Чти наставника своего

Перед тёмной иконой слабо колышется пламя свечи. Пламя бросает жирные золотистые отсветы на старый оклад, почти не освещая сами лики. Едва-едва вырисовывается из темноты лицо совсем ещё юной монахини, трепетно сложившей руки перед образом. Она довольно часто приходила сюда, в эту маленькую церквушку. Здесь почти всегда было тихо и одиноко. Особенно вечером. Однако, этой поздней порой усердно молится за отпущение грехов не одна она. Сестра Эфалин частенько видит местного священника, Касьяна, во время служб. Хотя, характер его проповедей всегда казался ей несколько... Странным. Как будто что-то отталкивающее, глубинное кроется в его словах, обращённых к прихожанам, в его жестах и походке, в его взгляде. Эфалин пару раз замечала его пристальный, наблюдающий за нею взор. Это настораживало и пугало. Но она не хотела молча терпеть эти едкие взгляды. - Святой отец, я совершенно не хочу никак вас задеть, но, когда молитесь, смотрите на икону, а не на меня. Касьян неслышно материализовался почти у неё за спиной. Конечно, многие знали, насколько он может быть эгоистичен и самолюбив, но его выдержка, характер и безупречное знание Писания делали его непререкаемым авторитетом в глазах прихожан. Он знал, что так должно быть. Тут до Касьяна дошёл смысл сказанного. Внутри закипела обида. Как она смеет так к нему обращаться! Эта оборванка, которую он, фактически, подобрал на улице! - Молчи, когда к тебе проявляют снисхождение в твоих жалких попытках прикоснуться к Всевышнему. Или ты забыла, кому всем обязана? В ответ - секундное молчание, порождённое неожиданным потоком выплеснутой на неё желчи. Эфалин сделала маленький шажок назад, отчего чёрный подол одежд всколыхнулся и покрылся рябью новых складок. - Ничуть, - голос её звучал тише, - Но, кажется, это вы забыли, что перед Господом мы все равны... В его глазах блеснуло раздражение. Она никак не желала затыкаться. Он чуть улыбнулся. - Дерзко, - заметил он, приблизившись к ней. - И весьма самонадеянно, сестра Эфалин. Все равны, так гласят трактаты, и упаси Бог меня спорить с ними. Но те же трактаты гласят и обратное: уважай старших по сану. По-твоему, выходит, в священные тексты закралось противоречие? Я так не думаю. - Ты ещё слишком юна для подобных выступлений, - он положил руку на её худое плечо, и сильно сдавил его. - И не усвоила множество важных жизненных уроков. Но я внемлю зову заблудшей души и готов послужить благой цели - вывести её на путь Истинный. Эфалин резко дёрнулась назад, но силы явно были неравны. Куда там - цепкая рука явно не была намерена отпускать. Ей хотелось спрятать лицо от внимательных и колких чужих глаз и недоброй улыбки. Нехороший огонь горел в этих глазах. - Пойдём, - бросает Кас низко и с хрипотцой, приказным тоном, разворачивает её за плечо от себя и толкает в спину. Он ведёт её по коридору, скрытому за невзрачной и узкой аркой в дальней стене. Он оканчивается узким тёмным провалом лестницы. Эфалин тихонько, почти что неслышно пищит, когда её грубо толкают по направлению к чернеющей, сырой темноте подвала. Она бросает беглый взгляд на оставшуюся позади дверь, но Кас бдит, и никуда она от него здесь не скроется. Зачем он её сюда ведёт?.. Крошечная вспышка света - спичка, и вот пламя свечи игриво трепещет и дразнится с кончика фитиля. Эфа в с трепетом, даже словно сжавшись, став меньше от липкого ужаса, отступает пару шагов назад, и спиной упирается в Касьяна. Она едва ли не чувствует, как он дышит ей в затылок. Она не хочет видеть того, что открылось её глазам. А глазам её открылось то, что приводит самого Каса в восхищение. Такой наглой девушке необходимы данные меры. Он уверен в этом. Пыточный подвал - вещь незаменимая в хозяйстве. Кто знает, когда потребуется вправить мозги очередному отступнику. Или отступнице. Замшелые осыпающиеся стены пестрят неровной каменной кладкой. Здесь наверняка живут крысы. В дальнем углу выступают из тьмы грязно-бурые засохшие брызги. Посреди комнаты стоит широкий стол с обездвиживающими конечности оковами на углах. Эфалин дрожит. Орудий по стенам стоит много, но понадобится лишь одно. Он же не хочет потерять такую старательную сестру. У дальней стены в пол вделан большой чугунный штырь с литой перекладиной. Находясь в позе бога, ослушники легче сознают свои деяния. Отлично. - Сними с себя своё одеяние, сестра Эфалин и предстань перед Всевышним в своём первозданном облике, дабы показать свою готовность к признанию! Всевышний - это вон та настольная иконка в раме, обращённая к кресту святейшим ликом. - Бросай свои тряпки на пол! - рявкает он. Она вздрагивает, приходит в себя, когда раздаётся звучный, грубый приказ. Глотает слёзы, наворачивающиеся сами собой. Ей страшно, ей страшно. Поэтому не может не повиноваться. Длиннополые одеяния почти беззвучно падают на грязный пол, и Эфалин стоит в одном нижнем белье, закрываясь худыми руками. Её обнажившиеся волосы черны, как смоль, и сальные блики свечи сверкают на них и играют. Она с трудом, пересиливая себя, смотрит Касу в глаза, но тут же, как обожжённая, отводит взгляд. - Это для твоего же блага, - сухо выдыхает Кас и почти за шкирку подводит перепугавшуюся сестру к чугунному штырю так, чтобы Эфалин касалась его лопатками. Он щёлкает стальными оковами на её запястьях. Теперь она готова. А её плечи - все бледные, веснушчатые. Пыльная иконка слепо и глупо взирает на тяжело дышащее тело. Кас подходит к ней, наклоняет голову в знак высокого почтения, с усердием крестится и провозглашает: - Сестра Эфалин, погрязшая душою во тьме, грязи и пороках, явилась перед Божьим Ликом с готовностью вымолить прощение, - он поворачивается к Эфе. - Но полностью раскаялась ли сестра Эфалин в своих деяниях? Покинул ли злой умысел её стремления? Она дёргается. Раз, другой. Тонкое тело выгибается, выставляя паучьи лапы рёбер. Касьян медленно и задумчиво ведёт по ним ладонью, вдаваясь в изгибы. Холодные стальные браслеты плотно прилегают к тонким запястьям, впиваются в них до красных жгучих полос и разрывают кожу, как бумагу. Она пытается вывернуть руки из оков, глупышка. - Ты молода, Эфалин, - повторяет он. - Ты ничего не понимаешь и действуешь, следуя за кипящими в тебе эмоциями. Чистосердечное признание - вот ключ к твоему излечению. И потом... Мы одни во всей церкви, - двумя пальцами за подбородок поднимает голову сестры, заставляя её смотреть прямо себе в глаза. Он различает дребезжащий ужас и отчаянье, отчего самодовольно отмечает себе успех: этого он и добивался. - Кричать бесполезно, - едва слышно проговаривает он и, повинуясь внезапному порыву, приникает к её губам, прикрывая глаза. Чудесный вкус. Кажется, она прокусила ему губу. Касьян звучно рычит. Хлёсткая пощёчина. Лицо Эфалин резко отворачивается в сторону от удара, медленно возвращается обратно, и она чувствует во рту лёгкий привкус чужой крови. На её щеке - пылающий след. Эфалин собирает всю имеющуюся силу своих дрожащих ног, и бьёт Касу по бедру. Криво, по касательной. - Дьявол!, - нечистые слова вырываются сами, как по команде. Несколько капель крови при этом стекают по подбородку и пятнают ему воротничок. Он смачно сплёвывает скопившуюся кровь на пол и вытирает лицо рукой. Надо же, губа совсем не болит. Он облизывается, ощупывая рану. Заживёт. А вот Эфалин несдобровать. - Ты посмела поднять руку... ногу на своего учителя! - какая глупая фраза. Но это не имеет никакого значения в сравнении с тем ужасающим смыслом, который она несёт. Он в гневе. - Мерзавка, ты за это ответишь! - он обходит её, с грохотом выдвигает ящик стола и убирает в него иконку. - Видит Всевышний, как низко ты пала. Но Всевышний не должен видеть такого. И ты не должна. - Он достаёт из того же ящика вещь, которая, как он считает, пригодится. Он развязывает свой пояс, осторожно обходит пинающееся распятие и подступает сзади к Эфе. - Так ты останешься наедине со своими пороками... И не будешь попадать по целям, - шелестит его голос над ухом Эфалин, и с этими словами Кас туго завязывает ей глаза поясом, стягивая череп. - А так, - он не без удовольствия защёлкивает хладное кольцо вокруг её шеи. - Не будешь отвлекаться на постороннее. На шее Эфалин красуется гнутый железный ошейник с твёрдыми кожаными передом и задником и шипами вовнутрь справа и слева. Стоит ей чуть повернуть голову - и шипы станут больно царапать её нежную кожу. Прекрасное средство. Кас чуть отходит, любуясь своей работой. - Зачем вы это делаете? Зачем вы меня мучаете? - тихонько плача, выдавливает Эфа из себя. - Я всё сделаю, что вы скажете. Отпустите. По её лицу скатываются несколько капель то ли слёз, то ли пота. - Мучения - путь к Истине, - сухо и сурово отвечает Кас. - И путь к очищению. Будь стойкой и смирись наконец! Он смотрит на Эфалин с презрением и похотью. Он бросает взгляд на тонкое тело, на аккуратные груди, дрожащие в беззвучных рыданиях. Теперь, когда Создатель не в состоянии наблюдать за ними, он волен делать всё, что хочет. Всё ли?... Он приходит в себя, вынырнув из глубин разбушевавшегося воображения. Мерзкая шлюха! Она сама заставляет его думать о запретных плодах! Таких сладких запретных плодах... Наконец, он в бешенстве срывает со стенной петли короткую плеть, замахивается над Эфой и с силой хлестает её несколько раз. Единственное, что она успевает услышать - тонкий, высокий, негромкий свист, издаваемый прорезающей себе путь сквозь воздух плетью. Сил кричать нет. На бледной коже появляются яркие красные полосы. Ему становится чуть легче после каждой новой пролегающей отметины, он распаляется и делает всё новые и новые удары, не останавливаясь ни на секунду, словно осатанев. Его губы растягиваются в улыбку. Наконец, он замирает, переводя дыхание. Ему жарко, его ноздри расширенны, а дыхание глубоко, во всю грудь. На лбу блестят капельки пота. Кас с ненавистью, всё также продолжая ухмыляться, беззастенчиво рассматривает Эфалин. Её красивое худое исполосованное тело горит огнём. Она слепо, беспомощно дёргается. Касьян отбрасывает плеть в сторону. Она больше не нужна. Вместо этого он обходит крест сзади и рывками, остервенело, расстёгивает лямки лёгкого верхнего белья, дёргает заднюю застёжку. Её нагота возбуждает Касьяна. Он обнимает её тело, чувствуя горячую кожу под ладонями, прижимается к нему и шумно выдыхает, закрывая на миг глаза. Её волосы пахнут какими-то луговыми травами. Как же давно он ждал этого, целую вечность. Под его пальцами скользят упругие груди. Касьян с силой сжимает их, впиваясь ногтями в мягкую плоть. Губы, запинаясь, шепчут слова зазубренной на подкорку молитвы. Это для неё. Эфалин протяжно, страдальчески, хрипло стонет от неожиданности, осознания, отчаяния. Когда пытается, всего лишь пытается отбрыкнуться, её худые коленки упираются в разгорячённое тело священника, не причиняя ни малейшего вреда. Она ощущает его возбуждение. В буквальном смысле. Да, это происходит. Он чувствует, как горячая кровь приливает к его возбуждённому члену. Её крики заводят его, вплоть до лёгкой дрожи. - Кричи, кричи громче - шепчет он, суетливо спуская с себя штаны и нервно расстёгивая сутану. Штаны, лишённые ремня, легко сваливаются на пол и тотчас становятся небрежно отброшенными пинком. Его ладонь холодной и потной змеёй скользит по её напряжённому животу, всё ниже, ниже, поддевая резинку трусов и оттягивая её. Его пальцы по-хозяйски вторгаются под тонкую ткань, всего на секунду. Не сразу, не сейчас. Эфе хочется забыться, не знать, что происходит, не ощущать его жадных прикосновений к её нежной девственной плоти, тёплым бёдрам. К тому, что, мокрое и горячее, стыдливо должно скрываться под монашескими обетами, плотными одеждами и нижним бельём... Под тугой повязкой она крепче зажмуривает глаза, а уголки её раскрасневшихся губ дрожат и тянутся книзу. Этой развратной ладонью он тут же перехватывает её за спину, одновременно второй рукой он цепко и резко хватает её ногу и тянет к себе. Держит под горячей и острой коленкой, где дрожат все жилки разом, прижимает коленку к своему боку. Эфалин оказывается стоящей на одной ноге. Он держит крепко, и, выдыхая ей в шею, трётся пахом о её промежность, что только сильнее заставляет его желать её. Здесь и немедленно. Касьян отстраняется от девушки так же резко, как приник к ней. Несколько быстрых движений, клацанье наручников - и она, слабая и беспомощная, падает на пол. Он улыбается. По её ключицам из-под ошейника стекает капля крови, тонкопалые ладони трясутся, а запястья, запястья... Касьяна одолевает какой-то садистский восторг. Он опускается перед ней на колени, перебирает непослушными пальцами прядь её волос, а наигравшись, мучительно медленно придвигается ближе. Ему нравится смотреть, как беззащитно дрожат её губы в этот момент. Девушка чуть ли не прилипает лопатками к штырю за спиной в бессмысленной попытке отодвинуться, она инстинктивно и глупо закрывается от разгорячённого Касьяна раскрытой ладонью. Касьяну смешно. Что ладонь! Разве она может препятствовать ему, остановить его в миг, когда даже само провидение не в силах было бы помешать растущему вожделению. Свободной рукой он сдёргивает её трусы на бёдра и, спустив свои трусы, почти ласково касается головкой члена её дрожащих ягодиц, проводит по ним в предвкушении. Губами он припадает к её шее, чувствуя холод ошейника нервными окончаниями. Тогда он в остервенении, нетерпеливо щёлкнув крепежом, срывает опостылевшую железяку. Звон падения резко раскатывается по каменной кладке пола и затихает во вращательном дребезжании. Кас наконец целует шею Эфалин, с наслаждением прикусывая нежную кожу сбоку, где под обтянутыми сухожилиями толкается перепуганный насмерть пульс. Играя с ней, как кошка с уже пойманной добычей, он слизывает мокрую дорожку, оставленную кровянистой каплей. Солоноватый металлический вкус смешивается с едким потом, будоража и подстёгивая его рассудок. Эфалин бьёт его кулаком в открывшийся живот. Недостаточно сильно, чтобы сделать действительно больно, но ощутимо. Он заламывает, выкручивает руку Эфалин, заставляя её отплатить за причинённую ему боль, принуждая согнуться под его усилием, практически обездвижив её, лишив возможности к сопротивлению. Ловит вторую руку и соединяет с первой за спиной. Рывком поднимается на ноги, одним резким усилием заставляет встать и Эфу. Впереди стол. Эфа вынуждена покорной слепой овечкой плестись туда, куда её толкают. Совершенно беззащитна, и поэтому так желанна. Кас грубо толкает Эфалин на шершавую деревянную холодную поверхность грудью, придавливает к ней, нажимая большими пальцами на лопатки, пятернёй обхватывая плечи, отчего остаются отметины. Руки теперь ей будут бесполезны, она при всём желании не сумеет дотянуться до него. Его лицо кривится в мучительной усмешке, обнажая ряд оскаленных дёснами зубов. Ожидаемая боль горячей кочергой жжёт изнутри суставы и кожу. Эфалин вскрикивает и поскуливает, а на её тонких запястьях - ладони, что держат её лучше любых кандалов. Ладони озлобленные, оскорблённые и движимые горячей кровью, бурлящей в молодых венах. В кожу не хуже игл впивается несколько заноз. Она рвано вздыхает... И синхронно с её вздохом-стоном Касьян вводит в неё свой член, чуть пригибаясь к девушке корпусом. Он всё сильнее сжимает хватку, будто насаживая, толкая её на себя и всё глубже проникает внутрь, обнимаемый со всех сторон тесным пышущим жаром и скользкой влагой. Его дыхание сбивается и становится частым от острого удовольствия, которое он испытывает при этих действиях. Он непроизвольно стискивает зубы, воздух сквозь них циркулирует со свистом. Вперёд, назад. И снова, снова. Он входит в ритм. Ягодицы Эфы касаются его бёдер, упруго вздрагивая с каждым толчком, слабая её надежда на замедление сменяется новым яростным наступлением вперёд. Его спина будто зашлась в дьявольском неистовом танце. Он хочет больше, дальше, глубже. Внезапно он вспоминает об одной важной детали, которую он упустил. Если она забеременеет, это негативно скажется на его репутации. Но миг беспокойства уступает хитрому решению. Он снова замедляется, и при этом загребает рукой волосы Эфалин, накручивая чёрную копну на ладонь, так, что несчастная аж выгибается всей спиной назад от его усердия и приоткрывает рот. И аккуратно вынимает член из её влагалища. Он стаскивает её со стола за волосы и обнимает, прижимает к себе горячее обмякшее тело, влажно и глубоко целуя её в губы. Она принадлежит ему, он волен делать с ней всё, что захочет. Кас силою ставит Эфалин на колени, на холодный пол. Как всё просто. Она словно безвольная игрушка в его руках. Он разворачивает её голову к себе и развязывает наконец пояс, давая ей вновь свободно видеть. И, слегка щурясь, заглядывает ей прямо в глаза, отчётливо произнося слова: - Раскаяние нужно доказать. Эрегированный член у самого лица Эфалин. Кас проводит головкой по её губам. - Обнажишь зубки снова - лишишься их. Но ты этого не сделаешь. Начинай. - Н-нет, н-нет, - обрывочно и робко бормочет, молит Эфалин, но Касьян неумолим. У неё нет выхода. По лицу девушки проходит судорога, вся её сущность противится этому низкому занятию, но грехопадение уже свершилось. Она приоткрывает хорошенький аккуратный ротик, и за тонкими губами виднеются белёсые ровные зубы, такие красивые, но такие опасные. Но она не укусит, бояться нечего. Она слишком запугана и слишком хорошо осознаёт, чем такое может закончиться. Эфалин высовывает кончик блестящего, мокрого от слюны языка. Языка тут же касается тёплая и влажная плоть. Эфалин морщится, на секунду отстраняется, но продолжает. По щеке катится слеза. Кас чуть ли не любовно прикасается с Эфиной щеке ладонью, стирает слезинку большим пальцем, а глаза - голодные, жадные, хищные. Эфа в какую не хочет видеть этого кошмара, и действует медленно, вслепую, щурясь. - Смотри на меня! - рычит Кас, впиваясь пальцами в её волосы. Она повинуется, смотрит на его до противного довольное лицо, и неловко проводит языком вокруг гладкой головки напряжённого члена, попутно слизывая с него свою же смазку. Но Касу этого мало. Эфа достаёт чуть-чуть дальше, нежно и боязливо. Она немного приближает своё лицо, открыв рот ещё чуть шире. Мягкие губы прикасаются к головке, обхватывают её, а язык изнутри так осторожно касается и ласкает. Эфалин судорожно сглатывает накопившуюся слюну. Девушке дурно, но прекращать начатое ей уже никто не позволит.