***
Хитоши жмурится до белых разводов перед глазами, зажимая уши онемевшими ладонями. Босые ноги сводит из-за холодного пола, отчего ребенок поджимает пальцы на грязных стопах, чтобы не касаться пролитого алкоголя, раздражающего рецепторы резким запахом. — Мама… — еле слышно хрипит мальчишка, боясь раскрыть глаза. — Папа… не кричите… — Как же ненавижу тебя! Ненавижу! Да чтобы ты сдох, ублюдок! — орет во все горло зареванная женщина, кидая в истерике дешевую посуду, которой в доме и так не хватает. Ребенок сжимается, лихорадочно молясь и желая быть невидимым в подобные моменты, закусывая кожу и глухо мыча в нее. Рядом разносятся крики матери, когда ее валят на пол и начинают насиловать, вдавливая ладонь в челюсть. И становится дико страшно раскрывать глаза, уж лучше в темноте… это ведь родной отец, он не причинит боли, которую мать не сможет выдержать… Правда же? Да и Хитоши не понимает, почему безумные крики иногда сменяются на надорванные стоны с хрипами. Лишь жмурится крепко-крепко, ощущая тошноту от стойкого запаха спирта, витающего в тесной комнатушке, и чувствует, что руки давно затекли. Но не осмеливается сдвинуться с места, пока все не закончится, а шум не стихнет. Мама ведь любит отца? Правда ведь? Иначе бы не терпела личного Ада, устроенного в стенах небольшого дома на окраине самого отвратительного района… Сэцуко отползает от заснувшего на полу супруга, утирая дрожащей ладонью слезы и шепча сорванным голосом: — Да чтобы ты подавился своим бухлом, гнида. Изнасилованная мать устало переворачивается на спину, натягивая грязный платок на обнаженную грудь, даже не посмотрев на дрожащего сына. Голова зудит от выдранных волос, и ляшки с бедрами отвратительно чешутся, просто до безумства, но самое страшное, что рука нащупывает недопитую бутылку со спиртным. Женщина лишь обещает себе, что допьет остатки, чтобы заглушить похмелье и сумасшедшую боль, а завтра уйдет от супруга, бросит пить и возьмется за воспитание сына. Но это завтра… а сейчас фиолетовые глаза медленно прикрываются, а горло обжигает ненавистный алкоголь.***
Хитоши сидит за столом, угрюмо поглядывая на тетради для начальной школы и нервно раскачивает ногами. Пальцы в грязных пластырях переворачивают листы со множеством исправлений, и темные брови в обиде сходятся на переносице. Мальчишка бы хотел учиться положенным образом, но просто не выходит, а на домашнее задание и вовсе нет ни времени, ни желания. Трудно сосредоточиться, когда постоянно слышны крики и запах дешевого алкоголя. Детский взгляд смотрит со страхом на мать, которая упирается ладонью в грязный стол, заправляя сиреневые волосы с проблесками седины, а затем ногтем подцепляет тонкий слой плесени на продуктах, чтобы не выкидывать еду, и без зазрений совести ставит маленькую порцию размякшего риса с разбитым сверху яйцом перед родным сыном. — Жри, скоро твой папаша прийти должен, — в привычной манере произносит Сэцуко, хоть и старается, чтобы приготовленное вновь не ушло на одного человека: отца мальчика. Вот только Шинсо поджимает в испуге тонкие губы, стараясь сдержать подходящие слезы. — Мам, меня тошнит… Женщина раскрывает в страхе глаза, со всей дури ударяя сына по лицу деревянной ложкой, предназначенной для готовки. Она закусывает в кровь губы, дико боясь причуды ребенка, доставшейся ему от бабушки по отцовской линии с некоторыми изменениями, и давит в себе сильное желание разойтись в истерике. Ведь Хитоши не имел право говорить в течение долгого времени, чтобы исключить использование устрашающей причуды. Сэцуко роняет деревянную ложку на тетради ребенка и быстро уходит из кухни в коридор. А Хитоши лишь прислушивается к глухим шагам, прикрывая ладонями окровавленные губы.***
— Неужели? — язвительно тянет девушка с алыми волосами, сдержанно посмеиваясь в ладонь. — Учитель сам показал бумагу Шинсо. Мол, кем мы мечтаем стать! — восклицает самый младший из компании одноклассников, поднимаясь на стул и разводя руки в сторону, сымитировав протяжный птичий свист. — У него же злодейская причуда… — недоумевающе обращается к сестре парень с огненно-рыжими прядями. — Это же тупо… Разве можно стать героем с данным потенциалом? — Слезь со стула и перестань нести чепуху! — неожиданно восклицает староста из-за младшего одноклассника, заправив алую прядь за ухо и проигнорировав слова родного человека. — Хитоши Шинсо хоть и отвратителен, но не настолько глуп, — ехидный взгляд смещается немного в сторону, с удовольствием взглянув на подростка, склонившего голову. — Его семья еле находит деньги на алкоголь, а вы говорите про геройство! Алкаши не способны оплатить свои долги и постоянную потребность в удовлетворении своих мерзотных потребностях, не говоря уже о плате за жилье или самую дешевую академию. — Вот судьба и решила за него, — пожимает плечами подросток, полностью согласившись с мнением сестры, которую внимательно слушал. — Как же там говорится… — парень раскачивает ногами, а после неожиданно щелкает пальцами. — Вспомнил! В прошлом месяце один из преподов сказал: «Если нет денег на героизм, то не просиживай чужое место в академии». — Ну, он немного по-другому выразился, но посыл верный. Нет смысла идти против уклада. То же самое, что плыть против течения. — Он не станет популярным героем с подобной причудой.***
Хитоши не разочарован в героях, потому что никогда не верил в недосягаемых «добродетелей».
Шинсо аккуратно приоткрывает входную дверь однокомнатной квартиры, на которую разменяли хоть и небольшой, но частный дом. Приходится очень тихо щелкнуть замком и скинуть с себя старую ветровку, проходя мимо единственной комнаты в доме, где слышится омерзительный пьяный смех с невнятным говором соседей. Обшарпанные половицы неприятно скрипят, а тонкие губы растягиваются в отвращение, когда стертые кроссовки чуть ли не наступают в чужую блевотину, которая уже подсохла на полу, перед входом на кухню. Хитоши материться себе под нос, переступая желчь с ошметками полупереваренной пищи, и заходит в небольшую кухню, где реже всего бывают пьяные родители. Затем устало дергает за свисающую нить с бусиной на конце, включив небольшой светильник, из-за чего на стены падает охристое освещение. Подросток потирает бледную щеку, аккуратно пройдясь подушечками пальцев по разбитой скуле, зажмурившись, и начинает сдирать грязные пластыри с порезанных пальцев. Посеревшие кусочки лейкопластыря с красными пятнами после драки падают в мусорное ведро, где валяются несколько пачек из-под лапши быстрого приготовления и стеклянная бутылка. Шинсо опускается, с брезгливостью приподнимая за мокрое горлышко и взглянув на белую этикетку. Парень жутко психует, кидая бутылку в раковину, благодаря чему стекло разбивается на крупные осколки. Ведь родители не пили два дня, в течение которых повисла иллюзия «нормальной семьи», а соседи услужливо принесли выпить. Темно-фиолетовый взгляд смотрит на разбитую бутылку поверх грязной посуды, прекрасно помня, что обычно покупается дешевый японский алкоголь: пиво производства Кирин или самая обычная водка, а по праздникам рисовое вино. А сейчас сильно пахнет медицинским спиртом, жутко раздражая рецепторы. Подросток раскрывает окно, а после дверцу навесного шкафа, нервно покусывая губу, и заливает остатки кофе теплой водой из подгорелого чайника. Взор замирает на двух тараканах, пробегающих по ломтикам ржаного хлеба, оставленному на столе сутки назад, отчего к горлу подступает легкая тошнота. Хитоши зажимает края кружки, которую несколько раз вымыл перед использованием, спускаясь на пол, поскольку обе табуретки в доме сломаны. В поясницу и шею неприятно дует из-за обветшалости здания, но Хитоши лишь равнодушно поджигает сигаретный бычок, найденный в переполненной пепельнице, делая затяжку. Сизый дым медленно поднимается в полумрак, ближе к посеревшему потолку, перебивая стойкий запах спирта и алкоголя. А покрасневшее из-за простуды горло греет горьковатый кофе, в котором очень не хватает сахара и молока, чтобы перебить вкус просроченного напитка. Но парень уже и не помнит, когда в последний раз в доме была молочка или хорошие продукты.***
Шинсо упирается спиной в коридоре, прикрывая ладонями лицо и слушая хриплый голос матери, молящейся в пьяном угаре перед небольшой иконой, стоя на костлявых коленях и поправляя шерстяной платок на плечах. Ее тонкие пальцы со слоящимися ногтями сжимают серебристый крестик, поднося к разбитым губам, которые не перестают молить Бога о помощи. — Блядь, да замолчи ты, — чуть ли не воет Шоджи, кидая в супругу пустую алюминиевую банку с красной этикеткой. — И так хуево, а ты треплешься без дела. Завались и сходи в магазин. — Ты же знаешь, что от твоей зарплаты ничего не осталось, — тихо шепчет супругу испуганная женщина, прикрывая синяк на скуле тусклой прядью. — Блядь, если я встану и найду у тебя деньги, то придушу, — он приподнимается на локтях, хрипя от головной боли и сильного похмелья, а грязный матрас прогибается под неуклюжими движениями и внушительным весом. — Ты не понимаешь, что с грошей, которые ты мне даешь, еще нужно платить за квартиру! — испуганно кричит Сэцуко, сжимая на груди цепочку и задевая стопой обшарпанную икону, опирающуюся о стену. — А жрешь ты на что?! Только про бухло и думаешь! Да не подходи ты ко мне! Звонкая пощечина режет секундную тишину, и тусклые глаза смотрят с обидой и горечью, а хрупкая ладонь прикрывает пульсирующую скулу, где по старому синяку разливается колющая боль. — Ублюдок… — тихим шепот срывается с обветренных губ. Шоджи хватает «возлюбленную» за запястье, резко дергая на себя, чтобы сжать горло, на что женщина начинает громко кричать: — Ненавижу! Ненавижу! Не трогай меня, чертов алкаш! — она пытается вырваться из крепкой хватки и не дышать перегаром, выдыхаемым ей в лицо. — Ты омерзителен! Сильный удар в солнечное сплетение заставляет медленно осесть на грязный пол, держась за живот и роняя горькие слезы. — Да чтобы ты сдох, — еле слышно выдавливает из себя мать Хитоши. Мужчина держится за раскалывающуюся голову, сжимая темно-фиолетовые волосы и тихо матерясь, стараясь не обращать внимание на дикую сухость во рту. Но желание утолить омерзительную потребность не оставляет ни на йоту, и Шоджи надавливает с силой на темное колено, спрятанное за длинной ночнушкой плачущей супруги. — Твой сын дома? — после душераздирающего всхлипа жены устало спрашивает алкаш, не переставая надавливать на старую травму в коленном суставе. — Он… Да, да, дома, — тяжело проговаривает зареванная Сэцуко. — Так подними задницу и заставь его украсть что-нибудь крепкое в магазине, если сама не додумалась купить. — Я не буду с ним говорить! Не буду! — женщина в истерике закусывает собственную кожу на ладони, начиная сильно сутулиться и орать в закусанную кисть. Хитоши упирается ладонями в грязный пол, из-за чего просторная джинсовка свисает, касаясь криво положенного линолеума, после поднимаясь и потирая сухую кожу лица с отчетливыми синяками под глазами. Подросток тихо проходит к входной двери, натягивая кроссовки и заторможенно справляясь со шнуровкой, совсем не желая слушать очередную ссору родителей. Но стоит ему щелкнуть замком, как женская ладонь надавливает на дерево, чтобы закрыть входную дверь, упираясь в нее сутулой спиной и смотря с испугом на равнодушного сына. Ее губы, окрашенные кровью, жутко дрожат, растягиваясь в пугающей гримасе. — Уйди, я не собираюсь опять красть для вас. Женщина тянет костлявые ладони к подростку, ведя вверх по плечу и очерчивая впавшую щеку, а Хитоши с холодом смотрит на слезы матери и жуткие синяки на острых скулах. Он прикрывает глаза, когда дрожащие руки притягивают в пустые объятия… совершенно бездушные и лживые. Сэцуко молчит, не смея говорить сыну хоть слово. Дрожащие ладони оглаживают потертую джинсовку, горькие слезы стекают по синякам, и мать всей душой ненавидит причуду, расцветающую в парне. Она будто бы ощущает, как омерзительная сила течет по венам ее ребенка и копошится под тонкой кожей, словно куча опарышей. С разбитых губ капает кровь на старую вещь Хитоши, который лишь склоняет голову, не ожидая необходимой поддержки. Ведь лютый страх сжимает материнское сердце лишь при мысли, что можно ответить своему чаду или попросить помощи. Одно… слово… и разум под чужим контролем. А спившееся женщина прекрасно помнит пронзительный взгляд свекрови, чьи фиолетовые глаза смотрели на многих с превосходством или презрением. Сэцуко никогда не забудет причуду пожилой дамы, манипулирующей волями многих людей благодаря врожденной способностью, и каждый раз вспоминает Кэори Шинсо, лишь взглянув на сына, унаследовавшего похожую силу.«Надеюсь, Хитоши прикажет вам сдохнуть.»
Сэцуко издает противный звук, вспомнив неприятно хриплый голос свекрови, отталкивая от себя сына, который привычно опускает голову. Затем разносится неприятный крик Шоджи, заставляющий подростка поднять на мать глаза. — Схожу за выпивкой, только не лезь ко мне со своим притворством.***
Хитоши натягивает на темно-фиолетовые волосы капюшон, чтобы не попасть под камеры небольшого магазинчика, располагающегося в соседнем районе. Подросток оглядывает стеклянные бутылки с прозрачным алкоголем, незаметно озираясь и выжидая момент, но когда рука тянется к дешевой выпивке, в кармане вибрирует мобильник из-за пришедшего сообщения. Изуку Мидория: «Я сейчас нахожусь в городе, сможешь уйти из дома на двое суток?» Шинсо вспоминает единственного человека, который разговаривает с ним и в реальной жизни, даря необходимые основы социальной жизни и ощущение важности, что не может не восхищать. Поэтому пальцы соскальзывают с края полки, где располагается алкоголь для продажи, начиная набирать ответ. Изуку Мидория: «Тогда давай встретимся на заброшке в твоем районе через двадцать минут. Завтра у тебя первая миссия в роли моего напарника, надеюсь, ты готов.» — Эй, парень, — окликает высокий юноша с бейджиком на серой футболке, — мы не продаем алкоголь несовершеннолетним. Хитоши выпрямляется, молча выходя из душного магазина в ночную темноту, где слышится лишь шум проезжавших машин или фур. Он глубоко вдыхает свободной грудью, подняв взгляд фиолетовых глаз на яркие звезды, и уголок губ вздрагивает в мягкой улыбке.