Защитник

— А ты молодец, — голос прозвучал где-то высоко над головой Маэглина. — Я смотрю, не из трусливых. Маэглин собрал все силы, какие у него еще остались, поднялся на локтях, подтянул ноги и попытался встать. А когда получилось подняться на колени, щеки обожгло хуже огня стыдом — как же он так, стоит на коленях, и перед кем! Он выдохнул, оперся руками и поднялся на ноги. Голова закружилась, и он покачнулся, но все же устоял. Среди ужаса, ярости, отвращения это «молодец» теплой волной коснулось души, и Маэглин ненавидел себя и все же цеплялся за это приятное ощущение, за заслуженную похвалу. Но ведь он и правда молодец. Не в том, конечно, что рисковал и без ведома Тургона искал руду на северных, самых опасных склонах. Хотя и тут он не стал бы себя упрекать, если бы не попался так глупо. Но он сделал все что мог — дрался, пока мог стоять, не сдавался до последнего, сопротивлялся до конца. Его и в Ангбанд притащили буквально волоком. Конечно, не из трусливых — ведь он принц нолдор! Не перед орками же ему ныть и жаловаться. А сейчас он, избитый, едва живой от усталости, стоит на своих ногах перед самим Морготом. Не каждый бы смог. Орки, которые притащили его к Морготу, в замешательстве мялись по сторонам и уже потянули к нему лапы, но тот же глубокий и властный голос произнес: — Оставьте. Пускай постоит. Так что, поговоришь со мной, племянник Тургона? — Нет! Он постарался крикнуть громко, насколько мог. От усилия мир расплылся в глазах, но Маэглин устоял. Тепло разрасталось в груди, щеки горели. Он испытывал ужас, участь его была предрешена. Моргот знает кто он, и ему не отвертеться, лукавить бесполезно. Но вместе с ужасом Маэглин испытывал необъяснимый душевный подъем, как будто у него чудесным образом открылось новое дыхание, словно кто-то дал ему сил. Сейчас он готов был ко всему — к самым страшным испытаниям, даже к смерти. Сейчас он сам бы шагнул в огонь, если бы ему позволили. Моргот кивнул ему. Маэглин задохнулся от ненависти, но в то же время это был знак одобрения. Никто не увидит его смерти, но увидит Враг. Он оценит его смелость — это он сумеет понять. Маэглин стоял, сверкая глазами и шатаясь от слабости, и ему показалось, что Моргот — едва заметно — улыбнулся ему ободряюще. — Ну, не будем торопиться. Он сделал небольшое движение рукой, и орки бросились на Маэглина, вывернули ему руки и поволокли прочь. Его бросили в темную каморку, от стен которой тянуло холодом и сыростью, но поначалу он не чувствовал ничего. Сердце стучало бешено, Маэглин никак не мог понять, почему он все еще жив. Спустя время воодушевление сошло на нет, усталость и холод заставили его свернуться на полу, в груде тряпок и соломы. Но Маэглин, замерзший, истощенный и измученный страхом, не собирался сдаваться. Ему предстояло проделать большую работу. Он должен был возвести стену, которая защитит его от власти Моргота — нерушимую Стену своей воли, которая не дрогнет и не поддастся ни перед какими испытаниями. Он не станет говорить Врагу ничего, не будет пытаться выиграть для себя ни дня отсрочки страшной гибели — а в том, что он погибнет и что это будет страшно, Маэглин не сомневался. Работа шла медленно. Стену подтачивали ужас и отчаяние, но он продолжал работу или, когда становилось совсем невмоготу, проваливался в темный сон, который пусть и не приносил облегчения, но прояснял разум. Маэглина не оставили умирать от голода — его кормили скудно, но все же достаточно для поддержания телесных сил. Но каждая плошка липкого варева, каждая сухая корка служили напоминанием о том, что дела пленника плохи, а ожидать следует худшего. Маэглин продолжал работу, один камень за другим. Временами накатывали воспоминания о доме, о светлых улицах и высоких башнях Города, о свободных ветрах, о друзьях, чье ободряющее слово, да хоть один взгляд были бы для него сейчас небывалым счастьем. Но Маэглин старался не давать воли этим воспоминаниям. Для него все окончено, и он надеялся только, что когда придет время, стена его воли окажется достаточно прочной. Когда в один из дней орки вытолкали его из камеры, он не сопротивлялся. Маэглин шел сам и был спокоен и сосредоточен. Он был уверен, что Стена выдержит, Моргот не услышит от него ни слова, и глубоко в душе гордился собой. Все происходящее с ним словно отдалилось. Маэглину казалось, что даже встретив Врага лицом к лицу, он не удостоит его и взглядом. Тоннели и лестницы, по которым орки тащили пленника, спускались все ниже, становились все темнее. Наконец его остановили и завязали тряпкой глаза, а потом, еще за одним поворотом, лязгнула дверь, Маэглина толкнули через порог. Запахло страхом, кровью и паленым. Маэглин почувствовал чье-то присутствие, собрался и приготовился. Стена должна выстоять. Повязку сняли с его глаз, и он увидел перед собой эльфа. Эльф был связан и прикован цепями, и орки вцепились в его плечи с обеих сторон. Его невозможно было узнать, в таком ужасном состоянии он был, но Маэглин узнал — по глазам. Это был Гельдир из Дома Крота, он пропал в Битве Бессчетных слез. Своих Маэглин узнал бы всегда. Эльф молчал, но во взгляде полыхнул ужас — он тоже узнал своего лорда. А еще там было предупреждение, немой крик: «Берегись! Опасность!» Один из орков раскалил на жаровне нож и поднес его к глазам Гельдира. В груди у Маэглина похолодело. Стена, которую он строил все эти дни, дрогнула, и в ней появилась брешь. — Нет! Не надо! — закричал он и рванулся вперед с такой силой, что стражи не удержали его. Он перехватил лапу орка, сжимающую нож, но тут же остальные опомнились и оттащили его назад. — Не надо? — переспросил холодный насмешливый голос. Маэглин увидел, как от стены отделился высокий силуэт. Здесь, в застенке, Моргот не казался таким огромным и величественным, как в тронном зале. Но страх и отвращение, которые он внушал, от этого не становились меньше. Напротив, казалось до ужаса противоестественным, что тот, кто внешне выглядел как эльдар, не имел в себе ничего общего с ними. Маэглин спрятался за остатками Стены. Этого должно хватить, чтобы не сдаться сразу. — Ну-ка, повтори! Ты же вроде что-то сказал? — Моргот подошел совсем близко и коснулся подбородка Маэглина, отчего у того в миг заледенело лицо и шея. «Молчать!» — сказал себе Маэглин, отчаянно цепляясь за обломки Стены. — «Только ничего не говорить». — Я уже подумал, что ты согласишься поговорить со мной. Ну, как хочешь. Продолжайте там. Враг махнул рукой оркам, которые уже раздули едва не опрокинутую в потасовке жаровню и снова раскалили нож. Крик Гельдира пробил еще одну зияющую дыру в Стене — и в сердце Маэглина. Но он молчал. — Не передумал? — ухмыльнулся Моргот. — Что же, у твоего друга есть второй глаз. И другие, пока еще целые, части. И он не последний эльф в моей крепости. Можешь упорствовать дальше. Маэглин почувствовал, как ужас сковывает горло, холодным огнем течет по позвоночнику. Сейчас он не смог бы сказать ни слова, даже если бы захотел. Но он не потерял сознания, и он не мог позволить себе сдаться. Маэглин молчал, у него пока еще были силы сопротивляться. Гельдир действительно был не последним. Раз за разом, день за днем, молчание давалось все тяжелее, а сил оставалось все меньше, и наконец настал момент когда он не выдержал. — Не надо! Пожалуйста, хватит! — простонал Маэглин, и орки действительно остановились. Незнакомый Маэглину эльф не мог сдержать стона облегчения и обвис в цепях, тяжело дыша. Маэглин опустился на колени и закрыл лицо руками. Так прошло много времени, пока наконец не послышались легкие шаги, хорошо различимые среди шарканья орков, и до боли знакомый голос не потребовал: — Повтори. Маэглин поднял голову, и, не оборачиваясь и не оглядываясь ни на эльфа, ни на того, кто был у него за спиной, произнес: — Пожалуйста, остановитесь. Не мучайте его больше. — Хорошо! — радостно воскликнул Моргот. — Молодец! По его знаку орки бросились развязывать эльфа, другие принесли бинты и наскоро обработали ему раны. Маэглин сидел неподвижно, и не обернулся, когда эльфа вытащили прочь. Однако когда за орками захлопнулась дверь он, все так же не поднимая глаз, спросил: — Что с ним будет? — С эльфом? Отлежится и отправится обратно в шахту. Здесь, — Враг обвел рукой пыточную, — он больше не окажется. Маэглин подавил вздох. Враг присел на деревянную колоду напротив него и с интересом разглядывал, подперев кулаком подбородок. — А ты долго держался. Это делает честь твоей выдержке. Хотя, возможно, не твоей сообразительности. Шестеро твоих сородичей понадобилось, чтобы ты понял, что достаточно только попросить? — Попросить? — Маэглин оглянулся непонимающе. — Ну да. Ты просил больше его не мучить, и вот, я сделал, как ты просил, — Моргот пожал плечами. — И что теперь? — холодея внутри, произнес Маэглин. — Ничего. Ты тоже отправишься отдыхать. Надеюсь, ты хорошо понял, что если откроешь рот и скажешь пару слов, то язык у тебя не отвалится? И ничего ужасного с тобой не произойдет, а вовремя сказанное слово может принести пользу? Подумай об этом на досуге. Маэглин не помнил, как его привели обратно в его каморку. Ему хотелось плакать, как будто произошло что-то непоправимое. Как он мог молчать, ведь стоило ему всего лишь немного поступиться своей гордостью, всего лишь попросить, и Гельдир и другие эльфы были бы живы! Но, напомнил он себе, Моргот — отец лжи. Нельзя обольщаться его уступками. Он вполне мог поставить условием выдать дорогу к Гондолину, и что бы Маэглин стал делать тогда? Так прав ли он был, когда поклялся себе ни слова не говорить Врагу? Он лежал в темноте на холодной соломе и не мог пошевелиться. Как ему нужна была сейчас помощь! Как он хотел бы оказаться дома! Но этот путь закрыт, нечего и думать. Ему оставалось только собирать обломки своей воли, своей разрушенной Стены. Бой он проиграл, но война еще не окончена. Собирать силы в этот раз было значительно тяжелей. В следующий раз, когда за ним пришли, путь лежал не в подземелье, а наоборот, по ступеням вверх. Вопреки всем опасениям, он оказался в комнате, ничем не напоминавшей ни застенок, ни орочье жилище. Да и орки, притащившие Маэглина, не посмели переступить порога. Обстановка была простой, но изящной, и Маэглин почувствовал себя почти так же уютно, как будто оказался в кабинете своего дяди. Увы, хозяином этого места был не Тургон. — Я скучаю, и надеюсь, ты сможешь меня развлечь, — Моргот усмехнулся и откинулся в кресле, рукой указывая Маэглину на высокий стул напротив, возле стола. Тот моргнул, но не двинулся с места. — Неужели тебе не надоело играть в молчанку? Хочешь продолжить? У меня тут достаточно твоих соплеменников, чтобы я мог смело пожертвовать еще десятком-другим. Хотя я думал, что мы уже прошли этот этап и повторяться нет необходимости. А? Маэглин судорожно кивнул. — Нет, я все понял, — хрипло выговорил он. — Садись, поиграем, — кивнул Моргот. Маэглин пристроился на краешек неудобного стула, но хозяин не обратил на это внимания. — У тебя есть какая-нибудь любимая игра? Чем вы там развлекаетесь по вечерам? Башни? Лиса и гуси? Великий поход? Глаза у Маэглина полезли на лоб — он действительно знал все эти игры, они были в ходу не только в Гондолине. В детстве он часто играл в них с мамой, сидя за столом в их сумеречном доме, она сама вырезала фигурки и рисовала карты, и тогда это казалось ему настоящим чудом. — Ты опять молчишь? Мне что, нужно каждый раз отрезать от какого-нибудь эльфа по кусочку, чтобы ты соизволил открыть рот? — Нет, — быстро сказал Маэглин. — Но здесь нет доски и фигур. И я не смогу сейчас думать, — честно признался он. От слов Врага его затошнило. Зря он удивлялся, конечно, Моргот хорошо знал эти игры, потому что эльфы сами научили его, в Валиноре он проводил много времени с нолдор и всегда с радостью учился новому. Только тогда его звали иначе. — Доску нетрудно изготовить. Но хорошо, — смилостивился Враг, — возьмем что-нибудь совсем простое, чтобы ты справился. Моргот окинул комнату взглядом, протянул руку и запустил ее в какую-то шкатулку на одном из теряющихся в полумраке стеллажей. — Чет-нечет — годится? Уж до двух-то ты в состоянии сосчитать? Он разжал ладонь, обтянутую черной перчаткой, и бросил на стол два маленьких металлических кругляшка. Маэглин подумал было, что это гномские монеты, на которые они меняют оружие, доспехи и пшеницу. Отец как-то показывал ему такие. Но когда он наклонился ближе, то увидел лазурные эмалевые изображения орлов. Это были застежки от плаща или доспехов воинов Гондолина. Маэглин не мог сказать, кому именно они принадлежали, но скорее всего — кому-то из дома Короля, они любили орлов, и такие стилизованные изображения он точно уже видел раньше. — Ну? Чтобы тебе было интереснее, могу предложить ставку: один твой выигрыш — и я отпускаю одного из эльфов, которые трудятся у меня в шахтах. — Как? Совсем? — удивился Маэглин. — Совсем. Не по частям, целиком. Провожать до дома не буду, но выставлю за ворота крепости и даже дам припасов на дорожку. Хочешь спасти кого-нибудь? Маэглин хотел, и даже уже открыл рот, чтобы согласиться, но вовремя осекся. — А что будет, если я проиграю? — Ха! Ты казался смелее. Боишься, что за каждый проигрыш я буду отрезать тебе по пальцу? Маэглин сглотнул и помотал головой. — Нет, не боюсь. Даже если и так, оно того стоило. — Да брось, конечно, этого не будет, — фыркнул Моргот. — Пожелай я тебя искалечить, мне не нужны были бы для этого никакие предлоги. Маэглин едва заметно вздрогнул. Правда, Моргот мог делать с ним все, что пожелает. — Но почему? Почему ты мучаешь только других у меня на глазах, но не трогаешь меня самого? Вопрос вырвался случайно, и Моргот разразился хохотом. — А ты еще глупее вопроса не мог выдумать? Нет? Или ты хотел бы оказаться на их месте? Ну ладно, я отвечу, хотя это совершенно очевидно. Ты сильный, тебя нелегко запугать и заставить делать силой то, чего ты сам не желаешь. Ты по своим душевным качествам — правитель. А с правителями обращаются иначе. Ты привык заботиться о своих — о мастерах в кузницах, о воинах в отряде — ведь так? Я надеюсь, что и здесь это качество тебя не оставит, и ты сможешь помочь кому-то из сородичей. Маэглин был ошеломлен нежданным признанием из уст Врага. Однако прежде, чем согласиться и сделать ставку, он должен был выяснить все до конца. — Тогда чего же ты хочешь от меня? — А что у тебя есть? — Моргот склонился ближе, глядя пленнику в глаза, и тот отпрянул. — Ничего, — Маэглин стиснул зубы. — Брось, я не посягаю на твои тайны. Но у тебя и вправду ничего нет, ни одной безделицы, чтобы можно было поставить на кон. Жаль. Хотя… Тут Моргот взял уже знакомую шкатулку и, слегка встряхнув содержимое, высыпал на стол несколько предметов. Маэглин прикрыл глаза. Это и правда были его вещи, которые он носил еще недавно — и так давно — когда был свободен. Дома. — Возвращаю их тебе. Можешь за каждое из украшений выиграть жизнь и свободу одного эльфа. Или можешь оставить себе, если хочешь. На память. На столе лежали кольцо, фибула, пряжка и медальон на цепочке. Маэглин протянул было руку, но остановился на полпути. — Бери, не стесняйся. Или здесь не все? Скажи, я велю взыскать с орков, они пожалеют. Маэглин мотнул головой. Мысль о том, что он будет жаловаться на орков Морготу, показалась ему отвратительной. Моргот улыбнулся и подкинул в ладони застежки с орлами. — Играем? Маэглин не мог не согласиться. Он протянул руку и сдвинул к краю стола принадлежащие ему когда-то предметы, оставив один — серебряную поясную пряжку. Подарок одного из его мастеров, первого из гондолинцев, с которым Маэглин свел близкое знакомство в городе, не считая самого Тургона. Первого друга и первого, кто присягнул Лорду Дома Крота. — Чет. Моргот усмехнулся и бросил жребий на стол. Кругляшки покатились и, натолкнувшись на пряжку, упали — оба орлами вверх. Маэглин глубоко вдохнул. — Видишь, тебе везет, — ухмыльнулся Моргот. — Продолжим? Следующим бросал сам Маэглин, и не угадал. Моргот смахнул пряжку обратно в шкатулку. Это была не потеря, эта была сущая безделица, и, конечно же, жизнь эльда стоила несоизмеримо дороже всех пряжек, какие найдутся в Сокрытом Городе, и все же сердце Маэглина сжалось. Это была не просто серебряная вещица, это была память о том, чего у него, скорее всего, больше никогда не будет. Следующей ставкой была фибула — подарок Тургона, короля Гондолина и брата матери. Маэглин выиграл еще дважды и трижды проиграл. Шкатулка захлопнулась, и в ней навсегда скрылся и медальон, когда-то принадлежавший маме, который Маэглин носил на удачу, и неброское колечко с зеленым камнем — давний дружеский подарок Идриль, первый и последний. Маэглин оставил его напоследок, словно надеясь, что до него не дойдет очередь. — Хочешь закончить на этом, — Моргот рассеянно двигал по столу кругляшки с орлами, — или продолжим? У меня достаточно рабов в шахтах, хотя, конечно, я не хотел бы расстаться с ними всеми. — Продолжим, — твердо ответил Маэглин. Мысль о том, что он действительно может кого-то спасти, не давала покоя, и он готов был на многое. — Тогда, в случае проигрыша, ответишь на один мой вопрос — согласен? Маэглин вскочил, едва не опрокинув свой тяжелый стул. — Да стой, стой! Не буду я спрашивать про твой Гондолин. Что ты так удивленно смотришь? Кому он нужен! Жаль тебя расстраивать, но о том, где находится ваш хваленый скрытый город, мне давно известно. Пусть не точно, но десяток лишних лиг в такой войне дела не решает. Как только понадобится, вашу сокрытую долину найдут, все признаки указывают на вполне определенное место. Так что нет, о том, как пройти в Гондолин, я тебя спрашивать не буду. Один вопрос о тебе самом, что-нибудь личное, никаких военных тайн — и, возможно, еще один твой сородич будет свободен. Маэглин сел обратно и кивнул. Он проиграл и, стиснув кулаки на коленях, поднял глаза на Моргота. Тот не торопился спрашивать, словно специально желаю помучить пленника, разглядывал его в упор. — Скажи, ты был когда-нибудь влюблен? — наконец произнес Враг. — Ах да, я и забыл с кем имею дело — вы ведь если полюбите, то это навсегда. Итак — ты влюблен? Маэглин не смог ответить, у него словно язык примерз к небу. — Видишь, все честно, ничего такого, что могло бы нанести урон твоим драгоценным соотечественникам. Ну? — потребовал Моргот. Тон едва заметно изменился, и Маэглин содрогнулся в душе. Но ответил он не потому, что испугался — он сам согласился с условиями, и должен был их выполнить, надеясь, что Враг исполнит свою часть. Перед глазами его мелькнул светлый образ, о котором он даже вспоминать не хотел в этом отвратительном месте. В груди стало больно, горло стеснило от горечи. Он ответил: — Да. — Вот как, — качнул головой Моргот. — Надеюсь, ты счастлив? Был счастлив, я хотел сказать, — поправился он без капли сочувствия. — Это второй вопрос, — зло блеснул глазами Маэглин. Моргот рассмеялся. — Пожалуй, пора остановиться. Мы неплохо провели время, как считаешь? И еще — я не сказал, кого именно я отпущу. Хочешь выбрать сам? Хочешь поговорить с теми, кого ты спас? Маэглин не нашелся, что ответить, и помотал головой. Встречаться с другими пленниками и объяснять им, что выиграл их за безделушки у Врага — это было сейчас выше его сил. На следующий день Моргот снова вызвал Маэглина в ту же комнату. На этот раз он поставил его у высокого стрельчатого окна и положил руки на плечи. — Ты наверняка хочешь убедиться в том, что я выполнил свое обещание. Смотри. За окном были серые сумерки, как и день назад, как и последний раз, когда Маэглин видел мир снаружи Ангамандо. Палец в черной перчатке указывал куда-то вдаль, то ли на массивную крепостную стену, то ли дальше, на ближайшие ущелья. Маэглин в растерянности оглянулся на Врага. — Смотри внимательнее, сейчас покажу. Моргот сильнее сжал его плечи, и перед глазами поплыло, так что Маэглин едва удержался на ногах. Однако затем зрение стало необычно ясным, серый туман расступился, а даль — приблизилась. У огромных черных ворот стояли три эльфа. Было видно, что они слабы и измучены, однако их легко было отличить от орков, которые толпились вокруг. Вдруг ворота распахнулись, и эльфов подтолкнули в спины. Один из них обернулся и, Маэглину показалось, посмотрел прямо ему в глаза. Он его не знал, как и двоих других, или не узнал в таком виде и с такого расстояния. Эльфов выставили за ворота и створки снова захлопнулись. — Ну, веришь теперь? Маэглин покусал губу. — Ты все равно можешь обмануть меня, если захочешь. — Да конечно могу! — прогремел голос Моргота, так, что его обманчивая схожесть с эльда вмиг исчезла. — Не верь, если не хочешь! Могу вернуть их обратно, минутное дело. — Нет, не надо, — попросил Маэглин. — Я верю. Он солгал. Верить было трудно, почти невозможно. Маэглину было противно от самого себя. Но все же он надеялся — в конце концов, это единственное, что ему оставалось. Моргот встречался с Маэглином еще несколько раз. Иногда о чем-то спрашивал, и пленник старался отвечать осмотрительно. Один раз попросил нарисовать картину, просто так, любое, что придет в голову, и Маэглин нарисовал — руки истосковались по возможности создавать красоту. Конечно, рисунок не имел ничего общего с Городом, ни единого намека, просто пейзаж, рассвет в предгорьях. Моргот забрал его себе, а Маэглин видел во сне, как бредет по нарисованным холмам, и об руку с ним — Идриль. Потом Маэглина надолго оставили в покое. Теперь он жил не в темном подвале, а в сухой и даже светлой комнатушке, если светом можно было назвать серый промозглый туман, просачивающийся в окошко под потолком. Этого было достаточно, чтобы не ослепнуть в темноте. Солому на камнях сменил деревянный топчан, а к похлебке добавился кусок хлеба и вдоволь чистой воды. Можно было больше не думать о тяготах плена. Мысли Маэглина теперь были заняты другим. Воспоминания, которые прежде он изо всех сил старался заглушить, словно провали плотину и хлынули потоком. Как будто сделанные родными и друзьями украшения были волшебными — одно прикосновение, и любимые образы стали еще ближе, роднее, чем раньше. Во сне и наяву Город окружал Маэглина, знакомые улицы, дом, мастерская, площади и фонтаны. Лица, друзья или дальние знакомые, короткие встречи или долгие разговоры. Город забирал Маэглина себе, спасая его из Ангамандо, но это спасение было мучительно. Только сейчас Маэглин понял, что пытаясь выстроить Стену, защищал себя не столько от Моргота, сколько от воспоминаний. Стены больше не было, сил, чтобы бороться с собой, тоже. — А вот теперь, Маэглин, нам предстоит серьезный разговор, — Моргот, вопреки обыкновению, не кривил губы в презрительной усмешке. Маэглина выдернули из грез затемно и едва ли не бегом протащили по переходам крепости, чтобы поставить перед Повелителем. — Как я и говорил, спрашивать тебя о том, как попасть в Гондолин, не было необходимости, твой Город мы нашли и без тебя. Но ты все еще можешь помочь мне кое в чем другом. И не только мне. — Нет, — сказал Маэглин. Помогать Врагу в чем бы то ни было он не желал, чего бы это ему ни стоило, но Моргот просто отмахнулся, пропустил возражение мимо ушей. — Речь идет не о том, чтобы погубить, но о том, чтобы спасти Город. Взять его приступом для меня не составит труда. Хотя и займет некоторое время, и уменьшит число моих слуг. Ведь твои сородичи сильны и сдаваться без боя не намерены. А напрасно. Город падет. Если битва будет долгой, от него не останется камня на камне, а жители будут уничтожены. Маэглин окаменел от страха и боли при этих словах, но губы его оставались плотно сжатыми. — Но ты можешь помочь им, спасти пусть не всех, но большую часть. Тех, кто больше всего нуждается в твоей помощи, кто не держит оружие в руках. Я говорил тебе, что твое призвание быть правителем? Если ты согласишься, я отдам Гондолин тебе. Будешь управлять им и теми, кто выживет, как сочтешь нужным. Будете жить в мире, и подать будет необременительной. Все, что не пострадает в битве, останется нетронутым, все ваши дома и сады, все, чем вы там гордитесь и что так лелеете. Картина, нарисованная Врагом, была невероятной, и Маэглин поднял удивленный взгляд. — Чего я жду от тебя взамен? Все просто — мне нужно взять Город с наименьшими потерями. Я не разбрасываюсь силами впустую. Тебе это тоже выгодно — чем быстрее Город падет, тем больше твоих безумных сородичей останется в живых. Я не ошибся, когда говорил, что ты рожден править. Для правителя жизни его народа дороже своей. Ты — такой. Так что не ошибись и сейчас. Ты можешь всех спасти или погубить одним словом. Вряд ли какие-то из пыток, придуманных в Ангамандо, могли испугать Маэглина сильнее, чем этот выбор. Одна часть его души кричала: «Нельзя верить Врагу!» Но другая… — Как я могу верить тебе? — спросил Маэглин, но голос его прозвучал слабым шепотом. — Мне нужно время, чтобы подумать. — Времени нет. Можешь не верить. Я почти ничего не теряю, но ты и те, кто сгорит в огне или будет раздавлен под завалами, или сожран орками — да, вы кое-что теряете. Подумай о них. Подумай о своем долге. Маэглину захотелось умереть прямо сейчас, но он понимал, что не имеет на это права. — Может, есть кто-то, кто тебе особенно дорог? Ты мог бы взять его — или ее — под свою защиту, — чуть тише произнес Моргот, и Маэглин одними губами прошептал: — Идриль… Маэглин согласился на предложение Врага. Не так много времени понадобилось, чтобы составить подробный план, как именно будет проходить штурм города, ведь Лорд Дома Крота хорошо знал городские укрепления и их уязвимые места. Было оговорено и то, чем он сам может быть полезен при взятии Гондолина, чтобы сделать его как можно более быстрым и, по возможности, бескровным. Огромная крылатая тварь оставила его в горах почти в двух днях пусти от Сокрытой долины и он, наконец, остался один. Над головой светило солнце, под ногами цвели травы, звенели ручьи с чистой, живой водой. Все, случившееся с ним за последнее время, казалось липким кошмаром, приснившимся в ветреную осеннюю ночь. Но Маэглин знал, что это не сон, и он не имеет права поддаваться иллюзиям. Только он один может защитить Город. Только он может избавить эльдар Гондолина от жестокой смерти и от ужасов плена. Ради этого он будет молчать, как бы невыносимо это ни было, он исполнит свою часть сделки с Врагом в надежде, что тот исполнит свою. Он солжет, объясняя, как скитался в горах столько времени, каждому, кто спросит, и самому королю Тургону. Он откроет ворота войску Ангбанда, когда это понадобится. Это его долг, защитника и правителя. А сердце — что ж, пусть болит, он потерпит.