Папочка

      В моей комнате всегда стоял приглушенный свет, потому что шел только от ярких настольных ламп. Настенный выключатель, наверное, уже покрылся пылью. Я сидел, обложенный учебниками со всех сторон, и лишь изредка поднимал голову, на несколько секунд устремляя взгляд за окно через узкие створки жалюзи. Солнце уже садилось, окрашивая небо в прекрасную палитру. На губах мелькала тень улыбки, а затем я снова возвращался к урокам.       Вдруг тихий скрип двери все-таки заставил меня незапланированно прерваться. Я обернулся, из-за разницы освещения все казалось особенно темным и понадобилось немного больше времени, чтобы сфокусироваться. И первым, что я различил в этой полутьме, была пара медовых огоньков. Свет будто отражался от глаз какого-то хищного зверя. Сердце испуганно екнуло, еще до того, как я осознал, что мне это просто привиделось. Наконец передо мной предстала вполне ясная фигура. Рослый мужчина со светлыми волосами и улыбкой, способной покорить весь мир. — Привет, Какёин, — он положил свою большую руку мне на голову и слабо потрепал по волосам. Слышать его голос, нет, вообще чей-либо голос, было непривычно после нескольких часов тишины. — Ты ведь давно вернулся, почему до сих пор в форме?       Я опустил взгляд и действительно обнаружил на себе плотную изумрудную ткань. — Ох и правда. Забыл, — как-то неуверенно улыбнулся, стараясь уйти от его взгляда.       Мне не обязательно было смотреть на него, чтобы внутри рождались странные чувства. Благоговейный трепет.       Рука перешла на мое плечо и задержалась на нем, пока он снова заговорил: — Отдохни немного, ты заслужил. Ты так усердно трудишься, в школе всегда в числе лучших по успеваемости. Я очень горжусь тобой, Какёин.       Сердце как-то болезненно сжалось, а в груди заныло. Мой прежний папа всегда был холоден со мной, от него я никогда не мог дождаться похвалы, даже когда и правда старался что есть сил. В горле встал ком, глаза еще чуть-чуть и наполнились бы слезами, но я все равно поднял на него взгляд. Взгляд, полный искренней благодарности и надежды. — Спасибо, па… Папочка, — я растянул губы в улыбке, пусть те и легонько подрагивали.       Он сглотнул и сжал мое плечо чуть сильнее. И мое нутро сковал животный ужас, когда он произнес: — Раздевайся.       Это не звучало как приказ, но лучше бы так, чем тем мягким голосом, которым он меньше минуты назад ласково хвалил меня. Каждый раз я до последнего надеялся, что все обойдется. — Папочка, мне нужно делать уроки, — но с каждым словом голос слабел, как и мой дух.       Я все еще глядел на него с немой мольбой, с цепляющейся за жизнь надеждой. — Ты хорошо постарался, сынок. Неужели тебе трудно провести немного времени с отцом?       Он знал, что я больше ничего не смогу сказать. Этот риторический вопрос поставил точку в нашем диалоге. Я лишь до боли прикусил губу изнутри, позволяя ему расстегивать верх моей формы. Сердце стучало как бешеное, мысли сбились в кучу. Этот гипнотизирующий голос, вливающийся в уши, добрая улыбка и теплые слова… Я был самым наивным мальчиком на Земле, потому что правда верил, что он любит меня, и утешал себя тем, что за любовь нужно платить.       Он нависал надо мной в кровати, прижимая снизу чем-то горячим и твердым. Придерживая мои руки, он поцеловал меня, сразу просунув язык. Вопреки его ожиданиям, я отвернул голову и дернулся, пытаясь освободиться. — Нет, пожалуйста… — вновь взмолился, глаза уже ничего не видели от наполнившей их влаги. — Я не хочу сегодня. Хватит.       От моих движений он лишь едва слышно простонал, и его горячее дыхание обожгло мне шею. Мои сопротивление, слова и даже слезы только сильнее его заводили. — Ты что, не любишь папочку? — прорычал он мне на ухо, уже срываясь.       Он обладал такой силой, что мог с легкостью переломить мои запястья, но никогда не оставлял даже синяков, никаких следов на теле. Никогда не был груб или зол. Никогда не заставлял сомневаться, что любит меня. — Люблю… Я люблю тебя, папочка, — почти тут же выпалил я; горячие капли текли по щекам, скатываясь к подушке. — Просто не надо сегодня, пожалуйста…       Он замолк и замер, а я замер вместе с ним. Тишину нарушал только звук его сбитого дыхания и мои всхлипы. Через несколько секунд хватка на запястьях ослабла. — Ладно, — произнес он так спокойно и естественно, будто бы из его памяти вырезали этот эпизод. К сожалению, со мной так не сработало.       Сердце так сильно и часто ухало в груди, что я наверное сам стал одним большим пульсирующим сосудом. Руки как-то невольно легли на его спину, слегка сжав рубашку. — Я тоже люблю тебя, — он нежно поцеловал меня в лоб, а я только сильнее залился слезами, цепляясь за него, как за последний оплот.

***

— Кё! — резкий голос вывел меня из ступора, а за ним последовал и толчок в плечо.       Я очнулся, стоя перед корзиной с мячом в руках и буквально чувствовал на себя недовольные взгляды сокомандников. Рядом стоял Рюноуске, который обогнал меня в росте больше, чем на голову. Он выглядел серьезнее обычного, и почему-то первой ассоциацией в моей голове стала мама, готовая вот-вот отругать своего ребенка. — Ты сегодня спишь на ходу. Какие-то проблемы? — строго спросил капитан. Я неловко улыбнулся. — Ничего особенного, просто уснуть не мог. Уйду сегодня пораньше, ладно?       Мне не нужен был его положительный ответ, чтобы уже двинуться в сторону раздевалки. По дороге я спасовал мяч, даже не обратив внимание кому. Парни вновь молча прожигали меня полными непонимания взглядами. Я всегда задерживался в секции допоздна. Оставался после тренировки, отрабатывая броски в пустом зале. Спорт всегда был моим спасением и лучшим способом отвлечься. Отдаваясь игре полностью, я забывал обо всем, может и вовсе не осознавал себя человеком. Рюноуске возлагал на меня большие надежды, кто-то из парней, возможно, завидовал результатам. Но спорт это всегда надлом, всегда личная драма. Наверное немного в мире историй хороший спортсменов, которые через это не проходили. И сейчас мои ресурсы, кажется, стремительно шли на убыль.       Я глядел в потолок, лежа в темной комнате. Через стенку доносились приглушенные стоны и стук кровати. Я слышал все так, будто бы сам находился в их спальне. Перед глазами невольно возникла картина: я висел под потолком и с этого ракурса неохотно наблюдал за их синхронной работой. Комнату немного освещал настенный светильник над кроватью, но они для меня оставались размытыми фигурами. Стоны, на которые я уже перестал обращать внимание вдруг показались до боли знакомыми. Я точно слышал их раньше. Недавнее безразличие будто интуитивно сменилось тревогой. Изображение прояснялось, и стоны в голове становились все громче. Я увидел раскрасневшееся лицо и рыжие волосы. Осознание пронзило меня ударом тока, и я начал падать. В постели я глядел из собственных глаз, а из моего рта доносились томные вздохи. Лучше вообще не спать.