* * *
Петунья подошла к окну, чтобы его закрыть, и засмотрелась на закатное небо. Она никогда не позволяла себе такого глупого времяпровождения, но сейчас все её принципы терпели фиаско. Зачем цепляться за какие-то правила, когда рушится жизнь? Петунья всегда считала, что её жизнь выстроена раз и навсегда, кроме того, распланирована на много лет вперёд. Не сказать, что это были выдающиеся годы, но не хуже, чем у всех. Не хуже! — Петти, где моя бритва? — В верхнем ящике. — Обязательно прятать? — Вернон раскраснелся от раздражения. Петунья лишь пожала плечами: — Она там лежит уже двадцать лет, можно было и запомнить. Вернон недовольно фыркнул и, пробормотав себе в усы что-то про «невыносимую зануду», хлопнул дверью сильнее, чем требовалось, чтобы её закрыть. Он так откровенно искал повод для ссоры, что стало смешно. Хорошо хоть на людях помнил о правилах приличия и не позволял себе ничего лишнего. — Я не нахожу галстук! Судя по приглушённому голосу, Вернон кричал из спальни. — В шкафу! — Его там нет! — Ищи! Помогать ему Петунья не собиралась. В конце концов, она ещё утром поставила свою подпись, однозначно свидетельствующую о том, что с этим мужчиной её ничего больше не связывает. «Имущественных претензий» они друг к другу тоже не имели, как и «иных других». Идеальное дело! Петунья даже испытала легкую гордость, возникающую всегда, когда ей удавалось в чём-то преуспеть. — Петунья! — недовольный Вернон снова появился в комнате. — Хватит прохлаждаться. Лучше помоги мне. — Собраться на свидание? — ехидно поинтересовалась Петунья, складывая руки на груди. — Тебя это больше не касается, — он погладил выдвижную ручку модного пластикового чемодана. — Совершенно. — Именно это я и пытаюсь тебе сказать. Кончики усов Вернона задёргались, выдавая крайнюю степень злости. — Могла бы быть и повежливее, — наконец нашёлся он. — Я сильно пошёл тебе навстречу, когда отдал дом в Литтл Уингинге. Который я заработал потом и кровью! — Ты говоришь о том самом доме, который мы в спешке бросили почти три года назад? — Я говорю о респектабельном доме в пригороде Лондона! — Ни ты, ни я не знаем, что с ним стало, — больше всего на свете Петунье хотелось разорвать бумаги, подтверждающие её право владения, но она не могла себе это позволить. — Вот заодно со всем и разберёшься, — прищур Вернона стал похож на маску. — В крайнем случае, получишь страховку. — И это всё, что я заслужила? — Это гораздо больше. А ты ещё скажи, что потратила на меня лучшие годы, — усмехнулся Вернон. — Только не забывай, на чьей шее ты все эти годы сидела. Не зря Мардж всегда говорила, что я слишком тебе потакаю. — Ещё посмотрим, как ты будешь потакать этой своей... — Петунья пощёлкала пальцами, словно не могла вспомнить имя потаскушки, заставившей Вернона не только втянуть живот, но и заняться бегом, — Хелли. — Тебе этого не понять! — Куда уж мне, — Петунья презрительно усмехнулась. — Надеюсь, когда вернусь, мы уже не встретимся. — Беги к своей принцессе. — Она — королева! Вернон подхватил чемодан и снисходительно оглядел Петунью, прежде чем выйти, хлопнув дверью. На этот раз от души. Эхо грохота звучало ещё несколько мгновений, а потом наступила блаженная тишина. Петунья медленно опустилась на диван, обхватив себя руками. Вот и всё! Хорошо, что Дадли не было при этой отвратительной сцене. Он ещё год назад поступил в университет и уехал из дома, после чего Вернон и пустился во все тяжкие. Что делать дальше, Петунья не знала, поэтому принялась составлять план действий на первое время. Пунктов в нём было немного: собрать вещи, купить билет, уехать, а дальше... Почему-то она никак не могла представить, что дом уцелел. Особенно если учесть, в какой спешке они его оставляли и от кого бежали. Шутка ли — самый страшный злой колдун, лично убивший Лили. Сейчас тот липкий страх был уже подзабыт, и вспоминать его точно не хотелось, что совершенно не означало уверенности в сохранности дома. Даже Вернон убедился, на что способны волшебники, когда Дингл разжёг огонь в камине одним взмахом палочки, а вторым взмахом закрыл все двери и даже задёрнул шторы в их новом доме. Дела в волшебном мире тогда, похоже, были совсем плохи, потому что когда Вернон решил выкупить их новое жилище — к слову, довольно неплохое! — ему предложили какие-то невероятно выгодные условия, что заставило его по-новому взглянуть на вынужденный переезд. А когда курировавший их Дингл помог взять кредит на открытие магазина, у Вернона открылось второе дыханье и, кажется, наступила пресловутая «вторая молодость». Петунья поморщилась, вспомнив засранку, вскружившую ему голову. «Королева», как же! Обычная расчётливая дрянь. Но обиднее всего было то, что сама Петунья никогда не была для мужа даже «принцессой». Он и предложение ей делал, словно заключал контракт. Звонок телефона показался Петунье оглушительно громким, но испуг сменился радостью, стоило услышать голос сына. — Ма, что случилось? — Всё хорошо, дорогой. — Отец сказал мне... это правда? Судя по голосу, Дадли был сильно расстроен, но обманывать его не было никакого смысла. — Правда. — И что теперь? — Всё будет хорошо, дорогой. — Но как? Петунья и сама не знала как, но пугать сына не хотела. — Я вернусь в Литтл Уингинг, в наш старый дом, и, скорее всего, пущу в него жильцов. Дадли засопел в трубку, обдумывая новости, а Петунья обрадовалась изящности внезапного решения. Конечно же, жильцов! А за отдельную плату можно содержать дом в порядке и даже готовить, нянчить их ребёнка, а жить в маленькой комнате, которую когда-то занимал племянник. — Ма, а так разве можно? — Разумеется, дорогой. — А тебе это, — Дадли тяжело вздохнул, — не обидно? — Что ты, дорогой! Почему мне должно быть обидно? Если Дадли и знал ответ, то сформулировать его точно не мог — он никогда не отличался красноречием, зато у него было доброе сердце, в этом Петунья могла не раз убедиться. Он ещё немного подышал в трубку, а потом вдруг спросил: — Может, к тебе приехать? Петунья зажмурилась, чтобы не дать волю слезам. Какой же у неё вырос замечательный сын! И ведь не важно, что в быту он был очень беспомощным, главное же — предложил! Словно в ответ на её мысли Дадли снова заговорил: — Ты не подумай, я научился мыть полы... в кампусе... и мебель вдруг надо будет подвинуть... я это... могу, если что. — Дадлик, — всхлипнула Петунья, — мой сладенький... — Ну, ма, — засопел он. — Чего ты? — Спасибо, мой дорогой, спасибо, — Петунья закусила ладонь, чтобы не разрыдаться в трубку. — Не надо. — А чего? Ну не говорить же ему, что дома, возможно, давно и нет? А если есть, то там может быть опасно из-за всяких колдовских ловушек. Рисковать сыном Петунья не собиралась. — Нет, Дадлик, тебе надо учиться, а я со всем справлюсь одна. Лучше ты потом приедешь меня навестить. — Смотри сама, — снова вздохнул он. — Но если что, сообщи мне. Как же солидно это прозвучало! Петунья ласково попрощалась с сыном, положила трубку и только потом разрыдалась, жалея себя. А ведь Вернон так и не увидел её слёз!* * *
Петунья где-то читала, что воспоминания о прошлом помогают пережить боль утраты в настоящем. Или речь шла о счастливых воспоминаниях? В любом случае, других у неё нет, и кто знает, может, именно так выглядело счастье в её случае... Петунье двенадцать, и она называет сестру ненормальной, когда та рассказывает ей про школу магии. Конечно же, Лили это наболтал соседский мальчишка, который явно отыскал, чем её очаровать. — Он врёт! Поняла? Он просто врёт! — Петунья от досады слишком сильно прикусывает губу и не сразу понимает, откуда взялся этот привкус во рту. — Он всё врёт! Лили упрямо выпячивает подбородок, и в её взгляде появляется злость. — Он не врёт! Он мне всё-всё-всё рассказал! И книгу показал, с картинками про Хогвартс! Они двигаются. — Не выдумывай! — Но это правда! Правда! На глазах Лили от злости выступают слёзы, и кажется, что она готова наброситься на Петунью с кулаками. Её останавливает только появление матери. — Девочки, вы чего кричите? — Она врёт! — Она не верит! Они показывают друг на друга пальцами, а потом Лили с рёвом бросается к матери, обнимает её и, всхлипывая, начинает жаловаться: — Я не вру... не вру... картинки двигаются... там такой замок старинный... он совсем-совсем волшебный... я не вру... Петунья не опускается до глупых объяснений и с укором смотрит на мать, чтобы та прекратила эту болтовню, но, к её удивлению, миссис Эванс опускается на стул, усаживая на колени младшую дочь и начиная её укачивать: — Ты точно это видела, дорогая? — Да-а... это как с тем цветочком, помнишь? Это волшебство... Сев тоже так умеет... только никому об этом нельзя говорить... правда-правда... — Тш-ш... мы и не скажем. Петунье становится очень обидно: — Ма, почему ты её не накажешь за враньё? — Потому что я ей верю. — А мне? Почему ты не веришь мне?! Петунье семь, и она с радостью принимает рисунок от Лили. Ничего особенного — просто детская мазня! — но когда сестрёнка шёпотом сообщает, что посвящает свою картину «любимой Туни», на сердце теплеет. Как же хорошо быть для кого-то целым миром! Петунья на полном серьёзе обещает, что будет хранить этот рисунок «вечно». И она его действительно хранит. В доме на Приват Драйв, между страниц детской книги про единорогов. Петунье шестнадцать, и она выкидывает в ведро рождественскую открытку Лили, где та описывает свою школу. Подумаешь! Движущиеся лестницы, говорящие портреты и прозрачный потолок... подумаешь! И попасть в эту школу можно только по каменному мосту над бездонной пропастью или на лодке. Подумаешь! В этот миг Петунье кажется, что эта пропасть разделяет её с Лили, только вот никакого моста через неё нет. Ну и подумаешь! Петунье семь, и родители гордятся её успехами в математике. Они рассказывают соседям, с какой лёгкостью она решает примеры и «даже понимает дроби». Лили смотрит на неё с нескрываемым обожанием и лишь иногда тихо просит научить. Глаза у неё при этом так сверкают, что Петунья готова пообещать что угодно. А пока Лили просто сидит рядом за столом и старательно выводит на разлинованном листе цифры, иногда путая, «куда рисовать хвостик» у пятёрки. — Туни, смотри, как я могу! Петунья макает перо в красные чернила и, делая строгое, как у настоящей учительницы, лицо, аккуратно исправляет все огрехи. — У меня ведь «А», да? Правда же? Лили смотрит так жалобно, что Петунья соглашается: — «А». — И вот здесь, — она тычет пальцем в место, где красные чернила оставили больше всего пометок, — да же? — Здесь «В». Петунья считает себя очень доброй учительницей, а у Лили начинают дрожать губы: — «В»? Кажется, что она вот-вот расплачется, и Петунья смягчается, наплевав на свои принципы. — «В» здесь будет, если ты не запомнишь, как пишется цифра пять, а пока «А». Лили радуется так откровенно, что Петунья не жалеет о своей необъективности и даже хвалит тройку, случайно получившуюся почти идеальной. Петунье пятнадцать, и она не видит смысла в стараниях в чертовой физике, ведь даже самые маленькие достижения Лили затмят их. Как же ей всё это надоело! «Ах, Лили, какая умница, так вкусно заварила чай!», «Ах, Лили, как она красиво нарисовала рыбу на естествознании», «А как рассказала отрывок из «Феникса и голубки»!» Конечно, после такого опыт с маховиком, приведший в восторг учителя физики, — лишь пустая трата времени. И то, что Петунья сама придумала, как использовать в этом опыте велосипедное колесо, никого из близких не впечатлило. Все уже привыкли, что она «хорошо учится», что «точные науки даются ей легко», вот и не находят даже пары тёплых слов для поощрения! — Туни, что ты там делаешь? — Ничего, мама. — Может, тогда спустишься к обеду? — Я занята! Дверь в каморку, которую ей отвели под «кабинет для опытов», служит надёжной преградой для чужого любопытства. Но, наверное, просто никому нет дела, почему Петунья закрылась здесь с самого утра, вот её и оставляют в покое. Петунья сидит на полу, тоскливо размышляя о том, что второй Марии Кюри из неё не получится, а меньший успех всегда затмит собой её младшая сестра, которая может даже гораздо хуже успевать в школе, но зато её всегда есть за что похвалить! А тот соседний мальчишка, кажется, и вовсе готов на неё молиться. — Туни, у тебя очень тихо, мне кажется, ты ничего не делаешь. Звонкий голос Лили за дверью окончательно выбивает Петунью из колеи, и она, рывком поднявшись, сбрасывает с полки все книги. — Я занята! Петунья сбрасывает на пол запас лампочек, следом летит слабенький генератор, от которого сразу же откалывается крышка и отлетает ручка. Яростное безумие застилает глаза, и Петунья крушит уже всё, до чего может дотянуться: простые электрические схемы, маятник, песочные часы... Ломать так просто, так легко, надо лишь только не думать о том, что точно так же разбиваются мечты. С таким же звоном и грохотом. Последним она курочит свой «знаменитый» маховик, который оказывается настолько прочным, что его приходится несколько раз стукнуть ногой, а потом и вовсе прыгнуть на него сверху, выбивая спицы из колеса. — Туни, дорогая, у тебя всё хорошо? — Да, ма! У меня всё отлично. Ведь когда хорошо, тоже бывает больно? Обессиленная Петунья медленно опускается на пол и разглядывает царящий вокруг хаос. Она обхватывает себя руками и начинает раскачиваться, не заботясь о том, что её услышат. Она научилась плакать совершенно беззвучно и сейчас не собирается сдерживаться. Только теперь до неё начинает доходить весь ужас содеянного, и тем больше она себя жалеет. Можно сколько угодно повторять себе, что путь в науку для неё закрыт, но при этом не переставать надеяться, что её старания заметят, что ей дадут шанс. Как же, оказывается, больно, когда умирает эта надежда!* * *
Петунья вытерла слёзы, придирчиво осмотрела своё отражение в зеркале и умылась холодной водой, чтобы скрыть следы минутной слабости. Воспоминания о сыне вытеснили безрадостные мысли о собственной жизни, стремительно несущейся под откос. Хоть что-то осталось прежним: Дадли был для Петуньи абсолютной ценностью и центром её мира. Сейчас она была даже благодарна появлению в её жизни племянника — именно оно поставило крест на мечтах о втором ребёнке. У неё действительно появился ещё один ребёнок, которого она точно не желала, но и не принять не могла. Ребёнок, мало того что обладавший магическим даром, так ещё и смотревший на неё тем же самым восторженным взглядом, что был когда-то у Лили. К счастью, Петунья уже знала о существовании той самой пропасти и второй раз в эту ловушку не собиралась попадаться. Первым делом она запретила себе хоть как-то привязываться к сыну Лили и оградила Дадли от возможности привязаться к кузену. Конечно же, Вернону было странно такое поведение, и он поначалу старался компенсировать её холодность и неприязнь. Пришлось рассказать ему, кем является этот ребёнок, а также почему и как погибли его родители. Тогда Вернон сильно запаниковал и предложил отказаться от опеки, но Петунья была непреклонна — родная кровь всё-таки не водица. И допускать, чтобы ребёнок рос среди детей преступников и маргиналов — а кто же ещё может отказаться от своего чада? — она не собиралась. Иногда Петунья замечала, как её милый Дадлик исподтишка шпыняет, а иногда и бьёт кузена. Но каждый раз это была какая-то мелочь, не требующая вмешательства, к тому же она отлично помогала держать дистанцию между братьями. Уж лучше пусть будут мелкие стычки, чем очень болезненный резкий разрыв, когда сын Лили пойдёт в эту самую их школу. Однако чем больше Петунья размышляла, тем отчётливее понимала, что если она хочет уберечь племянника от смерти, то о волшебной школе следует вообще забыть. Кто знает, если бы их родители так поступили в своё время, то, может быть, сейчас Лили сама воспитывала своего сына, да и с сестрой бы никогда не разругалась. Петунья не спеша складывала свои вещи, стараясь не упустить ни одной мелочи. Только поэтому она и обнаружила чужую шпильку для волос, упавшую в щель между изголовьем кровати и стеной. От того, что Вернон развлекался со своей подружкой в супружеской спальне, стало особенно противно. Наверняка это было, когда Петунья уезжала навестить Дадли. У Вернона тогда обнаружились неотложные дела — теперь-то понятно какие! Шпильку Петунья воткнула в матрас, искренне желая «королеве» уколоться в самый пикантный момент. После такого желание собираться вдумчиво и обстоятельно пропало. Даже если эта Хелли найдёт какой-то привет из прошлого — пусть это будет её проблемой. Вещей у Петуньи оказалось немного — чемодан на колёсиках и довольно вместительный саквояж, не считая дамской сумочки. С удовольствием оглядев оставленный беспорядок, Петунья надела легкомысленную летнюю шляпку и, накрасив губы, вышла к ожидающему её такси. — На вокзал! — распорядилась она, усевшись рядом с водителем. — Можете не торопиться. — Леди уезжает в отпуск? — деликатно поинтересовался водитель. — Да. Заслуженный. Больше вопросов не было. Петунья взглянула в окно и про себя подхватила бодрую песенку, звучащую по радио: «Я ни о чём не жалею!» Именно так. Если она ещё и искала для себя каких-то знамений, то это было первым. Она точно ни о чём не жалела! На вокзале за умеренные чаевые водитель донёс её вещи до камеры хранения и пожелал доброго пути. О да, конечно! Этот путь будет добрым. Петунья купила билет на ближайший поезд и, чтобы скоротать время, зашла в кафе, показавшееся ей довольно уютным. Она уселась у окна и, рассеянно разглядывая пёструю толпу, заказала кофе с мороженым. Подумав пару секунд, она уточнила: — Кофе сделайте по-французски. — С коньяком? — переспросила молоденькая официантка. — Разумеется. Глаза у официантки были ярко-зелёного цвета, и, когда она принесла кофе, в них отразилась чашка — а у Лили отражался весь мир. Интересно, Петунья когда-нибудь перестанет её вспоминать? Наверное, всё-таки нет... а может, и не надо? — Могу предложить вам журнал, — приветливо улыбнулась официантка. — Зачем? — В дороге люди обычно или беседуют со спутником, или читают. Как она деликатно намекнула на одиночество... или этот намёк — лишь плод воображения Петуньи? — Спасибо, я предпочитаю работать, — зачем-то соврала она. В зелёных глазах мелькнуло уважение: — Вы, наверное, профессор? — Да. Физики. — Ой! — девица быстро огляделась по сторонам и затараторила: — А вы не могли бы помочь мне решить задачу? Как раз по физике. Я не поняла тему... пожалуйста! Как хорошо, что Петунья последнюю неделю помогала Дадли решать семестровые контрольные, да и вообще держала руку на пульсе его учёбы. Как ни грустно это было признавать, но в университет он поступил больше из-за спортивных достижений, и, защищая спортивную честь альма-матер, Дадли частенько не находил времени на занятия учебными дисциплинами. Но зато он учился! И у него будет отличное образование и престижный диплом. — У меня есть чуть больше часа. Если вы успеете... — Конечно. Я быстро! Девчонка подмигнула парню за барной стойкой и скользнула в неприметную боковую дверь, чтобы появиться через пару минут с толстой тетрадью. Задача оказалась не самой сложной, и Петунья с удовольствием принялась объяснять следствия из второго закона термодинамики. Из кафе она вышла в прекрасном настроении. Наверное, ей просто не хватало благодарности, а девчонка не скупилась на слова. Она даже подарила Петунье журнал и отказалась от чаевых — не великое дело, конечно, но очень приятное. Уже в поезде Петунья пожалела, что даже не узнала имени своей внезапной ученицы, но как следует обдумать это у неё не получилось — её соседкой оказалась пожилая леди, рот у которой не закрывался ни на минуту. Она с равным энтузиазмом обсуждала мелькающий пейзаж за окном, погоду, «смазливого» контролёра, шляпку Петуньи и цены на энергоносители. В конце концов Петунья прикрылась от неё журналом — спасибо юной студентке! — и принялась обдумывать свои действия на случай, если с домом, полноправной владелицей которого она стала, что-то случилось. А зная волшебников, она могла предположить масштаб катастрофы. Что, если тот самый страшный тёмный волшебник, который гонялся за сыном Лили и даже насылал магических тварей на их мирный городок, разозлился, обнаружив, что его добыча в очередной раз ускользнула? Он ведь мог такого натворить, просто из-за досады и злости… А с его умением колдовать это означало катастрофу. И пусть газеты того времени ничего не писали о жестоком урагане в Литтл Уингинге, по странной случайности разрушившем один дом, или о взрыве газа и пожаре; Петунья знала, что маги умели изменять воспоминания, и от этого ей становилось безумно страшно. — Литтл Уингинг, леди. Вам помочь с вещами? Петунья поправила шляпку: — Будьте так любезны.* * *
Петунье семь, и она мечтает о волшебстве. Как было бы здорово оказаться настоящей феей! Лесной — и жить на дереве, питаться пыльцой и нектаром, а ещё уметь летать. Когда Петунья делится своими мечтами с Лили, та тут же подхватывает и закутывается в занавеску, которая изображает «фейский плащ». Петунья снимает вторую занавеску и вместе с Лили кружится по комнате в специальном танце фей. Лили приходит в голову чудесная идея, как улучшить плащи, чтобы они не путались под ногами, и Петунья перекраивает их с помощью ножниц — сначала сестре, а затем себе. Потом они ещё вырезают из бумаги цветы, чтобы красиво их подкидывать, и танец фей снова захватывает их. Цветы медленно кружатся в воздухе, не желая падать, когда в комнату заглядывает мать. — Что здесь происходит, Туни?! — Мы — феи. — Феи не портят вещи! Недовольство миссис Эванс направлено только на Петунью, и от этого становится обидно. — Мы не портили! Это красиво... Даже слёзы Лили не избавляют от наказания. Петунью запирают до ужина в комнате, чтобы «обдумать своё поведение», и тогда она представляет, что бы сделала, будь она настоящей волшебницей. Во-первых, стала бы невидимой и Лили сделала такой же. А потом они бы взялись за руки и полетели в дальние края, где никто не ругает, все счастливы и играют сколько захотят и во что захотят... — Туни... Туни... — Лили удаётся незаметно пробраться в тёмную комнату, и она пытается отыскать Петунью на ощупь. — Ты чего свет не включаешь? — Потому что я как будто в тюрьме. Лили с тихим писком забирается на кровать и прижимается к Петунье. — Лилс, ты чего? Ты же не боишься темноты. — В тюрьме крысы! — Крыс ты тоже не боишься, — пытается убедить сестру Петунья. — Ага, — всхлипывает Лили. — Миссис Фоссет рассказывала, как в войну крысы обглодали лицо ребёнку. — Это были злые военные крысы. Не бойся. Петунья обнимает прижимающуюся к ней сестрёнку, чувствуя себя большой и сильной. Почти как волшебная фея. Петунье тридцать два, и она клянется выбить всю волшебную дурь из племянника, потому что никакое волшебство не делает человека всемогущим и уж тем более бессмертным. До школы у неё ещё есть время, и она верит, что если всё сделает правильно, то никакого письма с приглашением он не получит. Пока всё идёт как следует: мальчишка даже не догадывается, что он волшебник, и, кажется, научился сдерживать свои магические порывы. Кстати, у Лили это не получалось — но ей и потакали во всём. Петунья уверена, что племянник когда-нибудь ей ещё и спасибо скажет. Без этой дурацкой магии вполне можно жить, а вот с ней легко потерять голову. Во всех смыслах. Петунья часто разглядывает шрам на лбу мальчишки, считая его неплохим напоминанием о своей миссии. Конечно, больно видеть обиду в таких знакомых глазах, но пусть уж лучше так. Обиженный, но живой. А ещё Петунье кажется, что Дадли её ревнует, и чтобы успокоить ребёнка, она оказывает ему больше внимания. А как иначе? Другого сына у неё не будет. Петунье двенадцать, и её пугает ненормальность Лили. Она боится спать с ней в одной комнате с тех пор, как начались эти странности. И ладно бы всё ограничивалось светящимися огоньками и неизвестно откуда появляющимися цветами — такое Петунья вполне могла бы пережить! — но ведь были ещё и летающие предметы. А если один из них упадёт на голову? Петунья лежит в полной темноте, и ей кажется, что подушка вполне может её задушить, или одеяло — опасность словно подстерегает всюду. И это если не вспоминать всякие страшилки про подкроватных монстров и привидений. Петунья сбрасывает на пол сначала одеяло, потом подушку, а потом она замерзает так, что у неё начинают стучать зубы. — Туни, ты не спишь? — Нет. Слышен скрип кровати, а потом топот босых ног по полу. — Ой... тут кто-то лежит... Страх Лили делает Петунью сильной: — Это одеяло. — Ага, — Лили забирается на кровать Петуньи и тащит за собой одеяло. — Ты его уронила и замёрзла. Она начинает укрывать Петунью, а потом укладывается у неё под боком, обнимая и крепко прижимаясь. Её сопение такое успокаивающее, что не верится, будто каких-то несколько минут назад можно было так бояться. Петунья несколько раз повторяет себе, что она боится не сестру, а ту жуть, что та творит. Пусть и не желая того. — Туни... — Чего тебе? — А как ты думаешь, если я выпрыгну в окно, я полечу? — Ты упадёшь! — тревога сразу охватывает Петунью. — И разобьёшься. — Но с качелей я же не падаю? Помнишь? От воспоминаний, как медленно Лили опускалась на землю, спрыгнув с качелей, в душе Петуньи снова зарождается страх. — А из окна разобьёшься! Лили несколько раз шмыгает носом, а потом едва слышно шепчет: — А ты тогда будешь плакать? — Только попробуй! — Это потому, что ты меня любишь, да? — Да! — сердито фыркает Петунья. — А теперь спи. Лежать рядом с сонной сестрёнкой не только не страшно, но и очень тепло, и Петунья очень быстро засыпает. Петунье тридцать пять, и она прилагает слишком много сил, чтобы Дадли не узнал про волшебство и не повторил ее ошибок. Она, как может, объясняет происходящие в их доме странности, но с каждым разом у неё это получается всё хуже и хуже. Какую, например, можно найти причину тому, что у кузена за ночь выросли волосы? Тем более что после этих объяснений Дадли выстригает себе чёлку, а потом почти два месяца каждое утро сначала разглядывает себя в зеркале, а потом переводит несчастный взгляд на Петунью. — Всё хорошо, мой маленький, — всегда отвечает она, стараясь не замечать, как багровеет от злости лицо сына. Дадли растёт слишком впечатлительным и ранимым ребёнком, чтобы ему можно было рассказывать о возможности волшебства. Петунья чересчур хорошо помнит свои страхи и не хочет, чтобы её сын их познал. Но это проклятое волшебство всё равно лезет изо всех щелей и даже портит день рождения Дадли. Конечно, если бы соседка не сломала ногу, племянник бы остался дома и не пришлось бы объяснять исчезновение стекла в террариуме с удавом. Петунья так зла на мальчишку, что запирает его в чулане, не желая видеть, а тот, кажется, даже не понимает, что натворил. Когда к ней снова возвращается способность рассуждать здраво, Петунья хвалит себя — теперь не придётся вести разговоры про волшебную школу. Племянник пойдёт в «Хай Камерон», и обо всех переживаниях можно будет забыть! Однако совсем скоро Петунья понимает, как ошибалась — мальчишка едва не получает приглашение из той-самой-школы. Если бы не бдительность Вернона... А дальше начинается настоящий кошмар: нашествие сов, письма, оказывающиеся в самых неожиданных и безобидных вещах, и ожидание чего-то страшного. Первым не выдерживает Вернон, его идею бегства Петунья подхватывает сразу же, и начинается безумная гонка. Только вот где они, а где маги? Жуткий огромный колдун с растрёпанной бородой ногой выбивает дверь их убежища, заколдовывает Дадли, ломает ружьё Вернона и как ни в чём не бывало уводит мальчишку. И тот с радостью идёт. Всё кончено! Всё.* * *
Петунья переложила ключ от дома в карман пиджака и, пока ехала в такси, незаметно поглаживала его. Называя адрес, она боялась услышать, что такого не существует, но водитель невозмутимо загрузил её багаж и даже уважительно открыл перед ней дверцу. Литтл Уингинг встретил Петунью отличной погодой, и уже начало казаться, что вот-вот случится что-то хорошее. — Приехали, мэм. Прежде чем выйти из машины, Петунья огляделась и выдохнула, не заметив никого из соседей. Ей всё равно придётся как-то объяснять отсутствие Вернона и Дадли, но сейчас она не была готова к таким разговорам. — Спасибо. Она расплатилась, поправила шляпку и, гордо расправив плечи, пошла по узкой дорожке к дому. Ей показалось странным, что заброшенным он не выглядел. Неухоженным, может быть — её цветы, конечно же, давно погибли, — но трава казалась подстриженной, мусора не было, и на крыльце не наблюдалось пыли. Даже оконные стёкла поблескивали на солнце и не производили впечатление давно не мытых. Ключ легко повернулся в замке, и Петунья вошла в дом. Неужели всё кончилось? После яркого солнца в холле показалось темно, поэтому, оставив вещи у порога, Петунья прошла в комнату, чтобы открыть шторы, и замерла на пороге. На журнальном столике стоял пустой бокал, на дне которого ещё не высохло вино, рядом с ним лежала открытая книга — к слову, выглядевшая очень старой и дорогой! — а на кресле валялся скомканный плед. Петунья медленно попятилась назад, соображая, как лучше спастись самой и удобнее вызвать полицию... наверное, всё-таки от соседей. — Здравствуй, Петунья. Голос показался знакомым, но страх мешал повернуться, чтобы увидеть самовольного жильца. — Что же ты? Или не рада меня видеть? Северус Снейп! Конечно, это был он, потому что ни у кого другого не хватило бы наглости занять чужой дом и пить вино из хозяйских бокалов. Да что вино! Судя по всему, Снейп вообще неплохо прижился — прямо сейчас он явно вышел из ванной, накинув чёрный халат на голое тело и не удосужившись вытереться. — Ты?! Что ты здесь делаешь? — Приглядываю за домом. Ты же знаешь, в какое беспокойное время мы живём. Того и гляди хулиганьё попытается разграбить то, что плохо лежит. — И потому ты решил их опередить? — Я ничего не трогал. — Так уж и ничего?! — Петунья обвиняюще ткнула пальцем в сторону беспорядка, творящегося в гостиной, и задохнулась от возмущения, когда плед сам по себе взлетел и начал складываться. — И прекрати свои штучки! Снейп нахально усмехнулся: — А то что? Ворот его халата разошёлся, обнажая уродливый рубец, пересекающий шею, и Петунью замутило — что должно было произойти, чтобы не помогло никакое колдовство? Снейп заметил её взгляд, но не посчитал нужным объясниться. Он просто запахнул халат и вздохнул. — Выпить хочешь? — С утра? Хорошего же ты обо мне мнения. Но он только презрительно фыркнул: — Какие счёты между друзьями детства? — Друзьями?! Петунья вернула ему презрительную усмешку и отправилась на кухню. Снейп пошёл следом, больше не пытаясь вступать с нею в разговоры. Петунья готовилась найти на кухне гору грязной посуды, мусор и коробки с засохшими объедками пиццы, поэтому была приятно удивлена порядком, царившим там. Конечно, плиту можно оттереть получше, но в целом неплохо. В холодильнике оказалось всё необходимое для завтрака, расставленное явно по какой-то системе. Пока она заглядывала в шкафчики, убеждаясь в наличии запасов овсянки, сахара, чая и кукурузных хлопьев, Снейп поставил на плиту чайник и принялся сервировать стол. Петунью это поразило настолько, что она не стала возражать. — Что ты тут делаешь? — снова поинтересовалась Петунья после чашки чая. — А на что похоже? Снейп остался верен себе, отвечая вопросом на вопрос и ничего не желая объяснять. Но в этот раз у Петуньи было преимущество: — Что ты делаешь в моём доме? — Слежу за порядком. А ты стала домовладелицей или это фигура речи? — Стала. — Что-то с твоим мужем? По-хорошему, Снейпа в это дело впутывать не стоило, но врать о смерти Вернона было противно. Тем более, как говорил ещё отец, угря в мешке всё равно не спрячешь. — С ним всё прекрасно. — Неужели начал бегать по утрам? — Скорее, по вечерам. Мы расстались. — Вот как... — Снейп задумчиво уставился в глубину чашки. — Именно. Поэтому я собираюсь сдавать пустующие комнаты, и если получится, то с полным пансионом, так что тебе стоит поискать другой пустующий дом. Петунья сразу же решила расставить все точки над «i», чтобы не осталось неясностей, только она не ожидала, что у Снейпа может быть своё, особое мнение. — Ты собираешься пускать жильцов? — Да. Тебя удивляет моё желание найти способ существования? — Это-то как раз и понятно, — Снейп принялся барабанить пальцами по поверхности стола, а потом, бросив быстрый взгляд на Петунью, продолжил: — Допустим, один жилец у тебя уже есть. — В смысле? — Петунья, только не надо делать вид, что ты не понимаешь, — Снейп раздражённо сцепил пальцы в замок. — Или у тебя к потенциальным жильцам какие-то особенные требования? — Постой... ты себя предлагаешь? — Себя я никому не предлагаю, — усмехнулся Снейп. От возмущения у Петуньи даже перехватило дыханье: — Ты на что намекаешь?! А вот теперь Снейп выглядел растерянным. — Я не намекаю... — он даже поднял вверх ладони, словно пытаясь продемонстрировать чистоту намерений. — Я просто предлагаю тебе жильца. Безо всякого тайного смысла. — Поясни, — потребовала Петунья. — Ты за него готов поручиться? Под строгим взглядом Петуньи Снейп допил чай, потёр переносицу, сосредотачиваясь, и со вздохом начал: — Понимаешь... дело в том... — он с трудом подбирал слова. — В общем, мой дом сгорел. — Невелика потеря, — Петунья сложила руки на груди. — Ты ведь говоришь про тот дом в Коукворте? — Именно, — подтвердил Снейп, — но это был мой единственный дом. — Это... — Петунья потрогала свою шею, — это у тебя от пожара? — Не совсем, — Снейп болезненно поморщился, снова кутаясь в халат. — Так получилось. И, в общем, я могу прямо сейчас уйти, или... — Или? — Или мы составим договор о сотрудничестве, и я останусь на условиях этого договора. Ты ведь знаешь, что я ответственно отношусь к обязательствам, которые на себя беру. — О да... я знаю. Снейп, к его чести, смутился: — Извини... я пойду собирать вещи. Снейп поднялся, и пока он мыл свою чашку, у Петуньи было время подумать. В конце концов, она сейчас не в том положении, чтобы разбрасываться жильцами. Да и к тому же аккуратными и ненавязчивыми. А ещё не показывать же ему, что ей не всё равно?! — Снейп, я подумала... в общем... Он медленно повернулся и чуть склонил голову, становясь похожим на внимательно слушающего пса. Кобеля, поправила себя Петунья и решительно продолжила: — Оплата вперёд! Ночью она долго не могла заснуть, гадая, не совершила ли ошибку. А ещё вслушивалась в почти звенящую тишину дома, не переставая думать о Снейпе. Всё-таки память — удивительная штука, и от некоторых воспоминаний невозможно избавиться.* * *
Петунье двадцать, и она становится миссис Дурсль. Никаких страстей — всё чинно и традиционно: Вернон учтив и предупредителен, платье красиво подчёркивает фигуру, родители на церемонии утирают скупые слёзы. Небольшой диссонанс вносит Лили. Вернее, даже не она, а её новый парень. Он является на свадьбу с другом и ведёт себя так, словно жених — это он. Два идиота! Лили, конечно же, хихикает над их шуточками, провоцируя потоки сомнительного остроумия. Петунья с тоской вспоминает её прежнего воздыхателя — у того хотя бы были зачатки здравого смысла, да и о поведении в обществе он имел представление. Петунья тайком наблюдает за Лили и, кажется, начинает ей завидовать. Не так чтобы сильно, но... Можно сколько угодно говорить, что у них с ней разные способности, но почему так разнится отношение парней?! Если бы на Петунью хоть кто-то смотрел так, как этот Джеймс на Лили! Да что Джеймс — тот же Снейп с детства ходил за ней хвостом и позволял собой помыкать, а его королева благосклонно принимала знаки внимания. Ну чем, чем Лили лучше Петуньи? Вечером, в самом шикарном номере столичной гостиницы, она решается: — Вернон, а ты видел, как этот Джеймс увивался вокруг Лили? — Идиот, — снисходительно усмехается Вернон, аккуратно устраивая пиджак в шкафу. — Мне кажется, он готов ради неё на всё что угодно. — Глупости, — Вернон расстёгивает рубашку, придирчиво разглядывая крохотное пятно на манжете. — Каждый делает лишь то, что ему выгодно. — А как же рыцари? Служение прекрасной даме? — Петти, те времена давно прошли. Да и были ли они? Или ты веришь в сказки? — Нет, конечно, но... — Глупости, — повторяет Вернон, перебивая её. — Служат лишь королеве, да и то за жалованье. А мы — простые люди, и у нас есть свои человеческие радости, — голос Вернона интимно понижается. — Например, брачная ночь. Он наконец снимает рубашку, вешает её на плечики, после чего подходит к окну и решительно задёргивает шторы. Петунья не то чтобы не разделяет человеческие радости, она просто не ждёт от них чего-то особенного. Нужная литература давно прочитана, о контрацепции они с Верноном договорились заранее — появление детей помешает их планам покупки дома, — стало быть, и разговаривать особо не о чем. К тому же Петунья не королева, чтобы требовать особого отношения, только почему-то сейчас ей от этого особенно грустно. Петунье сорок, и она сходит с ума от ужаса. На Дадли напали какие-то магические твари, после встречи с которыми он стал не похож сам на себя. Племянник уверяет, что эти твари могли высосать из её сына душу, но этого не произошло. Почему же тогда Дадли потерял аппетит и кричит по ночам из-за кошмаров? За мальчишкой сразу же приезжают его знакомые маги, которые смотрят на Дадли и равнодушно изрекают: «Жить будет». И всё! Больше помощи ждать неоткуда, от Вернона толку мало, и Петунья решается. Она едет на автобусе в Коукворт и, несмотря на то, что не была там больше пятнадцати лет, без труда находит дом Снейпов — всё такой же неухоженный и неприглядный. Если не сказать грубее: жизнь в чистеньком Литтл Уингинге почти заставила поверить, что таких мест в Британии уже не осталось. Она долго стучит в обшарпанную дверь, прежде чем та поддаётся её напору. — Петунья? Какого чёрта?! Она протискивается мимо Снейпа и, оказавшись в крохотном холле, заставленном стеллажами с книгами, усаживается в единственное кресло, намереваясь любой ценой добиться помощи. — Что случилось? Снейп зол, но Петунья совершенно его не боится — чтобы её напугать, нужно что-то пострашнее. — На моего сына напали дементоры. Всю воинственность Снейпа словно ветром сдувает. Он становится ещё бледнее, и у него несколько раз дёргается щека, прежде чем он шепчет: — Соболезную. До Петуньи не сразу доходит смысл его слов, а когда она понимает, то задыхается от ужаса: — Ты чего такое болтаешь?! Сглазишь же... Брови Снейпа от удивления ползут вверх: — Нет?! — Нет! — Петунья отчаянно мотает головой: — Нет... нет... нет... Ужас пережитого прорывается слезами, глупыми и беспомощными, но Снейп безропотно протягивает Петунье сначала платок, а потом и стакан воды, и терпеливо ждёт объяснений. Вода удивительным образом успокаивает, и мысли проясняются. — На Дадли напали дементоры, — снова начинает Петунья. — Но мальчишка им помешал. — Поттер? — уточняет Снейп. — Да, — кивает Петунья. — Я не уверена, но, кажется, у него от этого неприятности, потому что за ним сразу приехали... и были эти кричащие письма. — Понятно, — Снейп хмурится, но его взгляд по-прежнему остаётся бесстрастным. — Что было дальше? — Когда все уехали, я поняла, что с Дадли что-то происходит. — Что именно? — Он не похож сам на себя. Почти не разговаривает, плохо спит... и у него пропал аппетит. — Что ты хочешь от меня? — Помоги... пожалуйста. Снейп склоняет голову так низко, что его лицо скрывают неопрятно растрёпанные волосы, которые спустя пару мгновений он откидывает назад резким движением и нехорошо усмехается: — А что я получу взамен, Петунья? — Взамен? — Петунья сжимает кулаки: — Все что угодно. Смех Снейпа кажется ей вороньим карканьем, но возмутиться она не успевает, потому что он внезапно смолкает. — Это был верный ответ, — во взгляде Снейпа плещется безумие. — Я тебе помогу. И вот тогда ей становится по-настоящему страшно. Петунье восемнадцать, она слушает рассуждения Лили о любви и не может понять, смеяться ей или всё-таки начинать завидовать. Они лежат на траве в тени навеса и любуются облаками, быстро несущимися по небу. — Лилс, ты сейчас хорошо сказала, но любовь одна и на всю жизнь бывает только в романах. — Какая же ты скучная, Туни! — Это называется здравый смысл. Когда-нибудь ты это поймёшь. — Значит, я хочу как в романах! Горячность Лили кажется Петунье забавной, и она чувствует себя очень взрослой и немного циничной. — Вот посмотрим, как ты заговоришь лет через пять... Лили задумчиво накручивает на палец ярко-рыжую прядь, кончик которой тянет в рот. Она напоминает Петунье лисёнка, играющего со своим хвостом. Через несколько мгновений во взгляде Лили появляются искры азарта. — А вот спорим, что у меня будет такой муж, который будет меня любить больше всего на свете! И мы с ним, как в романе, умрём в один день. — Это Снейп, что ли? — фыркает Петунья. — Нашла романтика. — Северус хороший, — мечтательно улыбается Лили. — Он мне зеркальце подарил. Правда, для солнечных зайчиков. Ну и для опытов разных. — Точно романтик. И за такого ты бы пошла замуж? Лили смеётся, а потом, явно чтобы позлить Петунью, наколдовывает цветок, лепестки которого начинает обрывать, приговаривая: — Пойду... не пойду... пойду... — она хитро поглядывает на Петунью и отрывает последний лепесток. — Выходит, что пойду. — Пф-ф! — Петунья морщит нос. — Могла бы себе и кого получше найти. Лили переворачивается на живот и начинает болтать в воздухе ногами, о чём-то размышляя, а потом качает головой: — Он хороший... правда-правда. Петунья в ответ может только вздохнуть: — Посмотрим.* * *
Утром Петунья спустилась на кухню, не рассчитывая застать там Снейпа, поэтому вздрогнула от мрачного: — Доброго утра. Снейп медитировал над чашкой кофе и явно уже успел принять душ и побриться. Мокрые волосы он собрал в хвост, но это не сделало его более аккуратным. Он принялся разглядывать свой кофе, и Петунье ничего не оставалось, кроме как постараться отвлечься от своего жильца, поэтому она занялась завтраком. — Петунья, что ты делаешь? Только сейчас она заметила, что по привычке накрывает завтрак для двоих. Признавать оплошность не хотелось, поэтому она невозмутимо пожала плечами: — Это бонус. — Хочешь сказать, что завтрак входит в стоимость проживания? — Нет. Это рекламная акция. Снейп ухмыльнулся и принялся размазывать по горячему тосту сливовый мармелад. — А что ты ещё умеешь? Петунья провокационно облизнулась, с удовольствием отметив, как быстро Снейп отвёл взгляд, и деловито принялась перечислять блюда, которые когда-нибудь готовила. — И что ты за это хочешь? — перебил её Снейп. — То есть полный пансион тебя уже заинтересовал? — После такой-то рекламы? Безусловно. — Двадцать процентов к арендной плате и продукты пополам. — Двадцать?! Я рассчитывал на пять. — Десять, и ты сможешь выбирать блюда. Снейп взглянул на неё так, будто видел впервые: — И давно ты так научилась? — Какая разница? — Действительно, никакой, — Снейп принялся за омлет, ловко орудуя ножом и вилкой. Аппетит у него был отменный, и оставалось лишь удивляться его худобе. Петунья напомнила себе, что ей до фигуры Снейпа нет никакого дела, и тоже приступила к завтраку. Молчание за столом было почти уютным, и если подумать, то пока всё складывалось просто отлично. Оставалось лишь объявить соседям о своём присутствии. — Кстати, Снейп, а соседи знают, что ты здесь живёшь? На мгновение он задумался, а потом решительно покачал головой: — Нет. — Ты в этом уверен? — Иначе мне пришлось бы как-то объяснять своё присутствие, возможно даже офицерам полиции. Как ты понимаешь, я мог бы это сделать, но зачем лишний раз привлекать к себе внимание? — Но ты ведь как-то выходил из дома? Тебя должны были заметить. Снейп тяжело вздохнул: — Ты безнадёжна, Петунья. Я просто аппарировал. Поэтому о своей репутации можешь не беспокоиться. — И не думала, — Петунья поёжилась. — Может, ты тогда аппа... — что-то там! — за продуктами? Возражать Снейп не стал. Вообще он старался вести себя сдержанно и предупредительно, что было очень кстати. Когда он ушёл — или аппарировал, что совершенно не меняло сути! — вместо того чтобы заняться домашними делами, Петунья набрала воды в ванну и больше часа блаженствовала просто потому, что могла себе это позволить. Невероятное ощущение. Так и повелось. Говорить о Снейпе соседям Петунья не стала, и того это, кажется, абсолютно устроило. Конечно же, он не стал её за это благодарить, но зато старался быть любезным и не позволял себе никаких намёков на прошлое. Петунье оставалось поддерживать такую манеру общения, и почему-то от этого нарастало какое-то совершенно иррациональное недовольство. Наверное, оттого, что и ей в ответ приходилось удерживаться от язвительных комментариев. Только разговоры с Дадли позволяли ей сохранять остатки душевного равновесия, потому что невозможно день за днём жить, ощущая себя словно на званом приёме. — Как ты себя чувствуешь, дорогой? Мне показалось, что у тебя грустный голос. Голос был даже не столько грустный, сколько хриплый, но Петунья не собиралась слишком давить на сына своими подозрениями. — Всё в порядке, ма. Это я просто только что проснулся. — Но Дадлик… Уже полдень. Ты всегда был ранней пташкой. Что-то случилось? Дадли немного посопел в трубку, а потом пробурчал про то, что поздно вернулся. — У тебя появилась девушка, сынок? — Ма, ну сколько можно?! Мы просто вчера случайно встретились с Гарри в Лондоне, и он затащил меня в паб. — Ты пьёшь, Дадлик?! — Ну ма! В пабе можно и просто общаться. — Допоздна? — встревожилась Петунья. — Там были друзья Гарри. У Петуньи перехватило дыханье. Знала она этих друзей! — Они тебя не обижали? — Ма, мы все взрослые люди. Посидели, посмеялись, немного выпили и разошлись. — Всё-таки выпили! — Немного, ма! Там были девушки. — Девушки? — насторожилась Петунья. — Ой, ма, я опаздываю, поговорим после. — Целую в носик... Но в ответ она услышала лишь гудки. Расстроенная Петунья зашла на кухню, где уже расположился Снейп. Он явно слышал разговор и прикрывал газетой ехидную усмешку. Как же это злило! — Подслушиваешь? — У тебя довольно громкий голос, Петунья, я просто не успел уйти к себе и не хотел мешать. — Неужели?! И даже не прокомментируешь? Снейп аккуратно свернул газету. — Что тут можно сказать... Сколько твоему сыну лет? — Двадцать, и что это меняет? — «Дадличек, они тебя не обижают?» — передразнил Снейп. — И на кого он учится в университете? Петунья стиснула зубы, пытаясь остаться в рамках конструктивной беседы. — На учителя. — Угу, — согласился Снейп. — У меня для тебя плохие новости, Петунья, его будут обижать ученики. — Что бы ты понимал! — Я больше пятнадцати лет проработал в этой сфере, — Снейп надменно сложил руки на груди. — И я знаю, о чём говорю. Если он до сих пор позволяет тебе так с ним сюсюкать... Договорить Снейп не успел — из-за тарелки, пущенной ему в голову. Слушать критику в адрес Дадли Петунья не собиралась ни от кого. Особенно от Снейпа, который, очевидно, совершенно не разбирался в детях! — Ты что творишь?! Снейп наколдовал какую-то сферу, которая оградила его не только от следующей тарелки, но и от чашки. Ах так! Петунья резко дёрнула стол, и выбить палочку из рук потерявшего опору идиота не составило никакого труда. Снейп явно не ожидал от неё такой прыти, но так было даже лучше. Чтобы закрепить успех, Петунья запнула палочку в щель между стеной и холодильником. — Думал легко отделаться? — Я не хочу с тобой драться, — Снейп увернулся от блюдца и попытался пробраться к палочке. Петунья не собиралась ему потакать и, ловко подвинув стол, зажала противника в угол. — Тогда поговорим? — она сдула прилипшую ко лбу прядь и взяла ещё одну тарелку. — Кто посмеет обижать моего сына?! — Жизнь! — разозлился Снейп. — Или ты думаешь, что сможешь вечно отгонять от него обидчиков, не позволяя взрослеть? Ты не даёшь ему самостоятельности и душишь своей опекой! — Я его отпустила! — Ни хера ты его не отпустила! Ты пытаешься контролировать его жизнь! Его друзей! Его досуг! «Дадличка то», «Дадличка сё»! Ты просто пытаешься им манипулировать, играя на жалости к себе! — Жалости?! — Именно! Когда ты уже поймёшь, что он взрослый парень, а тебя не за что жалеть?! Петунья с грохотом разбила тарелку об пол, а потом презрительно взглянула на Снейпа: — Да! Меня совершенно не за что жалеть! И тебя, кстати, тоже! Кажется, этот удар достиг наконец цели, потому что на миг лицо Снейпа стало беззащитно-обескураженным, что позволило Петунье отвернуться и покинуть кухню с гордо поднятой головой. Посуду, правда, было немного жаль.* * *
Петунье двадцать четыре, и она едет на поезде в Коукворт. Её слегка мутит от тряски, но в целом она чувствует себя хорошо, представляя, как обрадуется мать, услышав её новость. Можно будет даже посмеяться над её прогнозами, что Петунья так всю жизнь и проживёт без детей, но зато в хорошем доме. А дом и правда хороший — просторный, светлый, с настоящим камином и двумя детскими комнатами. Именно такой, о котором мечталось. Хорошо, что Вернон доверился её вкусу, хоть и вышло намного дороже, чем они рассчитывали. Ничего — с кредитом они рассчитаются за какие-то десять лет, а может, и раньше. Петунья идёт по дорожке к дому, подбирая слова, и совсем не ожидает увидеть Лили. Она, похоже, приехала совсем недавно, потому что до сих пор обнимается с матерью, которая после смерти отца стала очень сентиментальной. Конечно же, они сразу замечают Петунью. — Иди к нам, Туни! — мать приветливо машет рукой. — У нас прекрасные новости. Лили оборачивается и улыбается так, будто рада Петунье больше всех на свете. — Рассказывайте, — Петунья подходит поближе, обнимая Лили со спины, но первой целует мать. — Что у вас произошло? — Лили ждёт сына. Правда это чудесно? — Правда. Петунье больше нечего сказать, а ещё она хочет оказаться подальше отсюда, чтобы не выдать глупого разочарования и какой-то детской обиды. Даже здесь сестра её опередила. Даже в этом. — Девочки, идёмте в дом, я сейчас испеку пирог. С земляникой, у меня есть баночка варенья. Земляника — любимая ягода Лили, но почему-то сейчас Петунью тошнит от одного её упоминания. — Туни, что с тобой? — встревоженная Лили дожидается у двери уборной. — Укачало в дороге, — Петунья старается выдавить улыбку. Лили вдруг судорожно вздыхает и кидается ей на шею: — Туни, как же это здорово! Наши дети будут расти вместе, они будут дружить. Петунья обнимает сестру и вдруг понимает, что из её глаз катятся слёзы, а она ничего не может с этим сделать. Позорище. — Туни, ты чего? Дурочка... хочешь, я узнаю, кто у тебя будет? Это не больно... правда-правда... Петунья безропотно позволяет увести себя в комнату и даже не пугается, когда Лили взмахивает своей палочкой над её животом. Её окутывает тепло, и ей кажется, что внутри поселилась стая бабочек, трепещущих нежными крыльями. — Сын. У тебя будет сын! — с гордостью объявляет Лили. Бабочки вырываются на волю, а сердце сладко замирает от невероятного счастья. Сын! Как она и хотела... Петунье двадцать шесть, и она с удивлением обнаруживает на крыльце в ворохе одеял спящего ребёнка. Она чувствует себя героиней то ли библейского сюжета, то ли дурного фильма и уже хочет пойти в дом, чтобы вызвать полицию, когда ребёнок начинает жалобно хныкать. Наученная опытом, она сразу понимает, что скоро на рёв сбегутся любопытные соседи, а Петунья не хочет скандала. Поэтому она заносит люльку домой и, заметив вложенное в одеяло письмо, с удивлением понимает, что оно адресовано ей. Петунье приходится трижды перечитать это дурацкое письмо, прежде чем до неё начинает доходить его страшный смысл. «Добрый день, миссис Дурсль. С глубокой скорбью вынужден сообщить вам о трагической гибели вашей сестры Лили и её мужа Джеймса. Поверьте, я скорблю об этой утрате вместе с вами и разделяю ваше горе, как и все те, кто имел честь знать Лили и Джеймса. Это огромная потеря не только для всего магического сообщества, но и для их сына, оставшегося сиротой. Прошу вас позаботиться о мальчике. Я надеюсь, что вы с теплотой и пониманием отнесётесь к Гарри Поттеру и сумеете заменить ему утраченную семью. С уважением, Альбус Дамблдор. P.S. Я знаю, что у вас доброе сердце». Петунье тридцать, и она плачет от собственного бессилья. — Петти, ты чего? — почему-то Вернон всегда теряется от вида её слёз и мгновенно становится беспомощным. — Опять мальчишка? Петунья только качает головой, мечтая, чтобы Вернон сам всё понял и наконец оставил её в покое. Как объяснить то, чему она сама не знает названия? Магические особенности племянника пугают, но их бы она смогла пережить, если бы они не были направлены на её сына. Мальчики не подружились. Больше того — они откровенно не ладят и спорят из-за игрушек. Петунья помнит слова сестры о том, что если магией не управлять и её не контролировать, она может убить. А что, если у мальчишки возникнет такое желание? Решение приходит внезапно и кажется просто идеальным: племянника надо отселить от сына, и, желательно, подальше. На первом этаже нет подходящей комнаты, зато под лестницей пустует прекрасный чулан. Его, конечно, нужно будет немного отремонтировать и приспособить для жизни, зато никого не удивит наличие замков на его двери... Петунье сорок три, и она плачет, когда Дингл рассказывает ей, что Гарри Поттер победил самого страшного тёмного мага, чьё имя боятся называть даже волшебники. Она больше не стыдится своих слёз — в этом нет никакого смысла! — и принимает из рук Дингла платок, которым вытирает лицо. Когда через месяц Дадли сообщает ей, что встречался с кузеном, Петунья с удивлением понимает, что рада этому. У неё появляется надежда, что дети окажутся умнее и не повторят многих ошибок, которые с высоты прожитых лет кажутся откровенно нелепыми. Почему нет? К тому же не все ошибки непременно заканчиваются катастрофами. Некоторые даже вспоминаются если не с улыбкой, то хотя бы без ущерба для самолюбия... Петунье сорок, и она настойчиво стучит в дверь Снейпа. В доме тихо, но она видела мелькнувший огонёк и не намерена отступать. Слишком нелегко далось ей это решение, чтобы сейчас просто развернуться и уйти. Наконец дверь открывается. — Чего ты хотела, Петунья? Лёгкий запах перегара Снейпа должен бы оттолкнуть, но вместо этого лишь будоражит воображение. На влияние алкоголя можно списать всё что угодно, как и оправдать любой провал. Поэтому Петунья протискивается мимо Снейпа, шепнув ему на ухо: — Заплатить. Если бы он хотел её остановить, то непременно бы это сделал. Петунья берёт на столике бокал, наполняет его вином и быстро выпивает. У неё настолько пересохло в горле, что она даже не чувствует вкуса. Снейп невозмутимо машет палочкой, и у него в руках появляется второй бокал, наполнив который, он усаживается в кресло. — Зелье помогло? — Да. Кошмары прекратились, и Дадли стал похож сам на себя. — Тогда чего ты ещё хочешь от меня? — Не люблю оставаться в долгу, — Петунья садится на подлокотник его кресла и опускает ладони на словно окаменевшие плечи Снейпа. — Расслабься. — Но... ты не должна. — Разумеется, — легко соглашается Петунья и целует Снейпа в мочку покрасневшего уха. — Никаких долгов. Петунья никогда не оказывалась в подобной роли и с удивлением обнаруживает, что у неё неплохо выходит — Снейп откликается на все провокации и позволяет ей ощутить себя если не богиней, то королевой. И это становится последней каплей. Петунья теряет остатки самоконтроля вместе со стыдливостью и понятиями о приличиях. Кажется, она теряет и голову, растворяясь в ощущениях, и ей хочется лишь одного — больше, сильнее, крепче, о чём она и шепчет, хрипло повторяя: «Ещё!» И Снейп её прекрасно понимает.* * *
Посуду Снейп починил. Наверняка используя магию, но на такие мелочи Петунье уже было плевать. Стыда за срыв она тоже не испытывала — сказывалось пагубное влияние Снейпа. Или не пагубное — как посмотреть. Он совершенно точно действовал на Петунью как глоток хорошего бренди, заставляя говорить то, что приходило в голову, без оглядки на приличия. Да и чувствовала себя с ним она совершенно свободно, наверное, потому, что Снейп и сам был далёк от идеала. Волей-неволей Петунья приглядывалась к нему, пытаясь, как когда-то давно, решить, что он не заслуживает её интереса. Получалось плохо. Уж самой себе не стоило лгать, что Снейп её не волновал, а поскольку ничего иного, кроме секса, их никогда не связывало, то вполне логично было думать, что и сейчас этот интерес носил сексуальный характер. Стало быть, ничего страшного — с этим вполне можно жить. И Петунья жила, старательно делая вид, что ничего не было. Как, впрочем, и Снейп. Иногда ей казалось, что они соревнуются между собой — кто из них больше не помнит, и она мысленно засчитывала себе очки за победу в этой гонке. Снейп всегда отводил взгляд, когда она пыталась его спровоцировать, а иногда у него даже краснели кончики ушей. Так или иначе, эта игра затягивала Петунью и уже начала нравиться. А ещё ей очень нравились моменты, когда острый на язык Снейп не находился с ответом. — А почему ты скрываешься от своих? Петунья намазала тост мёдом, бросая быстрые взгляды на Снейпа. Кажется, она вновь угадала с вопросом. — С чего ты взяла, что я скрываюсь? Снейп укрылся за газетой, изобразив безразличие. — Ты ни с кем не встречаешься. — Я не самый общительный человек. — Допустим, но к тебе часто летают совы. — Я принимаю заказы по почте. Что-нибудь ещё? — Снейп казался раздражённым. — Но почему эти заказы адресуют мистеру Бинсу? — Какого чёрта ты читаешь чужие письма?! — Ты сам выкинул конверт в ведро! — Ты копаешься в мусоре? Петунья, но как ты до такого докатилась? Петунья пропустила колкость мимо ушей: — И от кого же скрывается мистер Бинс? — Может быть, он хочет, чтобы его оставили в покое? — Как это мило, — улыбнулась Петунья. — Надеюсь, у него нет проблем с законом? С видом мученика, отданного на закланье, Снейп отложил газету и вздохнул. — Ты ведь не отстанешь? Петунья принялась разглядывать свои ногти. — Видишь ли, Северус, обычно преступникам приходится доплачивать квартирным хозяйкам, — она успела заметить, как перекосилось лицо Снейпа, и с удовольствием продолжила, понижая голос до шёпота: — За конспирацию. — Ты читаешь не те книги, — фыркнул Снейп. — Мне проще, чтобы меня считали погибшим, потому что я не люблю оказываться в центре внимания. — Неужели? — фальшиво удивилась Петунья. — Может быть, тебя ищут, чтобы вручить орден? Интересно, какой. — Искали, — кивнул Снейп. — Орден Мерлина второй степени. Он насмешливо взглянул на Петунью и, решив, что разговор окончен, снова взялся за газету. — Так ты герой? — Разумеется, нет! — Снейп начал терять терпение. — Пусть твой племянник и считает иначе. Петунья сочла за лучшее отступить. В конце концов, она может попросить Дадли проверить эту информацию, хотя, похоже, Снейп не врал. На героя он, конечно, не был похож, но кто знает, за что у магов дают ордена с таким забавным названием? — Ну хорошо, будем считать конспирацию бонусом твоего проживания здесь. — Будь так любезна. И всё-таки стоило признать, что у Снейпа был стиль. Хотя разговаривать с сыном Петунья предпочитала теперь за плотно закрытой дверью. Не хватало ещё выслушивать плоды измышлений этого «педагога». Почему-то совершенно не верилось в то, что Снейп мог быть хорошим учителем. А уж в воспитании он точно ни черта не понимал! Дадли звонил дважды в неделю, всегда в один и тот же час — так они договорились сразу, чтобы не заставлять никого нервничать! — и поэтому у Петуньи было время подготовиться. Обычно она устраивалась с телефоном в любимом кресле у окна и с удовольствием беседовала с сыном. На расстоянии он стал гораздо разговорчивее — наверняка скучал. Петунья едва дождалась вторника, чтобы спросить: — Дадлик, дорогой, ты помнишь, что обещал приехать на выходных? — Ма, я как раз и звоню по этому поводу. — Ты не приедешь? — Петунья не ожидала, что её это так сильно заденет. — Нет... — Дадли немного посопел в трубку и выдохнул: — Я буду не один. От сердца отлегло. — Ты приедешь с Гарри? Петунья затаила дыханье. С племянником она не виделась несколько лет — как-то не было повода, — но кровь не вода. От родственника она не собиралась отказываться, даже учитывая, что придётся объясниться. Конечно, это не получится просто и легко, но жить с грузом вины становилось невыносимо. Снейпа только надо будет предупредить, чтобы на глаза не попадался, если не хочет... — Нет, ма, не с Гарри. — А с кем? С Оливером? — С девушкой. Петунья порадовалась тому, что сидела. Надо же! Дадлик... её мальчик... вырос... и у него есть девушка... — Это твоя девушка? — Ну да, ма... она замечательная. И она точно понравится тебе... Дадли что-то говорил про её глаза, волосы, про удивительное имя, а Петунья слышала только то, что теперь у её мальчика есть кто-то важнее её. И девица эта ей уже заранее не нравилась. — Ма, ты меня слышишь? — Да, Дадлик, конечно. — Ну мы тогда придём к трём. — Конечно, дорогой. Петунья положила трубку и долго смотрела на телефон, ничего не видя. Последнее «мы» не оставило никаких надежд — она теперь осталась совсем одна. Дадли женится, обзаведётся своим домом и будет навещать свою старую мать раз в год, а то и реже. По большим праздникам. И когда только успел? Он же ещё так молод... Петунья почувствовала себя настоящей старухой. Она тяжело встала и отправилась на кухню — кажется, у неё там были сердечные капли. — Что случилось? Петунья только махнула рукой. Встреча со Снейпом сейчас совершенно не входила в её планы. Но кому это было интересно? — Садись, — Снейп усадил её на стул и взял за руку, отсчитывая пульс. — Что случилось? — Дадли женится. Кажется, Снейп не расслышал. Или ничего не понял. Пришлось повторить: — Дадли женится. — Когда? — Снейп лишь невозмутимо приподнял бровь. — Не знаю... Петунья всхлипнула и неожиданно для себя залилась слезами. Она настолько отвыкла от участия, что даже малая его толика подействовала разлагающе. К её удивлению, Снейп не растерялся — откуда-то взялась бутылка вина и два бокала. Он вложил в её руку бокал и, погладив по голове, почти приказал: — Пей. Вино согревало душу и развязывало язык, избавляя от ответственности за сказанное. Именно поэтому Петунья взглянула в глаза Снейпа и прошептала: — А как же я? — У тебя всё будет хорошо, — утешил Снейп. В общем-то, утешитель из него был так себе, хотя когда Петунья ему об этом сообщила, он не обиделся. Вместо этого он уселся за стол рядом с ней и, наполнив свой бокал, кивнул: — Рассказывай! И Петунья заговорила. Она зачем-то принялась вспоминать детство Дадли, потом незаметно перешла на своё, замечая, как натужно улыбается Снейп, стоит ей упомянуть Лили. Ах да! Он же был её рыцарем! Поэтому и ни черта не помнит! От этого стало особенно обидно и захотелось доказать — не важно что и не важно кому. Лицо Снейпа вдруг оказалось очень близко, и он совершенно не возражал, когда она его поцеловала.* * *
Петунье пятнадцать, и она пишет письмо Альбусу Дамблдору. Она прекрасно знает, как зовут директора «самой лучшей школы магии» и как можно отправить ему письмо. Петунья не сомневается, что в этой самой школе магии учат колдовать, а следовательно, этому можно научиться. Её любимый учитель литературы говорит, что желание и целеустремлённость творят чудеса, и у неё нет оснований ему не верить. В конце концов, у Лили и её дружка просто талант к волшебству, а этот Хогвартс — обычная школа для одарённых детей. Так почему бы не попробовать научиться? Петунья знает, что это будет непросто, но не боится трудностей. Желание и целеустремлённость у неё просто огромные. Мать мальчишки долго разглядывает Петунью, словно не понимая смысла её просьбы, но потом вздыхает и щёлкает пальцами, подзывая сову. Петунья восхищённо провожает взглядом серую птицу, радуясь, что всё получилось, а миссис Снейп сухо обещает передать ответ, потому что «совы не слушаются магглов». Ответ Дамблдора становится самым большим разочарованием Петуньи. Кажется, он тщательно подбирает слова, чтобы её не обидеть, но от этого становится только больнее. «Это невозможно, мисс Эванс, мне очень жаль». Петунья прячется в крохотной комнатке, которая считается её лабораторией, и горько плачет. Она пытается убедить себя, что это она нормальная, а Лили и этот мальчишка — просто какие-то уроды, но у неё ничего не выходит. Именно она не может сделать то, что у кого-то получается с завидной лёгкостью. Петунье двадцать шесть, и она растерянно разглядывает спящих детей. Когда она хотела себе ребёнка-волшебника, она имела в виду совсем другое! Ей уже заранее жаль своего сына, обречённого на боль разочарования, и жалость к осиротевшему племяннику оборачивается злостью. Так не должно быть! Не должно! Но ничего изменить Петунья не может — очередное письмо Дамблдора лишило её этой возможности. Хотя... кто может ей помешать защитить своего ребёнка? Петунье тридцать семь, и она находит у Вернона кассету с порнофильмом, просмотрев несколько фрагментов которого, решается на непростой разговор. — Это твоё? Вернон кажется смущённым, но оправдываться не спешит. — Да. Спасибо, что нашла, я забыл, куда положил. — Ты оставил её в магнитофоне, — Петунья задыхается от возмущения. — Это мог увидеть Дадли. Вернон явно хочет сказать, что не видит в этом ничего страшного, и вовремя прикусывает язык. — Но не увидел же. — Зато увидела я! — Да и что с того? Я не хожу куда не следует и не связываюсь с непотребными женщинами, чего тебе ещё надо?! Петунья не может подобрать слова, чтобы объяснить, что именно её так разозлило. — Но так нельзя! — Петти, — Вернон миролюбиво улыбается, — представь, что у тебя есть машина. Старая, надёжная, за которой ты ухаживаешь и по графику меняешь масло. Ты ею полностью довольна и не собираешься её менять, но разве это мешает тебе мечтать о гоночном болиде, которого у тебя никогда не будет? Вернон пытается её обнять, но не настаивает, когда Петунья отступает. — Значит, старая? — Не цепляйся к словам, Петти. Я ещё сказал «надёжная». К тому же ты сама знаешь, что не эталон красоты. — Не королева, да? — Ты права, дорогая. Но, к счастью, многие довольствуются малым. — Как ты? Улыбка Вернона должна означать, что Петунье с ним очень повезло, но почему-то кроме раздражения ничего не вызывает. — Не разбрасывай больше свои болиды. Дадли ещё не дорос до такого. — К нам в гости едет Мардж, ты ведь испечёшь её любимый пирог с лимоном? Петунье двадцать семь, и она продаёт дом в Коукворте, оставшийся в наследство от матери. Содержать его нет никакой возможности, а деньги можно выгодно вложить. Она собирается открыть два счёта — на имена Дадли и племянника, разделив сумму пополам. Петунья считает это справедливым. В конце концов, никто бы не отказался от такого подарка на совершеннолетие. Из дома Петунья забирает только одну коробку с вещами. Ничего особенного: мамина пасторальная фарфоровая композиция из пастушки с собачкой, несколько книг с пометками Лили, фотографии. Коробка неожиданно оказывается тяжёлой, и Петунья понимает, что донести её до вокзала будет непросто. Можно, конечно, попробовать найти такси, но Коукворт — такая дыра, где это может оказаться проблемой. К счастью, у неё отличное зрение, и она успевает заметить Снейпа, прежде чем тот скрывается у себя в доме. — Добрый день, Снейп! Снейп явно не разделяет её оптимизма, но нехотя останавливается, а потом и подходит. — И тебе того же, Петунья. Говорят, ты продала дом? — Да. Вот заехала забрать кое-какие безделушки. Снейп кривит губы, выражая презрение к подобным проявлениям мещанства. Петунью это злит, и она продолжает: — В основном, это старые фотографии. Как же быстро меняется настроение Снейпа! Теперь он уже выступает в роли робкого просителя: — Ты позволишь взглянуть? Почему нет? К тому же он вполне способен не только дотащить коробку до станции, но и загрузить её в поезд. — Пожалуй, я могла бы подарить тебе фотографию Лили, но не просто так. Разумеется, Снейп соглашается на все её условия и, пока не подошёл поезд, разглядывает старые снимки. Он явно забывает, что на него кто-то смотрит, и пытается погладить изображение Лили кончиком пальца. В результате он никак не может выбрать из четырёх фотографий. У него такой вид, что Петунья отдаёт их все, а потом в поезде не может избавиться от застарелой детской зависти. Лили, даже умерев, не перестаёт превосходить её во всём. Почему-то нет сомнений, что если она умрёт, то Вернон просто сожжёт все её вещи. Может, только Дадли и сохранит несколько старых фотографий. Именно поэтому она прячет эту коробку на чердаке, передумав показывать племяннику. Хватит и одного скорбящего... Петунье сорок, и она сошла с ума. Чем иначе объяснить то, что она всерьёз собирается в Коукворт, чтобы встретиться со Снейпом? И вовсе не для того, чтобы поговорить. Петунья и сама не понимает, что с ней происходит, но стоит вспомнить немного безумный взгляд Снейпа и его хищное «А что я получу взамен, Петунья?», как она мысленно шепчет: «Всё что угодно!» Всё что угодно, и Петунья покупает новое бельё, которое всегда казалось ей слишком дорогим и легкомысленным. Всё что угодно, и она медленно натягивает чулки, проверяя, ровно ли ложится сзади тонкий шов. Всё что угодно, и Петунья придирчиво разглядывает своё отражение в зеркале и красит губы ярко-алой помадой. Всё что угодно, тем более эта шляпка удачно дополняет костюм, а тонкий шарфик делает образ законченным. Всё что угодно, и Петунья наконец распаковывает флакон духов, на которые Вернон разорился после ссоры почти год назад. Всё что угодно... это действительно был верный ответ. — Ма, ты куда? Довольный жизнью Дадли играет в телевизионную приставку и не обращает внимания на несколько вызывающий вид Петуньи. Вечером Вернон отвезёт его к сестре, и завтра они вместе поведут на выставку собак очередного чемпиона Мардж. Всё складывается очень удачно. — На встречу старых друзей, мой сладкий. — Передавай привет тете Ивонн. Петунья выходит на крыльцо и подпирает спиной дверь, переводя дыханье. Она точно сошла с ума.* * *
Петунья проснулась в своей постели и обрадовалась, что ночью Снейп ушёл к себе — она ещё была не готова к такой степени близости. Проклятье! «Ещё не готова»! Будто она собиралась повторять этот опыт. Петунья зажмурилась, пытаясь принять мысль, что сама идея не вызывает у неё ни капли отторжения. Но при условии, что на сей раз инициативу проявит Снейп, к тому же будучи в трезвом уме. Не хватало ещё, чтобы он занимался благотворительностью, лелея в душе образ Лили. По-хорошему вообще стоило сначала хотя бы выяснить его отношение к Петунье, прежде чем... но когда у неё всё было по-хорошему? Несмотря на одолевавшие сомнения, настроение было прекрасным, и на кухню Петунья спустилась, чувствуя себя очень уверенно. — Доброе утро. Снейп выглянул из-за своей газеты: — Доброе. Я сварил тебе кофе. — Спасибо. Сколько Петунья ни старалась себя убедить, что это всего лишь дань самой обычной вежливости, сердце всё равно сладко замерло в предвкушении чего-то хорошего. Кажется, с годами Петунья стала чересчур сентиментальной. Она пила свой кофе, Снейп шуршал газетой, и почему-то было страшно заговорить, чтобы не разрушить это хрупкое равновесие. Петунья вспомнила о субботнем визите сына, и ей стало не по себе. — Се... Северус, а ты не мог бы... Он с любопытством взглянул на неё поверх газеты, и она сообразила, что никогда прежде не называла его по имени. Ну и что?! Обычная вежливость. — Я хотела тебя попросить остаться на обед в субботу... понимаешь... — Петунья чувствовала себя идиоткой, но ей просто необходима была поддержка, которую она уже готова была выпрашивать. — Это, наверное, глупо, но мне бы хотелось, чтобы Дадли понял, что не обязан... не так! Просто, чтобы он понял, что всё хорошо... и я готова принять... — А ты готова? — А куда мне деваться? — Петунья поёжилась. — Мне бы не хотелось выглядеть жалко. — Что ты предлагаешь? — Всего лишь обед. Я не готова к каким-то личным разговорам. Пока не готова, — уточнила Петунья. — Просто твоё присутствие сместит акценты и немного снизит градус напряжения. — А в качестве кого я буду на семейном обеде? — Пока не семейном, — Петунья вдруг с ужасом сообразила, что он мог подумать, будто она предлагает ему роль своего мужчины. — Ты ведь всё равно здесь живёшь на условиях полного пансиона... Снейп хмыкнул, и Петунья почувствовала, что краснеет. Дурацкая ситуация! Прикусив язык, она беспомощно развела руками, не находя слов. — Я буду на этом обеде в качестве твоего жильца, — мягко поддержал её Снейп. — Если это тебе действительно так важно. — Очень важно. Спасибо. — Не за что. Снейп вновь спрятался за газетой, а Петунья наконец смогла свободно вздохнуть. Она не ожидала от него такой лояльности, хотя, если честно, очень хотела чего-то подобного. Просто потому что... но в отношении Снейпа было так легко ошибиться. Время до субботы пролетело быстро, и Петунье оставалось только гадать, что заставляет Снейпа быть настолько вежливым и предупредительным. Не мог же он таким образом демонстрировать ей своё отношение? Или мог? Так или иначе, они оба не позволяли себе никаких намёков на произошедший инцидент, и, в общем-то, это вполне устраивало Петунью. Хотя, конечно, она была бы не против узнать, что Снейп думает обо всём этом, но было бы слишком самонадеянно искать в его поступках какой-то большой смысл. Петунья хлопотала на кухне, изредка поглядывая на часы. Она не сомневалась, что всё успеет — за много лет её действия были доведены до автоматизма, — просто готовилась к встрече. Малодушная мысль о несерьёзности намерений Дадли была с сожалением отброшена. Петунья как никто знала, как больно расставаться с иллюзиями, поэтому предпочитала их не питать. Когда до намеченной встречи осталось всего четверть часа, Петунья вдруг подумала о том, что её мальчик наверняка тоже волнуется, и неожиданно от этого ей стало легче. Конечно же, она его поддержит, да и девица вполне может оказаться не исчадием ада и даже испытывать к Дадли нежные чувства. В конце концов, он заслуживает любви. Кто, если не он?! — Волнуешься? Снейп умел не только появляться бесшумно, но и угадывать беспокоящие Петунью вопросы. — Немного. — Он тебя уже с кем-то знакомил? — Нет. Это первая. — Надеешься, что будут ещё? Петунья рассмеялась, чувствуя, как медленно уходит напряжение ожидания. — Даже не знаю. — А имя её ты знаешь? — Имя? — кажется, Дадли что-то говорил, но вот вспомнить Петунья не смогла. — Какая-то Розалинда. — Не забудь уточнить, — Снейп едва заметно улыбнулся. — Будет неловко, если окажется, что это не так. Кстати, Дадли знает, что я у тебя живу? — Конечно. Он даже обрадовался, что я не оказалась одна в пустом доме. Снейп иронично хмыкнул и поправил манжеты: — Тебе не кажется, что они опаздывают? Не успела Петунья возмутиться клевете на сына, как раздался мелодичный перезвон. Дадли никогда не опаздывал! Она поспешила открыть дверь, старательно удерживая на лице улыбку. Дадли поддерживал под локоть миниатюрную блондинку и улыбался с видом удачливого охотника. — Доброго дня, ма, знакомься, это Лаванда. Блондинка приветливо улыбнулась и уже собиралась войти, как вдруг побледнела и почти повисла на руке Дадли, с ужасом глядя через плечо Петуньи. Кроме Снейпа там никого не было, и, судя по всему, он разделял подобную реакцию. — Доброго дня, мисс Браун. — Профессор? Это вы?.. — Нет, это моё привидение, — в голосе Снейпа появились сварливые нотки. — К слову, совершенно не рассчитывавшее на встречу с вами. — Вы... — губы Лаванды задрожали. — Вы живы?! — Разве это не очевидно? Петунья закрыла дверь и проводила гостей в комнату. Во всех непонятных ситуациях она предпочитала помалкивать, чтобы не выглядеть дурой. К тому же молчание давало ей возможность подумать и сделать какие-то выводы. Сейчас они были неутешительными. Ведь если эта Лаванда называет Снейпа профессором и считает погибшим, это означает, что она училась в той самой школе, а значит — колдунья. И наверняка они с Дадли познакомились благодаря Гарри... какая ирония судьбы! Снейп тем временем уже достал палочку и, хищно оскалившись, начал требовать какие-то клятвы, становясь похожим на того озлобленного подростка, которого Петунья когда-то знала. Но об этой метаморфозе можно будет подумать позже, а пока... — Прошу всех к столу. Некоторые вещи лучше обсудить после обеда. Спорить с ней не стал даже Снейп, всегда имевший своё особенное мнение. Лаванда погладила по руке Дадли, от чего тот сразу смягчился и покровительственно обнял её за плечи. Он всё ещё угрожающе поглядывал на Снейпа, явно намереваясь защищать свою подругу любыми способами, но градус напряжения значительно снизился. Петунья пригляделась к девочке внимательнее, пытаясь отыскать в ней черты, которыми в избытке когда-то давно была наделена Лили — единственная знакомая ей волшебница. К своему удивлению, никакого сходства она не обнаружила. Вообще. Вместо того чтобы указать Дадли место у своих ног, Лаванда откровенно поощряла его главенство. И вообще поощряла. Но окончательно Петунья смягчилась после того, как девочка, ласково погладив Дадли по руке, обратилась к Снейпу: — Давайте не будем горячиться, сэр. Я очень рада, что вы живы и даже неплохо устроены, но почему вы решили, что я непременно буду делиться этой радостью с кем-то, кроме присутствующих здесь? Я уважаю ваш выбор.* * *
Петунье двадцать, и она яростно защищает Вернона от нападок Лили. Зелен виноград! — Туни, но он же тебя не любит! — Лили раскраснелась, а её растрёпанные волосы отливают огнём. — С чего ты взяла? — Петунья надменно задирает подбородок. — Я чувствую такие вещи... как ты не понимаешь?! Он же... он же... Когда у Лили заканчиваются слова, Петунья снисходительно улыбается: — Он надёжный, не глупый, амбициозный и вообще очень достойный молодой человек. Он будет заботиться не только обо мне, но и о наших детях. Мы оба с ним реалисты. — А как же любовь, Туни? — Любовь? А это разве не ты плевать хотела на великую любовь твоего вечного поклонника? Он ведь до сих пор по тебе сохнет, но ты выбрала себе совсем другого парня. Не скажешь почему? — Джей меня любит. — Ну конечно! И Снейп любит. А выбирать между ними так просто, правда? Ведь что тебе может дать Снейп, кроме своей большой любви? А Джей... — Не смей так говорить! — Почему это? — Ты ничего не знаешь! Сев... Снейп позволил себе... — Ого! Он что-то себе позволил? — Он меня оскорбил! Но речь не об этом. — Речь именно об этом, и ты это прекрасно знаешь, — Петунья сердито хмурится. — Просто у меня хватает честности признать, что я разумно планирую своё будущее, а ты прикрываешься какими-то порывами и эмоциями. Лили беспомощно кутается в халат: — Но ты ведь могла найти кого-то получше... — Получше? — Петунье кажется, что она сейчас захлебнётся собственным ядом. — Так вот, Вернон достаточно хорош, чтобы я его выбрала. И я больше не собираюсь его обсуждать! Петунье двадцать два, и она снова ночует в своей старой комнате вместе с Лили. Смерть отца — печальный повод для встречи, но ночью, когда уже не осталось сил горевать, Петунья радуется возможности поболтать с сестрой. Просто так. Обо всём. Лили говорит о любви, но это-то как раз и понятно — возраст... — Туни, ты не представляешь, как красиво ухаживает Джей. И он всегда оказывается рядом, когда мне нужна его помощь, — Лили перебирается на кровать Петуньи, как когда-то в детстве, и шепчет: — А ещё говорит, что у меня колдовские глаза. — Ну так ты же ведьма, — фыркает Петунья. — Ага, — соглашается Лили. — Только он не в этом смысле. — А в каком? — В общем, наверное, — Лили тянет в рот прядь волос, которую до этого накручивала на палец. — Просто маги обычно женятся на волшебницах из старых волшебных семей. — А это имеет значение? — Ещё какое, — вздыхает Лили, — и родители Джея могут запретить ему жениться на мне. — Но ты же такая же, как он! — Всё сложно. Джей, конечно, всё равно женится, но его могут отлучить от Рода. Как Сириуса. Лили впервые говорит о чём-то подобном, и Петунья с интересом выпытывает у неё подробности непростых отношений в магическом сообществе. — Слушай, а родители Снейпа? — Похоже, его мать как раз и изгнали за связь с магглом. Он не любил об этом говорить, но она из довольно знатной семьи. — И ты хочешь вот так? — пугается за сестру Петунья. — Так не будет. Во-первых, я всё-таки волшебница, а во-вторых, родители Джея не такие замшелые ретрограды... Уверенности в голосе Лили значительно меньше, чем обычно, и Петунье кажется, что она уговаривает саму себя. — У вас всё серьёзно? Лили легкомысленно пожимает плечами: — Стала бы я иначе с ним гулять! А вообще, — теперь она шепчет едва слышно, — у тебя с Верноном до свадьбы что-то было? — Нет! — в подтверждение своих слов Петунья мотает головой. — Как ты могла подумать? — А тебе не хотелось? — Не говори глупостей! Как этого можно хотеть?! — Тебе не понравилось? Петунья не готова обсуждать свой сексуальный опыт с кем бы то ни было, но предостеречь сестру она просто обязана. — В романах всё врут! Хорошо, что в темноте не видно, как краснеют её щёки. Петунье двадцать четыре, и она впервые едет с Верноном в отпуск в Европу. Франция и Италия ждут их. Гостиницы выбирает Вернон, он же заказывает еду в маленьких ресторанчиках, где они обедают. Петунья впервые оказывается в курортном городке, где, кажется, люди только и делают, что лениво прогуливаются по набережной, а потом держатся за руки в полумраке ресторанов и иногда целуются. Вернон такими глупостями не интересуется, а Петунья зорко отмечает все проявления распущенности. Больше всего её удивляет реакция окружающих, которые едва ли не аплодируют проявлениям горячей страсти на публике. Видимо, именно так и выглядит та самая сексуальная революция, о которой шептались в Коукворте и не одобряли в Литтл Уингинге. Глядя, как за соседним столиком тискается молодая пара, Петунья чувствует себя чуть ли не викторианской девственницей, но, вопреки воспитанию, ничего не может поделать с желанием оказаться на месте миниатюрной блондинки. Вечером в номере Петунья решается. Она принимает ванну, а потом надевает тонкий халат на голое тело и несколько мгновений собирается духом, чтобы выйти в комнату. Вернон лежит на спине и читает газету, не замечая очевидной провокации. Петунья присаживается на край кровати и позволяет ткани халатика соскользнуть с плеча. — Дорогой, посмотри, что это у меня? Она показывает тонкую полоску незагорелой кожи, изображая беспомощность. Вернон недовольно выглядывает из-за газеты: — Глянь сама в зеркало, моя сладкая. Ты ведь у меня умничка. Петунья немного крутится перед зеркалом, а потом возвращается в ванную комнату, где надевает целомудренную ночную сорочку. И когда через полчаса Вернон проявляет к ней супружеский интерес, у неё уже нет никакого желания. — Ну что же ты, моя кошечка? Что ж ты такая холодная? А я хотел попробовать что-то новенькое... ну, давай... давай... давай... Вернон пыхтит и так явно старается доставить ей удовольствие, что она подыгрывает ему, изображая это самое удовольствие, и именно так, как представляла его, начитавшись романов. В конце концов, та блондинка тоже могла притворяться, а Петунья ничем не хуже её. Петунье двадцать семь, и она завидует своей погибшей сестре. Дурацкое чувство и идиотская ситуация. Она сидит на чердаке собственного дома, разглядывает старые фотографии и пытается угадать, что увидел на них Снейп. Для Петуньи Лили навсегда останется младшей сестрой — иногда самой любимой, иногда так же горячо ненавидимой, но при этом самой близкой. Только с ней она могла говорить всё что угодно, не задумываясь о том, как выглядит со стороны, только с ней не стеснялась в выражениях и только ей завидовала во всём — у Лили было волшебство, умение очаровывать и любовь, которая доставалась ей просто так, ни за что! Ей не надо было стараться, чтобы Снейп из множества людей видел только её, безошибочно отыскивая даже на самых старых и неудачных снимках. Ей не надо было стараться, чтобы к её ногам упал такой красавчик, как её муж, готовый при этом носить её на руках — ей надо было просто быть! И когда она погибла, любовь Снейпа никуда не делась... Петунья отбрасывает в сторону альбом, и старые фотографии разлетаются по полу. Они кажутся мутными из-за слёз, застилающих глаза.* * *
Звонить Дадли реже не стал, но разговоры с ним постепенно превратились в обмен любезностями и заверения, что всё идёт хорошо. С этим было трудно поспорить — вид Дадли имел цветущий и казался довольным жизнью. Очень. В отличие от Петуньи. Она рассчитывала встретить с ним Рождество, но оказалось, что у них с Лавандой «другие планы». Петунья старалась себя убедить, что иначе и быть не могло, но получалось плохо — когда в жизни её сына не осталось места для её заботы, ей стало казаться, что жизнь прожита зря. И если ещё осенью она как-то справлялась с этими мыслями, то наступающее Рождество окончательно выбило из колеи. Она почему-то представила, как они со Снейпом сидят за праздничным ужином — этакие обломки кораблекрушения! — и уныло вспоминают прошедшую жизнь. Он — свою великую любовь, а она — свои несбывшиеся надежды. Петунья не сомневалась, что Снейп до сих пор думает о Лили, ведь навсегда ушедших так просто любить. И именно поэтому она старательно удерживала дистанцию. Не то чтобы кто-то пытался её сократить — пару невинных попыток можно было не считать. Но Петунья ценила равновесие. И душевный покой, который и без Снейпа было кому потревожить. — Петунья, ты не будешь против, если я сварю пунш? Всё-таки унылый праздник с пуншем лучше, чем просто унылый праздник. — Не буду. Если хочешь, я приготовлю Йольское полено. — Лучше пожарь стейки. — Стейки неприлично запивать пуншем. — Разве ты хочешь пригласить гостей? — Нет, — Петунья пожала плечами. — И в мыслях не было. — Тогда о попрании приличий никто не узнает. И это было неплохо. Даже настроение немного улучшилось. Почему-то легко получилось представить, что их со Снейпом связывает нечто большее, чем просто проживание в одном доме и пара эпизодов случайно вспыхнувшей страсти. Петунье стоило большого труда перестать придавать этим моментам слишком много значения и не считать их тем, чем они не являлись. Но всё же совсем перестать вспоминать она не могла. Впрочем, она ведь просто любила копаться в прошлом, старательно находя там то, что вызывало страдания. И пусть именно эти воспоминания выбивались из общего ряда, вызывая едва ли не бурю самых разнообразных эмоций, эту странность легко можно было объяснить банальной физиологией. Хотя, конечно, зря Петунья возвращалась к ним слишком часто, но бороться с этой слабостью ей совершенно не хотелось. Иногда она любила представить, что и Снейп, перед тем как уснуть, тоже вспоминает. Нечасто, конечно, но может же он фантазировать о том, как могло бы всё быть, окажись у Петуньи волшебные способности? Ведь такое вполне могло случиться, в теории. Интересно, а назвал бы он её глаза колдовскими? В воображении Петуньи называл. И целовал прикрытые веки, и осторожно тянул с плеч тонкую ткань ночной сорочки, а ещё... Это была одна из любимых фантазий Петуньи, но в реальности они со Снейпом вежливо желали друг другу спокойной ночи и расходились по комнатам. В рождественскую ночь они просто сделают это чуть позже. Петунья обжаривала стейки и краем глаза следила, как Снейп наливает ром в тщательно процеженный чай, добавляет сахар и ставит смесь на огонь. Точность его движений завораживала, и Петунья едва не испортила мясо. Благо многолетний опыт не позволил этого сделать. — Ты скоро? Снейп взглянул ей в глаза и повернул ручку плиты: — Да. — Петунья заметила, как его губы тронула мимолётная улыбка, и почему-то не расслышала следующих слов, кроме: — Не возражаешь? — Нет. Как оказалось, она не возражала, чтобы расположиться на диване у камина, потому что «там удобнее, чем за столом». В общем-то, действительно удобнее. Снейп включил телевизор, и можно было изображать увлечённость шоу, смысл которого, похоже, был неясен и его создателям. Украшенный мятой и лимоном пунш не только согревал, но и создавал праздничное настроение, и Петунья немного расслабилась. — Ты веришь в чудо? Снейп с удивлением взглянул на неё, но всё-таки ответил: — Достаточно того, что я верю в волшебство. — Тебе проще. — Не думаю... волшебство полностью исключает возможность чуда. — А ты думаешь, что чудо — это лишь превращение спички в иголку? Снейп прикрыл глаза, делая глоток пунша, а потом устало взглянул на Петунью: — Мне не очень везло с чудесами, Туни. Почему-то от детского прозвища сердце пропустило удар, и Петунья не сдержалась: — Ты так и не сумел её забыть? — Я отдал воспоминания, и после этого стало легче. — Отдал? Снейп тяжело вздохнул и с жадностью осушил свой стакан. — Так было нужно для дела... но почему-то помогло. Петунья долго смотрела на дно своего стакана, а потом сделала несколько больших глотков и выдохнула: — Кому бы отдать свои?.. Я даже согласна без дела, просто так. Снейп немного помолчал, а потом взял её за руку, погладив запястье: — Ты могла бы просто ими поделиться. Со мной. — Зачем тебе это? — Я помню, как тяжело жить прошлым. — Будто ты жил... — Не жил... это нельзя назвать жизнью. С этим Петунья была полностью согласна. Она всю свою жизнь вглядывалась в прошлое, как фантики перебирая события и отдельные фразы, и постоянно думала о том, как всё могло бы быть, если не... Даже ссоры с Верноном она переживала гораздо дольше его, иногда подбирая аргументы к давно прозвучавшим упрёкам и изредка обращая всё в шутку. Мысленно. Спустя, быть может, даже месяцы, когда это уже было никому не нужно, став далёким прошлым. — Ты прав... нельзя. Снейп снова ласково погладил её запястье: — Расскажи. Петунья не знала, с чего начать. Язык словно прилип к нёбу, не желая делиться ни звуком. Тогда Снейп снова разлил пунш по стаканам и, отпив из своего, медленно начал: — Я виноват в её смерти, Туни. Именно я на блюдечке принёс одно пророчество тому самому Тёмному Лорду, чьё имя маги до сих пор боятся произносить. — Пророчество? Что за чушь?! — Не скажи... этих нескольких слов хватило, чтобы подписать ей смертный приговор. Ей, её мужу и сыну. Исправить этого я уже не смог. Никогда. Что бы ни делал. Звучало чудовищно, но Петунье тоже было чем похвастаться: — А я скрывала от её сына, кто он, и думала, что эту вашу магию можно изничтожить, если быть с ним пожёстче. Не смогла. Зато он меня возненавидел. — Пф-ф, меня он ненавидел больше. Я пытался ему доказать, что мир магии — это не волшебная сказка, и очень преуспел. — Я открыла на его имя счёт, доступ к которому он должен был получить на своё совершеннолетие, и считала, что больше ничего ему не должна. — Я высмеивал его на уроках, получая от этого удовольствие. — У нас с тобой много общего, — невесело рассмеялась Петунья. — Я позволяла его обижать не только Дадли, но и Вернону. Она не думала, что признание своей чудовищности дастся ей так легко. Наверное, всё дело в том, что Снейп был ничем не лучше. Но он нашёл способ справиться с демонами и сейчас именно им так щедро делился с ней, удерживая за руку. А ещё он отдал воспоминания о Лили, а значит, ничто не мешало Петунье создать другие. О себе. И когда слова кончились, она просто его поцеловала.* * *
Петунье тридцать пять, и ей, кажется, удалось справиться со всеми проявлениями магии у племянника. «Мальчишки», — поправляет она себя и морщится от неприятных ассоциаций. Она почти уже забыла о другом мальчишке, что так сильно бесил её в детстве, но иногда всё-таки его вспоминает. Ей интересно, хранит ли он память о Лили так же, как и она. А ещё иногда хотелось бы знать, как он живёт, чтобы понять, был ли у сестры шанс на простые человеческие радости. Кто знает, как и чем живут маги? Уж точно не Петунья. Петунье тридцать девять, и она не может избавиться от мысли, что жизнь прошла мимо. Когда-то ей казалось, что всё самое лучшее ждёт впереди, а сейчас? Неужели она так и будет следить за чистотой на кухне и ухоженностью газона, изредка слушая рассказы Ивонн о настоящей жизни? С её поездками к морю когда вздумается и с внезапными головокружительными романами. Конечно, не стоит забывать, что зато у Петуньи есть семья. Но с годами Дадли всё меньше нуждается в ней, а Вернона больше интересует степень прожарки бифштекса на ужин, чем разговоры, подобрать темы для которых становится всё труднее. Петунья чувствует неясное томление и с трудом справляется с растущим недовольством, уговаривая себя, что её жизни многие завидуют. Увидеть бы только этих многих... Ивонн точно не из их числа и сейчас переживает бурный роман с каким-то журналистом. Подробностями она исправно делится раз в неделю, и Петунья уже знает о «сексуальной родинке» на шее этого журналиста, о том, что он «великолепно владеет языком» и мечтает взять Ивонн на безлюдном пляже острова Борнео. Петунья находит этот остров на карте, и на языке долго горчит от названий: «Кота-Кинабалу», «Бинтулу», «Кендаванган-Кири», «Кетапанг», «Кота-Пагатан» и почему-то «Куала-Лумпур». Петунье сорок, и она понимает, что ей нечего рассказать Ивонн, и то, что произошло у неё со Снейпом, навсегда останется тайной. Пусть и разделённой, но только между ними. Совершенно очевидно, что эта история не будет иметь продолжения, но подробности Петунья решает оставить себе. Наверное, это просто жадность, но в жизни Петуньи так мало чего-то по-настоящему интересного, что этих крох ей хватит надолго. Хотя бы для того, чтобы отвечать на супружеский интерес Вернона. Петунья обманывает себя, не желая признавать иную ценность этого опыта.* * *
Петунья проснулась глубокой ночью и, не открывая глаз, провела рукой по второй половине кровати. Пусто, как и следовало ожидать. Легкая досада сменилась решимостью — сколько можно жить чужими желаниями? — и Петунья осторожно выскользнула из собственной спальни. Открыв дверь, она на несколько мгновений замерла на пороге комнаты Снейпа, а потом сделала шаг. На цыпочках она подобралась к кровати и, зажмурившись, скользнула под одеяло. Она не дышала сама и не слышала, как дышит Снейп, от чего было немного страшно. Решившись, она нащупала под одеялом его руку и очень удивилась, когда он слегка сжал её ладонь. Наверное, это был правильный ответ. Несколько минут, а может быть, даже часов, они так и лежали, соприкасаясь лишь пальцами, а потом Снейп повернулся на бок и осторожно, будто боясь обжечься, обнял её. Они оба не спали и, кажется, даже не дышали, привыкая к новой степени близости, и наконец Петунья повернулась к нему спиной, прижимаясь к горячему телу. Он немного повозился, устраиваясь удобнее, и его рука потяжелела, расслабляясь. — Спи, Туни. Она слегка стиснула его ладонь, прижимая к своей груди, и действительно уснула. Спокойно и без сновидений. Разбудил Петунью луч света, пробившийся в щель между шторами. Стоило ей оторвать голову от подушки, как Северус приоткрыл глаз и зевнул: — С Рождеством. На душе сразу же стало невероятно легко, словно они так просыпались уже чёртову уйму раз и не происходило ничего особенного. Хотя, наверное, всё это больше походило на рождественское чудо. Во всяком случае, Петунья именно таким его и представляла — неожиданным, очень хрупким и с таким воздушным налётом счастья, что захватывало дух. А самым удивительным было то, что вчерашние откровения, вместо того чтобы углубить разделявшую их пропасть, заполнили её собой, частично или даже полностью уничтожив. Петунья собиралась это выяснить позже, а пока: — Тебе сварить кофе? — Лучше пожарь тосты, а кофе я сварю сам, — но вопреки словам, Северус удержал её, а потом медленно потянул вверх подол её сорочки, вопросительно глядя в глаза. — М-м? Нашёл о чём спрашивать! Петунья не ожидала от себя такой прыти. Она с жадностью отзывалась на ласки, и даже звонок телефона не смог заставить её оторваться от них. Она выгибалась навстречу, тая от каждого прикосновения, и ей казалось, что звон лишь задаёт ритм, оборвавшись оглушительной тишиной именно в то мгновение, когда перестал иметь какой-то смысл. Петунья очнулась в кровати совершенно обессиленная. Как всё же мало надо человеку для счастья — или как много, тут с какой стороны посмотреть. — Впервые встречаю Рождество в постели, — признался Северус. — И как тебе? — Многообещающий опыт. — Мне тоже понравилось. Петунья никогда не позволяла себе так просто валяться в постели, когда не готов завтрак, но у неё вообще многое происходило впервые, а потому она решила не торопить события. Пусть всё идёт, как шло до сих пор. — Интересно, кто это звонил? — Не знаю, — Петунья поняла, что её и в самом деле это не сильно беспокоит. — Кому надо — перезвонят. — А это не Дадли? — Он никогда так рано не звонит, к тому же я уверена, что ему есть чем заняться утром. — Откуда такая уверенность? — улыбнулся Северус. — Опыт... тот самый, многообещающий. Я думаю, это звонила Ивонн. Мы с ней обычно созваниваемся по праздникам, — заметив недоумение, она пояснила: — Это моя старинная подруга. Ещё со школы. Петунья почувствовала себя помолодевшей лет на двадцать, а может и больше. Ей захотелось дурачиться и смеяться, как когда-то с Лили, и внезапно показалось, что прожитых лет не было вовсе и они с Северусом знают друг друга с детства... хотя... ведь именно так оно и было! — О чём ты думаешь? — Что мне с тобой хорошо. Никогда еще Петунья не говорила правду о таких вещах и с таким удовольствием. И тем приятнее была реакция Северуса. На кухню они спустились не скоро, совсем по-домашнему надев халаты прямо на голое тело, что очень мешало готовить завтрак. Прежде Петунья не испытывала ничего подобного и теперь казалась сама себе чуть ли не роковой соблазнительницей. Ближе к обеду они всё-таки привели себя в порядок, на случай, если Дадли вдруг решит устроить сюрприз, в вероятность чего верилось слабо. Северус разжёг огонь в камине, принёс вина и сыра и предложил «продолжить кутёж». Петунья не могла вспомнить, когда в последний раз столько говорила, да и Северус обычно был немногословен, а тут как прорвало. И почему-то это не казалось глупым. А ещё Северус знал какое-то хитрое заклинание, не позволяющее вину в бутылке заканчиваться. Он как раз пытался доказать, что это легко, для чего обнял Петунью за плечи и, вложив в её пальцы палочку, обхватил их ладонью и направил на бутылку, шепча: — Джеминио! Эффект превзошёл все ожидания. В этот же миг камин вдруг полыхнул изумрудным пламенем, и из него на ковёр вывалился... — Поттер! Ну конечно, кто же ещё?! Реакции племянника на слова Северуса Петунья не удивилась. Наверное, она бы и сама выглядела такой же ошарашенной, увидев человека, считавшегося погибшим, в добром здравии и застав его в несколько пикантной обстановке. А вот Северус показался ей совершенно выбитым из колеи — будто очутился наедине со своим самым большим страхом. Разумеется, он попытался это скрыть, но кого он обманывал? — Только для мистера Поттера не существует никаких законов, — Северус сложил руки на груди и, выдержав драматическую паузу, продолжил: — Я не буду спрашивать, почему идея аппарировать на крыльцо дома и постучать показалась вам отвратительной, но как вам удалось подключить камин маггловского дома к сети — это огромный вопрос. — Сэр... это вы... Гарри грязно выругался и зажмурился, явно сдерживая слёзы. Потом дрожащими руками он превратил пульт от телевизора в ещё один бокал, который наполнил вином и осушил парой глотков. — Кто вас только воспитывал, мистер Поттер? — ядовито поинтересовался Северус. — Моя тётя, — Гарри махнул рукой в сторону Петуньи. — Простите, я очень хочу пить. Руки у него теперь дрожали чуть меньше, и, похоже, ему удалось овладеть собственными эмоциями, хотя, конечно, идея усесться прямо на пол у журнального столика всё ещё казалась экстравагантной. Он налил себе ещё вина и, поставив бокал на столик, долго тёр лицо, явно убеждая себя, что это не сон. — Я сам не ожидал, что камин окажется подключенным к сети. Это, наверное, ещё с того раза, когда собирались переместить меня. Наверное, просто забыли отключить... ну, сами понимаете, война... все дела. — Допустим, но почему именно камин? Вам было обязательно вламываться? — Вовсе нет, — насупился Гарри. — Просто я подумал... — Ну конечно, — Северус ехидно усмехнулся, — это наверняка были долгие и мучительные раздумья. — Вовсе нет. Просто Дадли сказал мне, что не сможет приехать к вам, тётя, на Рождество, а я подумал, что до сих пор не поблагодарил вас за деньги, — с тяжёлым вздохом Гарри взлохматил волосы. — Вот я и решил, что это хороший повод... — Но вы могли хотя бы сообщить о своём решении, мистер Поттер. — Не мог! Я всё утро звонил, а телефон не отвечал. Сначала я подумал, что не судьба, а потом вдруг испугался, что что-то случилось... ну и... У Петуньи сдавило сердце. Получалось, что мальчик просто испугался за неё и бросился на помощь, после всего, что между ними было — и сейчас он за это ещё и вынужден оправдываться... невероятно! — Гарри, а мы вчера весь вечер тебя вспоминали, — Петунья попыталась улыбнуться, но у неё ничего не вышло. — Весь вечер. — Меня? — Да. Северус, очевидно, собирался сказать ещё какую-то колкость, потому что мгновенно прикусил язык и помрачнел. Он отсалютовал Гарри бокалом и, сделав глоток, поморщился: — Мы решили, что оказали на вас не то воздействие, которого вы заслуживали, и были временами чересчур жестоки. — Да ладно! — Гарри перевел ошарашенный взгляд на Петунью. — И вы тоже? — Да. — Охренеть... Ну, я это... тоже не всегда соответствовал, — это признание, похоже, окончательно подкосило племянника, потому что он не только наполнил свой бокал, но и предложил Петунье. — Будете? — Да. Слова кончились, и в комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихим треском дров. Северус задумчиво разглядывал дно бокала, Гарри сосредоточенно щипал себя за мочку уха, а Петунья маленькими глотками пила своё вино, мучительно подбирая слова. Первым не выдержал Гарри: — Это, что ли, всё? Мы как бы объяснились? — Вам хотелось бы больше драмы? — буркнул Северус. — Не-не-не! Драмы уже было достаточно. Мне до сих пор снится, как Нагайна рвёт вам шею... так себе сны, надо сказать, — Гарри тяжело вздохнул. — А ещё во сне я каждый раз ухожу и бросаю вас... и это ужасно... — Вы бы всё равно ничего не могли сделать, — Северус поёжился и поправил воротник, скрывающий его шрам. — Вам предстояло умереть. Петунья затаила дыханье. Северус никогда не говорил об этом, да и для Гарри, похоже, это было не самое лучшее воспоминание, но подобный разговор точно был необходим. Хотя бы для того, чтобы окончательно излечиться от боли. Сейчас она видела, насколько это важно и для Северуса, и для самого Гарри. — Предстояло, ага. И мне было очень страшно, но ваши воспоминания... — Гарри зажмурился, сжимая кулаки. — Я тогда не думал, насколько они помогли мне. Если вы это смогли сделать просто ради её памяти, значит, и я смогу... и я смог... правда... и мне тогда хотелось, чтобы вы это знали. Что не зря... вы... что всё было не зря... Голос дрогнул, и Гарри замолчал, надсадно дыша. Северус прикрыл глаза ладонью и прошептал: — Я не хотел посылать вас на смерть... мне нравилось думать, что вы отыщете какой-то иной выход... как всегда... Полагаю, я оказался прав? — Не совсем. Я просто умер не до конца. И у меня появился шанс вернуться. Тогда это казалось простым и логичным, но потом... это очень больно — видеть... погибших. — Я смотрел списки, мистер Поттер. Я знаю. — Ничего вы не знаете! Сначала было очень хорошо. Победа. Всё кончено. Так здорово. Все смеялись и немного плакали. А потом прощались с погибшими. Тогда просто плакали и не смеялись. А я думал о том, что мог бы сказать каждому... это были хорошие слова, правда, — Гарри снова осушил бокал и налил ещё. — Но хуже всего дело обстояло с вами, сэр. — Со мной? — Северус потёр переносицу. — Со мной-то почему? — Потому что я не смог с вами поговорить — хижина сгорела, вашего тела не нашли, и прощание выглядело ненастоящим. А слов оказалось слишком много. Сначала я вас сильно ругал, потом хвалил, а потом... потом мне просто было плохо, потому что мы даже не попытались... потому что считали врагом... а на самом деле не врагом. Понимаете, в тот момент мы не считали вас просто человеком, и это по-настоящему страшно. Страшно забывать такое, и война — это совсем не оправдание, ведь даже Петтигрю сумел меня пожалеть, а я... я — нет. Это больно, Снейп! Очень больно. Петунье тоже было очень больно, и она не придумала ничего лучше, чем сползти с дивана на пол и, обняв Гарри, прижать его к плечу. Она сама не поняла, как получилось, что вдруг расплакалась, и почему-то эти слёзы принесли невероятное облегчение, словно исцелили какие-то её раны. — Я понимаю вас, мистер... Гарри. На войне мало кому удаётся остаться человеком, а у вас это получилось. А остальное, наверное, не так важно. — Но вы... я хотел вам сказать... — Я вас понял. Вы меня тоже простите... сами знаете за что. И не сидите на полу, простудитесь. Петунья усадила Гарри на диван, а сама устроилась в кресле напротив. Вот, значит, как Северус отдал воспоминания... и понятно, ради кого... А что случится, если их вернуть? Да и возможно ли такое? С этими мыслями она ничего не могла поделать и, чтобы отвлечься, предложила пообедать. Никто не возражал, и Петунья ушла на кухню, но как следует обдумать произошедшее у неё не получилось. — Мистер Поттер предложил перебраться на кухню. Гарри сделал круглые глаза и зашипел, что ничего подобного не говорил, но Петунья предпочла сделать вид, что не услышала. — Я пожарю мясо, — сообщила она. Всё-таки сытный обед — лучшее средство коммуникации, и Петунья не раз в этом убеждалась. Уже через полчаса Гарри стал расслабленным и умиротворённым, а Северус окончательно перестал язвить и ёрничать. Разговор получился довольно непринуждённым, а когда Гарри в лицах изобразил знакомство Дадли с Лавандой, Петунья впервые за вечер рассмеялась. Так же когда-то Лили рассказывала про свою школу, но теперь воспоминания об этом не причиняли боли, словно наконец остались теми самыми старыми фотографиями, которые иногда приятно перебирать. — Сэр, а что мне делать с вашими воспоминаниями? Вы хотите их забрать? Вопрос застал Петунью врасплох, и она затаила дыханье, ожидая ответа. — Вы их сохранили? — Ну, да... — Гарри замялся. — Я их пересматриваю иногда. Там мама... Петунья боялась повернуть голову, чтобы не встретиться взглядом со Снейпом. Ненароком. Она слишком хорошо такое понимала. — Иногда можно. Только сильно не увлекайтесь. — Погодите, сэр. Вы хотите сказать, что я могу оставить их себе? Ваши воспоминания? Петунья тоже хотела это знать. Наверное, больше всего остального. — Да, конечно. — А как же вы? — И чему я вас только учил? — Это на тех дурацких уроках окклюменции? — То, что вы не хотели учиться, не делает ментальные практики дурацкими, — привычно огрызнулся Северус, но, взглянув на обескураженное лицо Гарри, смягчился. — Нельзя полностью избавиться от воспоминаний. Исчезает лишь эмоциональная составляющая, что не всегда плохо. — Это потому вы... Гарри прикусил язык, но так выразительно взглянул на Петунью, что не осталось ни тени сомнений о его мыслях. Северус несколько мгновений молчал, а потом заговорил так медленно, будто каждое слово стоило ему огромных усилий. — Да. И поэтому тоже... но не только. У нас оказалось слишком много общих воспоминаний. — От которых хотелось бы избавиться? — улыбка Гарри вышла печальной. — Наверное, я вас понимаю. — Не совсем, — Северус покачал головой. — Многое мы будем помнить. Вместе. Если Петунья согласится. — Вы сделали ей предложение? — встрепенулся Гарри. Петунья уже открыла рот, чтобы сказать, как племянник ошибся и всё не так понял, но Северус её опередил. — Да, — и выглядел он при этом так, будто совершил отменную шалость. — Тётя?! Ах, значит, так?! Петунья сложила руки на груди так, как обычно делал Северус. — Гарри, это не означает, что мы затеваем свадьбу. — Нет? — Разумеется, нет! — Уф! — теперь Гарри выглядел довольным. — Вы меня сильно утешили, хотя профессор Снейп в роли заботливого дядюшки был бы очень убедительным. — У вас, мистер Поттер, ещё будет шанс изменить своё мнение. — Даже не сомневаюсь. Петунья слушала их перепалку и понимала, что прошлое больше не имеет над ней власти. И не только над ней. Вместе они сумели разогнать призраков прошлого, и теперь появился шанс изменить свою жизнь. Может быть, не так, как мечталось в детстве, но совершенно точно к лучшему. Наверное, Петунье всё-таки удалось поймать за хвост то самое счастье, которое всегда ускользало от неё. Или, наоборот, оно её догнало. Впрочем, какая разница, если теперь всё будет хорошо? А оно обязательно будет.