Догхантер

Выстрел. Генри оторвался от разглядывания бескрайней лесной полосы и обернулся на звук. Гадать, откуда он, не пришлось — спустя пару секунд с того же места раздался оглушающий крик. Даже не крик, а животный клич, вой нестерпимой боли. Мужчина кинулся к месту их стоянки. Бежать предстояло немного, но на пути попадалось слишком много веток и кустов, поэтому стрелок успел скрыться, довольный своей работой. Генри выбежал на полянку и совершил то, что впоследствии будет считать роковой ошибкой: бросился не за стрелявшим и не к сыну, а к Диане. Та лежала на земле, стеклянно смотря в небо, и молчала. Кричал его маленький сын — Сал. Он стоял на коленях спиной к нему, и видеть, что случилось, отец не мог. Он на подгибающихся ногах подошёл к жене и присел рядом. Буквально в середине Дианы теперь была дыра, из которой фонтаном вытекало на траву то, что не успело выпасть вместе с внутренностями. Изо рта тянулась тонкая красная полоска, заканчиваясь такого же цвета лужицей на земле. Испачканные кровью светлые волосы разметались по траве, оттесняя погасший цвет некогда голубых, а теперь замыленных безразличием глаз. Картинка накрепко отпечаталась в воспалённом сознании. Не понимая, что делает, Генри потянулся и прижал два пальца к бледной шее, но привычных толчков не уловил. Медленно развернувшись, он оглядел сына. Тот прижимал руки к лицу, пряча кусок раздробленного черепа. Правая ладошка придерживала выпадающий глаз. Сал потихоньку замолкал, в горле булькала кровь, она же стекала по одежде, рукам и волосам — на траву. Это всё настолько шокировало Генри, что он долго видел ужасающие картины в кошмарах, в пьяном бреду, в галлюцинациях от усталости и недосыпа. Вытравить их не получалось ни таблетками, ни алкоголем, лишь убийственным сочетанием того и другого, к которому прибегнуть не хватило сил и мужества. *** — Вы уверены, что готовы забрать Сала домой? Его маленький сын поднял голову. Генри внутренне содрогнулся, глядя во внимательные голубые глаза за розовым протезом. Гизмо завертелся в маленьких руках и спрыгнул на пол, сразу же драпая от незнакомца. Сал засмеялся и побежал за котёнком. — Д-да. — Генри вздохнул. — Да, я готов. Я буду очень рад видеть его дома. Врач скептически оглядел его, и мужчина занервничал. Видимо, скрыть мешки под глазами и запах алкоголя получилось плохо. Фишер отвёл взгляд и наткнулся на Сала. Тот протягивал ему Гизмо. — Погладь, а то он тебя боится! Смотри, это папа! Его не надо бояться. Он тебя покормит! Генри осторожно протянул руку к шипящему котёнку и почесал за ухом. Гизмо, видимо, решил сопротивляться до конца и снова вывинтился из ручек хозяина. — Его психическое состояние намного улучшилось после того, как вы разрешили ему завести кота. — Мужчина обернулся и заметил, что всё это время врач наблюдал за ними с улыбкой. — Вам стоит и дальше держать его дома. — Да, да, конечно. Всё, что угодно. Он с силой провёл по лицу рукой, потёр уставшие глаза. Видела бы это Диана. Его любимая Диана… — Что ж, вот здесь список некоторых лекарств и инструкции по уходу за протезом. — Генри взял листки и кивнул. — Плановый осмотр каждый месяц. Надеюсь, вы справитесь. И не забывайте, что Сал должен пойти в настоящую школу: на уроках в клинике он старается, но не контактирует с другими детьми. — Врач чуть нахмурился. — Он очень замкнутый ребёнок. Сал прибежал к ним, с ребячьим интересом рассматривая обоих. Словно не было того выстрела. Словно всё на своих местах. Мальчик заинтересованно покосился куда-то позади Генри, но тот, обернувшись, ничего не увидел. Впрочем, внимание Сала уже переключилось на сбежавшего котёнка. — Поехали, сынок. — Слова оказались с непривычным привкусом горечи. — Нам нужно домой. *** — Знаешь, почему я выбрал розовый? — Сал постучал пальчиком по протезу. Генри сдвинул брови, вглядываясь в тьму по бокам машины. Идею заехать в магазин он отбросил ещё в начале дождя, а теперь и вовсе потихоньку прибавлял скорость. Картинка за окном не радовала и создавала ощущение клетки, в которой он должен находиться с сыном не только дома — ещё и в салоне. Вода противно барабанила по крыше и по нервам. Он продолжал молчать, хоть и не забыл вопрос, но мальчик не обиделся. — Потому что это любимый мамин цвет! Поворот появился настолько резко, что Генри вписался в него в последний момент. Благо, машин рядом не было. Скорость упала, руки ощутимо задрожали. Диана действительно любила розовый. И понятие «любить» у неё было странным: вместо того, чтобы самой носить розовые платья/сумки/туфли, она цепляла на маленького Салли розовые резиночки и браслетики с ожерельями. Малышу было всё равно, в чём ходить, главное, что мама рада, а папа ещё так забавно бурчит! Увлечённый воспоминаниями, мужчина не сразу выплыл в реальность. Бросил быстрый взгляд на сына. Опять эти хвостики… И свитер какой-то мешковатый, длинный, как платье. Да он же сам его купил! Только с размером, видимо, ошибся… — А мама скоро вернётся из больницы? Тяжёлый вздох. Сал замер, скосив на отца единственный глаз. Гизмо шевельнулся в переноске и сипло мяукнул. Дождь с удвоенной силой тарабанил по стеклу. — Не вернётся она, — помедлив, уронил Генри тяжёлые слова. — Она умерла. — Как это? — Мальчик мотнул ногой. Перевёл взгляд на капли, быстро съезжающие по стеклу. — Да вот так! — вспыхнул мужчина. — Нет её больше, не вернётся! Как ты не понимаешь, идио… Сал резко развернулся к нему, чуть не подпрыгнув. Генри увидел в его глазах страх. — Не вернётся?.. — со слезами в голосе прошептал он. Мужчина выдохнул и сжал руль. Упрямо смотрел на дорогу несколько минут, пока не услышал, как сын шмыгнул и отвернулся. — Прости, — более мягким тоном сказал Фишер. — Я не хотел тебя пугать. Но она умерла, и мы теперь будем жить вдвоём. — Втроём, — возразил Сал, и тут Генри понял, что он не плачет. Его сын оказался не по годам сообразительным и стойким, лишь иногда поддавался эмоциям, как сейчас. — У нас ведь есть Гизмо! Котёнок подал голос, отзываясь на своё имя. Удивлённый мужчина закусил губу и выслушал следующее: — Всё будет хорошо, пап. Мы справимся. Ты не будешь грустить, а я постараюсь не плакать, даже когда мне больно! У меня ведь есть ты и мой котик. Мы должны жить дальше! Генри почти поверил ему, но очарование разрушилось на последней фразе из уст сына. — Это тебе врач так сказал? — Очередной поворот. Он должен думать о дороге, а не о чём-либо ещё. И точно не о ней. Только не о ней. — Угу. И мне становится хорошо, если я об этом думаю. Почему бы тебе не сделать то же? Но тот лишь сильнее сдвинул брови, сосредотачиваясь на шуме дождя. Вот так просто забыть его Диану? Его милую, любимую, единственную Диану? И что она скажет ему, когда придёт в очередном сне? Ну нет, это точно будет неуважением к ней. А тут ещё и живое напоминание… Напоминание сидело и, болтая ножками, всматривалось в его лицо. Напрасно мальчик ждал ответа. Единственным, что он мог услышать, был шум воды на крыше и под колёсами да мяуканье котёнка. *** Сал сидел на кровати, ссутулившись, и прижимал к себе Гизмо. С очередным криком отца он втягивал голову в плечи, хотя, казалось, втягивать больше некуда. Мальчик едва ощутимо дрожал, что-то шепча под нос, и коту передавались его эмоции — он не шевелился и не издавал ни звука. — Урод! Обрубок! — Глухой удар, судя по звуку — на кухне. — Да чтоб ты сдох вместе с собаками в подворотне! Салли дёрнулся и неосторожно сжал Гизмо обеими ручками. Тот сипло мяукнул, но хозяин не отреагировал, продолжая вслушиваться. Шаги. Бутылка разлетелась об стену. Удар в дверь его комнаты — и снова животный крик, от которого когтистая лапа сжималась на сердце: — Ублюдок, верни мою Диану! Верни мою любовь, убийца! Мальчик благоразумно не двигался, надеясь, что стул удержит дверь. На этот раз удача оказалась по эту сторону комнаты, и Генри не мог в неё попасть, вхолостую разбивая бутылки о мебель и стены. — Сука! Я бы сам тебя прибил прямо сейчас. Выходи, погань, щенок, я твое ебало… Сал зажал уши ладошками. Гизмо вывалился из судорожных объятий и пополз к двери, но встретил преграду и требовательно мякнул. На счастье мальчика, злость Генри тоже имела пределы. Через несколько минут всё стихло. Фишер младший осторожно выпрямился, отставил стул и услышал всхлипы и стоны. — Верни… верни мою Диану, убийца… — едва слышимым, с надрывами голосом просил его отец. — Она хочет жить, она так говорит… Салли пропустил Гизмо, проследил его путь до лотка и осторожно вышел следом. Переступая осколки стекла и опрокинутую мебель, подошёл к отцу и сел на соседний стул, подняв его. Голубой глаз с сочувствием и пониманием осматривал мужчину. — Пап… — едва прошептал он. Генри отнял руки от лица, и Сал вздрогнул: оплывшее, страшное, словно это не его отец. — П-пап… — он сглотнул и провёл рукой по волосам. Один хвостик расплёлся, придавая им дурацкий вид. — Ты оп-пять? Стукнувший по столу кулак заставил его снова дёрнуться. — Я тебе не отец. — Сейчас мальчик понял, что значит «глаза наливались кровью». — Мой сын не убийца. — Я не убийца… — Ты убил её. Диана погибла из-за тебя. Если б не ты… Дальнейшие ругательства Сал пропустил мимо ушей, с тоской смотря на отца. Или на того, кого им считал. Пальцы теребили пижамные шорты, пытаясь спрятать страх и нахлынувшее волнение. Генри снова разошёлся. Вскочил, размахивая руками, поднял статуэтку и швырнул в сына — тот без труда уклонился. — Мой сын не убийца! Ты виноват! Ты! Эти слова всё же просочились в сознание, отпечатавшись в памяти, как выжженные клеймом. Он убийца. Он виноват. Если бы не он, мама была бы жива. Сал тихо вздохнул и встал, уворачиваясь от очередной вещи, которую Генри решил в него швырнуть. Мутная плёнка застлала здоровый глаз. Мальчик моргнул и с удивлением понял, что это слеза — единственная, не заметная под протезом. И тогда он подумал, что не стоит. Не стоит пускать всё на самотёк, не стоит подчиняться отцу, мечущемуся в горячке, и слушать его обвинения. Не стоит опускать руки. Да, он виноват. Он убил её. Но он ещё может всё исправить. — Пап, ты должен меня… — он присел, закрыв голову руками, как мог, — выслушать! Да стой же ты! Сал замер, раскинув руки. Генри по инерции остановился, сжимая бутылку. И наткнулся на серьёзный взгляд, в котором не обнаружил ни капли страха или боли. Он был прав: его сын действительно сообразительный и стойкий не по годам. Весь в мать. Мужчина опустил дрожащие руки. Сал молчал, не зная, как начать, боясь потерять это начало ниточки — стоит за неё неловко дёрнуть, и весь клубок распадётся. — Я понимаю, — дрожащий голос выдавал волнение, но внешне мальчик был невозмутим. — что тебе нелегко. Что вы с мамой очень друг друга любили… — он замолчал, но, уловив во взгляде отца ненависть, быстро продолжил. — И я знаю, что я виноват, но мы можем идти через это дальше. То есть… Как же сказать… — Салли закусил губу, уже откровенно нервничая. — Маму уже не вернуть, но что бы она сказала, увидев всё это? Что мы два балбеса, пап. Вместо того, чтобы продолжать жить, мы разругались и… Посмотри на себя. А теперь на меня. — мальчик дождался, когда Генри выполнит это. — Разве мы похожи на семью? Разве она хотела бы этого? Он воспользовался тем, что мужчина задумался, и незаметно присел на краешек дивана. — Мне говорили, что всё будет хорошо… — Сал смахнул вторую слезу, забравшись пальцем под протез. — А в итоге… Я не этого хотел. Лучше б я остался в больнице. Лучше бы я ум… — Прости. Он поднял голову и встретился взглядом с Генри. Тот сразу же потупился. — Ублюдок тут я. — мужчина откинул бутылку и устало сел прямо на пол. — Господи, ты прав, до чего я себя довёл… Сал замер, наблюдая, как Генри неаккуратно поднимается и идёт к раковине. Умывается под струёй, жадно пьёт. Вытирается майкой и поворачивается, наконец, к нему. Всё так же неузнаваемый, но чуть больше похожий на прежнего себя. — Прости меня, Сал. Давай договоримся: я больше никогда так не сделаю. Я бросаю пить, возвращаюсь на работу и покупаю тебе игрушки. Мы должны через это перешагнуть, ты абсолютно прав. Ох… Иди сюда. Мальчик с недоверием, осторожно подошёл к нему и попал в крепкие объятия. Он не плакал, но чувствовал, как утекают силы. Генри посадил сына на колени и погладил по голове, распуская оставшийся хвостик. Салли ткнулся протезом в грудь, стараясь не вдыхать противный запах дешёвого алкоголя. — Прости. — Угу… Но начать новую жизнь оказалось не так-то просто.