Дипломник

На кафедре было два человека, разбирающихся в своих предметах на достаточном уровне. И если один из преподавателей была в декрете, то второй был придурком, с которым у Пака были проблемные взаимоотношения. Чанёль из тех людей, которые способны отложить личную неприязнь и недовольство в дальний угол для общего дела. Этим самым общим делом могла оказаться дипломная работа Ёля, но вариант подойти и поинтересоваться мнением Бёна на этот счёт Чан откладывал в дальний ящик всякий раз, когда видел мужчину в коридоре. Этот высокомерный взгляд, задранный подбородок и королевская осанка непонятным образом отталкивали Пака, а может, и притягивали — определиться он никак не мог. На самом деле, если бы не эта сучечность препода, Чанёль бы ходил на его пары с завидной регулярностью, но как-то не сложилось с первых пар второго курса, а потом уже… В общем, пишите — пропало. Бён не требовательный, скорее наглый и непостоянный. Несмотря на огромный багаж знаний (очень необходимых Паку в дипломной работе!), мужчина сразу понял: ловить в этой группе нечего. Наверное, этим-то и можно объяснить проводящиеся пары на отъебись и бесконечные «Пак, сходи за проектором!» с этими дурацкими презентациями. Бёна ненавидели, отсаживались в самый конец кабинета, а он презирал тупоголовых болванов и специально зачитывал лекцию так, что больше трёх слов студент написать не мог, а текст в презентациях постепенно стал всё меньше и меньше, вынуждая студентов пересаживаться на первые парты. Чанёль оказался в числе подобных с третьего курса. Мужчина вёл у них «Архивоведение», и порою Паку приходилось иметь тесные контакты с учебным пособием. Слишком тесные, например, сон, еду и прочие прелести студенческой жизни. Пак знал: его завалят, причём самым интересным образом, поэтому старался готовиться с максимальным усердием. Не помогло: Бён посадил его на первую парту точно перед собой (где все должны были отвечать) и наблюдал за каждым его движением. Из трёх вопросов тогда Ёль написал два, и то на недостаточном уровне — этого явно не хватало хотя бы на семьдесят пять баллов, но Пак правда старался, а уж когда одногруппники стали отвечать, то постоянно поддакивал и отвечал на вопросы, если молчание затягивалось. Мужчина ничего не говорил на этот счёт, лишь мельком оглядывал и ставил чёрточки на белом листе, словно отсчитывая правильные ответы. Пак получил свои восемьдесят и с чистой совестью позвонил матери, с облегчением выходя из корпуса. Это было достижением — получить у Бёна такой балл, не прибегая к финансированию кафедры, было практически невозможно. Пак точно знал: если бы Бён вел курсы «Как быть сукой и доводить студентов до истерики» — он бы не пропустил ни одного семинара. Казалось бы, что может привлекать негативно настроенного студента в преподавателе, который считает себя выше всех и всякий раз доказывает своё положение знаниями? Чанёль, неизменно сидящий на первой парте на его парах, порою задумывался об этом, совершенно не слушая лекцию и тупо пялясь на доску с мигающей на ней презентацией. Бён Бэкхён был невыносим, язвителен, даже в каком-то роде проявлял невоспитанность, всякий раз унижая его за любые проступки, но это… стало нормой? Чанёль перестал обращать на это внимание, хотя порою сжимал губы до побеления и изо всех сил держал себя в кабинете, чтобы не проявить слабость и не сбежать с пары как какой-то юнец! Не сказать, что Паку это нравилось, но постепенно он даже стал ждать всех этих проявлений неприязни, язвительности и, в некотором роде, агрессии в его сторону. Возможно, Бёна раздражала его манера одеваться, общаться, эмоциональность, его вспыльчивость и умение быть душой группы, а возможно даже задевали некоторые знания по его предметам, поскольку Пак поступил на второй курс по ускоренной программе. Всё это казалось таким мелочным — недостойным Бёна, ведь для неприязни должна быть более веская причина, чем такие, по сути, глупости. Иногда Чанёль об этом думал чаще нужного, зацикливался и расстраивался в силу своей вечной эмоциональной нестабильности. Вот бы ему быть похожим на Бёна: быть тварью, сукой, которую ничто не может сдвинуть с места. Вот бы научиться так держать маску на лице, так стрелять глазами, чтоб сразу отпало желание пререкаться! Возможно, именно эти мысли и подстрекали его с третьего курса отвечать мужчине той же монетой: задевать, нагло отвечать, смотреть так, чтобы отпало желание вообще говорить с Чанёлем. Бён всякий раз стал цепляться к этому — его взгляду, стал шутить шутки, вынуждая Пака покрываться красными пятнами, потому что пошлые комментарии, выскальзывающие изо рта Бёна — нечто особенное и сводящее с ума. Ладно, в любом случае Чанёль научился оценивать чужие возможности и знания: Бён был незаменим. На парах он не выкладывал и малую долю того, что знал, а это не было чем-то хорошим. Паку нужны были знания, ему нравилась эта профессия и он хотел работать по этой специальности и дальше, а возможно даже (после магистратуры) стать помощником преподавателя и пойти в аспирантуру. К тому моменту, как Ёль подошел на кафедру и попросил список свободных руководителей дипломных работ, было уже слишком поздно что-то решать. К Чану приставили (казалось, единственного на этой кафедре) друга Бёна — кандидата экономических наук Ким МинУ, и это заставило Чанёля сильно переживать. Правда, до тех пор, как он оказался один на один после пар в коридоре с Кимом. Тот заверил, что готов поддержать тему, относящуюся к архивному делу, и попросил прислать на почту примерный план и тему диплома. Чанёль героически разрабатывал план целую неделю, нашёл кучу информации и отправил всё в идеальном виде, получив одобрение плана, но пришлось немного скорректировать тему. А спустя две, если не три недели, Чанёль проснулся от звука уведомлений и застонал, прочитав, что на предварительном этапе утверждения тем кафедра забраковала наименование и всё пошло крахом. Подорвавшись с места, Ёль включил ноутбук и стал искать примерные наименования тем в своём направлении, но ничего не подходило. В конце концов, после часа поисков и переговоров с руководителем, тот предложил тему, которая совсем не понравилась Паку, а последующие сообщения и вовсе привели в шок: То есть Вы предлагаете убрать «методики»? Бён Бэкхён посоветовал в рамках Вашей темы брать систематизацию, писать о номенклатуре Ту тему не пропустят, раз на предварительном этапе к ней уже есть вопросы и замечания — 10:40, Ким Что оставалось делать Паку? Только соглашаться, предварительно предположив, в какую сторону он будет продвигаться. Всё было не так! Вы завтра будете на парах?! После третьей пары подойдите к Бёну. Я консультировался с ним по поводу темы, он хотел бы у Вас уточнить некоторые вопросы по номенклатуре дел, чтобы скорректировать тему — 10:53, Ким Хорошо, — написал тогда Чанёль, — я понял и подойду! На самом деле, парень не особо любит заходить в эти жуткие кабинеты преподавателей. Он предпочитает коридоры или кабинеты, но никак не личную территорию преподов — на ней «драться» всегда сложнее. Пак усмехнулся собственным мыслям и с тяжелым вздохом стал подниматься на пятый этаж, аккуратно сжимая в руке телефон со своими наработками по поводу темы. Бён внутри, недовольно оглядывает его с ног до головы и усаживается за стол у окна, откидываясь на спинку стула. На нём как всегда идеальный чёрный костюм с белой рубашкой и плотным галстуком с закреплённым на нём зажимом. Выглядит как всегда шикарно, но всё портит как обычно общий настрой и этот предвзятый взгляд. Чанёль хочет как можно скорее разобраться со всем этим и не мучиться: только кланяется, здороваясь, как Бён начинает заваливать вопросами, с издевательской ухмылкой наблюдая за парнем.       — Что же ты, Чанёль, не в состоянии сформулировать свою тему и отдать на одобрение руководителю?       — Я сформулировал, — фыркает Ёль, — но она не прошла на предварительном этапе внесения в приказ.       — Значит, была слишком плоха, — отмахивается Бён. — И не надо говорить, что составлял её не сам. Мы ведь оба знаем, что руководитель твоей дипломной работы — преподаватель по экономическим дисциплинам. Он не мог в должной степени оказать тебе помощь в разработке темы и плана. Чанёль стискивает зубы и кладёт на стол план, стараясь усмирить нервы.       — Какой у тебя объект практики?       — Трудовой архив города при администрации, — отвечает Ёль, — это не отдельное учреждение, оно зависит от…       — Я в курсе, — усмехается Бён, насмешливо взглянув на Пака поверх листочков. Чанёль еле заметно краснеет, напоминая себе, что это лучший специалист в универе по архивному делу. Естественно он знает названия архивов!       — Какие документы образуются в архиве? Только справки и ответы на запросы? — задумчиво вопрошает Бён. — Что насчёт номенклатуры?       — Архив утверждает все номенклатуры фондообразователей и, исходя из тех документов, которые получает, составляет большую номенклатуру дел архивных документов, содержащихся у них в учреждении.       — Большая номенклатура? — усмехается Бён, отложив листочки. — Серьёзно, Пак?       — Сводная, — краснеет Ёль, опуская взгляд. Мужчина слышит этот лепет и криво улыбается, понимая, что парень практически не разбирается в теме. Какая к чёрту сводная номенклатура по фондообразователям? Это скорее номенклатура самой администрации по структурным подразделениям, только утверждаемая архивным отделом...       — Ты сам-то чего хочешь?       — Мне ближе та тема, которую я уже выбрал, — вздыхает Чан, — я проработал информацию и уже придумал раздел совершенствования. Если я возьмусь за систематизацию, то всё летит крахом.       — Что, не хватит мозгов придумать что-то новое?       — Господин Бён, — оскорбился Чанёль, — если бы кто-то на кафедре не решил подложить мне свинью, я бы спокойно продолжал работать в своём направлении.       — Тема — дерьмо, Пак, — равнодушно отмахнулся мужчина, — и я тот, кто не пропустил это дерьмо. Мне из-за тебя краснеть на защите? В комиссии будут сидеть люди такого уровня, что тебе и не снилось, и я, как председатель, обязан тщательно проверить каждую тему, связанную со сферой моей преподавательской деятельности. Тема дерьмо? Да он сидел над всем этим столько времени, что и не счесть! Сколько можно пинать его за несуществующие проступки? Чанёль, из последних сил сдерживая горечь на лице, спрашивает, поможет ли ему Бён, на что тот внимательно осматривает его настолько, насколько позволяет стол, и кивает, ухмыльнувшись.       — Завтра после пятой пары, здесь, а потом посмотрим. Чанёль кривится, не понимая, что с мужчиной не так. Он ведь знает, что завтра у студента три пары, причём третью ведет сам Бён! Почему нельзя поговорить после пары? Сразу же?! В кабинете, что немаловажно!       — А может…       — Проваливай.

***

      — Вы всех так ненавидите или только меня? — восклицает Ёль, резко поднимаясь из-за стола.       — Думаешь, ты особенный? — вздёргивает бровь преподаватель, откидываясь на спину стула. — У меня таких идиотов, как ты, четыре курса бакалавра и два магистратуры, с учётом двух форм обучения. А ещё на мне висит начитка на кафедре дополнительного образования, смекаешь? Чанёль поверить не может, что не удержал в себе возмущение. Позавчера он узнал, что Бён забрал его к себе в немногочисленную группу дипломников, а сегодня, встречаясь с мужчиной уже который раз за сутки, он выслушивает чужие умозаключения о его умственных способностях. Бён расслаблен до такой степени, что Чанёлю становится неловко. Словно он к нему домой пришел и что-то требует. Чанёль ничего не требует, кроме должного отношения к себе. Раньше он думал, что равнодушен к его издёвкам, но раньше ведь пары были два раза в неделю, сокращая их встречи до минимума, а за последние дни он столько выслушал о себе, что сил нет терпеть! К чёрту всё, а ведь Бён ему нравился даже и не только как специалист! Стыдно даже подумать об этом!       — Нахуй такую учёбу, — выдыхает Ёль, потерянно глядя на собственные наработки. Он не спал сутки, разрываясь между промежуточными контрольными модулями по всем предметам и этим дерьмом с учёбой. Тут никакие нервы не выдержат, а ещё Бён… — Не утруждайте себя больше, господин Бён. Спасибо, что уделили своё драгоценное время и внимание. Мужчина кривит губы, напрягается, чтобы атаковать. Как какая-то опасная змея медленно садится в кресле, но Чанёль одним махом сносит все бумаги со стола рукой в рюкзак и вылетает из кабинета. Пак — человек-эмоция, человек-спонтанность. В общежитие он врывается так, словно за ним гналась стая бешеных собак. Показывает пропуск, едва не перемахивая через парапет, и несется в комнату, где достаёт две спортивные большие сумки и собирает вещи несмотря на ошарашенное «Что случилось, Ёль?» от соседа по комнате.       — Всё ахуенно! — рычит парень, едва сдерживаясь. Чувств слишком много. Паку банально хочется прорыдаться где-то, чтобы никто не видел, но он не может — упаковывает одежду максимально быстро, лишь бы занять дрожащие руки и чуть не забывает дышать. Сердце бьётся о грудь так быстро и сильно, словно пытается пробить себе путь на свободу. Чанёль только спустя двадцать минут резких движений по комнате плюхается на кровать и накрывает лицо руками. «Заебало», — пульсирует в голове. — «Как же я устал…» Заявление на отчисление он пишет практически не думая — ему некогда! У него тут сознание взрывается на куски и этот Бён со своим «Ты всегда такой идиот или только рядом со мной?» Чанёль не мазохист. Его не возбуждают подобного рода унижения. Папку с документами Чанёль чуть не разрывает, вкладывает туда заявление и ложится на кровать, упираясь в потолок расплывающимся от слёз взглядом. Под ногами одна спортивная сумка, прямо перед кроватью — вторая, на полу разбросаны вещи из рюкзака, а в голове желание, просьба, мольба о том, чтобы всё это закончилось. Что «всё это» — Чанёль до конца пока не понимает, но отворачивается от соседа к стене и закрывает глаза. Просыпается он в шесть утра, несмотря на то, что не спал слишком долго до этого. Старается тихо собрать свои вещи с пола, включив настольную лампу на минимум, и складывает стопку бумаг на край стола — теперь там нет ничего интересного. Наработки по диплому можно сжечь уже сейчас, хотя можно подождать и до обеда. Чанёль достаёт толстовку из сумки, плотные джинсы (на улице всё-таки ноябрь месяц), собирает нужные ему вещи и отправляется в душ. Сознание медленно распускает свои тиски, позволяя Паку здраво оценить произошедшее, но ведь… всё так и останется. В приказе руководитель был изменён в последний момент перед отправкой на подпись, после той истерики Бён не перестанет ненавидеть его и явно не удержится от перспективы вывалить на него очередную порцию издёвок. К тому же, теперь есть настоящий, а не вымышленный для этого повод. Чанёль неспешно возвращается в комнату, кладёт в рюкзак заявление, бумаги со стола (всё-таки готов сжечь), письменные принадлежности и личные документы. Из общежития он выходит в половину восьмого. На первую пару он не спешит — там Бён, и пусть думает, что хочет. Чанёль теперь не обязан ходить на его пары. В корпусе проходит обычную процедуру: минует турникет, показав студенческий. На административный этаж он поднимается медленно, словно пытается отговорить себя за эти жалкие пять минут. Методист на кафедре смотрит на него так, словно он угрожает ей пистолетом.       — Что у Вас случилось, Чанёль? — спрашивает женщина. — Так неожиданно бросать учёбу накануне написания дипломной работы…       — У меня всё нормально, — парень пару раз стукает по заявлению, лежащему на столе, и кивает собственным словам: — Я всё решил. С сомнением оглядев парня, она хмурится, но при нём начинает регистрацию заявления. Чанёль прощается и выходит из кабинета, чувствуя, как внутри что-то обрывается. Может, он поторопился? Может, всё-таки смог бы решить эту проблему с Бёном?.. Староста приветливо кивает ему, и Ёль здоровается, направляясь к лестнице. На третьем этаже в триста четырнадцатом кабинете сейчас будет проходить лекция у его группы, и Чан ненадолго заглядывает туда, усевшись прямо на стол. Ребята шутят, рассказывают, как у кого дела с дипломами, а кто-то до сих пор не знает, кто его руководитель. Чан усмехается, принимая активное участие в обсуждении, советует друзьям какую литературу посмотреть и какой уклон в теме прорабатывать лучше. Все беспокоятся о третьем разделе с рекомендациями, у кого-то даже совершенствование деятельности, а это не так-то просто расписать. Староста со входа в кабинет начинает кричать о том, что Чанёль абсолютный идиот, и Пак думает, что где-то он уже это слышал. Группа бурлит, полная негодования. В коридоре наверняка слышно весь этот шум, но Ёль лишь отмахивается, говорит, что не пропадёт и всё будет нормально. Ему кажется, что он так пытается успокоить больше себя, чем остальных. Когда звенит звонок, Ёль спрыгивает со стола и, взмахнув рукой, выскальзывает в коридор. Несмотря на плотно закрытую дверь, Чанёль всё равно слышит, как шумно внутри кабинета. Из-за угла появляется Бён, жутко нервный, даже злой, с самого конца коридора громко его окликает, и Чанёль позволяет ему остановить себя около лестничного пролёта.       — Я надеялся, что у тебя больше мозгов, Пак, — выплёвывает мужчина, припирая его к перилам, — но ты написал заявление на отчисление — и это всё, на что хватило твоего крошечного мозга?!       — Отъебитесь, — цедит Чанёль, стараясь говорить тише. — Добились, чего хотели? А теперь отвалите от меня.       — Идиот, — шипит мужчина, вцепившись в воротник его куртки пальцами, — если бы я хотел, чтобы тебя отчислили, ты бы не задержался здесь до четвертого курса. Ты бы вылетел после первой же сессии…       — Но не вылетел, — перебивает Ёль, — как же я мог вылететь? Вы бы лишились такой подходящей игрушки для битья. Вы сумасшедший! Нравится, когда получается зацепить кого-то? Нравится делать больно, да? С Вашими способностями Вы бы уже тысячу раз могли найти себе кого-то по статусу и долбать своим язвительным языком куда угодно, но вместо этого Вы раз за разом доводили меня «до ручки».       — Хватит! — рявкнул Бён. — Я здесь не для твоих соплей стою! Немедленно вернись на кафедру и забери заявление.       — И не подумаю, — выплёвывает Чанёль, отбрасывая чужую руку. — Похуй! Будь что будет! Мужчина резко протягивает руку и вцепляется в чужой подбородок, вынуждая приблизиться против воли. У него практически чёрные глаза с расширенными зрачками, он жутко взбешен и, возможно даже, взволнован. Чанёль думает, что ему, наверное, сразу же устроили допрос, по какой причине студент решил отчислиться.       — На кафедру, — шипит преподаватель, непозволительно приблизившись к его лицу, — сейчас же, вместе со мной. Вечно с тобой, как с ребенком каким-то: ни нагрубить, ни съязвить, ни пошутить нельзя — сразу обида, слёзы, сопли.       — Отвалите! Чанёль отпихивает его от себя и едва успевает вцепиться в перила. Ещё секунда — и он бы слетел вниз. Сердце выпрыгивает из груди, когда он с шокированным вдохом выпрямляется, приложив руку к боку. Бён, не менее ошарашенный, быстро берет себя в руки и грубо тащит за собой наверх по лестнице.       — Я не хочу, — парень резко мотает головой, приходя в себя, и сжимает захваченную руку в кулак. — Я не буду забирать заявление!       — Срать мне на твоё «не хочу» и «не буду», Чанёль, — привычно откликается преподаватель, продолжая тянуть к нужному кабинету. — Скажешь, что передумал или устал — наплетешь какую-то чушь о том, как тебе сложно.       — Чушь?! — восклицает парень, наконец вырывая руку. — Да Вы хоть бы на секунду поставили себя на моё место! Для Вас это всё шутки? Вы всерьёз хоть что-то можете воспринимать?       — Кому ты это рассказываешь? — вздёргивает бровь Бён, снова протягивая руку, но Чанёль успевает шарахнуться в сторону. — Я был студентом и знаю, каково это, так что не надо заливать мне про «сложно» и «тяжело», Пак. Забери чёртово заявление.       — Не буду! — упирается парень. — Какое Вам до меня дело? Одним идиотом меньше — и то хорошо!       — Какое мне дело? — шипит Бён, неожиданно толкнув к стене. Чанёль снова чуть не навернулся со ступенек, стараясь оставаться непреклонным. — Личное, сопляк. Так что забери блядское заявление и приходи в кабинет после первой пары — ты меня понял? До конца пары остаётся пятьдесят минут. Чанёль прожигает взглядом чужую спину, спускающуюся вниз, и непроизвольно прикрывает глаза, чувствуя себя развороченным. Он даёт себе пять минут для успокоения и отправляется в кафетерий. Студентов немного, половина вообще сидит в ноутбуках. Чанёль покупает себе то же, что и обычно, и садится за один из свободных столиков. Он не знает, зачем открывает рюкзак и вываливает стопку бумаг. Половина из них сильно помялись, лежат в неправильном порядке и вообще выглядят не очень презентабельно. Лишь бы чем-то занять руки, Ёль медленно начинает разбирать стопку, разравнивая записи, периодически вспоминая о стаканчике кофе. Вот, например, его первоначальный план к той теме, что он придумал с Кимом, на последующих нескольких листах расписано, что будет отражено в каждом разделе и подразделах. Чанёль любит много расписывать, чтобы ничего не забыть и всё раскрыть максимально детально. Написание диплома вообще не должно было стать для него серьёзной проблемой, но стало… Вот ещё план, который он придумывал несколько ночей после первой консультации с Бёном, вот чужие пометки чёрной ручкой прямо поверх букв Ёля. А вот… Чанёль удивлённо приподнимает брови, ошарашено понимая, что случайно мог захватить со стола преподавателя лишние листы. Здесь три листа скреплённых степлером с детальными пометками. Практический идеальный план (лишь с несколькими пунктами Ёль бы поспорил), и он реально осуществим, а третий раздел и вовсе готов: описано много примеров совершенствования, приведено несколько путей внедрения (!) в архив этих улучшений и даже был начат на обратной стороне листа расчёт финансовых затрат на внедрение. Почерк Бёна — Чанёль голову даст на отсечение!       — Какого хрена? — измученно стонет Ёль, измождёно глядя на записи. Звенит звонок. Парень быстро допивает кофе, обжигая язык, снова комкает свои записи и укладывает их в рюкзак. Разработки Бёна он держит в руке. Возбуждение переполняет Ёля: он шокирован, раздражен и даже зол на мужчину за то, что тот издевался над ним несколько дней, а сам в это время почти доделал весь план и даже ни словом, ни действием не обмолвился, что хотя бы попытается ему помочь!       — Вы обманули меня! — кричит парень, влетая в чужой кабинет, вытянув руку с бумагой. Бён стягивает с себя пиджак и усмехается, аккуратно повесив на спинку кресла.       — И что?       — Как «и что»?! — задыхается Чанёль, пытаясь выразить негодование. — Зачем надо было столько времени морочить мне голову? Захотели поупражняться в язвительности? У Вас и так слишком острый язык, господин Бён!       — Ты заявление забрал? — словно мимоходом спрашивает преподаватель, подходя к одному из шкафов, чтобы достать плотную папку.       — Нет! Вы поступили непрофессионально! Вы считаете это нормальным? Я как идиот сидел всю ночь…       — Ты не «как идиот», — перебивает Бён, бросив папку на стол перед Паком, — ты и есть идиот. Парень стискивает бумагу в кулаке, чувствуя, как всё внутри накаляется до предела. Хочется заехать мужчине по лицу! Хочется сказать ему что-то такое, чтобы тот отступил! Чтобы понял, что нельзя так вести себя с людьми! Что это неправильно и вообще!..       — Как Вы заебали! — стиснув зубы, плюётся Ёль.       — Ещё нет, — собеседник буквально наслаждается его отчаянием, этими сжатыми пальцами в кулаки и напряженными плечами. За этот взгляд из-под бровей Бён мог бы и убить. — Слишком уж ты перевозбужден, Чанёль, тебе помочь?       — Чего? — тема так быстро меняется, что парень теряется, рассеянно глядя на преподавателя. Опять этот Бён со своими пошлыми шутками! — Отвалите! Мужчина смеется, запрокидывая голову, и Чанёль тушуется, плюхаясь на стул около стола, обращая внимание на папку. На корешке кодировка, а на обложке — практически такая же тема, как у Ёля в дипломе.       — Забери заявление и получишь все материалы, которые у меня есть по твоей теме. Ёль, уставившись на него, не обращает внимание на чужое приближение. Преподаватель присаживается на стол рядом с Паком, буквально соприкасаясь ногами с чужими. Парень закрывает наконец рот и хмурится, пытаясь понять, в чем подвох. Какого чёрта он собирается ему помогать? И можно ли это считать помощью?..       — Тугодум, — закатывает глаза Бён. — Просто забери заявление.       — Почему? — бездумно спрашивает парень.       — Потому что ты должен получить этот чёртов диплом: хочешь ты этого или нет. Я не собирался лишать тебя возможности получить эту бумажку, а ты даже не думай отрицать — тебе нужен диплом. Решил потратить три года впустую? Отличное решение, идиотина. Чанёль уже готовится высказаться на этот счёт со всей скопившейся грубостью и даже сверх нормы, но осекается. Смотрит на преподавателя так, словно видит впервые, и чувствует себя незащищённым.       — Я Вам нравлюсь? — Бён вздёргивает бровь. — Вы пытались так привлечь внимание? Херовый Вы способ выбрали.       — Точно идиот, — вздыхает мужчина, цокнув языком. — Это единственный работающий способ, к твоему сведению, к тому же, другого отношения к себе ты с первых пар не заслужил.       — Ах вот как! — охает Пак. — Я отвечал на Ваших парах! Первое время даже больше времени готовился, чем ко всем остальным предметам, чтобы не выглядеть идиотом! У меня не было намерений испортить отношения с преподом с самого начала!       — И как? Не испортил? — усмехаясь, интересуется Бён.       — Это Вы всё испортили! Преподаватель вздыхает, массирует переносицу и спокойно произносит:       — Принеси мне заявление, Чанёль, а потом мы спокойно напишем с тобой диплом и ты с облегчением выпустишься из универа. Но студент по-прежнему остаётся на своём месте, удивлённо глядя на мужчину.       — Заявление, Пак! — рявкает Бён, вынуждая Ёля вздрогнуть и дёрнуться к двери. — Ну чего ты хочешь?       — Вы правда напишете со мной диплом? — смущённо спрашивает парень. — И даже издеваться не будете? Я просто туго соображаю, когда Вы на меня кричите и так смотрите.       — Как смотрю? Как и на всех? Бён устало усмехается и встаёт со стола.       — На меня по-особенному. Ко мне всегда было особенное отношение, так ведь? Больше Вы ни с кем так себя не вели…       — Я не собираюсь обсуждать моё отношение к тебе в пределах корпуса, — резко перебивает Бён, обходя стол, — да ещё и без заявления.       — А если принесу? Чанёль приподнимает брови, стоит заметить едва выглядывающую пачку сигарет, прикрытую другими папками на столе. Бён цокает, привлекая внимание, и кивает на дверь.       — Как принесешь, тогда и поговорим.