Подбрось монетку

Говорят, родственные души предназначены друг другу Судьбой, и сама Магия пытается помочь им сойтись, оставляя на запястье фразу, что сказана будет в миг признания. Кожа Лютика всю жизнь оставалась чиста. Он встречал людей, что боялись своей Судьбы, бежали от нее прочь, укрываясь одиночеством; он видел убитых горем жен и мужей, потерявших предназначенную пару; он слышал про людей, что предавали сей великий дар, отказываясь от любви. В те времена ему казалось, что быть свободным гораздо лучше. — Я целый, — смеялся Лютик. — Куда мне класть еще одну половину? Похоже, Геральт думал так же. Иногда казалось, что Лютик почти преследовал его, воспевая приключения ведьмака и впутывая его в очередные неприятности из-за дворянских закулисных дел. Они сидели за одним столом в трактире, грелись у одного костра и делились последним одеялом, когда зима случалась особенно холодной. Лютик считал его добрым другом и непостоянным любовником, но не пытался ждать от него иного. Вот только страсть внутри сумасбродного барда крепла, будто наливаясь уверенностью и надеждой на ответ, — но, увы, ведьмаку незнакомы были столь возвышенные чувства. * Однажды Лютик спросил, двусмысленность скрывая за шуткой: — Хочешь узнать, что я чувствую? Они бежали из города пару часов назад, преследуемые одичавшей от злобы толпой. Костер горел едва-едва, и солнце еще не ушло в закат. — Нисколько. — Подбрось монетку, Геральт. Лютик не говорил о роде чувств, его терзающих. К людям ли, что их гнали прочь, или к ведьмаку, что сидел, распустив покрытые дорожной пылью волосы, — сейчас это было… неважно. Не так важно, как сам Геральт. Вложив в ладонь ведьмака новиградскую крону, он продолжил: — Орел — ненависть, решка — равнодушие. Геральт взглянул на потрепанный вид монеты и хмыкнул. — А если упадет на ребро? — Любовь. Ведьмак без труда мог подбросить монетку так, чтобы она упала желаемым боком, и Лютик как никто другой знал об этом. Он просто ждал того, что сделает Геральт. — Интересно. Геральт спрятал монетку в карман.