До свидания, мой цветок

Он всегда был сам по себе. Нет, он - любит. Любит до одури, до боли за грудиной, до горьких слез. Однако... Всегда отводит взгляд, прячет, и лишь когда действительно счастлив он смотрит зелёными глазами с карими вкраплениями, и в этот момент - яркое, лёгкое, весёлое или спокойное. У Норвегия пунктик на это, личный фетиш. Обычно радужка более блеклая, и в ней потаенная грусть, намешанная с острым отчаянием. Едва уловимая, но такая едкая, разъедающая одним своим наличием - тоска. Амальгамой уничтожает корешки радости, и отравляет, заставляя склониться над полом. Норвегия, смотря на него, столь красивого, родного, прижимает его к груди и коротко, нарушая тишину лишь на короткую секунду: - Люблю. Не желая, чтобы это заканчивалось. Покрывать веснушки поцелуями, лёгкими, как касания перышка, невесомыми, успокаивающими. Держать лицо в руках и и он опять не смотрит, опять отвёл взгляд гладить щеки, смотреть на дрожащие ресницы и касаться губ, ощущая небольшие ручки на талии или спине, может, на плечах. Но никогда - безвольно висящими. Всё-таки он любит. Тебе не нравится? Я могу прекратить. Нет, все хорошо, просто устал. Ты такой теплый...

навсегда тут остаться и к груди прижиматься, я хочу, не подчиняясь судьбе.

У Беларуси всегда холодные руки и ему часто очень, очень холодно. Он часто сидит на могиле брата, ушедшего так резко, оставившего столько дел и столько изменений. И все это нужно решать им, в частности ему, Беларуси. Свалилось на хрупкие плечи и подогнуло к земле, подкосило ноги. Почему-то первым его обнаружил именно он.* Без Норвегии Беларусь не улыбается практически никогда. Дежурная улыбка на работе не в счёт. Это - другое. Это - для них. Он принял это как данное, как факт, как аксиому. Норве не знает и знать не должен. И его семья тоже. Хотя они и о наличии отношений не ведают, что уж до этого? Они друзья. Для остальных - всего лишь друзья. Нет лишних касаний, нет лишних взглядов. Держи дистанцию и не забывай - дружба не терпит поцелуев. Но иногда так хочется сказать - он мой человек, я его люблю, мы хотим быть вместе. Беларусь боится. Боится, что все вскроется, что ему заявят, что он должен. Кому и что? Боится, что утащит своей тьмой Норвегию вниз, утопит в том болоте, в котором давно булькается лицом в эту гиблую, мерзко воняющую тьму. Эти добрые, полные любви и обожания, так несвойственные самому Беларуси, как он считал, не должны видеть его правдивого, его настоящего. Боится, что кто-то узнает о его страхах. Они глупые и не стоят внимания. Даже его собственного. Выверенные движения, прямая спина, строгий взгляд, направленный на противника или союзника, каллиграфический почерк, которым расписывается в идеальных бумажках, твердый голос, извещающий - я здесь, слушать меня!, готовность быть всегда и везде - все это не то, что есть. В жизни он не говорит, а он сутуло сидит и качает ногой, когда смотрит в стену. Когда есть он - то всегда на него. Норвегия считает себя недостойным. Слишком резким, слишком холодным, слишком не таким, каким нужно для Беларуси. А тому все-все нравится. В один из вечеров, когда ещё солнце не село, он сказал, что им нужно прекратить, объяснив это... Да никак не объяснив. Простое "нам нужно расстаться, прощай".

но не те мы, что раньше, и идти нужно дальше по путям различным в завтрашний день.

Лучше бы он ударил. Лучше бы убил. Но не это спокойно-равнодушное "прощай". Норвегия предчувствовал что-то плохое, потому что Беларусь уважает его и никогда посреди недели это была среда он не позвонил, чтобы договориться о встрече так резко. Таким тяжёлым, твердым тоном, несвойственному мягкому, приятному голосу. Норвегия так и не ничего произносит, не делает, ошеломлённо смотря вслед удаляющемуся парню, пока тот не исчезает в сумерках. И так и не принимает правду.

видя, как в дали твой образ погружается во тьму, унять дрожь не могу. и остаётся лишь смотреть отчаянно вперёд, куда тропа зовёт...

Выдыхает, сжимает кулаки, ногти, короткие и аккуратные, впиваются в ладонь. Боль не отрезвляет. Он ее не чувствует. Сейчас просто ничего - пустота в голове и мерзкий звон в ушах, больше похожий на треск рухнувших надежд. И до кучи последние слова Беларуси, как хлыстом по спине. Норвегия проводит рукой по волосам и криво улыбается, щурясь на кроваво-красный закат, выжигающийся будто бы навсегда на сетчатке.

до свидания, мой цветок, что познал утраты боль. на лепестках твоих ещё блестит роса.

Сегодня он не улыбался. Он не хотел. Так надо. Они заложники ситуации. Но это не делает боль меньше, это не оправдание! Беларусь отходит от парка, спокойно, с довольной усмешкой (с того момента, как повернулся) выдыхает. Моргает. Кусает губы, с которых, он сам не заметил, сошло липовое счастье. Он справился. Все по плану, криво написанному на запястье. Он хочет стереть его ножом. Но не будет. Или? И утирает лицо рукавом толстовки. Тупой ветер и песок. Потом ещё. И ещё. Лучше не становится. Поэтому он закрывается от мира в своих ладошках, на которых все ещё фантомы поцелуев и касаний, и плачет. Пытается успокоиться, трёт нескончаемо лицо, пытаясь выдрать с корнем возможность лить горькие слезы, пьет воду, давится ею, кашляет долго, его начинает подташнивать; говорит прохожим - все нормально - использует дыхательную гимнастику. Стало хуже. Успокаивается. Моргает. Оборачивается. Истерично смеётся, задыхаясь и вновь рыдая. Ну смешно же - выбирать между семьёй и семьей? Выбирать больно. Решать самому, за двоих - жестоко, м? Где-то в глубине понимает, что по-хорошему нужно уйти домой и продолжить истерику там. Но разве он не имеет право побыть плохим сейчас? Ведь расставание произошло только потому, что он хороший. Пускай мир знает, как ему плохо. Уже стемнело и похолодало, прошло больше часа. Сквозь слезы пишет, тыкая по экрану больше по памяти, чем видя, потому что все в мареве, семье - вернётся поздно, потому что дела. какие дела, Бел? Да квартальные отчёты, завалы, Хех. Руки не дошли))) Господи, он так плохо врёт. Но это успокоило их, значит, все хорошо? Все ведь хорошо? Так правильно? Он зажимает уши руками и кричит, кричит и кричит в безлюдном месте, срывает голос, и потом уже хрипит, сжимая кофту в районе груди. Боже, как же больно. Домой сегодня он не идёт.

до свидания, вышел срок, всю печаль забрать позволь. Мир неприветливый озарит твоя красота.

Норвегия гладит край рамки их общей фотографии, где Беларусь улыбается немного натянуто. Такой милый. Его чуть болезненный тон кожи и усталость в глазах, но... Такого его и любит Норвегия. Настоящего. И хочет ему помочь. Прошло уже полгода. Они не разговаривали. Не пересекались почти. Обоим хотелось прийти в одно и то же место в одно и то же время. Оба об желании другого не догадались - понимали интуитивно - причина, почему туда не пошли. На работе приходится видятся. В эти моменты лишь незаменимый кивок и долгий взгляд. Дрожь в руках, плотно сжатые губы, всхлип и желание закрыть рот ладонью и вырвать сердце. Как бы не звучало - болит именно там. Норвегия шутит в голове про аритмию. Беларусь думает сходить ко врачу. И нестерпимо - обнять, сказать, как скучал, простить все, что давным-давно прощено. Скоро пройдет. У всех проходит. Они не особенные. Ещё некоторое время. Дайте еще пять минут, он будет в порядке. Норвегия и Беларусь по-прежнему ходят на их общие места встреч, гуляя или между делами или делом. По отдельности, конечно. Вспоминают. Один после этого в хлам и ноги не держат, а пару месяцев спустя просто раздраженный и очень, очень грустный, второй ходит, как в воду опушенный и молчит днями, отвечая только на прямые вопросы. Это никого не напрягает - изменились они все. А "Белка" всегда был таким. Каким таким? Один раз Норве увидел его у их скамейки рядом с кустом. Уже давно холодно, снег на срезе как слоеный пирог, скоро будет тепло, куст лысый, а парень стоял, трогая ветки. Норвегия стоял в двадцати метрах, осознавая, что будучи пьяным обязательно бы подошёл. Но с таблетками мешать нельзя - умереть недолго. Финляндия затащил его ко врачу, сказав, что иначе положит в больничку принудительно. Норвегия так и не понял, почему и зачем - разве странно глядеть в стену, когда ничем не занят? Разве ненормально лежать постоянно, потому что нет сил ни на что больше? И какая депрессия, док, у меня все ок! Я просто не вижу смысла. Беларусь никому бы не сказал, как хочет вернуть их отношения. Даже себе. Даже ночью, смотря на серо-синий потолок под утро, мягко и медленно, незаметно превращающийся в белый. Это как яма, имеющая пологий спуск - только внизу ты понимаешь, что на две, а на полметра выше - туман, ядовитый и удушающий, проникающий во все его естество и уже лижущий ноги. Норве, наверно, кого-то себе нашел, и нет, он не следил за ним, у него нет времени. Так, иногда листает страницу. Почему у него так мало записей за последние полгода? Раньше: "Мы з Беларуссю" "Jeg er på min elskede bro" Теперь все тихо. Необычно как-то - видеть пустоту.

где-то в месте далёком ждёшь меня одиноко, грезя стрелок ход назад отмотать. новый день - это тайна, но куда бы случайно ни пришли мы, время не задержать.

Ему снилось, как они обнимались. Долгие поцелуи, что были в реальности. Ласковые прикосновения, баловство, блестящие глаза. Память, на которую он никогда не жаловался, заботливо подкидывает ему картины прошлого, не такого далёкого, однако нуждающегося в небытие. И все словно пропитано их прошлым, и каждая точка города была местом, где они были. Он не может забыть. Не может. И вскакивать со слезами в четыре утра, заснув три часа назад, теряя последние крохи сна, осознавая - все по новой, все по новой! И Беларусь молча утирает слезы, пока не засыпает после тяжёлого дня опять же в час. Норвегия не спит из-за препаратов, постоянно плохо, но из-за них же ему хочется спать 24/7. И он постоянно дремлет. Терапия затянулась, эффекта как такового нет. Истинную причину он не назвал. Док догадывается, но Норвегия выкручивается. Финляндия подозрительно смотрит. Вопросы о их с Норвегией (прямо в пух и прах разругались, ни шанса, такое бывает) ссоре, а, точнее, о примирении от Украины заставляет Беларусь взъесться на ни в чем не повинного человека, а потом извинятся и плакать. Пускай считает, что от конфликта сегодняшнего, чем о реальной причине. Потом цепляет на лицо кривоватое изображение радости, просит прощения и вновь принимается за дела - время не терпит. А он - да. Хочется плакать каждую секунду. От вечного недосыпа и недоедания он похудел и осунулся. Украина спрашивает, не заболел он. Нет. Он - работает. Да и бегает по вечерам, ежедневно. В форме пытается себя держать. Я же говорил, нет? (Нет. Нет. Нет!) В комнате стоят его подарки, а у Беларуси рука не поднимается их выбросить. Он не готов. Все ещё не отпустило. И каждый, даже самый маленький предмет напоминает о проведенном вместе времени. Дыхании на двоих, долгих, томных, сладких-сладких поцелуях, от которых бабочки в животе и нега в теле. Касаниях, обжигающих, испепеляющих своей страстью и множеством, вездесущностью, но никогда не надоедающих. Нежных, долгих взглядах глаза в глаза и спокойствие при этом. Полном доверии. И зачем? Он все ещё приходит, падает на пол и ревёт в голос, зная - дом пустой, можно. Конечно, слезы в подушку и под душем тоже ничего, однако... Сравнивать "я не могу так больше" и "надо поплакать, я устал" - глупо? А причина банальна. Во всем виновата их привычка, паттерн поведения. Где-то случайно встретившись взглядом, пусто-потерявшимся и остекленевше-невидящим, а потом отвернувшись, оба вздрогнули. Холодно. Шею свело. Норвегия делает вид - или терапия помогает (таблетки всё-таки неплохи, он поменял ни одну схему лечения)? - alt er bra, улыбается солнечно и искренне. Фин со скрипом верит.

до свидания, мой цветок, что роняет лепестки от сожаления, едва прильнув к земле.

Украина плачет над могилой брата, а Беларусь гладит по спине, приобнимая и утешая. Казахстан стоит, поджав губы и выдыхая, Узбекистан всхлипывает. Все остальные молчат. Год со смерти России - больно, будто вчера. Беларусь понимает, что зачем-то взял большую часть забот обо всем. Ну, он же хороший? Он - хороший. Времени стремительно не хватает. Он хочет встретиться. Но лишь смотрит их фотографии в телефоне, удаляет, а потом возвращает из корзины. Держит дрожащий палец над кнопкой вызова - сверху знакомый до боли номер, цифрами в сознание въевшийся и кривым почерком на фото выведенный. Норвегия бросает свое устройство в стену. Мысленно, конечно. В стену он кидает первое, что попадается под руку. Чаще всего - стаканы. Иногда даже не убирает осколки по несколько дней. Финляндия заходит, чтобы дать по шапке и навести порядок. В такие моменты он грустный как никогда, но молчит, не говорит что-то против, лишь смотрит руки на наличие царапин - его брат часто неаккуратен. Фин не понимает, что Норвегия позволяет себе быть неаккуратным. Неловким. Ох, как жаль - это проткнуло кожу. Неудобно получилось. Как жаль.

если кто-то одинок, умирает от тоски - без твоего тепла Эта боль знакома мне.

Финляндия, устав от ситуации, прижимает брата к стене в один из таких дней и спрашивает, что. Что, черт тебя подери, тебя мучает уже девять месяцев? И почему от тебя таращит алкоголем? Фен нельзя мешать с виски! Сдохнуть хочется!? После того, как заставил всю бурду выблевать, садит на кухне и долго, очень долго смотрит. Спрашивает, почему. По-че-му. Приходится сознаться. Финляндия встаёт, нависает над ним и впервые бьёт его. Со всей дури. По затылку. Говорит, что идиот. Что мог бы рассказать, и они бы поняли. Потом обнимает, шепча - не оставлю теперь. Просит прощения - был невнимателен, был недостаточно хорошим братом, мог бы раньше догадаться. Норвегии больно. Больно ещё больше - о нем, недостойном, беспокоится его брат. Но на утро он решает - хватит. Беларусь расчесывает свои запутанные волосы, потерявшие свой блеск, и приподнимает уголки губ своему отражению. Страшненький, хех. Сегодня он свободен. Впервые за пару месяцев, наверное? Встал даже позднее, выспался. Правда, выглядит серовато, но что уж поделать - издержки профессии. Берет в руку телефон, чтобы?... Может, позалипать в видосики, посмотреть фотографии? Просто потому что захотелось? Телефон в руках приносит успокоение, как щит от мира и взаимодействия. Видит сообщение. Одно. Да ну. Да не может быть. От Норвегии?

До свидания, мой цветок, скоро встретимся опять. Пусть миру лепестки вернут его цвета.

Внутри все сжимается и холодеет. И теплеет. Кровь приливает к щекам и животу, начинает подташнивать. И кажется, сознание сейчас покинет его бренное тело, и ноги, ватные, совершенно не держат - падает на пол, но даже не замечает. Проверяет. Моргает. Не чудится. Не кажется. Не галлюцинация.

"Либо через сорок минут на обычном месте, либо я приду к тебе. А я знаю, где ты живёшь."

Беларусь нервно хихикает, сжимается - прячется от реальности, неверяще уставившись на экран. В этот раз он не сомневался, что Норвегия так и поступит. Не шутит. Придет. Сообщение было отправлено двадцать минут назад. Он успеет. Беларусь понимает, что хочет успеть. Собирается быстрее, чем когда-либо, забывает переодеться, оставаясь в забавной футболке с клубничками, висящей на нем, словно на вешалке, и в серых штанах, которые затянуты на талии максимально сильно, бежит, не понимая зачем, но из-за возбуждения не в силах просто медленно идти, хочется добраться поскорее и узнать, то ли он подумал или нет. В голове пусто и полно, мысли вертятся юлой вокруг одной оси - Норвегии. Врывается в тот самый парк, где все началось, где все закончилось. Осматривается, пока ещё не встретив знакомую фигуру. Переходит на шаг. Норвегия ходил по парку кругами уже полчаса, мечась между "я сделаю это, я храбрый и способный", "да зачем я ему" и "что я творю, ну точно крыша едет". Все дорожки были пройдены по три-четыре раза, а лавочники уже недоверчиво косились в его сторону. Заприметив знакомый силуэт, он подходит к нему, засунув руки в карманы джинс. Слегка улыбается - какая спешка. Как всегда - опаздывает, в этом плане не изменился ничуть. - Норве. - Беларусь едва-едва успевает, улыбается, опирается на колени руками и пытается отдышаться. Смотрит на асфальт с полустертой разметкой. - Бел. - Норвегия кладет руку на его плечо, ничтожно слабо сжимая, и заставляет посмотреть вверх. Без упрека, страха или боли. Посмотри на меня. Вспомни меня. Не забывай меня. Покрасневшие от бега, хоть и недолгого, щеки, приоткрытые губы и пряди волос, прилипшие ко лбу.

До свидания, вышел срок Всю печаль позволь забрать. Мир неприветливый озарит твоя красота.

И яркий взгляд зелёных глаз с карими вкраплениями встречается с впервые за все время осознанным серовато-голубым. Норвегия понимает, что краски его мира, сожжённые и посыпанные пеплом, возвращаются, являясь пастельными, растертыми. Беларусь выпрямляется, в последний раз судорожно (но не от слез) выдыхая. Норвегия убирает руку. Пальцем аккуратно проводит по заострившейся скуле, чуть не режется. Бел, сам не понимая того, кладет свою ручку с четкими костяшками и болезненно-вздувшимися синими венами на его, покрытую свежими царапинами и ещё не побелевшими шрамами, ладонь и прижимает к своей щеке. И набатом в голове - они здесь, они рядом. И всегда были. Нужно было всего лишь назначить дату и время встречи. - Я... - начинает один. "Так и не смог тебя забыть. Не смог выбросить из головы. Не смог поверить, что тебя больше нет рядом. Не смог смириться. Скучал. Страдал без тебя, боясь написать и до тошноты желая сделать это." - их мысли, общие, как и страхи, как воспоминания, как любовь. - Люблю тебя. - продолжает второй. На самом деле никто не понимает и на знает, что сейчас будет. Что последует за этим? - Позволь мне вновь любить тебя, Беларусь. Хочется вновь увидеть сияние этих глаз, мягкость движений и слышать тихий голос, звонкий смех. Забрать все тревоги и печали, отдать всю свою любовь и быть рядом. И он кивает, соглашаясь. - Позволь вновь любить тебя, Норвегия. Желает убрать этот холод, достать истину и показать, что она - не страшна, она есть. И есть он, Норвегия. Его любимый человек. Беларусь задерживает дыхание, кусая губы. Как говорят: "искра, буря, безумие"? Это про них. Так отчаянно целоваться в парке, не понимая, кто первый начал, да и не нуждаясь в этом.

Не хочу шептать "прощай"... Прощай... Прощай...