Sympathy

      Школа гудит, Дерек что-то пытается объяснить, а в душе у Бобби — раздрай и смятение. Холодная голова – то, что всегда его сопровождает – медленно, равномерно греется, взгляд тянется в сторону, ладони потеют. Кэнди – его весёлая одноклассница в розовом свитерке с брошкой-вишенкой, с юбкой чуть выше колена; с тонкой талией и изящными кистями рук. Она улыбается, говорит-щебечет, сцепляет руки в замок, – и Бобби краснеет, как первоклассник. Для него это впервые – испытывать такое, и сначала он теряется, мнётся, но, когда звенит звонок на урок, на раздумья времени не остаётся. Только где-то в самом конце головы, у затылка, пульсирует мысль, что Нельсон там, в конце класса, хихикает в ладошку от шуток Сары, и красивая заколка на её голове, должно быть, съезжает по блестящим светлым волосам вниз. Не об этом нужно думать на уроках — но Бобби уже не может. Бобби хорошо, Бобби тепло, почти жарко, и он думает, что её кудрявые волосы мягкие, как подушка, и как в них будет приятно зарыться носом. Это глупо и опрометчиво, но внутри порхают бабочки, обжигая своими крыльями.

*

      Огни угасают плавно, ученики, пришедшие на зимний бал, потихоньку расходятся, утомлённые, а разноцветные гирлянды, подвешенные к потолку, словно крохотные маяки на полотне неба. В воздухе в школе витает радость, немного усталости, а Бобби трёт глаза, и они – одно сплошное красное пятно на пол-лица. Он знает, что выглядит страшнее, чем тот мужик из второсортного ужастика, который все видели, но названия никто не помнит, и устало откидывает колючую голову на холодную бетонную стенку, но вместо неё ощущает что-то тёплое и живое. Бобби разлепляет глаза с привычным скрипом и щурится, чтобы увидеть над собой уставшую Кэнди и её мягкую заботливую улыбку и только через секунду понимает, что упирается затылком в её живот, самой макушкой касаясь груди. Это смущающе, и Бобби — паникующий идиот. Он резко складывается пополам, отодвигаясь, и Кэнди снимает сползающую, прямо как и представлял Тёрнер, заколку. Она поднимается со скамейки и встаёт перед ним так, что, если поднять глаза можно разглядеть острые молочно-бледные коленки, упругую, тяжело вздымающуюся грудь, плавные изгибы её силуэта, аккуратные овальные ногти.       Бобби глаз не поднимает, но упорно думает, что ей наверно жутко давит эта обувь на высокой платформе, потому что вся эта ерунда только в журналах красивая и удобная, а Кэнди красивая и удобная в жизни, и ей бы подошло бы ходить босиком по сочно-зелёной траве и собирать одуванчики. Бобби не смотрит на её колени, но следит взглядом за складками на платье, стекающей вниз по её талии, и он тысячу раз ругает себя за такие мысли, но Кэнди на вид такая мягкая-мягкая, а он, Бобби Тёрнер, так устал, что в голову всякие глупые мысли лезут. Люди уходят, как время — безвозвратно и медленно, растворяются во мгле за раздвижной дверью, а она, уставшая и прекрасная, стоит напротив и улыбается. — Тебе чего, Нельсон? — в конце концов, Бобби – идиот, и ему можно. — Ничего. Проводишь меня до дома?       У неё голос искрится как бенгальский огонёк, и в глазах такие же искры, а Бобби уставших глаз оторвать не может от влажной линии губ. Небо чернеет, затягивается мглой ночи и они прощаются на крыльце её дома, Кэнди обещает присмотреть за ним, а стоящий рядом Бобби – он единственный идиот, и он обязательно над этим подумает. Но только завтра, когда школа опять загудит, заживёт своей жизнью, и подарит ещё один незабываемый день.