Погасшим звездам больше некого согреть

      Этого красивого, смуглого парня он приметил сразу же. Что-то особенное было в осанке, в развороте плеч, в манере складывать на груди руки или подпирать собой обшарпанную стену в замызганном баре «У Джимми» на окраине Детройта. С первого взгляда не понять, что именно зацепило, со второго — тоже, поэтому Ричард сидел за барной стойкой, цедил говённый бурбон и постоянно возвращался глазами к цепляющему незнакомцу.       Одет парень был неважно даже по меркам окраин: потрёпанная хламида, невзрачные джинсы не пойми какого цвета, грязные сапоги. Освещение в баре оставляло желать лучшего, поэтому лицо от стойки не разглядеть, но давняя привычка выделять мелочи отмечала целую кучу приятных деталей: красивые ладони, широкий пояс, небрежно застегнутый на талии, крепкие бёдра, обтянутые убогой тканью — ничего необычного, и, спустя стакан, Ричард понял: то, что привлекло его внимание глазами не увидеть.       Достоинство. Оно сквозило во всём облике сразу и в каждой мелочи по отдельности, и незнакомец сразу стал намного интереснее. Нечасто можно встретить парня, полного чувства собственного достоинства в подобном месте. Ричард ещё раз окинул его цепким, внимательным взглядом, окончательно убеждаясь в выводах — парень совсем недавно сверзился с каких-то высот, не успел растерять внутренний лоск и поэтому выделялся среди трущобных обитателей словно породистая сука в стае бродячих собак.       Ричард повернулся к бармену, собираясь заказать еще стакан отвратительного пойла, и обнаружил, что его интерес не остался незамеченным. Бармен ухмылялся, блестел глазами и в ответ на вскинутую бровь грузно опустился локтями на стойку, наклоняясь к посетителю ближе.       — На Маркуса запал, да? — в хриплом, прокуренном голосе сквозило дружелюбное понимание. — На него все западают, хорош, стервец. Поторопись, сейчас малыш Билли закончит с бильярдом и уведет!       Ричард поднял бровь повыше.       — Да брось, ты же в нём дыру взглядом протер, — хохотнул бармен, повторяя бурбон, хотя об этом его не просили. — Тут всем пофиг, мальчик, девочка, лишь бы не жестянки ебучие!       «Ебучих жестянок» Ричард тоже отметил и усмехнулся краешком рта. Зря андроиды заварили в Детройте кашу, очень зря.       Впрочем, сейчас о работе думать не хотелось. Хотелось перебраться из-за барной стойки за столик поближе к загадочному Маркусу, рассмотреть его лицо, — Ричард был уверен, что оно красивое, просто не могло быть иначе, — и, возможно, немного расслабиться.       Не так уж часто выпадало время для подобных мыслей, что уж там.       Ричард молча уронил на стойку мятую двадцатку и показал пальцем на бутылку виски за спиной бармена, единственную бутылку, хоть чего-то стоящую в ассортименте дешевого низкокачественного алкоголя.       — А ты не из болтливых, — хмыкнул бармен, но деньги смёл, бутылку выставил и даже второй стакан пододвинул.       Ричард хмуро кивнул, отлепляясь от стойки с бутылкой и стаканами в руках.       О том, что парень популярен, бармен не наврал: устраиваясь за столиком поближе к Маркусу, Ричард поймал на себе несколько пристальных взглядов, но ничуть не волновался по этому поводу. Он знал, что выглядит как унылый белый воротничок на социальном сафари, и трогать таких воротничков трущобное отребье откровенно побаивалось.       Маркус на новое соседство отреагировал изучающим, почти сканирующим взглядом, — Ричард готов был поклясться, что парень прикинул количество налички в его кошельке и вряд ли сильно ошибся, — и перенес вес тела с одной ноги на другую странным, тягучим движением.       От этого движения у Ричарда приятно засосало под ложечкой, и он приглашающе подвинул второй стакан в сторону Маркуса.       Два раза приглашать не пришлось, парень отлепился от стены, неторопливо прошествовал к столику и сел напротив, чуть прищурившись от света лампы, высветившей лицо.       Ричард едва слышно вздохнул.       Волевой подбородок, решительная линия челюсти, полные губы, однодневная щетина на щеках, красивый нос с легкой горбинкой, острые скулы, разноцветные глаза, широкие, выразительные брови — настоящая конфетка. Ради таких внезапных находок Ричард Перкинс, агент ФБР, и предпочитал отдыхать не в фешенебельных ресторанах, а в трущобных барах окраин. Чаще всего, конечно, безуспешно, но тем ценнее и притягательней становятся такие жемчужины.       Маркус обаятельно улыбается, но брови остаются слегка нахмуренными, словно улыбка — стандартная ширма, не до конца скрывающая личность. Возраст на глаз определить сложно, парню может быть и тридцать, и шестнадцать, но острый глаз отмечает несколько шрамов на лбу и ранние морщины — с высоты всегда больно падать, да, Маркус?       Вслух Ричард ничего такого, конечно же, не говорит.       Он пододвигает бутылку и стакан к Маркусу и спрашивает:       — Сколько?       Маркус наливает в стакан виски на два пальца, подносит ко рту — Ричард замечает, что он не пьет, смачивает губы и только, — аккуратно ставит стакан обратно на стол, смуглые пальцы так небрежно обхватывают толстое стекло, что во рту невольно выделяется слюна.       — Пятьдесят баксов за отсос, — голос у него под стать внешности, красивый, звучный, бархатистый и очень приятный.       Ричард насмешливо изгибает бровь. За пятьдесят баксов ему повстречался бог отсосов, не иначе. Маркус к скепсису привычный и усмехается, отодвигая стакан, легкая улыбка скользит по чувственным губам и застывает не доходя до глаз.       От этой улыбки, — а может, от выпитого алкоголя, — по телу прокатывается теплая волна. Ленивым движением Ричард протягивает руку и накрывает смуглое крепкое запястье ладонью. Маркус такой горячий, что хочется одновременно и отдернуть руку и сжать пальцы сильнее, впитывая кожей упоительное тепло.       — Я же не отказался, — останавливает Ричард парня, явно собравшегося слинять. — Я всего лишь удивлен. У тебя хоть паспорт есть?       — Предъявить? — насмешливо интересуются в ответ и Маркус легко освобождается. Эта легкость настораживает, у Ричарда цепкая хватка, но в следующую секунду горячие чужие пальцы аккуратно сжимают собственные, и настороженность растворяется в настойчивом желании увидеть свой член между разомкнутых чувственных губ.       Если бы парень ему не нравился настолько откровенно, Ричард бы всерьез задумался о том, что подмешивают в здешний алкоголь, слишком уж явственно ширинка давит на привставший член.       — Пойдем, — говорит Маркус. — Не стоит зря время терять.       Вставая из-за стола Ричард смотрит Маркусу в лицо и думает, что обязательно поищет его в базах, слишком уж приметная внешность и слишком интересный парень ему повстречался.       Его уверенно ведут мимо столиков и барной стойки, горячие пальцы крепко стискивают ладонь, Ричард предполагает пыльную подсобку или туалет, такой же обшарпанный, как и весь бар, но Маркус выводит его на задний дворик и ведет мимо крошечных клумб куда-то за угол. На всякий случай Ричард свободной рукой проверяет на месте ли «Кольт», и его выводят в глухой закуток с единственным мигающим фонарем, где Маркус грациозно опускается на колени.       Холодный ноябрьский воздух остужает горящее лицо и пока чужие руки торопливо расстегивают ремень и пуговицы рубашки, Ричард с иронией думает, насколько глупо будет простыть во время отсоса по шкале от одного до ста.       — Деньги вперед, — говорит Маркус едва не утыкаясь лицом в ширинку и Ричард торопливо отсчитывает пятьдесят баксов, потому что холодный воздух пробирается под одежду и это не самое приятное ощущение.       Горячая рука Маркуса ложится на покрытый пупырышками живот и сразу становится намного лучше.       Тихонько вжикает молния, трусы аккуратно стягивают ниже, выпуская на волю налившийся член, который тут же облизывает холодный воздух, Ричард вздрагивает, а потом вздрагивает еще раз, потому что у Маркуса горячий и умелый рот.       Скользкий язык жадно облизывает головку, широкими мазками проходится по всей длине, потирается об уздечку, чувственные губы влажно блестят в мерцающем свете фонаря.       И да, это стоит каждого блядского бакса из уплаченных. Ричард кладет ладонь на маркусов затылок, чувствуя жесткие короткие волосы под пальцами, чуть давит, понукая взять глубже, и понятливый Маркус заглатывает член до самых яиц.       Он не помогает себе руками, гладкие пальцы, — Ричард фоново отмечает полное отсутствие мозолей, — скользят по бокам, пояснице и животу, сводя с ума контрастом касаний горячей кожи и холодного воздуха.       Рвотного рефлекса у него словно вообще не существует, Маркус насаживается ртом на член до самого лобка, сглатывает, глухо стонет, и у Ричарда в глазах темнеет и от низких стонов, и от того, как крепко стискивает головку члена тугая глотка.       Настолько отзывчивого любовника ему еще не попадалось, Маркус считывает малейшие реакции и отзывается — стонами, изменением темпа и интенсивности ласк, сжимает в пальцах яйца стоит об этом только подумать, и Ричард торопливо вспоминает самые отвратительные дела из своего широкого послужного списка, потому что с таким вдохновением и самоотдачей ему отсасывают первый раз в жизни.       Сладкие горячие волны подступающего оргазма поднимаются выше, сдавливают грудь, лишая возможности вдохнуть, и Ричард опускает голову.       Маркус не закрывает глаза, смотрит на него снизу-вверх, ловит взгляд, и, поймав, как-то особенно крепко проходится языком по заглоченному члену, потираясь, вжимая в твердое нёбо, мерцающий неровный свет бликует на блестящих мягких губах.       Почти против воли Ричард представил белёсые капли в уголке этого божественного рта и бурно кончил, неконтролируемо двигая бедрами в попытке впихнуть член как можно глубже.       Маркус даже бровью не повел, сглатывая сперму, дождался пока Ричард перестанет выстанывать его имя на выдохе, и только тогда отодвинулся, от влажного члена до восхитительных губ протянулась тонкая ниточка слюны.       Не отводя взгляд Маркус облизнул губы, сглотнул, и Ричарда, кажется, вырубило еще на пару секунд.       — Матерь Божья, — вздыхает Ричард, понемногу приходя в себя и подпирая спиной стену, колени ощутимо подрагивают.       Влажный член, который только что обхаживал жаркий рот, теперь облизывал стылый ноябрьский ветер, и это было весьма отрезвляющее ощущение.       Маркус технично вытирает его сухой салфеткой, возвращает белье на место и застегивает сперва штаны, потом ремень, потом рубашку, и Ричарда снова что-то царапает. То ли скорость и координация движений, то ли что-то еще, но времени задуматься нет, теперь-то Маркус точно слиняет, а так быстро прощаться он не намерен.       Маркус поднимается с колен, продолжая застегивать рубашку, пуговку за пуговкой, и Ричард оглаживает его шею, крепкую грудь под какой-то ветошью.       — Постой, Маркус, — красивые ладони замирают возле застегнутых пуговичек.       Ричард хочет многое ему сказать, уговорить, забрать к себе в отель и продолжить, хочет приласкать и хотя бы отдрочить в ответ, потому что догадывается — если Маркус предложил только отсос, то на большее не согласен по каким-то своим причинам…       Ричард хочет столько всего и сразу, что на разговоры времени не тратит. У ветоши под маркусовой хламидой застежки не находится и тонкая, истертая ткань рвется от нетерпеливого рывка, оголяя смуглую широкую грудь.       И белый пластиковый живот с парой глубоких царапин, внутри запекся тириум.       Одновременно с этим открытием он второй рукой прихватывает чужую ширинку, но пальцы впустую скользят по молнии — Маркус андроид и гениталий у него нет.       От неожиданности Ричард Перкинс теряет дар речи, а на красивом лице Маркуса впервые можно прочитать настоящие, живые эмоции.       Маркус, ко всему прочему, андроид-девиант.       Четко очерченные брови почти сходятся на переносице и чувственный рот жестко кривится, когда Маркус злобно хмурится и сжимает зубы, а потом отводит руку и отвешивает такую оплеуху, что в голове Ричарда взрывается шумовая граната и, по ощущениям, разрываются барабанные перепонки.       Пока Ричард трясет головой и пытается нащупать «Кольт», андроид одним прыжком преодолевает полутораметровую стену. Тянуться за пистолетом смысла больше нет, и агент ФБР растирает горящее лицо, чувствуя злость и, неожиданно, азарт - так даже интереснее.       "Это еще не конец, Маркус".