Тот день оставил глубокий отпечаток в моей памяти.
Делая допоздна домашку, я забыл поставить будильник и проснулся на полчаса позже. Это время обычно отводилось на то, чтобы собираться без спешки, но сейчас такой роскоши мне было не видать. Я вылетел из дома, на ходу застегивая рубашку, и чудом успел на автобус. Он отходил ровно в 7:20, и если бы пришлось ждать следующего, то я бы непременно опоздал, так как жил довольно далеко от школы. В такое время еще не было сильной давки, поэтому путь обычно не доставлял особого дискомфорта. Конечно, на сидячее место рассчитывать не стоило, но и прижиматься к тебе сзади тоже никто не стал бы. И вот, потянувшись в карман за наушниками, я оцепенел. Их не было! Моего единственного спасения на целый чертов день! Мобильник, конечно, оказался на месте, и, достав его, я начал судорожно пролистывать новости. Нет, только не это. Только не сейчас…
Я чувствовал, как нарастала в груди тревога, как кровь шумела в ушах, пальцы похолодели, а в горле стало сухо. Кто-то в конце автобуса кашлянул и громко втянул сопли. Девочки на переднем сидении болтали, обсуждая предстоящий тест:
— Я до ночи учила, но по-моему забыла уже все… хоть бы сдать,
— Ты всегда так говоришь, а потом получаешь высший балл.
— Да нет, сейчас точно ничего не получится. Так волнуюсь, черт… Ммм, еще и денег забыла взять на обед.
— А я как-то обещала тебя покормить, помнишь? Сегодня, видимо, тот самый день.
Они обе мило посмеялись.
В тот же момент у мужчины, стоящего рядом со мной, зазвонил телефон. Нет ничего противнее стандартных рингтонов старых мобильников, которые вибрируют почти что со звоном. Мужчина ответил. У него был низкий голос, практически бас. Даже я слышал, что говорят ему в трубку, но он при этом громко переспрашивал, как будто это его не слышали, а не он.
— Что? Кто вам нужен? Нет, никаких кредитов я в вашем банке не оформлял, нашли еще время для звонков… Говорю нет здесь таких! Наверное, бывший владелец номера. Удалите меня из базы немедленно! До свидания.
Он что-то еще гневно бормотал себе под нос, и это напоминало жужжание. Как будто шмель залетел в автобус и бился о стекло.
Я вцепился в свой чертов мобильник так, что у него должен был треснуть экран. Еще чуть-чуть — и сам бы с размаху разбил его об пол, может тогда все бы заткнулись. Я сжал зубы до предела и зажмурился, ощущая дрожь во всем теле.
День обещал быть крайне скверным.
В следующий раз
оно застало меня в столовой. До магазина было идти долго, поэтому нам всем приходилось тащиться на первый этаж в этот филиал ада. Часто я покупал что-то в магазине возле дома, он работал круглосуточно, но сегодня, как известно, все пошло не так. Только войдя в это огромное помещение, я уже почувствовал тошноту. Смешение запахов, гул голосов, звон тарелок и…
— Эй, — сзади подлетел мой друг Ал, слегка толкнув меня плечом. — Что-то ты бледный сегодня.
— Правда? — мы вклинились в очередь из таких же школьников, выбирающих, что же сегодня окажется на их тарелке. — Просто не выспался.
Ал тоже рыскал глазами и чуть ли не пускал слюни от вида довольно скромных блюд. Он ответил мне чисто машинально, что-то вроде «м, вот как», даже не отвлекаясь от прежнего дела. Наконец его голодные глаза встретились с взором буфетчицы:
— Ох! Это что, паста а-ля путанеска?!
Миссис Стил была поистине
стальной женщиной с пронизывающим взглядом. Посмотрев на ее хмурое лицо, можно было сполна прочувствовать все тягости взрослой жизни.
— Макароны. С томатной пастой, — процедила она, мигом опустив воодушевленного Ала на землю. — Будешь?
Это даже не звучало как вопрос, поэтому через несколько секунд на его подносе уже лежала тарелка с еле теплыми спагетти в соусе. Я взял себе сэндвич с курицей и маленькую упаковку клубничного молока, буквально последнюю ухватил. До этого момента мой никогда не унывающий друг еще как-то помогал мне справляться с контролем в этой обстановке. Но вот, когда мы вместе сели за стол, где помимо нас были еще какие-то его знакомые девчонки, я почуял неладное.
— Ну-с, приступим! — Ал демонстративно шумно хлопнул в ладоши и поклонился, как это обычно делают в Азии, а потом принялся наматывать на вилку свои макароны.
Он пожирал их с таким отвратительным хлюпающим звуком, держа свободной рукой тарелку на уровне рта, чтобы соус не измазал его подбородок. Я даже не успел распаковать свою еду, как уже почувствовал подступающую тошноту.
— Фу, Ал, ну ты и свин, — хихикнула девушка, сидящая недалеко от меня. — Ты знал, что от макарон толстеют?
Я заметил в ее руке яблоко. Она вгрызлась в него, как зверь вгрызается в плоть. Она без особых усилий перекусила связки клацнув зубами. Я слышал звук рвущейся плоти и ломающихся костей. Как своими челюстями она перемалывала мелкие суставы. Кровь в ее рту, соленая и прохладная, смешивалась со слюной; она с трудом проглатывала раздробленные остатки, и все это уже ползло по пищеводу к ее чреву. В конце она облизывала губы, чтобы на их уголках не осталось совсем никаких следов, и продолжала мило смотреть на знакомого.
— Ой, да брось, — Ал говорил с набитым ртом, и содержимое чудом из него не вывалилось. Алый сок уже потек из уголка рта, но тот успел втянуть его, помогая языком. — Я не слежу за фигурой.
Ал продолжил копошиться в своей тарелке, но теперь там были вовсе не спагетти. Он наматывал на вилку целый клубок жирных земляных червяков и с аппетитом проглатывал их, даже толком не жуя. Чтобы никто из них не застрял где-нибудь в глотке и не продолжил путь по пищеводу обратно к нему в рот, тот жадно запил это стаканом апельсинового сока. В желудке им было не выжить.
В глазах стало мутно. Кровь отлила от лица, а горле встал противный комок. Я не мог оставаться здесь ни минутой дольше.
— Изви… ните.
Я со скрежетом отодвинул стул, отчего в голову стрельнуло. Жаль, бешеная пульсация в висках не могла полностью перекрыть всеобщий гул.
Тело не слушалось. Я задевал всех и вся, чуть не сбил парня с подносом, но чудом оказался в менее людном коридоре. Следующий остаток перерыва я провел в толчке, выворачивая желудок наизнанку. После этого случая меня отпустили домой.
***
Обратный путь почти не отпечатался в моей памяти, потому что меня приехала забрать мама. Я лежал на заднем сидении, вслушиваясь в звуки, с которыми мы неслись по дороге. Хорошо, что современные машины работают почти бесшумно. На губах застыла легкая улыбка, и, кажется, я даже умудрился задремать. Дальше я помню только то, что дошел до своей комнаты, в которой всегда царил мрак из-за плотных штор, и упал на кровать, так и проспав до вечера.
Папа работал в полиции и иногда оставался на дежурство. Я ничего не имел против отца, лишь против того, что он не давал нам отвыкнуть от традиции семейных вечерних посиделок за столом. Конечно, мы не могли просто молча есть. Нужно было трепаться о том, как прошел день, как дела на работе, как сегодня по телевизору в очередной раз передали, что глютен — причина всех бед и что содержащие его продукты стоит исключить из рациона… А иногда телевизор шумел на фоне, подкидывая темы для разговора прямо в процессе. И конечно, я не мог просто заткнуть уши. Конечно же, блять, не мог. Я с ужасом вспоминал звон приборов о посуду, звук, с которым вилка скребла по тарелке, когда кто-то пытался собрать остатки ужина. Непрекращающиеся разговоры, бормотание телевизора, аплодисменты, вымученный зрительский смех и внезапное начало рекламы, что звучит на несколько уровней выше вечерних шоу. В такие вечера я сидел, уткнувшись в свою тарелку и медленно считал про себя до ста, пытаясь полностью абстрагироваться, пока меня снова не прервут каким-то вопросом. Хотя я давно должен был привыкнуть, каждый раз мне было тяжело, как в первый. Повезло, что у меня не было младшего брата или сестры — я утешал себя только этим.
Поэтому я так и ценил время, когда мог спокойно поесть в одиночестве. В тот день мой многострадальный желудок выплюнул даже тот жалкий завтрак из хлопьев, что я успел в себя закинуть, поэтому к вечеру вполне оправданно ныл. На кухне я подогрел себе скромную порцию курицы с овощами и уселся за стол, по привычке положив рядом с собой мобильник. Мне нравилась наша кухня. Она была светлой, не то что моя комната. Там я съедал все минуты за три, буквально закидывал в себя еду, поглощенный каким-то роликом. Но тут иногда приятно было не спеша поесть, размышляя о чем-то. Я все еще ощущал легкую слабость и в голову не лезло лишних мыслей. По правде, наверное, мне просто лень было тащить тарелку в свою комнату, чтобы потом снова приносить ее. На экране телефона высветилось сообщение от Ала: «ты в порядке?». А затем еще одно: «завтра придешь?». Да, он был именно из тех людей, кто разделяет одно сообщение на несколько мелких составляющих. Благо, на моем телефоне даже вибрация была выключена, иначе я бы сошел с ума от его историй в 25 мелких обрывков. Едва мне стоило нажать на диалог, как увидел силуэт матери в проходе.
— Ох, проснулся? — она улыбнулась и подошла к столешнице, насыпая себе в кружку сахар. — Тебе уже лучше?
Ее голос звучал непривычно после стольких часов тишины. Звучал так, будто бы вас выдернули им из глубин сна — немного приглушенно, но странно будоража нервную систему. Снова сердце разогналось в пару мгновений. Оно, словно таймер на бомбе, тикало, высчитывало секунды до чего-то зловещего.
В ответ я молча кивнул и уткнул взгляд в тарелку.
— Я так испугалась, знаешь… — она добавила еще пару ложек кофе и налила кипятка из чайника. Хорошо, что он у нас поддерживал температуру. — Ты был весь зеленый, когда я приехала. Ты ничего странного не ел до этого?
Она глядела обеспокоенно — я заметил это, потому что и сам поднял на нее взгляд. Ответ вновь оказался невербальным — я лишь отрицательно покачал головой.
— Хм, интересно, — мама задумалась, глядя куда-то вверх. — Может, на погоду такая реакция…
В своей этой задумчивости она стала мешать кофе. Ложка ходила по кругу и каждый раз задевала стенки. Этот звук чем-то напоминал школьный звонок, только тот длился совсем недолго и звучал всегда отдаленно. Но эта ложка как будто звенела прямо в моей черепной коробке. Ударялась о ее стенки, иногда так сильно, что те шли трещинами.
Я сжал вилку, на которую успел наколоть брокколи вместе с курицей. Она дрожала в моей руке.
Только не еще раз. Еще раз я точно не вынесу.
Мама остановила этот адский шум, и напряжение в секунду сменилось болезненным спокойствием. Таким, когда тело еще немного ноет от того, что только что каждая его клеточка готова была лопнуть от натуга.
Мама отхлебнула кофе, я слышал, как она протолкнула его в горло и выдохнула, будто прямо у моего уха. Она поморщилась — видимо, сахар не до конца растворился.
И тогда продолжила херачить своей ложкой по моей черепной коробке.
«Заткнись, просто заткнись, уйди, умоляю», — шептал я себе, вцепившись в сраную вилку.
Я готов был воткнуть ее в руку, причем неясно, себе или ей. В голове рисовались картинки, как я выливаю этот кофе ей прямо на голову. Множество болезненных ассоциаций со звуками кухни доносились до моего слуха, гремели изнутри, хотя я этого вовсе не хотел. Как в раковину с грохотом падает кружка, как бьется стекло, ударяясь о другое стекло, как вилки и ложки гремят друг о друга, когда кто-то выбирает их из ящика не глядя. Как кто-то с силой захлопывает дверь холодильника, как скрипят дверцы кухонного шкафа, как стучит молоток, отбивающий мясо и как резко шипит вода, попавшая на плиту из кипящей кастрюли. И, о, этот звон, раздающийся в кухне на самом деле в тот момент — он возглавлял какофонию.
— ЗАТКНИСЬ, ГРЕБАНАЯ СУКА! — прозвучало в моей голове, и я распахнул глаза.
Я стоял посреди кухни, вибрации моего голоса еще витали в воздухе. Тяжелое дыхание вырывалось из груди, все тело было холодным, а по спине стекал пот. Дрожь внутри так и не стихла.
Мама смотрела на меня огромными пустыми глазами, лишь изредка моргая.
На кухне наконец повисла гробовая тишина.
***
Когда я вырасту, у меня точно будет дом, где всюду ковры и не слышно шагов. Я поставлю ворота, чтобы не слышать даже стука, и не стану устанавливать звонок. Я больше никогда оттуда не выйду.
