***
В мире, где каждый рождается с гетерохромией, маленький Тянь оказался исключительной редкостью. Не потому, что он был болен или выделен из общего числа случаев, как человек с уникальным сочетанием цветов глаз, что предполагали изначально, а потому, что его соулмейт еще не был рождён. Что это значило для маленького Тяня? Годы ожидания своего партнера и осуждение со стороны людей, которые не могли примириться с тем, что главный завет их жизни «родиться и умереть в один день» был таким образом уничтожен. Люди любили сказки и были решительно настроены на то, чтобы выжить со свету всех тех, кто пытается их сказку разрушить. Что это значило для семейства Хэ? Очередной позор, которой теперь было невозможно упрятать от посторонних глаз, невзирая на их частную жизнь. Даже личный врач и няни не могли выполнять свою работу без очевидной нотки отвращения в обращении с малышом Хэ. Никто из них не был заинтересован в ребёнке, чьё существование порождало только негатив от отступления из общепринятых норм. И тогда на смену надеждам пришла злость на себя и на маленького ублюдка. Поэтому уже с первых месяцев жизни Тянь был лишён родительской любви.***
«Сколько лет потребуется этому уроду, чтобы найти свою пару? Когда, черт возьми, его глаза перестанут быть отвратительно серыми? Не могу смотреть на него, пусть урод убирается из этого дома». Просыпаться от кошмаров своего раннего детства было привычно, поэтому Тянь уже не звал брата как раньше, а тянулся к кнопке включателя, чтобы избавиться от окружающей его черноты и отголосков страха в ней. Следом он доставал из секретного отдела в тумбочке зеркальце, приближал его бесконтрольно трясущимися руками к своему лицу и концентрировал замыленный взгляд. Хэ видел в отражении мальчугана, с испугом в сером и обещающем надёжное спокойствие в ярко-рыжем глазах. Вдох-выдох. И только после длительного осмотра он зло откидывал зеркальце рядом с собой на кровать, закрывал лицо руками и протяжно выдыхал скопившееся напряжение во всем теле. К счастью, его левый глаз приобрел другой оттенок быстрее, чем кто-либо смел ожидать. Это случилось неожиданно, как раз в тот момент, когда Тянь возился в кровати перед сном в присутствии старшего брата. По отработанному сценарию Чэн успокаивал младшего, укладывал зеркальце на свое место и устанавливал большую лампу на тумбочке рядом со стаканом воды. Старший Хэ знал о серьезных переживаниях своего брата, поэтому старался обезопасить его своей неловкой заботой, снимая маску непроницаемости с лица и доставая самую дружелюбную улыбку, на которую был способен его эмоционально истощенный одеревеневший рот. — Ты должен спать, Тянь. Но Тянь не желал ложиться спать, он хотел продлить момент до своего липкого от страха пробуждения. Выбравшись из-под одеяла, младший Хэ цепко обхватил руками шею брата, что больше напоминало слепое столкновение, чем объятия, но по-другому он не умел. Чэн не был таким порывистым и смелым в выражении чувств, как Тянь, поэтому, смяв в кулак просторную футболку брата, он ближе придвинул его к своей груди. Одно мгновение и следующий вздох был затруднен: вспышкой пролетела искра, разобрав до основания все прошлое его существо, до одичалости неугомонное и одинокое. Закрыв глаза и зашептав мокрыми губами сбивчивые слова, как заклинание, Тянь переживал лучшие минуты своей жизни. — Что с тобой, брат? Зажжённая, раскалённая до предела, рыжая лава залила глаз, причиняя сильнейшую боль, от которой хотелось застонать, завыть, закричать, разлететься на мельчайшие детали. Пульсация не стихала, к рыжему уже успел примешаться кроваво-красный. Он стекал с пухлой щеки до дрожащего подбородка, застывая смесью облегчения и ненависти на чистой рубашке старшего Хэ. Мальчик ждал, стиснув зубы, а в голове набатом раздавалась единственная мысль: «это то самое!». — Ты в порядке, брат? Отстраняя от себя притихшего мальчишку, у Чэна вдруг перехватило дыхание от увиденной им картины. Левый глаз Тяня больше не был серым, теперь он обжигал рыжим языком разгорающегося пламени, и разве что сам Дьявол не плясал в этом пожарище, выплевывая остатки невыжженных серых обломков. Нет, в этом не было ничего завораживающего, даже радостного; этот утомленно-выжидающий взгляд был насквозь пропитан больным осознанием. — Твой соулмейт родился сейчас. — Он рыжий? Я не хочу в свою пару рыжего недоумка! — уже стоя у длинного зеркала, щебетал Тянь, пораженно рассматривая свой преобразившийся облик. — С чего ты взял, что твой соулмейт — недоумок? — насмешливо бросил Чэн из дальнего угла комнаты, поднимаясь с кровати и оглядывая свою рубашку. — Потому что рыжие волосы только у недоумков!***
Первый день в школе выдался долгим и утомительным, шум и нелепая возня злили Тяня не хуже Чэна, который до сих пор не появлялся, чтобы забрать его домой. Но были и волнующие открытия сегодняшнего дня, воспоминаниям о которых Тянь дарил улыбки. Например, тот мальчишка, Цзянь И, с ангельской внешностью и загоревшимся восторгом лицом, когда после занятий к нему пришёл Чжань Чжэнси, вечно-хмурый-одноклассник Хэ. Их глаза уже приобрели оттенки, соответствующие паре соулмейтов, поэтому укол ревности не заставил себя долго ждать. Но Тянь никогда никому не расскажет о том, как много обещаний проскользнуло в этом немом соглашении рук, сцепленных в прочный замок. О том, как сильно он хотел этого для себя, и о том, как сильно он ненавидел в тот момент своего недоумка, который заставляет его ждать. Становясь старше, а потому изобретательнее, Хэ стал больше думать о своём предназначении, а также старательно изучал манеру поведения, которой, как сказал Чэн, пора учиться «соответствовать». Отец не стал для него авторитетом, но выбить приоритетное положение у детей было важно, как никогда. Слухи о его «болезни» распространились с невероятной скоростью, а зоркий глаз недовольного родителя провожал до самого порога. Что, конечно же, отдавалось глухим раздражением в груди. Терпеть его не было ни желания, ни возможности дрянного характера. Поэтому на следующий же день Тянь попросил брата показать ему парочку крутых приёмов, которые он мог применить в драке. — Хэ Тянь, если ты хочешь стать настоящим мужчиной, то ты должен научиться решать все проблемы без применения насилия, — делая глоток горячего кофе, Чэн хладнокровным движением свободной руки раздвинул папки на столе, вытаскивая чистую тетрадь и ручку. Бросив их через стол в ноги брата, он спокойно размял шею и сделал еще один долгий глоток. — Твоё главное оружие — мозг и смекалка. Найди им правильное применение. И тогда тебе не придётся просить меня выполнять глупые просьбы. Сомневаться в правильности слов старшего брата не приходилось, к тому же такой способ ведения игры нравился Тяню больше всего. Одновременно с этим пришло разочаровывающее понимание: если однажды на длинной перемене ему решат преподать урок, он не сможет дать отпор словесно. Хэ не умел разговаривать с пережатым ненавистной рукой горлом. Лучшим решением было совмещать тренировки и учёбу. Но каким образом? Лишить себя сна, который и так доставался в небольших дозах? — Блестящая идея, Тянь, — посмеялся вслух бездарной мысли мальчик, но затем вдумчиво раскрутил каждое слово со всех сторон. Он уже давно забыл, что такое приятный сон без детских кошмаров. Ему казалось, что терять было нечего. И тогда все решилось само собой.***
Бешеный темп, в который загнал себя Хэ, отнимал все силы и радость обычной мальчишеской жизни, наполненной беззаботными утехами и авантюрами. Возвращаясь домой, он бесшумно выбирался в сад и дальше пробирался к лесу, чтобы пробежать до реки и вернуться, с трудом переводя дыхание. Тренажерный зал, где подолгу боксировал Чэн, еще не был исследован Тянем, но он обещал себе при первой же возможности проникнуть туда и стащить в свою комнату все необходимое для усиленных тренировок. А чтобы не терять время до ужина попусту, Хэ собирал головоломку, подаренную старшим братом, который был приятно удивлён неподдельному интересу младшего к подобным игрушкам. И вечером, в конце концов, он доставал учебники, тетрадь, сгрызенную с одного конца ручку и принимался читать новые главы для самостоятельного изучения, пока за окном темнота не сменялась рыжими лучами раннего солнца. Чернеющие круги под глазами уже нельзя было скрыть от внимательного взгляда Чэна, которому вдруг стало любопытно, чем занимается его младший брат после дневных занятий в школе. Дрожащим от недостатка сна рукам не доверял теперь и сам Тянь, но отступать он не собирался. Осталось совсем немного. И тогда Ангел заметит его. Тот самый Ангел, который принадлежал не ему, а мрачному типу с задней парты. Чжань Чжэнси никогда не пресекал попытки Тяня приблизиться к своему соулмейту, но в том, как он кривил брови, когда Хэ беззастенчиво трепал И по белоснежным волосам, не было ничего одобряющего или снисходительного. Цзянь казался более вдумчивым в этом вопросе, разрываясь громкой тирадой оскорбительных «урод» и лёгкими саднящими шлепками по рукам. Было в этом что-то запретное, а потому притягивающее, как будто Тянь заведомо вторгся в чужую жизнь, где ему не было безопасного приюта. Но он никогда не имел понятия о личностных границах. Но однажды Чжэнси все же пришлось объяснить Тяню тет-а-тет, что от него появляются лишь одни проблемы, контролировать которые никто из них не был готов. Хэ откровенно устал и отчаянно искал способ высвободиться, скинуть с себя придавливающий к земле груз напряжения от безостановочных истерик матери и отсутствующего выражения на лице старшего брата. Брата, который разделил каждый его счастливый или болезненный миг, но сейчас находящийся по другую сторону детского мира, озабоченный чем-то своим, что Тяню он доверить не мог. По привычке, его Ангел уже светился яркой улыбкой, когда он объявился на заднем дворе школы. Стоя с леденцом во рту на свободной скамейке для лучшего обзора, Цзянь наблюдал за своим соулмейтом с мячом в мельтешащих от быстрой игры руках, и тишину их узкого мира разряжали лишь скрипы кроссовок о мягкую поверхность. Тянь искренне не хотел нарушать их идиллию, но в груди жгло и выгорало так, что не было больше внутреннего стержня, поддерживающего образ безмятежного парня. Подкрасться и схватить за ворот майки было не так сложно, как тащить сопротивляющееся тело за собой. — Ты не можешь вести себя спокойно, золотко? Хотя бы сейчас. Тон, которым Тянь произнес последнюю фразу, заставил И удушливо проглотить едкое замечание и замедлить движения своих рук в стальной хватке. Такое неприкрытое одиночество полоснуло угрюмое выражение — оно требовало покорности и тишины. — Я должен был отправиться в гости к СиСи домой, чтобы порубиться в супер мощную приставку. Верни меня обратно! — Ты идёшь со мной, — вот так просто. И все попытки сбежать были остановлены. Завернув за склад со спортивным инвентарём, они наткнулись на группу старшеклассников, раскуривающих одну сигарету на троих. И если изнеженный Цзянь был возмущён из-за запаха, пронизывающего каждый сантиметр его тела, то Хэ Тянь счёл вид тлеющей сигареты до тошноты правильным. — Нехорошо курить на территории школы, — притормозив рядом, произнёс он, провожая глазами струйку седого дыма. — Хэ Тянь, давай мы уйдем отсю… — Эй, пацан, хочешь попробовать? Если понравится, то не запалишь, — пропуская мимо ушей очевидную издёвку, Тянь без колебаний протянул руку, в которой немедленно появилась догорающая сигарета. Конечно же, им будет плевать, если заинтересовавшиеся дети расскажут о них директору. Конечно же, Хэ ждал фразы, которая окончательно проведёт черту между остатками «хорошего», что вскоре совсем превратятся в лаконичное «плохо». И глаза уже плотоядно засверкали сквозь горькое белое облако, оседающее на языке и пальцах, как напоминание, что выбраться из этого круговорота самоистязания уже не представится возможным. — Ты, кха, Цзянь И, ты должен это попробовать, кха-кха, — появившееся сопротивление было прервано все тем же подыхающим взглядом, где отчаянно поселилась призрачная просьба. Ведь если нет человека рядом, который бы поддержал как требуется, вытащил наконец наружу смердящий кусок ворошащихся страхов и сомнений, то что остается? Его соулмейт не здесь, не рядом, больше уже даже не в мыслях. А Цзянь И, такой потрясающе живой, громкий, настоящий и его так много, что стоит только коснуться до гладкой кожи, и можно почувствовать всю палитру чувств… То, что сделал Тянь, называется проекцией любви на невинного милашку. Потому что не оставалось иного выбора, а со временем и желания найти его уже не появлялось. Выболело. Ты умрешь вместе со мной? Одной из самых главных ошибок была мягкотелость И, которая прощала все выходки Тяня, становясь невольным свидетелем его разрушающихся попыток построить счастливую жизнь. Они не были друзьями, их даже нельзя было назвать приятелями, но тонкая грань их взаимоотношений, непонятная ни для кого, кроме их самих, уже начала отстраиваться. И так, с недоверием, плоские губы сошлись на фильтре, засасывая как можно меньше ядовитого дыма внутрь. «Не существует более противного вкуса в мире, чем от этой вашей сигареты», — поделился позднее беловолосый своими соображениями, фыркнув от вида присмиревшего Хэ, которому, кажется, такая гадость оказалась по душе, потому что он запросил ещё этого яда. Продолжающееся недолго представление забавляло всех, кроме Чжэнси, который резко разрядил всю атмосферу накуренной безмятежности толчком под рёбра Тяня, хрупкого на момент. — Кто теперь будет отвечать за него? — оглушительный крик в заложенное ухо явно не понравился тёмноволосому мальчишке, ещё больше — исступление, которое накрыло его, лежачего на земле и скрючившегося от боли в горле. — Если ты думаешь, что сможешь легко выйти сухим из воды, то ты облажался. Он не хотел нести ответственность за кого-либо, тем более за свою мудацкую привычку портить жизнь другим людям. Лучшим решением было играть ублюдка дальше, отбивая с особенным остервенением ни то почки ни то икры противника. Оказавшись дальше от публики, они оба задыхались и уже не понимали, чья кровь хлещет из носа, а кто стонет сильнее от боли ударов по кровоподтёкам, разливающимся по телу. И это продолжалось бы вечность, если бы глаза Хэ не столкнулись со льдом, встречая самое страшное, что когда-либо видел Тянь в своей жизни. Разочарование своего старшего брата, наблюдавшего всю картину от начала и до конца.***
Теперь их трое. Они уже больше не дети с растерянными надеждами и стихийными всплесками трудно распознаваемых эмоций. Все прошлые обиды забылись, потому что Хэ Тянь наконец усвоил одну простую истину, которая заключалась в бережном отношении к чувствам своих друзей. Да, теперь он мог назвать эту неугомонную пару своими друзьями и с тех пор «хорошего» стало откладываться в голове больше. Так лампа перекочевала в комнату брата обратно за ненадобностью. Сегодняшний день должен быть особенным и сомнений в этом быть не могло. Прошло семь лет с того момента, когда Хэ Тянь впервые почувствовал себя на миллиграмм менее одиноким с рыжим пламенем под левым веком. Оно уже не обещало, нашёптывая успокаивающие слова сердцу мальчика, теперь оно предлагало ему самому попытать удачу. Когда он стоял на выходе из дома, Чэн на удивление поймал его за руку и развернул лицом к себе, с явным намерением что-то сказать. Но вместо этого его рот чуть дрогнул, несмело, превращаясь в кривую волну улыбки и тихий шёпот, которым принято сообщать детям секреты под одеялами ночью. — Возможно, сегодня ты встретишь своего соулмейта, брат. Если повезет, то он пойдет в первый класс твоей школы. Хэ неопределённо мотнул головой, ступая за порог. И даже если Тянь не верил в слова Чэна, он был готов встретить своего недоумка, чтобы рассказать ему, как много лет было потрачено в ожидании встречи с ним.***
Тянь не видел его и, кажется, заметно погрустнел, но рыжий полыхал сильнее обычного, как будто от нетерпения. А это кое-что да значило, как сказал Цзянь. Он продолжал искать в толпе, хотя, в сущности, нужды в этом не было. Новость о мальчике с горящим костром янтарных волос и оттенками глаз, как у самого Хэ Тяня, разлетелась уже к обеду по всей школе. Но невзирая на это вычислить координаты загадочного Мо не удавалось даже у старосты. Поэтому, рванув сразу же после звонка из аудитории, Тянь решил сам разыскать мальчишку, чего бы ему это не стоило. Став одной из самых непредвиденных и трагичных ошибок судьбы, Хэ Тянь никогда до этого момента не прислушивался к магии соулмейтов, попросту не веря в ее действие. Но сейчас, двигаясь, словно в зачарованном сне, он ориентировался только на пожар внутри груди, распаляющийся с каждым верным шагом все больше и яростнее. Растолкав суетливых мальчишек и девчонок, Тянь вышел в дворик, прилегающий к месту обучения детей начальных классов. Он правда надеялся, что не ошибся. И барахлящий голосок, стрельнувший в правое ухо, рассеял последние опасения. Мо Гуань Шань сидел в окружении таких же малышей, как и он сам, задумчиво разглядывая жидкость в своём стаканчике. День действительно стоял жаркий, но Хэ простился на момент со всякого рода ощущениями, потерявшись в мимолетном движении пальцев, перебирающих подол свободной рубахи, уже заляпанной в чем-то отвратительно красном. Тянь не мог перестать жадно и ревниво заталкивать в копилку воспоминаний весь образ по-детски худощавого и веснушчатого мальчишки, сидевшего в нескольких метрах от него, которые разделяли их все эти десять лет. Хэ Тянь не любил проявлять слабость в моменты особенной важности, когда все требовало от него собранности и уверенности, но этот случай стал исключением. Ему вдруг стало убийственно страшно, непередаваемо гадко за любовь к другому мальчишке, стыдно за взгляд учительницы, поймавшей его за подглядыванием учебного процесса… Так что он не придумал ничего лучше, чем скрыться, вбив в память игривое солнце в янтарных волосах. Он обещал вернуться и поймать это солнце, чтобы поселить его под кожей, где все трепетало и взрывалось от нежности. — Эй, Мо Гуань Шань, там какой-то пацан смотрел на тебя. Высокий такой, черноволосый, как бы сказать…- почесав затылок, протянул Лонг. — Обосравшийся от счастья. — Лонг Куанг Шин! — Не, я не знаю его. И вообще, не приставай ко мне, — отмахнулся смущенно Мо, незаметно оглядываясь по сторонам в поисках того парня. Он ощущал пристальный взгляд в спину, который по началу беспокоил, но затем стал приносить странное удовлетворение. И тогда все стало предельно ясно. Это был его соулмейт.***
Следующие несколько дней выдались трудными как для Шаня, так и для Тяня. Они оба были уверены в том, что обстоятельства столкнут их рано или поздно в одном из школьных коридоров, но что произойдет это так неожиданно, никто не подозревал. Мо Гуань Шань хотя и был задиристым хулиганом, но очень просто сдавался под напором унижений. Выросший в тепле материнских рук и поддержке отцовского плеча, он не понимал, как такие незначительные вещи, вроде семейного дохода и прошлого его родителей могут играть большое значение. А они играли, по всей видимости, не последнюю роль, оставляя жирные глубинные пятна на его впечатлительности. Слишком рано перед ним встал вопрос о самозащите, вылившийся со временем в испорченные манеры и вспыльчивость. Гасить их было невозможно, разве что выменять щедрыми ударами на град слёз, которые не переставали течь из подернутых печальной дымкой глаз. -Бля-я, отпустите меня. Я вам руки сверну и в жопу запихаю, гандоны. Прижать мелкого пацана к стене и потребовать денег на обед было низким поступком. Так считал даже не слишком разборчивый Шань. Поэтому просьбу старших парней выполнять он не стал, вперившись грозно в их самодовольные ухмылки. Деньги-то у него, конечно, были, только вот он планировал потратить их совершенно по-другому поводу. А тут такой мерзкий случай. Гадкая рука оказалась настойчивой. Выпотрошив все карманы рыжего парнишки, она не остановилась, а продолжила свой путь вверх по животу к груди, уже бешено вздымающейся из-за первых блестящих слёз, лезущих из глазниц наружу. Терпеть это было невыносимо и из рвущейся груди вырвалось продолжительное рыдание в перемешку с криком. Он надеялся, что кто-то придёт и выдернет его из этой реальности. — Тешитесь и без меня, поганцы… — первое, что увидел Мо — это был белоснежный ряд идеально ровных зубов, как будто бы акульих, которые он видел несколько раз в своих снах. Они появились так же стремительно, как и исчезли из поля зрения, отнимая от его тела гадкие руки и заглушая говор развеселившихся подростков. Не было больше сил держаться на ногах, а опоры за спиной он не чувствовал. Словно сломанная кукла, рыжий рухнул на пол, закрываясь от внешнего мира руками, стараясь выйти из истерического состояния. Чем он заслужил это? — Нет, нет, вставай, я уведу тебя к врачу, скорее, — попытка поднять рыжего оказалась бестолковой, потому что если коснуться колючих игл, то они незамедлительно останутся в коже кровоточащими ранами. — Никогда не прикасайся ко мне! Слышал?! Встать, утирая нос от соплей, быстро одернуть школьную форму и побежать куда глаза глядят, не было лучшей идеей рыжего, но он особенно и не отличался остроумием. Забыв о деньгах, опустившейся гордости и пацане с тревогой на лице, который до сих пор звал его, Мо несся по коридору. До тех пор, пока чугунная голова не встретилась с чем-то упругим, напоминающим по ощущениям под пальцами тёплое человеческое тело. Короткий вздох выбился откуда-то сверху, но Шаню было абсолютно все равно. Мальчишка не хотел показываться на глаза таким затравленным изнутри кому бы то ни было. Он уже хотел скомкано извиниться и пойти своей дорогой дальше, как кто-то темноволосый с рыжим пламенем под левым веком, осторожно опустился перед ним на колени и взял его лицо в большие мягкие ладони. И если сначала не происходило ничего особенного, то в следующую секунду их накрыло, придавливая друг к другу, глаза в глаза, сердцем к сердцу. Это чувство они позже назовут их личным счастьем, а пока это была едва ощутимая магия, полыхающая в их глазах своей причудливой формой. Наконец на место одиночества встало нечто полноценное, затапливающее до основания все больное. — Малыш Мо, что заставило тебя плакать? — терпеливо, с позволения Шаня, он вытирал его заплаканное лицо рукавом своей парадной рубашки. По непонятной причине мальчику хотелось все время потянуться щекой следом за рукой, которая исчезала на миг и снова дарила ему спокойствие. Он действительно скоро перестал плакать и теперь с интересом разглядывал сидевшего перед ним парня, который на вид был старше его самого. — Сколько тебе лет? — его первые слова не будут романтичными. — На прошлой неделе мне исполнилось одиннадцать лет, — «только бы не спугнуть его». — Так не бывает, — укол злости прошелся по всему телу и брови вернулись в своё прежнее положение недовольства. Мо незамедлительно отстранился от ласковых рук, принимая положение обороны. — Ты обманываешь меня! Мама сказала, что мы родились в один день и что мы умрём… — Мои глаза были серыми, когда я родился, Шань, — показательно хлопнув ресницами, Тянь целенаправленно принял серьёзный вид, вновь притягивая в свои объятия разозлившегося рыжего. — Я ждал твоего появления четыре года. Это та правда, которую ты должен знать обо мне. Мы с тобой не такие, как все остальные люди. И я буду рад, если это никак не скажется на наших отношениях. Ожидание ответной реакции ощущалось разломом и неминуемой гибелью. Хэ Тянь видел, как страх и недоверие проскользнули в глазах рыжего. Наверное, он плохо понимал, что значит быть не такими, как все. Но Тянь знал, что в том, как мальчишка сжал пальцы руки и дергано мазнул костяшками по его подбородку, все кричало о том, что нихера рыжий не допустит, чтобы кто-то разрушил их. И это было самым правильным чувством его жизни. Правильнее сигарет и белоснежных волос. Тянь ещё долго вслушивался в скрежет маленьких ботиночек и понимал, что он может стерпеть любую боль, он был готов принять любую радость, которую подарит его персональное рыжее солнце.***
«И зачем только он тащится за мной? Нигде не скрыться от этого надоедливого парня!» Ответом на мысли рыжего была шальная улыбка в пол лица, вызывающая смущение и еще большую долю раздражения. Тёплые пальцы слишком быстро обернулись змеёй вокруг его бледного запястья, заставляя замедлить шаг и обратить внимание на что-то ещё кроме собственных кроссовок и дороги под ними. — Сегодня мы идём ко мне домой, — растягивая слова, пропел Тянь, подстраиваясь под ходьбу мальчишки, попутно направляя его как можно дальше от школы. Настроение было на удивление хорошим, уголки губ игриво подрагивали в предвкушении вечера со своим очаровательным соулмейтом. Только Шань был не в пору усталым и по-прежнему застенчиво-агрессивным. Но Тянь обязательно исправит это. Хэ не признавался самому себе в том, что был слишком сильно привязан к рыжему, несмотря на то, что они так мало по-настоящему знакомы. Это было ни к чему: его опека пока что не выходила за границы дозволенного и попытки подкараулить мальчишку после каждого урока не смахивали на маниакальные заморочки. Он был всего лишь переполнен чувствами, идущими от связи двух соулмейтов. Для него они были новыми, неизведанными, а потому каждая эмоция приносила отклик в теле. Горько было бы ошибиться в обретённом покое, так что он неминуемо искал подтверждения в рыжем костре волос. Столько, сколько ему требовалось для полного насыщения. И все же, идея находиться с обезумевшим, по мнению Шаня, парнем весь вечер настораживала. Хэ обещал показать акул, которых содержал его старший брат, а Мо был страстный охотник до удивительного подводного мира. Он доверял и был заинтересован, безусловно. Но как ни старался, не мог найти ответы на свои вопросы в тенях, залёгших под веками на стянувшихся костями щеках. Это пугало. В его глазах Тянь был темнотой, где не может быть ни мерцающей звёздочки, ни разгадки о прошлой жизни без него, Шаня. — Тошнит от твоего лица. Когда ты спал последний раз? — как бы между прочим бросил рыжий, поглядывая на идущего рядом парня, который безмятежно доставал сигареты из своего портфеля. — Я… — тревожная мысль проскользнула на мгновение в голове, а затем потерялась в изучающем взгляде меж длиннющих ресниц. Это прозвучало так безобидно, но вместе с тем по-особенному заботливо, что Тянь не смог удержаться. — Этой ночью мы будем спать вместе и ты не дашь ночным кошмарам разбудить меня? — Ты точно придурок, Хэ Тянь. Кто собирается спать с тобой? Моя мама заберёт меня через пару часов домой. Я даже не знаю, почему согласился пойти… — Не можешь отказать мне, малыш Мо. Едва рыжий хотел накинуться с кулаками на Тяня, как тоненький голосок прорезал всю атмосферу веселья, разбавляя ее внезапно взявшимся ощущением неудобства. — Хей, Хэ Тянь! Какого чёрта ты избегаешь меня уже пятый день подряд? Я думал, что мы друзьяшки! Мо Гуань Шань не мог поверить, что снова видит этого белобрысого парня, с не по-мужски узкими ладонями и болезненной бледной кожей. Он выглядел настолько довольным встречей с Хэ, что даже не постеснялся обнять его, вырывая из рук остолбеневшего Шаня. — Это ты, Цзянь И… Стыд был одной из тех причин, по которой Хэ Тянь избегал столкновений с И. Мальчишка вскружил ему голову бесповоротно, но в дали еще мелькали отблески его безудержного помешательства парнем, который никогда не мог быть его утешением и опорой. Это все выворачивало наружу, с перебоями, но до смирения. Он был рад принять в свою жизнь рыжего, но что станется с И? Хэ надеялся, что это пройдет. — Конечно это я, Тянь! Как хорошо, что мы встретились, хотя ты все еще раздражаешь меня, — ткнув пальцем в грудь, Цзянь неловко цокнул языком, ступив на шаг назад и оглянувшись. — Ха-ха, ой, а кто это с тобой? За щебечущим парнем Тянь не мог разглядеть охваченное цепким бессилием лицо рыжего, которого явно не устраивала вся разворачивающаяся ситуация. Сердце страшно металось под рёбрами, а Цзянь тем временем продолжал бессмысленно лепетать, пока никто из оставшихся не находил слов: — Это же ты, парень, соулмейт нашего мажорчика? Не завидую тебе, потому что он такой дурак, только и может своими деньгами разбрасываться. Такой мелкий, а уже пройдоха, ха-ха. С ним не соскучишься. Шань вдруг понял всю боль, стоявшую за тенями. — Представляешь, рыжик, он все время говорил про тебя! С самого первого дня нам с СиСи завидовал, а сейчас даже от счастья обомлел! Ну не милашка ли? Шань вдруг почувствовал запах сигарет, которыми пахло не только от Тяня. «Ему не хватало жизни».***
Акулы действительно были такими потрясающими, какими их описывал Тянь. Они юрко подплывали и отдалялись от стекла, принимая незаинтересованный вид. Акульи хвосты бойко бились о поверхность, оставляя липкий влажный след и пузырьки, а их кровавые пасти проносились одна за другой в ожидании ужина. Эта опасность всегда притягивала Мо и, возможно, поэтому, он все еще находился здесь. — Я понял, что белобрысый не твой друг, — не глядя на Тяня, сказал будничным тоном Мо, когда на самом деле холод пробежал по его ладоням, замораживая кровь. Он не дышал, пока ждал ответа. — Я был одинок, — с запинкой, совершенно ему не свойственной, произнёс Хэ, присаживаясь рядом с Мо возле огромной стеклянной установки. Мо Гуань Шань покачал головой в знак согласия. Этому чувству сложно дать название, но он прекрасно осознавал, что злиться или завидовать было бы неуместно. Хэ Тянь никогда по-настоящему не видел, как много любви он получает. Не было сомнений в том, что даже его грозный старший брат, удививший Мо мягкостью в обращении с младшим, переживал за его будущее. И теперь, когда они встретились, Гуань тоже мог показать, как бесит подавленный взгляд и опустившиеся плечи Тяня, которые он хочет уничтожить и дать взамен билет в счастливую жизнь. — Ты важен. Я никогда никому не показывал это место. И никто раньше не заставлял меня чувствовать такой покой… Да, я думаю, что мне спокойно рядом с тобой, хотя даже сейчас я вижу, что ты хочешь ударить меня… — с обречённой улыбкой продолжал Хэ. — Ты особенный для меня. Я мечтаю однажды понравиться тебе. Не только Тянь, но и Мо ощутил, как с этими словами упали оковы возле голых ступней. Как кровь снова начинала циркулировать по венам. Как заструился воздух по лёгким, снова позволяя дышать свободно, без тяжести в плечах и голове. — Я был заложником своих неудовлетворённых желаний слишком долго, чтобы однажды так просто проститься со всем, что причиняло мне боль. Однако эти дни, проведённые с тобой, сделали меня счастливым. Я больше не боюсь любить тебя. И я никогда не буду искать замену. Холодный поцелуй на его коже останется в памяти как самое ценное воспоминание, подводящее черту под самой чувственной историей, которая когда-либо существовала в этом сказочном мире. — Я отправляюсь искать его, — растянув на мгновение губы в нежной усмешке, пробормотал Чэн в трубку телефона, наблюдая, как тяжёлая голова наконец находит свой приют на узких мальчишеских коленях. — Спасибо, что ты дал мне надежду.