Фитопаразитизм

Когда Геральт берёт его впервые, Лютик пьян и мало соображает, что происходит. Ведьмак груб, но опоенный галлоном эля бард сам стелется под жёсткие не ласки даже, а рывки, собственнические удары тела о тело. Ему сносит крышу от широкой испещрённой рубцами груди, от звериной хватки и алкоголя в крови. Но с разрядкой он трезвеет и грубость ведьмака начинает восприниматься иначе. Теперь Лютик вздрагивает и скулит не от пьяного возбуждения, а от реальной боли. Это длится недолго: Геральт с громким рычанием спускает и падает рядом. Дрянной матрас прогибается под его весом, и Лютик подпрыгивает. Он смотрит расширенными влажными глазами на уже почти храпящего ведьмака и не может понять, как ему теперь ко всему этому относиться. Вдруг тяжёлая горячая рука опускается ему на бок так, что трещат рёбра, и бард испуганно вздрагивает. Ведьмак спит, по-хозяйски удерживая молодое тело рядом с собой. Лютик дрожит и хочет думать, что это от холода, но кожа под рукой Геральта буквально горит.

***

Лютик просыпается в комнате один. Солнце давно в зените, ведьмака нет, но тяжёлый тюк с вещами валяется у окна. Значит, пошёл работать. Он видит его после обеда следующим днём и боится произнести хоть слово. Ведьмак в крови и зол, и это так же жутко, как его рука, сжимающая закоптелый меч. Та рука, которая вплавлялась в тело барда недавней ночью. Лютик боится спросить, что случилось, почему он швыряет вещи через всю комнату в сторону большой дорожной сумки. Боится, что швырнуть могут его, и ладно бы только швырнуть. Бард прячется на лавке за лоханью, в которой не так давно смывал с ведьмака кишки очередного монстра, и… флиртовал. Господь, Лютик действительно смел заигрывать с ним, огромным, тяжёлым, жестоким ведьмаком? На что он рассчитывал? Получил что хотел, горько заключает Лютик и с необъятной жалостью к себе усмехается. И тут же замирает, как и всё в комнате. Он смотрит на подгнивающие доски лохани и боится поднять взгляд на заметившего его ведьмака. Тишина бьёт по ушам, и Лютик закрывает глаза, ожидая чего-то ужасного. С другого конца комнаты слышится хмурое: — Ты собираешься? Бард медленно поднимает глаза и первое время не может поверить, что его не будут насиловать. Геральт зовёт его с собой. Он взбешён, но не шлёт его подальше, как делал всегда, а реально зовёт его ехать с ним. Тогда в голову Лютика забирается совершенно безумная мысль: стал ли он после всего, что было, чем-то большим, нежели просто привязавшимся болтливым бардом? Когда Геральт берёт его второй раз, Лютик готов провалиться сквозь землю от стыда перед богом и самим собой за эту мысль. Ведьмак всё так же груб, а Лютик трезв и очень сильно жалеет об этом, потому что теперь это точно похоже на изнасилование. Ведьмак или не видит, или не замечает, что барду вообще не нравится происходящее, что его стоны — вовсе не чувственные выкрики удовольствия. Лютик проклинает себя, что не мог даже попытаться сказать «нет». Ведьмак продолжает заботиться о нём: снимает комнату, покупает еду, выпивку. Последнее становится бессменным атрибутом вечернего времяпрепровождения юного барда. Едва ведьмак уходит на охоту, Лютик начинает напиваться, чтобы суметь получить хотя бы подобие удовлетворения, когда Геральт, вернувшись, снова подтащит его под себя. Он всё так же груб, но Лютик привыкает. Хочет думать, что привыкает.

***

Когда Лютик случайно видит, как Геральт позволяет жеманной девице оседлать себя посреди грязного, воняющего потом и блевотиной паба, ему больно. Он ждал ведьмака наверху, в снятой стабильно ужасной спальне, и, шатаясь, спустился за очередной порцией эля. Увидев его, он вмиг трезвеет. Геральт уже вернулся с охоты — был уставшим, немного заляпанным кровью, и меч лежал у его ног, — но предпочёл не подниматься к барду, а подкатить к одной из здешних шлюх. Лютик быстро скрывается на лестнице, надеясь, что остался незамеченным. Его снова трясёт. Он не может понять. Разве не облегчение он должен испытывать? Сегодня не его выдерут до невозможности сидеть. Почему тогда обидно до боли, совсем не похожей на ту, что он испытывал, скуля под ведьмаком? Голова кружится, и он долго не может уснуть, пытаясь разобраться не в своих чувствах, но в чужих поступках. Геральт таскает его за собой больше месяца. Каждый раз после охоты он приходил к Лютику. Бард переворачивается на спину и морщится от боли во всём теле — последний раз его брали не так давно, два или три дня назад, когда они ночевали в лесу, прямо на жёстких ветках, на холодной земле. Справа — болота, слева — огромное поле. Ни таверны, ни борделя… Лютик подскакивает на матрасе и неверяще смотрит в темноту. Он перебирает в голове все города и поселения, куда их с Геральтом заносило за это время. Он насчитал восемь. И ни в одном из них не было публичного дома. Шлюхи есть везде, но зачем ведьмаку непроверенная девка без отдельной комнаты для работы? Ведь у него есть под боком всегда принимающий бард. Лютик не может прийти в себя — его колошматит, знобит, хотя в комнате жарко. Геральт таскал его за собой, потому что было удобно. Имел его, когда было удобно. Потому что рядом не было шлюх.

***

Первый раз, когда Лютику становится стыдно за эту странную связь, он краснеет под взглядом Йеннифер. Геральт затащил его в очередной проклятый город, чтобы разобраться с очередной проклятой тварью, но ею оказывается чародейка с эльфийской кровью. Они здороваются, как старые друзья, между которыми было нечто большее, чем дружба, — Лютик видел это большее и давит в себе бессмысленную ревность. Йеннифер приглашает их отужинать в её замке местного князя. Лютик пытается что-то есть, но ему мешает взгляд ведьмы, мечущийся между ним и ведьмаком, что заглатывает пятую или шестую по счёту ногу индейки. Когда же Геральт, наевшись, зевает и падает рукой на его, Лютика, бедро — очевидно оставляя синяк — бард и вовсе хочет выблевать свой пустой желудок, потому что чародейка пробивает его понимающим взглядом насквозь. Ведьмаку плевать, где они находятся, — он имеет барда в отведённой спальне, не заботясь ни о чём. А Лютик даже не может отвлечься на боль — ему кажется, что стены смотрят на него лиловыми глазами.

***

— Тебе не надоело терпеть? — вкрадчиво спрашивает чародейка, когда провожает гостей со двора. Ведьмак не слышит её, суетясь возле Плотвы. Лютик не знает, что сказать. Он послушно тащит за Геральтом свой небольшой тюк и лютню, на которой не играл уже, кажется, тысячу лет. — Можешь остаться, — снисходительно продолжает Йен, — если хочешь. Лютик смотрит на широкую спину Геральта и думает о том, как они приедут в следующий город — он уже знает, что там есть аж два борделя, — ведьмак будет работать и развлекаться, а некогда певец и музыкант останется в комнате мучиться самобичеванием и ревностью. Он судорожно вздыхает и поворачивается к красивой ведьме: — Спасибо, Йеннифер… Та наклоняет голову вправо и смотрит пронзительно. — Но ты не останешься, — заключает она. Лютик пытается виновато улыбнуться, но выходит болезненная гримаса. Конечно, он не останется. Его жизнь теперь принадлежит белому волку с жёлтыми глазами, который ничего не чувствует. Превозмогая боль, Лютик забирается на Плотву первым, и с почти мазохистским принятием ждёт долгой ухабистой дороги. Но вдруг боль слабеет, а потом и вовсе исчезает из всего тела. Бард опускает взгляд и видит лёгкую улыбку Йеннифер, от рук которой исходят почти невидимые волны. Поражённый, он кивает ей в благодарственном жесте. Скача прочь из замка, Лютик думает о том, что хотел бы остаться с ней. Но пока, насколько хватит его морально и физически, он будет там, где есть ведьмак, Геральт из Ривии.