Лед небес

      Рай не был конечной целью Иммануила, и Минкар, зная об этом, где-то по пути к убежищу его ждал. А Хлоя не знала. И знать была не должна.       Иммануил ее подставлял, но не хотел в этом ей признаваться, чтобы не отталкивать от себя. Рядом с ним ей будет безопасней. Сколько бы он ни причинил ей вреда, Элохим причинит больше. Муки душ начались с него, и ее — тоже.       Но личину Иммануила Эрхарт от нее не утаил.

***

      Хлоя наотрез отказывалась идти с ним и отчаянно цеплялась за поезд. Тогда он пообещал открыть ей всю правду, и она в итоге согласилась. Какую «правду» ей расскажет, Иммануил и сам не решил толком, но уговорить Хлою это помогло, а часы, манящие ищеек Элохима к ней, погреб под собой снег. Последняя ее возможность попасть домой с сих пор — следовать за Эрхартом, протоптавшим к земле все тропы.       Он знал, где все проходы между мирами скрывались, но не чувствовал их, и пройденные тропы перед ним не расстилались. Как небеса и обещали, у Иммануила осталась о них лишь память, но она его не тешила, когда привычная власть не собиралась у него в руках, когда энергия брешей от него ускользала и когда он точно не определял, где его товарищи.       Раньше он ощущал каждый уголок мира, свободно ориентировался там, куда никто не забредал, без труда находил скрытые дороги и каждого из духов, которых отец много лет отыскать не мог. Деревья перед ним расступались, снег заметал следы, а ветер предупреждал об опасностях и доносил ауру тех, кто был рядом или таился в дали.       Но теперь ноги вязли в сугробах, ветви перекрывали обзор, а ветер неприятно колол. Иммануил слышал безмолвие мира и муки духов, но не тропы, которые к ним вели. И это его угнетало, как никогда не угнетал отец, предавший мир забвению.       Там ли был Минкар, где Иммануил ждать наказал? Не окружили ли с Хлоей их патрули? Велась ли погоня? В былое время снег донес бы ему все ответы, но нынешний снег был гол. Хлоя, растерянная и обессиленная, с трудом его нагоняла и за отсутствием выбора всецело ему доверяла, а он себе — нет.       Перед мысленным взором всплывала каждая черта когда-то изученного мира, но не перед взором реальным, и оттого уверенность колебалась. Такая беспомощность не сковывала его никогда, хоть и были у него все ориентиры, каких не было ни у кого. Ни у бога, ни у Хлои, безропотно следовавшей за ним подобно слепому котенку.       Но слепым котенком ощущал себя он.       Мысли о Хлое заставили его собраться. Мысли о том, что она была беспомощной еще больше, ведь даже не знала его. Коль уж взялся вести ее за собой — так доведи ж до конца и верни невредимой домой.       Глубокие вдохи наполнили морозом нутро и вернули рассудок. Мир, пусть и спавший, в помощи не отказывал, и сила его в Иммануиле жила. Закрывая глаза, он вспоминал, как вели его тропы, а, открывая — воочию видел их и следы, когда-то им оставленные. И ступал в них снова, обретая уверенность с каждым шагом. А Хлою уверенность почти никогда не посещала.       Она быстро уставала, словно и не было тренировок с Адраганом, и мерзла — холод мертвых был враждебен к живому. Иммануил надеялся побыстрей настигнуть Минкара, но изнурять Хлою он не мог. Она помогла ему, когда он причинял ей зло, и быть ее проводником на небе — его долг, как было долгом ее посадить Эрхарта на поезд.       Морозное небо не полюбилось ей так, как любил его он. Когда-то Иммануил этого боялся, но перестал об этом волноваться. Хлоя проникнется небом тогда, когда познакомится с ним лично, а не из окна вагона. Если на него вернется тепло. И даже так, даже не полюбившийся ей, мир мертвецов все равно ее влек. Наблюдать за тем, как, углубляясь в лес, она все больше с его тишиной сближалась, было занимательно и необъяснимо приятно, и странное тепло разливалась оттого в душе, никогда такого тепла не знавшей. Хлоя позволяла Эрхарту изучать дом ее, а теперь он показывал ей свой, и это внушало благоговейный трепет. Небо, пусть и не сразу, должно полюбиться ей.       Но полюбится ли ей Иммануил, откройся правда, обещанием которой он завоевал ее?       Тишина мира внушала тревогу.       Иммануил довел проводницу свою до тропы, ведущей к Минкару; не к иллюзорной, а к протоптанной, настоящей, но скрытой от любопытных глаз услужливыми елями. И за суть Хлоя ухватилась сразу: откуда же тут следы ног, если на небе никто не живет?       И тогда Иммануил понял, что поведает ей и не солжет, а что укроет так, что она и не заподозрит. Он усадил ее на скамью, когда-то сооруженную здесь Минкаром, и повел свой рассказ. Поделился с ней историей мира, по которому болела его душа, но не тем, что общался с ним и был над ним властен. Поведал о вторжении бога, но умолчал о том, что был сыном его, и рассказал о неравной войне, ведущейся против него.       Хлоя внимала ему с придыханием и посмотрела на мир иными глазами, как и надеялся он. Еще немного, еще чуть-чуть — и миром она проникнется, а там, возможно, поймет и Иммануила, позволив ему открыться и, возможно, извиниться. Пусть какая-то вина на него и не давила, ему казалось, что извиниться перед ней было важно.       Снег скрипнул неподалеку под чьим-то шагом. Хлоя вздрогнула, а Эрхарт насторожился, и навязчивый дух бессилия посетил его вновь, когда мир не шепнул о том, кто их навестил. Вынюхали их ищейки отца или же их привечали друзья?       Ответ Иммануил узнал раньше, чем гость показался, и подсказки мира ему не понадобились. Из леса вышел Минкар, и, повинуясь небывалому порыву, Иммануил его обнял. Все-таки он скучал, но только сейчас это осознавал.       И друг сообщил ему, что времени осталось мало — слуги Элохима околачивались рядом. И окликнул Эрхарта настоящим именем, которое не принесло ему радости.       Ведь Хлоя его услышала.