал внимания, — Майтимо просил передать тебе письмо. Фингон чуть не подпрыгнул, но все-таки смог сохранить на лице подобающее выражение, хоть и освещенное радостной улыбкой. — Что же он сам не приехал? — спросил он, не обращаясь к Маглору, и осторожно принял из его рук запечатанный конверт. — Возможно, он спрашивает то же самое в письме? — тихо рассмеялся Кано, делая еще один глоток вина, — Не волнуйся, я не читал. Знаю же, что вы всегда шифром пользовались. Но не открывай его! — Это еще почему? — нахмурился Финьо. Вся эта затея казалась странной. Кузен задумчиво пожал плечами: — Нельо просил передать тебе, чтобы ты открыл письмо за час до полудня весеннего равноденствия. Что это за причуды — может, тебе лучше знать? — Вы видитесь и говорите чаще, чем я с ним, — вздохнул Финьо. Из тела враз ушла вся легкость, и он испытал желание запустить руку в спутанные волосы, чтобы как-то успокоить мысли. — Ни слова за три года, и тут ты отбираешь у меня надежду, лишь дав ее. Это жестоко. По лицу Кано пробежала тень. — Возможно, для тебя это станет новостью, но Нельо иногда ведет себя странно и ничего не объясняет. После… после Ангамандо он другой. Не нам его винить и упрекать. Финьо расстроенно поднял зажатое между двух пальцев письмо. — Три года ни весточки. С моим отцом он разговаривает, со мной — нет, и вот — единственное, чего я дождался, — он резко выдохнул в попытке успокоить вспышку эмоций, свести на нет раздражение и обиду. Нахмурился. Продолжил, уже спокойнее: — Я его друг, но ты его родной брат и знаешь его лучше всех. Не спорь! — Фингон резко повел рукой в воздухе, заставляя замолчать Кано. — Что происходит? Маглор, набравший уже воздуха для того, чтобы заговорить, как-то резко и сокрушенно выдохнул, сжав пальцами чашу с горячим вином так, что суставы побелели. — Возможно, тебе стоит как-нибудь навестить его. Возможно — но я могу ошибаться! — он слишком поглощен войной и счетом побед и поражений. И тем, чтобы не дать нам превратить весь восток в бардак, — с грустью сказал Канафинвэ. — А есть еще вино? — Напьешься, Кано. — Тебе это только на руку, я становлюсь весьма словоохотливым. Не это ли тебе надо? — сощурил глаза проницательный Маглор, начинающий хмелеть от крепкого горячего вина после тяжелой дороги и ласкового тепла. — И возьми сразу эти карты, видеть их больше не могу, мы с Морьо столько копий сделали, что эти переплетения линий будут приходить ко мне во снах. Финдекано кивнул, приняв кожаный тубус с драгоценным грузом и заодно выглянул за дверь — просить еще вина. Когда он вернулся в комнату — Маглор отрешенно созерцал пламя камина, застыв неподвижно, словно статуя леди Нерданэль. Сын правителя Хитлума развернул одну карту на столе (с удовольствием убрав оттуда счетные списки) — и охнул. Маглор и Карантир проделали изумительную работу. Финдекано догадывался, что и другие карты не уступают этой, и подобный труд воистину бесценен. Тонкие линии чернил собирались в широкие тракты и небольшие тропы, аккуратно очерчивали границы владений каждого сына Фэанаро на востоке и собирались в мрачную горную цепь с проклятым Тангородримом на севере. Название каждого укрепления написали золотом, а рядом прорисовали силуэты крепостей. Пальцы Фингона застыли на изящных поблескивающих тэнгвах, складывающихся в «Химринг». Даже глядя на миниатюрное изображение крепости, Финьо ощущал одиночество и ледяной ветер, обдувающий со всех сторон. — В Химринге очень красиво поздней весной, — вдруг подал голос Маглор. Кажется, он окончательно расслабился, откинулся на кушетку, и его слова лились почти песней, которая звучала с непривычным для отвыкшего слуха акцентом нолдо Дома Фэанаро, — Вся цепь холмов зацветает, это мимолетно, всего на несколько дней, но пустоши укрываются ковром нежно-розовых звезд лаузелёрий, белых искр ветренника, скромных лютиков, снежных колокольчиков голубики. А потом все исчезает. Будто и не было никогда. — Я начинаю все больше думать, что Маэдрос прислал тебя именно для того, чтобы ты вернулся в Химринг вместе со мной. — Нет, мой бывший и лучший ученик, — тихо рассмеялся Маглор. — Я просто люблю этот суровый край и люблю, когда мой старший брат и лорд улыбается, а это такое же мимолетное явление, как цветение на холмах Химринга. Нельо не просил звать тебя, он просил передать письмо и не открывать его до равноденствия. Думаю, у него есть объяснение всему. Всегда есть и всегда было. Финьо оторвал пальцы от карты, на которой осторожно успел проследить путь от Хитлума до Химринга, и отвернулся от стола. Письмо накрыло Предел Маэдроса. *** Он ждал три года, и подождет до весеннего равноденствия. Западный ветер сменил северный и крепчал с каждым днем, подгонял желанную дату все ближе и ближе. Стремительно теплело, а в ветре с моря отчетливо ощущался привкус соли. Равнины Хитлума освободились от снега.Грязная белизна отступила до следующей зимы; расцвели белоснежные ковры подснежников и ветреницы, лазурные искры гепатики, нежные желтые крокусы. Эйтель Сирион освободился от льда тихо и незаметно, и чистая водная гладь отражала ярко-голубое небо, охваченное мягкими объятиями пушистых перьев облаков. Три дня до равноденствия. Капель весело звенела, выстукивая мелодию, похожую то ли на серебристые колокольчики, то ли на нежный перелив струн арфы. Фингон каждый день выбирался за пределы Хитлума лишь в компании своего гнедого коня Искристого — норовистого, нахального импульсивного, как он сам. Вдвоем они слушали птиц — стрекот десятков скворцов, напоминающих о Маглоре и выкручивающих в воздухе завораживающие фигуры; Финьо насвистывал, передразнивая жаворонков и грачей; осторожно гладил по перьям сонных сов, своим недовольным видом напоминающих ему о Майтимо поутру — очаровательно недовольного и не проснувшегося. Два дня до равноденствия. Анор отражалась ярким пламенем в водах Сириона и заставляла блестеть золотые ленты в косах Финдекано ярче. Один день до равноденствия, и старший сын Нолофинвэ провел его без сна, созерцая бесконечное полотно звезд Варды и едва держа себя в руках, чтобы не раскрыть письмо, которое манит — как огонь продрогшего до полусмерти, как вода — измученного жаждой, как творца, заваленного не своей работой — его творения. Один час до полудня равноденствия — и Фингон едва не трясущимися руками, наконец, вскрыл письмо, которое оказалось лишь короткой запиской. Он всматривался в знакомый шифр, который давно может читать без ключа. Всматривался в тэнгвы и восхищался тем, что Майтимо пишет левой рукой ничуть не хуже, чем правой. «Три года после Дагор Аглареб, в весеннее равноденствие, я буду ждать тебя у кряжистого вяза, окунувшего ветви в прохладные воды Эйтель Сирион. Приходи, Финьо, пожалуйста, приходи». Фингона попеременно бросило то в иссушающий жар, то в холод. Майтимо. Здесь. Яркое пламя в белом ковре первоцветов. Финьо коснулся фибулы-волчца, которая еще в Амане была подарена Нельо. Цветок будто отозвался ласковым теплом, словно Финдекано коснулся пальцев Майтимо. Он, не помня практически ничего, выбежал в подворье, где нервно переминался Искристый, будто тоже что-то чувствуя. — Летим, милый, летим к Эйтель Сирион! День пришел! За стенами — цветы до горизонта, до самого Ангбанда. Бело-сине-желтое покрывало — словно исполинское знамя Второго Дома нолдор. Эйтель Сирион отражала бирюзовое небо, такое чистое, что в него хотелось провалиться — или взлететь? В тихой тени старого, повидавшего много на своем веку вяза — огненно-медная вспышка и статный вороной конь в окружении первоцветов. Майтимо оборачивается на оклик Финьо — глаза зеленущие, медный венец искрится в отросших до плеч волосах, любимое лицо усыпано веснушками, а ассиметричный изумрудный плащ, расшитый золотом, напоминает о лете. Он смеется, когда Фингон едва не сшибает его с ног в порывистом объятии.