Дерьмо случается

      Ляпы иногда с ними случались.       Так однажды во время выступления Йоаким, перебегая от края к краю сцены подпрыгнул, обернулся вокруг себя в пируэте, встал на ноги, сделал шаг назад, ловя равновесие, и… поскользнулся на лужице пива из перевернутого стакана. Грохнулся навзничь так, что от удара перехватило дыхание и искры посыпались из глаз. Ему тут же бросились на помощь парни из охраны, которые обычно выводят со сцены пробирающихся фанов: подняли на ноги, вернули микрофон, который он выронил, помогли отряхнуть спину от пыли.       Подбежал встрепанный Пэр:       — Ты цел?       — Да, — очумело тряся головой, с усмешкой ответил Броден, растерянно огляделся (ну, как так, а? Как он мог так облажаться?) и добавил: — Жить буду.       Хлопнул басиста по плечу, помахал руками загудевшим фанам, мол, все «ок» и бросился обратно на середину сцены продолжая песню. Сундстрём растерянно пожал плечами и пошел следом.       Рёланд оказался ближе всех к Йоке, поэтому и заметил. Подошел к нему, когда тот остановился на краю сцены, чтобы пожать фанам руки, мазнул ему сзади пальцами по шее в короткий перерыв между партиями, и, когда тот обернулся на прикосновение — показал ему руку: кончики пальцев были в крови.       — Твою ж мать! — Броден тихо выругался и сам неловко потрогал затылок — мокро и липко. Он чувствовал, что что-то теплое щекочет ему кожу под коротким ежиком ирокеза, но не придал сразу значения — его больше волновало то, что от резких движений у него стало двоиться в глазах и немного заплетались ноги.       Дальше пришлось пожертвовать своей фирменной подвижностью и сбавить уровень активности ради возможности просто доиграть концерт — координация движений подводила, и он опасался грохнуться снова. Фаны это заметили и тревожно гудели иногда, когда вместо привычных прыжков или приседа с оставленной ногой он делал только намек на это движение.        Но доиграли они отлично — за время длительных туров научились загонять подальше свои эмоции и состояние и выкладываться на всю силу. Только Сундстрём все равно переживал. Йоке ничем особо и не выдавал себя, но Пэр в отличие от остальных, знал его давно и научился понимать, когда ему по-настоящему плохо. Когда на обритых висках проступают вены и капли пота, когда он совсем-совсем немножко сбивается с дыхания, пока поет, когда все меньше носится по сцене и больше подходит к фанам, если те близко, будто пытаясь зачерпнуть у них сил. Или же вовсе останавливается и поет, устало поцепившись на микрофонную стойку и откидывая назад голову — выглядит это драматично и красиво, но ничего хорошего в этом нет.       Потом они все вышли и поклонились, держась друг другу за плечи. Стоявшие с боков от Йоакима Крис и Пэр ощутили, как тот сильнее схватился за них, чтобы не упасть, когда все резко разогнулись, взмахнув изрядно мокрыми хаерами. По этой же причине уходить им пришлось так же, приобнимая вокалиста за плечи, чтобы никто не заметил, что его шатает.       — Ты как, Йоке? Выдержишь продолжение? — уже в гримерке спросил Рёланд. Сундстрем отпустил вокалиста, давая ему возможность оценить собственную устойчивость.       — Думаю, да. Только смыть надо все это. — Он потрогал рукой затылок — волосы слиплись от крови, тонкие ручейки засохли на шее и под футболкой — благо одежда была черной, а часть шеи прикрывал ирокез, так что был шанс на то, что никто ничего не заметил.       — Твою мать, Броден, ты ебанько-подай-патроны! Тебе сколько все говорили, не оставлять свое пиво на полу? Допрыгался? — добравшись до пострадавшей головы вокалиста, Сундстрём включил «вредную мамочку» и зло ворча себе под нос, промакивал ему затылок куском ваты, смоченном в антисептике.       — Да не бурчи ты, Пэр, и так башка трещит. — Вяло огрызнулся тот. Голова и вправду болела: тупая, но сильная боль с каждым ударом сердца долбила несчастный затылок, протягивала щупальца к вискам и на лоб.       — Понятное дело, трещит. У тебя сотряс, скорее всего, — Рёланд подошел, наклонился к Йоакиму, который развалился в низком кресле, доверив голову басисту, — Сколько пальцев видишь?       Он показал ему руку с растопыренными пальцами и несчастный вокалист внутренне вздрогнул от этого — сейчас все станет понятно. Он посмотрел на ритмача испуганными глазами, присмотрелся к протянутой руке — все немного качалось вокруг и подло двоилось, вздохнул, задержал дыхание как снайпер перед выстрелом, покусал губу и неуверенно ответил:       — Три? — Крис нахмурился, ткнул взглядом Пэра. Тот кивнул, потому что Рёланд показывал два.       — Н-да. Я удивлен. Не думал, что у тебя там есть что трясти. — Тоббе, наблюдавший за происходящим, попытался пошутить, но вышло не очень.       — С-с-ай! Иди нафиг, Энглунд! — Йоаким зашипел и дернулся от жгучей боли, когда Пэр попал все-таки в рану своей химией и запулил в гитариста моток ваты в пакете. Тот со смачным шпоком впечатался в спину убегающей жертве — не убежала, реакции не хватило.       — Не может быть у него сотрясения! Если б было — фиг бы он попал. — послышалось из-за двери.       — Ага, конечно! А о случайности ты забыл? — мрачно спросил Рёланд. Он почесывал бороду и испытующе смотрел по очереди то на Йоке то на Пэра, будто ожидая от них ответа.       — Та нормально все, Крис. Пройдет скоро. — Броден повертелся на месте, пошарил руками вокруг, ища, чем бы еще запулить в высунувшегося из-за двери Энглунда.       — Нифига. Сейчас закончим с автографами и покажем тебя врачам. — Ритмач был настроен скептически, хотя Йоке и вел себя вполне стандартно. Продолжал вертеться, тянулся рукой к пластиковому флакону с антисептиком — вот она граната, противник опять высунулся из укрытия и надо ее в него срочно швырнуть, чтобы в следующий раз не трепал лишнего.       — Да сиди ты уже на жопе ровно, Йоке! — Сундстрём шлепнул его по протянутой руке, — И вообще, нахрен ты вату выкинул? Чем мне твою спину отмывать? Все в кровищи.       — Да ладно, хрен с ней, под майкой все равно не видно. Потом смою.       — Иии! — воспользовавшись замешательством вокалиста, Энглунд выбрался из-за двери и перебежал к Рёланду — тут его никто не тронет.       — Где вы есть? Пойдемте, а то скоро сюда все набегут, — Роббан, которого зачем-то заловили техники еще на выходе со сцены, ввалился в гримерку встрепанный и возбужденный, замахал руками, созывая согруппников идти в малый зал, где планировали проводить автограф-сессию.       — И что за живодер решил устроить все это сразу после выступления? Хоть бы помыться дали. — Не выходя из настроения, буркнул Пэр и встал, отпуская Йоакима.       Тот легко поднялся на ноги, но придержался за спинку кресла. Оглядел всех и показал жестом на выход из гримерки, мол, идите-идите, я за вами. И как ни странно — все согласились. Вышли, сопровождаемые руганью драммера и басиста. Йоке, выходя последним, натолкнулся на тревожный взгляд оглянувшегося Пэра, улыбнулся ему в ответ и вздернул подбородок, показывая, что все пучком, но басист отвернулся и досадливо качнул головой. «Вот же герой хренов. Сам не видит нифига перед собой и держится за стенки, чтобы не шататься. Надеюсь, автограф-сессия не навредит ему сильно. Там же не надо петь и бегать, да?»        Йоаким, действительно, не слишком четко видел все вокруг, а когда встал — так и вовсе перед глазами стало темно, как в погребе. Потому он всех и пропустил, чтобы подождать пока развеется мрак и не врезаться снова никуда.       На общение с фанами и раздачу автографов им дали чуть меньше часа: людей было как обычно много, они галдели, что-то постоянно спрашивали, какие-то парни-журналисты пристали с расспросами о том, что их толкнуло написать альбом посвященный Карлу, и им с Пэром пришлось долго объяснять, как возникла идея и подбирались песни.       Отвечая на вопросы, Броден отчаянно старался не ляпнуть ничего невпопад, ибо мысли путались, больше прикалывался и улыбался, ставил неожиданно кривые подписи маркером на всем, что ему подсовывали, и нещадно зевал время от времени, когда успевая, а когда и нет прикрыть рот ладонью. Пэр и Крис внимательно поглядывали на него, но все было вроде как нормально.       К концу автограф-сессии головы пухли уже у всех: от мельтешения лиц, рук, горы информационного мусора. От всего этого мозги висли и отказывались работать, к тому же их догнала усталость после концерта, поэтому они были невероятно рады, когда все наконец разошлись и они смогли выбраться со своих мест.       — Ф-фу… — тяжело выдохнул Йоаким, вытирая ладонью покрытый холодной испариной лоб, — Ну и дурдом. Это всегда так или только сегодня? — он чуть растерянно посмотрел на согруппников, никак не решаясь выбраться из-за стола. Ему и там было хорошо.       — Всегда, Йоке. Просто ты со своей энергией этого обычно не замечаешь, — Роббан завязывал в хвост вогкие волосы, Пэр и Крис потягивались после затянувшейся неподвижности, — Давай, вставай, пойдем отсюда. Купаться-купаться-есть и спаать! — драммер заметно вымотался за время выступлений и уже даже не пытался после концертов ходить со всеми по пивным заведениям.       — Пойдем, — фыркнул Броден и, отодвинувшись, встал.       — Ой, йоб твою! — Пэр матюгнулся, увидев, что тот, не успев распрямиться в полный рост, стал мягко оседать на пол. Пулей рванулся и подхватил уже безвольное тело, — Помогите!       Йоке был выше и крепче басиста, поэтому сам он его не мог удержать, но подхватил Энглунд.       — Твою мать, это что? — он обалдело уставился на повисшего у них на руках Йоакима. Лицо его, обычно подвижное и полное жизни — кровь с молоком — сделалось землисто-бледным и вытянулось, глаза закрылись, но не плотно и в щелки между веками были заметны белки и краешки зеленоватых радужек.       — То, чего ты у него никак не ожидал, — фыркнул басист, осторожно похлопал вокалиста по щекам. — Йоке, очнись! Йоаким? — но тот не реагировал.       К ним подошли Крис и Роббан.       — Что делать, Пэр? — как-то по-детски испуганно спросил ударник.       — Что делать… Вазелин готовить за перенос выступлений, — ответил вместо него Энглунд, — С сотрясением мозгов ему однозначно нефиг на сцене делать.       — Или за отмену, — мрачно пробормотал Сундстрём, безуспешно пытаясь привести Бродена в сознание. — Смотря насколько все серьезно.       Страх, жалость и досада попеременно кусали ему сердце: ну, как можно быть таким оленем, чтобы навернуться на луже пива? Как можно носиться по сцене, не глядя под ноги? Как можно так долго валяться в отключке и быть таким бледным, что глянуть больно?       — Йоке, очнись же ты, не пугай так! — он попытался развернуть друга на бок, не вставая сам, но это было неудобно. — Помогите, чуваки.       Крис и Тоббе присели на колени рядом с ними, но их отвлекли. Прибежали откуда-то две женщины, видевшие, как рухнул Броден, затараторили что-то на норвежском, потом одна заговорила по-английски:       — Мы видели, как ему стало плохо, и вызвали доктора. Он скоро будет!        — Спасибо! — Рёланд одарил их самой обаятельной из своих улыбок, но Пэр даже не поднял головы. Беспокойно вглядывался в подергивающееся лицо Йоакима — тот, кажется, начинал приходить в себя.       Окончательно очнулся он уже в номере гостиницы. Первыми стали пробиваться звуки — рядом говорил Тоббе и еще кто-то. Он толком не понял, о чем шла речь, открыл глаза, чтобы оглядеться и тут же наткнулся на взгляд Пэра — тот сидел у него в изголовье на стуле.       — Йоке? — тихо позвал басист, заметив, что тот открыл глаза, — Очнулся! — воскликнул уже громче. Все обернулись и в поле зрения показался мужчина в светлой медформе.       — Вы чего? Что? — Йоаким проморгался, растерянно огляделся, не понимая, что случилось, и как он оказался в номере, почему все такие подавленные и почему у Сундстрёма такая непроглядная тьма в глазах.       — Ты отключился и был без сознания больше десяти минут, — басист устало потер лицо ладонями и откинул назад волосы, лезущие в глаза. Коротко сжал плечо Йоке. «Ну, ты и напугал меня» — означал этот жест.       — Ага, а потом очнулся, обматерил Роббана за то, что тот тебя водой облил, что-то проворчал и снова заснул, — Крис неловко улыбнулся, глядя то на медика, который что-то набирал в шприц, то на Йоакима, который еще дезориентировано оглядывался и хлопал ресницами.       — Ничего не помню, — он крепко зажмурился, пытаясь вспомнить то, о чем говорил ритмач, но ничего не вышло.       — Понятно, что не помнишь, — медик, парень примерно их возраста, взял его за руку без татуировок, протер спиртовой салфеткой сгиб локтя, — У тебя сотрясение.       — Да я это уже понял, — тихо ответил Йоке и подозрительно глянул на шприц в руке врача, — Что-то?       — У тебя упало давление, того ты и отъехал, но это мы сейчас исправим, — он перетянул ему руку повыше локтя каким-то хитрым ремешком, — Сжимай кулак. — Щелкнул пальцами по запястью. Тот подчинился, вяло пошевелил пальцами.       — Еще-еще, — Броден со странным интересом наблюдал, как у него под кожей предплечья сильнее проступают синеватые вены. Не отвел взгляда и когда медик ввел иглу, и из крохотной ранки показалась капля темной крови. — Вот так. Теперь должно стать легче. — Он прижал салфетку к месту укола, снял ремень с руки, — Прижми пальцами и согни руку.       — Спасибо. — Тот послушался и все же отвернулся. Закрыл глаза, чувствуя, что снова на него накатывает сонливость, а от простого движения головой к горлу подбирается тошнота.       — Подожди, не засыпай, Йоке, — Пэр потряс его за другую руку, — Еще немного.       — Мм? — обратно открыть глаза было неимоверно лень, но пришлось, хотя он об этом и пожалел. Зловредный доктор сначала посветил ему в глаза противно-ярким фонариком, а затем заставил следить взглядом за пальцем, который перемещал из стороны в сторону перед его лицом. Получилось неважно — он сам чувствовал, что глаза у него как-то неестественно дергаются, когда он пытается посмотреть крайне вбок.       — Йоаким, правильно? — заговорил медик, что-то записывая в блокноте.       — Угу, — отозвался вокалист, снова закрыв глаза. Трудно было смотреть, особенно когда на тебя с такой мешаниной чувств глядят все твои согруппники. Раздосадованы, растеряны, подавлены и изрядно напуганы и все из-за его раздолбайства.       — Оставлю рецепт. Купите лекарств, — он объяснил дальше, что и как принимать для нормализации кровообращения и нервной деятельности, — И с неделю придется тебе отлежаться. По-хорошему лучше бы в клинику…       — Нет, только не туда, — Броден даже развернулся к врачу, — Не надо. Иначе они меня точно убьют, — он с наигранной затравленностью покосился на сидящего рядом Пэра и Тоббе, который тоже не отходил от его кровати.       — Ты сам себя убьешь раньше, чем мы до тебя доберемся, — проворчал последний.       — Да ладно вам, хватит зудеть, — неожиданно для всех одернул его Сундстрём, и уже обращаясь к врачу: — Мы постараемся ему обеспечить покой на это время. Лекарства купим сегодня же.        В голосе и на лице его читалась крайняя удрученность, но глаза немного посветлели.       — Да. Он парень крепкий, должен быстро поправиться, но ему нужно дать такую возможность. Выступления, сами понимаете, — он пожал плечами и поджал губы.       — Да, понимаем.       — Для его же блага, — он вручил басисту листок с рецептами лекарств, собрал свой чемодан, что-то еще объяснял им о том, что в таком состоянии нужно делать, но Йоаким уже не слушал: он разрешил себе провалиться в странно-приятное, черное полузабытье. Слышал голоса друзей, как они расходятся постепенно — сначала Крис, который вызвался сходить в ближайшую с гостиницей аптеку, потом Роббан. Пэр с Тоббе еще некоторое время тихо переговаривались о том, как будут утряхивать вопросы с переносом выступлений, но все казалось таким незначительным по сравнению с той теплой блаженной чернотой, в которую он был погружен, что он не захотел даже делать усилия, чтобы выбраться из нее.       Потом стало тихо — гитарист ушел. Йоаким ощутил, как рядом с ним на край кровати сел Пэр — ощутил запах его дезодоранта, которым тот пытался спасти ситуацию, когда им так и не дали привести себя в порядок после выступления.       — Порождение хаоса ты, а не человек, Йоке. — Он мягко потрепал колючую макушку Бродена и переместил руку ему на плечо. Тот невольно схватил ее и попытался укрыться — кожа у него была холодной. — К тому же замерз.       — Угу… И эти штуковины страшно мешают, — он все-таки решился пошевелиться, но только ради того, чтобы попросить помощи стянуть концертный жилет, из которого он так и не выбрался. — Помоги снять. — Он тяжело развернулся на спину и расстегнул молнию. Пэр помог ему высвободить руки, стянул ботинки и вынул ремень из камуфляжных штанов.       — Ф-фу…аж дышать легче, — странный короткий отдых, казалось, вернул немного сил, и Йоаким даже попытался подняться на локтях, — Помыться бы все-таки. — Протянул вяло-мечтательно.       — Ага…лежи уже, пиздонешься еще в душе — вообще зашибись будет.       — Пошли вместе. Будешь меня ловить, если что. — По бледной физиономии вокалиста расползлась привычная лыба, хотя глаза он снова закрыл.       — Просто охрененная идея, Йоке! — фыркнул Сундстрем, — На что это будет похоже?       — А тебе ли не пофигу на что? Сам, небось, о душе мечтаешь, как последняя собака.        Басист помялся. Действительно, искупаться хотелось невыносимо, но мысль о том, как они будут вдвоем меститься в крохотной душевой кабинке номера и стукаться голыми задницами друг о друга вызывала безразмерные сомнения. Не то, чтобы он смущался — они где только и как только не мылись в переездах, но в такой тесноте он скорее мог толкнуть Йоке и не успеть развернуться, чтобы поймать, чем помочь.       — Ну, нет. Я тебе помогу туда дойти, а там ты сам как-нибудь уже искупаешься. Тем более тебе и мыть-то нечего. — Пэр досадливо почесал изрядно слипшийся хаер и снова потрепал ирокез Бродена. Тот не открывая глаз фыркнул:       — Кто тебе мешает так постричься?       В итоге с грехом пополам они добрались в душ, Йоаким, держась за хлипкую дверь кабинки, с матюками разделся и забрался внутрь.       — Только не закрывайся! — крикнул ему Пэр. — Если грохнешься, чтоб я мог тебя вытащить.       — Хорошо. Только не подглядывай! — Сундстрём явно услышал смешок в голосе друга.       Несмотря на тошноту и головокружение, от которого пол уходил из-под ног, Йоке включил воду и с наслаждением забрался под горячие струи, медленно сполз по стенке душевой кабинки на пол и некоторое время посидел неподвижно, ожидая, пока уляжется в нем муть. Потом стал вяло, как мог отмываться.       — Броден, ты там живой? — настороженно прислушиваясь к шуму воды, Пэр прождал в комнате десять минут, но в итоге не выдержал и пошел посмотреть, чего тот так долго возится. — Йоке? — он тихонько постучал в непрозрачную пластиковую перегородку, и, не дождавшись ответа, заглянул.       — Ну, твою ж мать! — Йоаким свернулся в позе эмбриона на полу, упавшая с полки мыльница закрыла слив, и вода постепенно набиралась. — Просыпайся! Утопнешь же! — он отчаянно потряс вокалиста за плечо — тот застонал, что-то забормотал невнятно, мешая английский и шведский, сонно завозился.       — Вставай-вставай, нашел, где спать! — Сундстрём выключил воду и стал тормошить его еще сильнее.       В итоге уже нещадно ругаясь на все известные ему лады, Йоаким кое-как поднялся: мокрый, голый, он растерянно огляделся в поисках полотенца, но не нашел, попытался выбраться из высокой чаши кабинки, но едва не завалился, когда остался стоять на одной ноге, занеся вторую, чтобы переступить.       Басист с готовностью подставил плечо, позволяя опереться, потянулся к сушилке, стянул с нее полотенце и сунул в руки Бродену:       — Держи, срам ходячий. — Легонько ткнул его в бок, на что тот только фыркнул, но полотенце вокруг бедер кое-как обернул.       — Спасибо тебе, Пэр, — тихо пробормотал, Йоке когда они добрались до его койки. Кое-как вытерся и, не одеваясь, лег, укрывшись одеялом до самого подбородка.       — Всегда пожалуйста, — тот улыбнулся, глядя, как меняется лицо Бродена — фирменный фокус.       — Прости, что так все вышло, — его разлатые брови сдвинулись чуть вверх, а глаза округлились, придавая лицу виновато-умоляющее выражение, — Я исправлюсь, я больше не буду оставлять пиво на сцене, — он снова запутался в словах, мешая шведский и английский, как когда сильно волнуется… А вот это удар ниже пояса — умильную моську можно было еще игнорировать, но искренность его эмоций обладала огромной поражающей силой. Сундстрём не выдержал, досада в нем треснула и рассыпалась, он мотнул головой и усмехнулся.       — Да ладно тебе…выкрутимся как-то. Первый раз, что ли? — он снова потрепал ирокез Йоке, но уже осторожнее, чем обычно. — Как голова?       — Честно? Как чугунок. Аж гудит зараза.       — Ладно… Тогда спи давай. Слышал, что врач говорил? Нужно больше отдыхать.       — Да.       — Вот и спи. Поправляйся, ты нам нужен здоровым. А с переносом выступлений мы что-то придумаем.