Топь

По улице от него плывет запах бензина подешевле, но все равно не перебивает океан. Океаном здесь пахло все: даже, кажется, подушки; и Лютик вообще-то рад, что не будет больше чувствовать это. Единственное, чему он может быть рад. Сонный кассир кивнул ему и ушел обратно к себе в подсобное. Даже наплевав, что покупатель — ранняя пташка — может стащить какой-нибудь сникерс. Лютик не пренебрег бы удачей. Но не в этот раз. Все не в этот раз. Его малышка блестит розовым и рыжим, точно как с самых модных автомобильных журналов. Он мягко хлопает ее дверцей и тут же съезжает по креслу вниз, утопая по подбородок в сползшем пиджаке. Шелковый подклад холодит, и он не перестает потирать руками плечи. Он не знает, помогает ли это, но теперь он хотя бы меньше нервничает. Лениво оглядывает сидение рядом с собой. Лютня, прикрытая старым, как мир, кожаным чехлом, покоится на месте. Сзади валяется бутылка воды. Все вещи на месте. Жаль только немного одежды, брошенной по углам его комнаты в кампусе, но это всего лишь разноцветные тряпки. А он, Лютик, в кампус больше не возвращается. Дрожь пробегает по плечам и спускается через сердце цепочкою. Боги, он хочет думать, что дело в слишком прохладном ветреном утре и океане. Боги, как бы не врать хоть себе? Ренфри, хлопнув его по спине, сказала, что новая песня, которую он сочинил к началу каникул, звучит невероятней обычного. Сказала, чтобы он сходил на радио, и ее оторвут с руками и ногами — завтра же он проснется новой воссиявшей звездой. А он и сам знает, что получилось лучше обычного. Сам с трудом держался, когда по-особенному тихо ее исполнял для Рэн. Чуть не задохнулся на первом же припеве. И он знает, что… Да, может, ее и оторвут с руками. Дрожь прошлась ещё раз и ещё, и теперь не хотела прекращаться. Лютик качнул головой, обернулся. Сероватые крышки белых кампусов выглядывают из-за шоссе, змеёй обматывающего город. Прощай, старый мир! Старенький мотор его детки мягко рычит. Он отъезжает, захлопывает бардачок с измятой временем картой и крутит руль в сторону 28-го — на выезд из этой дыры с припорошенным песком названием «Вызима». Надеяться, что его не хватятся совсем, слишком глупо, но Лютик ставит на то, что хотя бы пару дней его мать не будет ни о чем знать. А за это время он успеет придумать, что ей сочинить. Позвонит из какой-нибудь будки и долго будет канючить. В конце концов, вряд ли бы он стал действительно работать судьей в городском департаменте, как мечтал отец; скрупулезно анализировать информацию и решать что-то ему хватает и в закусочной — пока он выбирает, чем позавтракать. Закусочные. Неплохо было бы заехать в одну такую, позавтракать на те деньги, что он наскреб в ящиках стола и на дне шкафа. Да и, может… Он мог бы спеть что-нибудь за небольшое вознаграждение. Ха, и проснется он завтра новой звездой!.. Как будто ему, Лютику, это нужно. Точнее, не так. Тому, кого звали Лютиком, может, и нужно это было. Быть значимым, известным, шагать вслед за своим именем. Только вот Джои в этом не нуждается. Он, настоящий, наполовину живой и теперь снова все тот же жалкий, вернувшийся Джои, отказывается от такого. Кому вообще нужна слава, когда единственный, кому ты можешь посвятить все свои песни и всю свою жизнь, понятия об этом не имеет и в этом совсем не нуждается? Господи, когда он снова стал таким жалким? Он трёт лицо одной рукой и сжимает другой руль до скрипа. Как будто все в порядке, под контролем. Как будто! Прекрасная, невероятная, неземная красавица. С именем волшебной принцессы, нет, герцогини, из сказок. Йеннифэр. Благоухает так сладко, что Лютик чихает не переставая, когда возвращается в комнату, и тут же распахивает окно, молясь о том, чтобы запах как можно скорее унесло ветром. Пусть лучше все вокруг пахнет океаном, чем этой.. горечью. Да, Лютик, да, уедем завтра же — он несёт. Геральт. Ещё один с именем герцога. Лютику кажется, что он точно читал о них в сказках, может, в учебниках истории даже, потому что иначе просто быть не может. Не может же? Ветер шумит в ушах, то ли кровь. Он впервые жалеет, что это старомодный раритетный кабриолет, а не обычная машина, как у всех. Все старомодное здесь: детка, звучание музыки, его мечты и.. глупость. Влюбился, прямо как одна из его, Лютиковых, пассий. И в кого: не в обычного парня или девчонку, а в старомодного принца или, боги, действительно герцога. С длинными белыми волосами и глазами… Глазами таким проницательными, как у кота, и жуткими, что свихнуться можно и впору бежать тут же и делать все, что требует этот парень, но нет же! Нет. А он ещё и брался спорить, что может со спокойным лицом влюбить в себя любую… Ох, Джои, и вляпался же ты, погряз в самую что ни на есть топь. Несмотря на утро и почти подошедшие к пятерке стрелки наручных часов, небо понемногу темнело. И надо бы побаиваться, что собираются дождевые, глубокие синие тучи, но Лютик только гонит и гонит по дороге, уже оставляя будто без сожаления позади себя целый город, где прожил целый год. Будет дождь. И Лютик надеется, заклинает себя промокнуть и заболеть. Может, тогда из его дырявой глупой головы выветрится все это. Все эти события, которые он не может перестать прокручивать в голове. Они ссорились и мирились. Как будто он, Лютик, справедливо заслуживший прозвище некого ловеласа из легенд или сказок, не был с таким знаком. В новинку было лишь то, что всегда эти двое в итоге сходились обратно. Так, что все вокруг только успевали шарахаться. Они вечно спали с кем попало, показательно ранили друг друга до кровавых дыр вместо сердца. А потом кричали и возвращались. Будто связанные.. каким-то предназначением. И как ни странно, досталось именно Лютику из этого всего самое страшное. «Мама, почему ты целовалась с этим человеком? Ведь это не папа… Потому что иногда, когда люди не могут иначе выразить эмоции, им остается прибегнуть только к такому способу, Джои…» Эмоции. Лютик вздохнул. Летние каникулы близились, и окрылённый собственной глупостью Лютик не придумал ничего лучше, чем предложить Геральту поехать в Реданию. И… На удивление, Геральт вопреки обычному даже не проигнорировал его слова. Он просто вдруг поднял голову. И кивнул. Уедем завтра же. Губы пряно пекло. Если бы только Лютик помнил, чем заканчиваются все ссоры Геральта и Йен. Если бы только… Лютик вздрогнул, почувствовав на руке удар капельки воды. Небо видимо решило, что розового рассвета точно хватит с них, людей. Все вокруг потемнело. Лютик остановил машину у обочины, вздохнул, сверившись с картой — ехать до ближайшего населенного хотя бы крышей пункта ещё около двух часов. В багажнике нашелся старый, проткнутый насквозь сухими травинками колючий плед и он же поменялся местами с лютней. Дождь мягко стелил по асфальту, шурша и разнося всюду теперь запах сырости и соли. Джои вздохнул и, укрывшись пледом, свернулся на сидении, как можно больше попытавшись сжаться. Придется спать прямо так. Все равно, летя сейчас по мокрой дороге, он промокнет не меньше, а то и больше, да и машину может занести в кювет. Дождь зашелестел сильнее, разливаясь уже в полную силу и отбивая ритм по плечам. Он прикрыл глаза. А под ними Геральт, весь в черном, с одними своими почти светящимися белыми волосами прижался, будто огонь, обжигающими губами к его. И Лютик утонул в его темных жутких глазах, как у кота. Как он может исполнять на радио эти песни, когда единственный, кому можно посвятить их и всю свою глупую жизнь, понятия об этом не имеет и в этом совсем не нуждается?