В ногах правды нет, и Лютик это знал. За последний переход он совсем выбился из сил, еле поспевая за неспешно плетущейся Плотвой.
Ведьмак рассчитывал на то, что юноша сразу же взвоет от малейших трудностей в их совместном приключении и просто сбежит, но он, несмотря ни на что, упорно продолжал следовать за истребителем монстров по пятам. Как долго бы Геральт ни скакал и какие бы извилистые пути ни выбирал, где бы ни останавливался на ночлег, пускай даже в самом скрытном месте — с утра он обязательно находил спящего неподалёку барда. Тот не собирался пропускать ни единого сражения, стараясь всё запечатлеть лично и параллельно не попасть под горячую руку и не отхватить самому.
День выдался изнуряюще знойный, а на поле, через которое, как назло, лежал путь, не было ни одного деревца, и солнце, клонящееся к закату, ослепляло путников своим ярким золотым светом. Воздух дрожал и рябил, а оттого нельзя было чётко разглядеть пейзаж на горизонте. В горле всё пересохло, а фляга, к несчастью, тоже была пуста. Повесив голову и едва слышно перебирая струны, выдавая череду мелодичных аккордов, Лютик продолжал волочиться за всадником, пытаясь скрыться от палящих лучей в отбрасываемой им тени.
— Залезай, — цыкнул Геральт, остановив лошадь рядом с юношей.
Поэт отвлёкся от перебирания струн и взглянул на всадника, невольно прищуриваясь. Он хотел что-то возразить и предложить ведьмаку пойти вперёд, но затем вспомнил, слухи о какой твари их сюда привели, и закрыл рот, так ничего и не ответив.
— Я дважды повторять не буду, — пригрозил мужчина, едва не пришпорив Плотву.
— Ладно, я понял, спасибо, — заволновался Лютик, неумело пытаясь вскарабкаться на коня, что без опоры на стремя выходило крайне плохо.
— Сядешь передо мной, будешь учиться вести лошадь и держать поводья, — предупредил ведьмак. — А то от твоего бренчания уши вянут...
— Кони — это не моё. Меня и сзади всё устраивало, — вздохнул юноша, кое-как всё-таки взобравшись на Плотву и устроившись в седле.
— Волей-неволей твоё, но если Плотва скинет нас — я твою лютню на растопку пущу, — пригрозил Геральт, показательно отпуская поводья.
— Понял, — нервно сглотнул музыкант, стараясь вести лошадь как можно более аккуратно.
Сначала всё шло даже на удивление гладко: они быстро добрались до видневшегося на горизонте леса, а там лошадь уже бодро бежала трусцой и гордо перешагивала через покрытые мхом камни и поваленные брёвна.
В лесу было свежо и куда прохладнее, чем на душном поле. Чувство жажды притупилось, а вскоре путники смогли найти желанный ручей, обозначенный на карте, ни много ни мало, бурной рекой. Возможно, он и бывал таковой, когда здесь бродил картограф, но определённо не в сезон засухи.
Внезапно Плотва запнулась, когда наступила на мох, а тот, будучи влажным, ушёл прямо из-под её копыт. Лютик не на шутку перепугался, рванув поводья назад, а заодно чуть не свалившись.
— Не тяни поводья так сильно, — ведьмак поправил юношу, придерживая его за талию, чтобы тот не упал. — Ты испугался даже больше, чем сама лошадь.
— Хорошо, я понял, — ответил поэт, вновь осторожно направляя Плотву вперёд. — Знаешь, мне бы хотелось услышать ещё какую-нибудь историю от тебя, раз уж мы ничем не заняты... Кажется, ты что-то упоминал о виверне, которую сразил в болотах на юге... Постой, или это было в северных горах? — отступившая жажда развязала ему язык.
Геральт устало вздохнул, положив руку на бедро Лютика и мягко огладив его, тонко намекая на то, что всё это не к месту. Но юноша списал этот жест на страховку от падения.
— Так какой у неё был размах крыльев? А сколько пар крыльев было? Хотя... Это же виверна, у неё должна быть всего одна пара... Они ведь были без перьев, верно? — спросил поэт, не обращая ни малейшего внимания на чужие действия, явно переходящие грань дозволенного.
Мужчина тихо фыркнул, но промолчал.
— А зубы были в два ряда или в три? Наверное, её уже пытались убить другие ведьмаки, поэтому на её чешуе можно было заметить следы старых ран, верно? А из неё торчали стрелы? Когда происходила ваша схватка: днём или ночью? Сколько она длилась? Час? Четыре? Сутки? — продолжил размышлять музыкант, невольно откинувшись на чужую грудь спиной.
К тому времени руки Геральта уже спокойно оглаживали бёдра юноши, но после такой наглой выходки мужчина смело переложил их на чужой пах.
— Хватит! — огрызнувшись, Лютик вздрогнул, недовольно нахмуривая брови.
И ведь правильно говорят: слово — не воробей, вылетит — не поймаешь. Осознание сказанного пришло практически мгновенно, и пламенный стыд опалил его затылок.
— Ой, то есть... Всё, я понял, спускаюсь... — он попытался загладить вину, но изначально зная, что эта затея провальная, решил попросту смыться.
— Ну-ну, попытайся, — усмехнулся мужчина, крепко прижимая неугомонного музыканта к себе, пресекая все его попытки побега.
Геральт много раз говорил, что так или иначе прижмёт этого никудышного рифмоплёта к ближайшей плоской или покатой поверхности, если тот вовремя не умолкнет, но кто мог знать, что однажды его действия перейдут грань шутки?
— Я уже всё понял, больше не буду навязываться, как ты и хотел, наши пути разойдутся прямо здесь и сейчас, я усёк, — юноша начал брыкаться, но вместо этого ведьмак лишь крепче прижал его к себе, грозясь с такими усилиями переломать ему все рёбра.
Лютику ничего не оставалось, кроме как сдаться и перестать сопротивляться, понимая, что это бесполезно.
— Сколько раз мне нужно извиниться, чтобы ты меня отпустил? Честно, я уже осознал всю свою вину... — он продолжил сокрушаться, наклонив голову. — Сдаюсь...
Воспользовавшись тем, что шея музыканта сзади открылась, мужчина аккуратно припал к ней губами, активнее лаская юношу и запуская руки под его нарядный кафтан.
В паху барда всё завязалось в тугой узел и неприятно скрутилось от одних только лёгких ласк и едва ощутимых поцелуев в загривок и ниже. Его ноги, не имея опоры в стремени, непроизвольно подрагивали, когда чужие руки чуть сильнее давили на его пах.
— Я могу посвятить тебе оду, сочинённую на эльфийском, — Лютик начал торговаться, невольно закусывая губу, когда рука на его паху сжималась сильнее.
Отгибая воротник, мужчина поднял лицо юноши, едва коснувшись пальцами его подбородка, а затем властно прижался губами к основанию чужой шеи.
— Хорошо, не на эльфийском, — сквозь плотно сжатые губы поэта всё же проскользнул тихий стон.
Он тут же отвернулся и стыдливо прикрыл глаза.
— Хочешь заслужить моё расположение — просто помолчи, — ответил ему Геральт.
Пользуясь долгожданным молчанием, он распустил руки, лаская юношу везде, где ему только вздумается, и мастерски довёл его до пика. Тот лишь кусал нижнюю губу в попытке сдержать тихие стоны, но тщетно.
— Д-достаточно, — тихо простонал музыкант, чуть сильнее сжимая поводья лошади.
Он старательно тёрся ягодицами о чужой пах, пытаясь добиться аналогичного дискомфорта у мужчины, но не чувствовал там ничего, кроме отделанного железом ремня. То отстраняясь, то наоборот, испытывая жажду в прикосновениях, юноша то отдалялся, то вновь ластился к чужому телу, пылая от переполнявших его чувств. Геральт просто дразнил его и определённо наслаждался полной беспомощностью перевозбуждённого Лютика, который теперь только и мог тихо постанывать и смущённо кусать губы, тем самым обрывая особо громкие стоны. Зато дразнил так нежно и ласково, что теперь сопротивляться было невозможно.
— Здесь будет лагерь. Всё равно не дойдём ни до какого поселения раньше полуночи, — забыв о своей забаве, мужчина легко спрыгнул с лошади, следом спуская на землю и юношу, который еле стоял на ногах. — Привяжешь лошадь.
Тот тут же кинулся на шею Геральта, доверчиво закидывая ногу на его бедро, но его отвергли и оттолкнули.
— А лучше сиди здесь и не мешайся. Ещё не хватало мне коня потерять из-за твоих узлов, — бросил он.
Стыдливо прикрываясь, юноша кивнул, облегчённо выдыхая, когда мужчина отошёл от него. Тяжело дыша, музыкант привалился к стволу дерева, медленно сползая и садясь. Его дрожащая рука уверенно накрыла собственный пах, властно сжимая эрегированный орган сквозь ткань одежды, помогая достичь желанной разрядки.
— Сиди ровно и не трогай себя, — тут же раздался недовольный приказ с другого конца поляны.
Разочарованно выдохнув, поэт нехотя убрал от себя руки. Постепенно сползая всё ниже, юноша тихо стонал и кусал запястье, едва не плача. Он переворачивался с боку на бок, то вытягивая, то поджимая к груди ноги, и отчаянно цеплялся пальцами за траву. Любая мысль о Геральте электрическим импульсом пробивала всё его тело и особенно болезненно отдавалась в паху. Подумать только, на кого у него стоит колом?..
Да и куда он мог деться? Сбежать? Звать на помощь? Его всё равно догонят и поймают, а тогда всё станет ещё хуже... Так что он предпочёл лежать, сведя ноги, и тяжело дышать, невольно ёрзая и поглядывая на мужчину, который умело разводил костёр, используя в качестве растопки, на удивление, не музыкальный инструмент Лютика, а самые что ни на есть обычные дрова.
Его сердце буквально упало в пятки, когда Геральт широкими шагами приблизился к нему и остановился. Чуть приоткрыв рот в беззвучном стоне, Лютик слегка подался вперёд, покорно ожидая следующих приказаний. Вместо этого он был лишь бережно взят на руки, словно самый ценный груз в жизни ведьмака.
— Геральт, прошу, — тихо взвыл юноша, уже начиная догадываться, к чему всё идёт. — Я же не девушка... Если я не... Прямо сейчас... То просто умру...
Оказавшись на расстеленном рядом с костром плаще, он тут же стыдливо свёл ноги, не прекращая мелко дрожать. Да и когда в последний раз Геральт покупал девушку на ночь? Судя по тому, как отяжелел его кошелёк — достаточно давно. Да и работа его нервная, хоть сперва и кажется, что он привык... Так что повод для такого собственнического поведения, если отбросить все шутливые угрозы, явно был.
— Не умрёшь. Ты даже лучше девушки, — усмехнулся Геральт, тут же садясь между разведённых ног смущённого музыканта.
— Пожалуйста, — с тяжёлым выдохом пролепетал тот, понимая, что мужчина всё равно закончит начатое. — Прошу, нежнее...
Юноша не осыпал Геральта уговорами и мольбами, страшась его холодной и непредсказуемой натуры. Он позволил полностью раздеть себя, изредка срываясь на шумные, смущённые выдохи, когда чужие руки задевали его эрегированное достоинство.
По телу испуганного музыканта пробежали мурашки, потому как без одежды, несмотря на огонь неподалёку, было холодно. По его щекам катились робкие слёзы, а затуманенный взгляд был устремлён куда-то в небо.
В его мыслях сформировался чёткий сценарий дальнейшего развития сюжета: сейчас ему грубо и бесчувственно вставят, выбьют из него всю душу, а на утро он проснётся чуть живой, с сорванным от криков голосом...
— Лютик...
Геральт редко называл его по имени, не прибавляя следом ругательств, а уж тем более так нежно. Он мягко сгрёб юношу в объятия, кое-как усаживая его на свои колени. Тот лишь крепко вцепился в его спину, зажмурившись, зная, что его могут вновь грубо оттолкнуть.
— Чудесный, чувствительный мальчик с прекрасным голосом, — руки, мозолистые и грубые на первый взгляд, но такие родные, тёплые и нежные на второй, мягко погладили юношу по спине, успокаивая его. — Настал тот редкий момент, когда я хочу слышать тебя. Не упусти этот шанс, — закончил он, одним пальцем аккуратно поглаживая истекающую смазкой головку члена дрожащего от незнакомых ощущений Лютика.
Тот тихо промычал что-то неразборчивое, затем сорвался на шумный выдох и застонал громче. Слёзы почти исчезли с его глаз, оставляя после себя мокрые дорожки на щеках.
— Нежнее, прошу, нежнее, — словно мантру, неразборчиво бормотал юноша, охотно ластясь к чужой шее и покорно, но всё ещё несмело прижимаясь к ней губами.
— Да ладно, неужто испугался? Смотри как поплыл, из тебя аж ручьём течёт, — Геральт мягко поднял лицо юноши за подбородок, заставляя его оторваться от своей шеи.
— Геральт... — рвано выдохнул поэт, оглядывая мужчину пьяным затуманенным взглядом, по факту видя лишь размытый силуэт.
Тот оставил ему возможность выбрать, что делать дальше, и делать ли что-нибудь вообще, но разве наивный, невинный, а главное перевозбуждённый Лютик может отказаться от поцелуя? Конечно же нет, а потому, едва ли не промахнувшись мимо чужих губ, юноша прижался к ним своими, блаженно прикрывая глаза.
Геральт определённо целовался гораздо лучше, чем какой-то там бродячий певец, которому не доставалось и капли славы от путешествия вместе с истребителем монстров. Тот, скорее, щедро делился с ним своей плохой репутацией, которую музыкант терпеливо старался улучшить.
Закатывая глаза при каждом властном посасывании своего языка, юноша и не заметил, как оказался вновь на земле, по-собственнически прижатый к ней всем телом, но уже готовый подчиняться любым приказам. Мужчина мягко, но широко развёл его ноги, задирая их повыше. И без того смущённый музыкант покраснел до ушей, отведя взгляд.
— Давай сюда руку, не бойся, — с какой-то ранее незнакомой юноше ноткой нежности проговорил ведьмак.
Несмело протянув руку вперёд, Лютик мягко накрыл ладонью собственный член, тихо охнув, почувствовав, как внутри всё сжалось.
— Молодец, теперь закрой глаза, — более властно приказал мужчина.
Ещё раз рвано выдохнув, юноша послушно прикрыл глаза, полностью отдаваясь ощущениям.
— Чудесный мальчик, сочиняющий прекрасные баллады, — одной рукой Геральт одобрительно погладил ладонь Лютика, которая осторожно ласкала его член, а второй трепетно провёл по груди юноши, искусно минуя затвердевшие от возбуждения соски.
Тот прогнулся в спине, да так сильно, что чужая рука вновь коснулась головки его члена.
— Геральт, — не открывая глаз, жалобно позвал он.
Мужчина мягко, но вместе с тем и крепко сжал свободную руку юноши, давая ему почувствовать свою поддержку.
— Я не позволю никому, ни единой душе надругаться над тобой или хотя бы метнуть косой взгляд в твою сторону, — ведьмак осторожно коснулся губами тыльной стороны чужой ладони, на несколько мгновений прикрыв глаза.
— Геральт, я... Вот-вот... — простонал юноша, внезапно крепко обнимая ведьмака ногами.
Его собственные руки дрожали и не слушались своего хозяина, не позволяя совершить и пару движений без неприятного тремора.
— Теперь ты можешь не бояться и полностью довериться мне, — Геральт властно накрыл рукой чужое достоинство, по-собственнически лаская его.
По телу Лютика прошла ощутимая волна дрожи. Отдёрнув руки, он вцепился ими в плащ под собой.
— Геральт! — с его губ сорвался необычайно мелодичный стон, ласкающий слух своим звучанием.
Приоткрыв рот в беззвучном стоне и прогнувшись в спине, он кончил, на некоторое время потеряв дар речи и половину чувств. Его ноги тут же ослабили хватку на чужой талии и вместо этого расползлись в стороны. Разрядка в течение последних минут десяти была столь желанной, что ощущения от неё были в несколько раз острее, но от этого не менее приятными.
Когда юноша открыл глаза, то смог узреть оголённого по пояс Геральта, задерживаясь взглядом на каждом шраме на его груди. Он искренне жалел, что пропустил сам момент его обнажения, живо представляя, как ведьмак умело расправился с лишними узелками на своей одежде и, властно потянув её за воротник сзади, снял через голову.
Не успел Лютик отойти от одних ощущений, как тут же вновь удивлённо охнул от обилия других. Между ягодиц стало почему-то влажно и даже... Скользко.
— Девственно горячий и узкий, — усмехнулся мужчина, умело разрабатывая юношу двумя пальцами.
— Н-нет... — стыдливо ответил тот, вновь смутившись, но покорно разведя ноги шире.
Мужчина встретился с ним взглядом.
— Я... Не девственник, — покраснев до ушей, продолжил Лютик. — В общем... Я чем-то не понравился владельцу борделя и по итогу... Меня пустили по кругу... В качестве оплаты... Ты должен был рано или поздно узнать об этом, раз собрался тоже... Прижать меня...
— Если скажешь мне, где это произошло — я им всем глотки перережу, — недовольно сказал Геральт, нахмурив брови.
— С тех пор уже несколько месяцев прошло, — выдохнул юноша, невольно вздрагивая, когда мужчина давил на его простату, каким-то совершенно магическим образом без труда найдя её расположение.
— Месть — это блюдо, которое подают холодным, — уже на самое ухо прошептал ведьмак, следом мягко скользнув по щеке музыканта носом и накрыв его губы своими, целуя глубоко и развязно.
Запустив руки на затылок Геральта, Лютик послушно прикрыл глаза, перебирая мягкие светлые пряди и несмело постанывая.
Когда дело дошло до трёх пальцев, у юноши уже крепко стоял. Не желая пропустить ни единого прикосновения, он вновь прикрыл глаза, часто дыша и запрокидывая голову. Шершавая мозолистая рука изредка касалась его щеки, а Лютик тут же ластился к ней, тяжело выдыхая и жалобно постанывая.
Стоны поэта стали громче, когда рука мужчины соскользнула с его щеки и, мягко проходясь по вибрирующему от стонов горлу, обхватила двумя пальцами сосок, игриво перекатывая твёрдую бусинку. Уловив, что Геральту определённо импонируют стоны, Лютик накрыл одной рукой другой свой сосок, второй аккуратно стимулируя простату снаружи.
Казалось, что это время было только для них двоих. И весь мир подождёт — как пел юноша в одной из своих баллад.
Лютик отчётливо чувствовал, как внутри него всё вновь завязывается в тугой пылающий узел, затягивающийся лишь сильнее при одной лишь мысли о ведьмаке. Тот же, мягко поглаживая юношу по животу и бёдрам, терпеливо растягивал его, не смея отвести взгляда от прекрасного вида на ласкающего себя Лютика.
— Переворачивайся. Достаточно с тебя, — наконец выдохнул Геральт, мягко похлопав юношу по бедру.
Открыв глаза и придя в себя, Лютик послушно перевернулся на живот, прижимаясь грудью к расстеленному плащу, и встал на колени, приподнимая бёдра. Предчувствуя что-то болезненное, он мелко задрожал.
Мужчина легко коснулся чужой щеки, заставляя юношу обернуться, после чего аккуратно поцеловал его, чередуя нежную ласку нёба с властным посасыванием языка. Лютик тут же поплыл, полностью расслабившись и охотно отдавшись в чужие руки.
— Геральт, я в порядке, просто дай мне то, что я заслужил, — он покачал бёдрами, покрепче вцепившись в плащ под собой.
— Предлагаешь не нянчиться с тобой? Мне же проще, — ведьмак вновь припал к уже покрасневшей коже на шее Лютика, оставляя вдоль всего позвоночника дорожку влажных поцелуев, чередуя их с укусами.
Закончив лёгким укусом близ ягодиц, он властно сжал их, разводя в стороны, отмечая их чудесную упругость и столь же прекрасный, разработанный, манящий вход. Юноша отозвался тихим смущённым стоном, упершись лбом в землю. Одарив музыканта слабым, скользящим шлепком, Геральт мягко огладил его бёдра, слегка приобнял и пересчитал все рёбра юноши, обжигая разгорячённую кожу своими холодными, но пламенно страстными прикосновениями. Лютик вновь закусил губу, когда ласка вернулась на его ягодицы, после чего смущённо притих, изредка подаваясь назад, стараясь получить от этих лёгких касаний максимум удовольствия.
Ведьмак достаточно быстро расправился с ремнём на своих, видавших жизнь и явно более мудрых, чем Лютик, штанах, а затем и с верёвками на нижнем белье, вздыхая с облегчением, когда неприятная узкость пропала, слегка притупив дискомфорт от нараставшего с каждой минутой возбуждения.
Юноша смущённо охнул, ощутив чужой член между своих ягодиц.
— Геральт, он слишком большой, — отозвался он, обернувшись и покачав бёдрами, словно пытаясь удостовериться в правдивости собственного изречения.
— Полагаю, ты сможешь воспеть его размеры в очередной своей балладе, — мужчина мягко погладил поэта по бедру, успокаивая.
Тот смутился ещё больше, уткнувшись лицом в плащ, и поудобнее встал на колени, стараясь не упасть.
Помогая себе рукой, Геральт постарался войти как можно более медленно и аккуратно, давая юноше достаточно времени, чтобы привыкнуть к ощущениям. Лютик мелко задрожал под ним, начиная часто дышать.
— Геральт, слишком глубоко, — простонал он, вцепившись руками в грубую ткань под собой, чтобы хоть как-то удержаться на разъезжающихся ногах.
Ему было выделено полминуты на то, чтобы перевести дыхание и поудобнее поставить колени. Не дожидаясь, пока юноша привыкнет, ведьмак резко начал двигаться, умело выбивая из музыканта мелодичные стоны.
Лютик покорно терпел и старался до последнего молчать, пока мужчина не подобрал удобный для себя глубокий и даже слегка грубый темп. Тело юноши пылало от возбуждения, а потому на любое прикосновение он отзывался слышимым стоном. Собственные дрожащие ноги уже давно перестали нормально держать его. Мужчина мёртвой хваткой сжал чужие бёдра, вновь припав к спине музыканта губами, но на этот раз оставляя на ней собственнические метки.
— Ге... Геральт... — простонал юноша, запрокидывая голову, но тут же утыкаясь лицом в подстеленный для него плащ.
Его опасения оказались напрасны — Геральту он был явно не безразличен, ведь тот не поленился и хорошо разработал его, стараясь исключить все болезненные ощущения. К тому же он не просто бесчувственно выбивал из него весь воздух, а нежно гладил одной рукой, целовал и всячески ласкал.
Лютик слабо вздрагивал каждый раз, когда чужие губы впивались в его спину, оставляя на ней очередную метку, после чего скользили по его шее и касались щеки. Закусывая фалангу пальца и изредка открывая рот для шумных выдохов, юноша с трудом преодолевал дрожь в ногах, прогибаясь в спине. Перед его глазами всё поплыло, а тело само подавалось навстречу толчкам, не оставляя Лютику иного выбора, кроме как зажмуриться и прерывисто стонать при каждом движении.
Неожиданно Геральт отстранился, переводя дыхание.
— С тобой мне эта поза перестала нравиться, — сказал он.
— Прошу... Прощения, — ноги юноши предательски расползлись, и он тут же рухнул на землю, испуганно ойкнув.
— Лица твоего не вижу, — мужчина перевернул Лютика на спину.
Тот испуганно сглотнул, почувствовав, что член ведьмака вновь оказался между его ягодиц. В следующий же момент он прерывисто застонал, запрокинув голову и прогнувшись в спине.
— Ни единого шрама, и ты ещё называешь себя мужчиной? — Геральт мягко обнял юношу, положив руки ему под поясницу.
— Девушкам... Нравится, — прерываясь на рваные выдохи, ответил музыкант.
— Мне тоже, — мужчина прижался губами к чужой шее, безнаказанно целуя её.
Лютик отчаянно вцепился в чужую спину, ощупывая слегка загрубевшими от зажимания струн подушечками пальцев каждый шрам. Он помнил, как слушал рассказы Геральта о каждом из них, когда тот был пьян или по иной причине пребывал в хорошем настроении, а затем слагал баллады, превознося чуть ли не каждый шаг ведьмака до степени подвига.
С каждым новым толчком стоны юноши становились громче, а дрожь в теле — сильнее. Член мужчины в такой позе постоянно давил и тёрся о простату Лютика, заставляя юношу метаться, не находя себе места.
— Геральт... — тихо простонал он, мягко оглаживая свою светлую грудь и аккуратно намекая на то, что на ней всё ещё нет ни одной метки. — Я... Люблю тебя... — его речь прервалась звучным стоном, а руки вновь зарылись в светлые волосы.
— Я догадывался, — Геральт крепче прижал к себе поэта, оставляя ещё одну метку на светлых ключицах.
— Я люблю тебя... — на одном дыхании вновь выпалил юноша, открывая рот в беззвучном стоне и с нежностью заглядывая в янтарные глаза мужчины.
— Знаю, — бросил тот, властно сжимая чужие ягодицы, разводя их в стороны.
— Люблю... Сильно... Страстно... Преданно... Люблю... — захлебнувшись стонами, Лютик закатил глаза, доверчиво прижимаясь к Геральту всем телом.
Ведьмак смутился. Он знал, что поэт ждёт аналогичного признания с его стороны, но не сталкивался с подобным ранее, когда спал с купленными на одну ночь девушками. А сейчас прямо под ним ластился к любым прикосновениям и громко стонал доверчивый юноша, искренне любящий его всем сердцем.
— Я... Обещаю... Нет, клянусь защищать тебя до последнего вздоха, до последней капли крови, — словно присягая королю, с необычайной теплотой в голосе, хоть и порядочно смутившись, сказал мужчина, втягивая музыканта в страстный поцелуй.
Лютик крепко обвил талию ведьмака ногами, не желая, чтобы он отстранялся. Чем глубже становились толчки, тем сильнее юноша впивался в чужую спину. Не переставая вновь и вновь целовать нежные губы поэта, Геральт прижал его к земле, крепко сжимая его запястья.
Чудесный звучный стон вырвался из груди юноши, после чего, пропустив по телу волну дрожи, он кончил, покрепче прижав к себе ведьмака и спрятав покрасневшее от смущения лицо в его плече. Справедливо посчитав, что юноша сегодня сделал для него достаточно, тот тепло ответил на объятия, самостоятельно доводя себя до пика рукой.
***
— А если серьёзно, то даже не смей заикаться об этом в своих балладах, — вздохнул Геральт, мягко перебирая волосы на голове музыканта, пристроившегося у него на груди.
— О чём? — спросил Лютик, открывая глаза, которые в ночном свете казались тёмно-синими.
Мужчина промолчал, переведя взгляд на хмурое небо, затянутое облаками.
— Будет дождь? — аккуратно поинтересовался поэт.
Ведьмак вновь не ответил.
— Не отвечать на вопросы — главный секрет твоего обаяния? — переспросил с мягкой улыбкой юноша. — Как ты вообще догадывался, что у меня к тебе были какие-то чувства?
Геральт мягко похлопал его по спине, покрепче прижимая к себе.
— Вряд ли бы ты стал так воспевать первого встречного и всюду ходить за ним, как привязанный, учитывая то, что он тебе даже толком не платит, — ответил он. — А если честно, то во сне ты часто бормочешь моё имя.
— Вот как... — Лютик смутился. — Ясно... И холодно... — тише пожаловался он, прикрывая глаза.
— Скажи спасибо, что я ни единой нитки на твоей одежде не вспорол, благодаря чему ты сейчас одет. Ты и так ближе к костру лежишь, — бросил мужчина. — Могло быть и холоднее. Ночь облачная, но не дождливая, так что нам повезло.
— Холодно, — совсем шёпотом, жалобно проговорил юноша.
Вздохнув, ведьмак крепко прижал к себе поэта, укутал его в плащ, на котором они лежали, перевернулся на бок и подвинулся ближе к костру.
— Лучше, — с улыбкой ответил Лютик, аккуратно соединяя руки за спиной мужчины и прижимаясь щекой к его груди. — Тепло...
Геральт отозвался тихим облегчённым вздохом, положив подбородок на чужую макушку. Теперь он беспрепятственно мог ощущать запах тёмных мягких волос, которые пахли пряной травой и слегка отдавали дурманящим вином.
Очевидно, что юноша был сильно вымотан, а потому уже через несколько минут мирно сопел, по-прежнему прижимаясь к мужчине всем телом. Тот лишь аккуратно отстранился, подложив плечо под щёку спящему.
— Лютик, родной... — едва заметно приподняв уголок губ, Геральт с трепетом огладил щёку музыканта, после чего мягко поцеловал его в лоб и вновь прижал к себе.
***
Поэт еле продрал глаза, щурясь от яркого солнца. Потянувшись до дрожи в мышцах, он зевнул, покатившись куда-то вбок.
— Доброе утро, — позвал его Геральт, сидящий на корточках возле костра.
— И тебе доброе! — Лютик встрепенулся, выпутался из плаща и с улыбкой подсел к ведьмаку.
Тот беспокойно теребил в руках хлеб, от запаха которого у юноши тут же предательски заурчало в животе. Вздохнув, мужчина отломил половину ржаной лепёшки, протягивая её поэту.
— Если голоден — говори, а не смотри на меня такими жалостливыми глазами, словно умирающая вампирша, — бросил он, отвернувшись.
— До сих пор помню, как сочинял эту балладу, — мечтательно улыбнулся Лютик, принимая хлеб и не упуская возможности мягко, но непринуждённо погладить ведьмака по руке. — По всей поляне пахнет жареным мясом... Похоже на...
— Оленину, — перебил его Геральт. — Это с собой. Сначала найдём источник пресной воды — умираю от жажды, — он поднялся на ноги, накинув на себя лежащий на земле плащ. — Наших здесь не жалуют, — пояснил он, надев капюшон.
Поэт поднял глаза к небу, гадая, какая сегодня будет погода, а заодно придумывая рифму для «ясный день» помимо «старый пень». Внезапно ему на нос свалилось нечто пёстрое, что юноша изначально принял за змею и испуганно отстранился, свалившись с камня. Но этим «нечто» оказался чудесный венок, сплетённый из золотистых лютиков и голубых васильков.
— Лютики, значит... — прошептал Лютик, улыбнувшись. — А это откуда? — громче спросил он, надев венок обратно.
Геральт посмотрел на музыканта, но тут же отвернулся, не давая никакого ответа и потуже затягивая ремень на седле лошади.
Юноша ещё шире улыбнулся, представляя, как весь из себя суровый и брутальный мужчина сидит на залитой солнцем цветущей поляне и аккуратно плетёт венок, чередуя золотые и голубые цветы.
— Ты бы любил меня больше, если бы я стал лекарем? — спросил музыкант, подходя к ведьмаку и мягко обнимая его сзади.
— Любят не за что-то, — Геральт обернулся, и к его щеке тут же был припечатан лист подорожника.
— Поранился, пока через бурелом гнался за оленем? — ласково спросил юноша. — Бедненький...
— Не надо меня жалеть, — ведьмак гордо вздёрнул голову, уворачиваясь от настойчивых поцелуев. — И баллады об этом тоже не надо писать, — он всё же сдался и наклонил голову, позволяя Лютику мягко поцеловать себя в губы.
Мужчина окончательно оттаял и накрыл чужую руку на щеке своей, ловко изворачиваясь и целуя тёплую мягкую ладонь Лютика.
— Сядешь боком ко мне на колени, — сказал Геральт, наконец отстраняясь.
Юноша подавил тихий смешок, наблюдая за прилипшим к чужой щеке листочком подорожника.
Ведьмак любезно освободил одно стремя юноше, протягивая ему руку. Благодарно приняв помощь, Лютик легко забрался на лошадь, устраиваясь на чужих коленях.
— А разве мне плащ не нужен? — облокотившись на мужчину и ласково перебирая струны в поисках вдохновения, спросил юноша.
— Ты просто бард. Тебя даже в плен захватывать невыгодно, — отстранённо сказал мужчина.
— Мне что-нибудь спеть? — предложил поэт.
— Песню без слов, — тут же нашёлся с ответом Геральт, но заметив, что Лютик приуныл, тяжело вздохнул, неохотно меняя своё решение. — Или про чеканную монету, заменив «ведьмаку» на «королю». В этих краях его особенно любят, — приобняв юношу, он мягко похлопал его по плечу.
Настроив инструмент, музыкант робко запел. С утра его голос был ещё не размят, а потому особо высокие ноты он поначалу кривил или вовсе проглатывал, но на втором припеве дело пошло как по маслу. Изредка бросая взгляд на угрюмого ведьмака, юноша продолжал наполнять лес чудесными звуками своего голоса, пока не был заткнут поцелуем. Фальшивая нота в аккорде испуганно пискнула, а сам Лютик порядочно удивился. Втянувшись, он прикрыл глаза, осторожно обвивая руками чужую шею.
— А сколько чеканных монет ты бы дал за меня? — разорвав поцелуй и мягко убирая подорожник со щеки мужчины, спросил поэт.
— Ты бесценен, Лютик, — с тёплой улыбкой ответил Геральт.
