Дипломник

1 августа, суббота.       — Ёль, — снова вздыхает мужчина, — ты точно уверен, что поездка в поезде — это хорошая идея? Ещё и так рано. Чанёль вздыхает. Не потому, что устал вторые сутки подряд односложно отвечать чётким «Да», а потому придётся признаваться в истинных намерениях, чтобы успокоить чужие нервы. Мужчина не был против переночевать в родительском доме, но его смущала четырёхчасовая поездка на поезде. Он купил СВ на двоих, достаточно приличный, чтобы не беспокоиться об удобствах. Чанёль никогда в таких не ездил, потому что они стоили как вся его жизнь — неподъёмная сумма для студента. Юра пользовалась ими редко, потому что ездила домой ещё реже, чем думала о том, что стоило бы поехать.       — Мы едем в мой родной город, дорогой, — говорит парень, снова склоняясь над своей небольшой спортивной сумкой. — Я собираюсь показать тебе, чем задыхался восемнадцать лет. Мы едем так рано, потому что я хочу сводить тебя куда только успею, потому что вечером буду абсолютно не транспортабельным. Понимаешь? Чужое лицо тут же разглаживается. Ёль неловко поджимает губы, застёгивая сумку.       — Это меняет дело, — твёрдо произносит Бён, намереваясь встать с кровати. Чанёль тут же хватает его за руку, вынуждая сесть обратно.       — Это будет грустное мини-путешествие, поэтому особых надежд не питай, — предупреждает он. Мужчина ничего не отвечает — наклоняется и крепко целует в губы. На самом деле Чанёль не знает, что его побудило устроить экскурсию. Он всегда был убежден в том, что его жизнь наполнена страданиями и излишней драмой, поскольку… ну, он буквально всё время был на грани суицида до того, как стал встречаться со своим партнёром. Почему-то он всегда считал, что ему нечего рассказывать о своём прошлом, да и в целом не очень охотно делился. Парню казалось, что он несправедливо давит на Бёна, вынуждая его раскрывать своё прошлое, в то время как сам он едва выговаривает о себе пару слов. Безусловно, случившийся на днях разговор также повлиял на его решение, но разве будет плохо показать условия, в которых Чанёль существовал, воспитывался и рос для своего мужчины?.. На часах без двух минут девять. Мужчина допивает кофе на кухне, пока Ёль уходит в туалет. Хорошо, что после тяжелого рабочего дня он нашёл в себе силы подготовить вещи и продумать маршрут от вокзала до дома. Путь будет длинным и тяжелым, но не тяжелее, чем наматывать круги в зале кофейни с семи утра… Оказавшись на кухне, Чан достаёт телефон и садится за стол, чтобы допить долго остывающий чай. Бён поглядывает на него, но ничего не говорит, позволяя по-своему стрессовать. Привет, как сборы? — 09:01, Чанёль Собираюсь выходить, у меня билет на 09:45. Его ещё выкупить надо А вы как? — 09:02, Юра Мы уже собрались. Тоже скоро будем выходить. Хочу показать Бэку наш район. Мы пройдёмся до дома пешком, а с вещами это будет несколько проблематично. Можешь подождать нашего прибытия и забрать сумку с собой? У нас две небольшие спортивные, осилишь? — 09:03, Чанёль Меня подруга встречает на машине, так что без проблем. На который час у вас билеты? — 09:03, Юра Отправление в 09:50. Так что ждать недолго. Спасибо! Люблю — 09:03, Чанёль       — Почему ты такой напряжённый? Из-за встречи с мамой? — интересуется мужчина.       — Мама не причём. Точнее, не совсем, — неуверенно отвечает Чан, — просто… так получается. Не обращай внимания. Допив свой кофе, Бён вымывает чашку и целует его в лоб, позволяя выдохнуть. Как хорошо, что на него не давят — благословение! Время медленно начинает поджимать, поэтому парень глотает кипяток и морщится, поднимаясь с места. Вымыв за собой посуду, он встряхивает руки и вызывает такси. На улице всю неделю было пасмурно и сегодня, скорее всего, будет дождь, но даже это не останавливает парня от намерения прогуляться с мужчиной. Войдя в спальню, он просит его одеться потеплее. Вместо рубашки мужчина достаёт из шкафа тонкую чёрную водолазку, облепляющую его тело, словно вторая кожа. Мучительно вздохнув, Пак встречается с чужой усмешкой и закатывает глаза. Сам же парень надевает футболку, большую тёмно-синюю худи и чёрные джинсы. Натянув короткие носки, Ёль оборачивается вокруг себя, проверяя, всё ли с собой взял. Документы, зарядка, наушники, телефон, ванные принадлежности, одежда, вода и зонт — вроде бы всё? Чан с недовольством осознаёт, что его зонт так и остался у Кары, когда она забирала его вещи вместо него.       — Готов? — интересуется Бён, выходя к нему в коридор.       — Да, ты проверил дом? — напоминает Чан, завязывая шнурки на высоких чёрных кедах.       — Всё в порядке, — заверил его мужчина, присаживаясь в кресло, чтобы надеть кроссовки. — Куртку надевать будешь?       — Да, не хочу простыть. Бён тоже накидывает на плечи кожанку. Чанёль свою не застёгивает, потому что худи достаточно плотная, чтобы суметь застегнуть её. Подняв обе сумки, он бросает мужчине ключи и выходит на лестничную клетку, чтобы вызвать лифт. Такси подъезжает к подъезду в тот момент, когда они выходят наружу. Проглотив облегчение, Чанёль просит водителя открыть багажник и оставить сумки там. Поездка проходит благополучно: никаких пробок и задержек! Остаётся шесть минут до прибытия поезда, но Ёль успокаивается только когда оказывается на перроне. Поставив сумки на лавочку, он засовывает руки в карманы куртки, поднимая взгляд на затянутое небо. Ощущение, что сейчас пойдёт не просто дождь, а полноценный ливень. Бён рядом с ним закуривает, пару раз щёлкая зажигалкой. Чанёль вслушивается в первую тягучую затяжку с параллельным шипением прожигаемой бумаги и прикрывает глаза.       — Ну и погодка, — шепчет мужчина. Ёль поворачивает к нему голову и приподнимает уголок губ: Бён немного прищуривается, глядя на стремительно темнеющее небо, и снова делает затяжку, смыкая губы на фильтре. Несмотря на то, что всё вокруг пропитывается едким запахом, Чан всё равно чертовски хочет поцеловать его. Поезд прибывает позже необходимого — в 09:48. Чанёль обращается к проводнице за помощью, чтобы быстрее найти нужный им вагон, и кивает мужчине следовать за ним. В проходе практически никого нет — Ёль видит только двух молодых иностранцев в конце коридора.       — Пустота и покой.       — Проезд слишком дорогой, — вздыхает Чан, входя в купе, — к тому же, время проезда того не стоит.       — Стоит. Терпеть не могу общественный транспорт. Особенно, если это дальнее расстояние. Чанёля это не возмущает. Если у его спутника есть возможность оплатить комфортные условия, то нет необходимости нервировать друг друга неоправданно высокими ценами. Спокойный партнёр — залог успеха во всём. Именно таким выглядит Бён, снимая куртку и вешая в узкий шкаф. Ёль облизывает губы и закрывает дверь. Здесь достаточно места для двух людей: два широких спальных места по обе стороны от тумбочки, вверху большая полка для сумок, индивидуальное освещение, розетки, окно открывается на проветривание, узкие шкафчики, аккуратно упакованное в наборе постельное — идеально. Чан снимает с себя куртку и бросает её на посадочное место. В этот же момент в дверцу стучатся и к ним заглядывает проводник. Оперативно ознакомив их с имеющимися удобствами, мужчина показывает, как замыкается дверца и желает им комфортного пути. Ёль тут же защёлкивает замок на двери, опуская плотные тканевые жалюзи. В купе достаточно темно, а ещё тёмное небо делает своё дело, но включать свет ни одна рука не тянется.       — Из-за чего ты нервничаешь? — интересуется Бён.       — Я не нервничаю! — удивлённо отзывается Пак, закидывая сумку на полку. Едва он касается бёновской сумки, как его хватают за талию и заваливают назад, прижимая к себе за живот. Он вздыхает, позволяя усадить себя между бёновских колен. Судя по ощущениям, натянутая внутри струна натягивается ещё больше. Чану неловко от того, что мужчина проявляет свои чувства вне дома, потому что он не привык к этому.       — Эй, со мной всё нормально, — заверяет его парень.       — Из-за работы ты испытывал стресс всю неделю, но ни разу не пожаловался. Вчера ты был готов отказаться от ужина, хотя был голоден и сильно устал. Тем не менее, заснуть тебе так и не удалось. В чём проблема, малыш?       — Я не знаю, — искренне недоумевает парень. — Всё хорошо, серьёзно. Город всё ещё мелькает за окном, а на стекле появляются первые капли. Чужие ладони пробираются под худи, крепко сжимая бока. От неожиданного касания к слабой зоне Чан шумно выдыхает и укладывает ладони поверх одежды.       — Бэкхён-а, — шепчет он.       — Позволь мне расслабить тебя, — говорит мужчина, целуя его шею.       — Здесь я точно не смогу расслабиться.       — Мм, звучит как невыполнимая задача, с которой я обязан справиться. Мужчина медленно поддевает худи и без труда стягивает её, пробормотав что-то про большие размеры одежды. Чужие губы касаются шеи и слабо прикусывают кожу, не доводя до чётких отметин.       — Не будем шокировать маму, верно?       — Желательно, — слабо усмехается Чан, вцепившись в колено мужчины. Бён хмыкает и расстёгивает пуговицу на джинсах, затем и ширинку. Оттянув широкий ворот футболки зубами, тут же прикусывают плечо и всасывают кожу, вынуждая парня зашипеть.       — Когда у меня что-то отбирают, я стараюсь это компенсировать, — шепчет мужчина, настойчиво приспуская джинсы.       — Чёрт, дай мне хоть развернуться.       — Нет, сиди смирно, — категорично произнёс Бён. — Я возьму тебя так. Чанёль закатывает глаза.       — Да если бы!       — Не провоцируй меня, малыш. Сколько раз тебе нужно сказать, чтобы ты поберёг свою попку? — задумчиво протягивает он, начиная поглаживать член сквозь бельё.       — Сколько бы ты это не говорил — всё впустую, разве не заметно?       — Ох уж эта ненасытность! — ворчливо протянул Бён, неожиданно соскакивая с игривого тона. — Когда-нибудь я трахну тебя так, что ты месяц не будешь заикаться о сексе.       — Пустые обещания, — фыркает Чанёль, тут же давясь вдохом. Бён сильно сжимает сосок и член одновременно, вынуждая его заёрзать. Благослови Господь тех людей, которые установили здесь такие широкие спальные места! Чан с удовольствием съезжает вниз бёдрами, но мужчина тут же возвращает его обратно, наказывая слабым укусом в плечо.       — Вот ты неугомонный, — усмехается он, не прекращая поглаживания.       — Можно подумать, ты не знал, каким я буду, — закатывает глаза Чанёль. — А как же интуиция? Гадания по картам? Парад планет и прочее необъяснимое дерьмо, которое позволяет тебе всё видеть наперёд? Засмеявшись, Бён не лишает себя возможности уткнуться лбом в плечо. Момент выпадает, и Чан пытается завести руку, чтобы прикоснуться к мужчине, но тот отводит её в сторону.       — Расслабься, не думай обо мне.       — Так нечестно, — слабо стонет Пак, ощущая жар в паху. Бёдра напрягаются. От ласки и жаркого шепота у уха член быстро наливается кровью. Бён знает, на какие места надавить, чтобы возбудить его. Впрочем, Ёлю многого не надо, если его касаются одни определённые руки.       — Нечестно — это когда ты пытаешься сдерживаться. Ненавижу, когда ты сдерживаешься, малыш.       — Мы не дома, — напоминает парень, — и вообще, скажи спасибо моему телу, что я возбудился. Впервые оказываюсь в такой ситуации и как-то расслабленным себя не чувствую. Не справляетесь, господин Бён, теряете сноровку? Или возраст уже не тот? Ладно. Возможно, этого не стоило говорить. Мужчина освобождает напряженный член из белья и начинает надрачивать, спуская вторую ладонь к яичкам.       — Ах, чёрт, не на сухую же! — возмущается Ёль, слабо простонав сквозь сомкнутые губы.       — Сейчас ты взмокнешь и будет влажно.       — Блять, — бормочет парень. Что характерно: Бёну практически сразу удаётся довести его границы. Такое ощущение, что ему достаточно только рук, но Ёль знает, что сам себя мучает картинками в голове. Мужчина не откликается ни на одну его реплику, как бы парень не старался его разговорить. Бёдрам не удаётся удержаться на месте: он подаётся ими вверх к руке, умоляя себя продержаться ещё дольше. Выступивший предэякулят, казалось, должен поставить точку в этой тупой жесткой дрочке, но не тут-то было… Пак даже не испытывает удивления, когда член пережимают у основания. Уложив ладонь на чужие пальцы, он всхлипывает от желания кончить.       — Ты специально!       — Убери руки, — требовательно отрезает мужчина.       — Бэк.       — Руки, Чанёль. Опусти руки на мои колени и не убирай их, пока я не позволю это сделать. Собственное имя режет слух так сильно, что он вздрагивает и тут же подчиняется, нетерпеливо сжав плотно облегающую ткань. Пак знает, что это превратится в пытку — дорога-то длинная, но не будет же мужчина мучить его четыре часа?..       — Хочешь проверить себя на выносливость?       — Нет, — тут же откликается парень, на мгновение зажмурившись.       — А я думаю, стоит проверить. Никакой игривости в тоне. Ничего, что может выдать его намерения. Бён вдруг превращается в какую-то каменную глыбу, абстрагировавшуюся от всех чувств и ощущений. Чужой тон резок, точен, категоричен в каждом произнесённом слоге. Это настолько нетипично, непривычно, даже пугающе, что Чан не находит слов для ответа. Не ослабляя пальцы, мужчина подсаживает его ближе к краю. Чанёль инстинктивно спускает руки ближе к чужим коленям, но захват не распускает, отчего-то слушаясь вновь прозвучавшего в голове тона. Свободная ладонь опускается на грудную клетку и надавливает, вынуждая откинуться на чужую грудь и опустить голову на плечо. В такой позе просто невообразимо расслабиться, особенно, если в бёдрах собрался весь жар тела. Мужчина ничего не говорит и не целует хоть куда-нибудь, хотя возможностей теперь больше. Вместо этого он опускает ладонь на напряженный живот и медленно спускает прикосновение к паху. Возбуждение не отступает ни на мгновение, но становится более терпимым. Поняв это, Бён тут же пользуется этим: немного ослабляет одну руку и закрепляется пальцами у головки, сильно обводя взбухшую головку большим пальцем. Чанёль несдержанно вскрикивает и с глухим стуком с силой упирается ногой в диванчик напротив. Собственные ладони сильно дрогнули около чужих колен, и Бён тут же отреагировал требовательно-ледяным тоном:       — Руки. «Блять, блять, блять!» — спешно пронеслось в голове. Ёль чуть выгнулся и зажмурился, пытаясь ослабить подступивший оргазм. Всего одно касание, а он уже готов спустить! Вот же блять!       — Ч-чёрт, — зашипел он. Бён никак не отреагировал, продолжая поглаживать ствол кончиками пальцев. Чанёль на мгновение сжал губы, стараясь удержать в себе стон, но мужчина тут же отреагировал на задержку дыхания, принявшись размазывать выступившую каплю прямо по охуеть какой-то чувствительной головке. Бёдра дрогнули, пытаясь уйти от контакта. Чан упёрся бешеным взглядом в потолок купе, мечтая кончить несмотря на передавленное основание, но ничего не произошло. Нога ещё сильнее упёрлась в диванчик напротив. Чанёль шумно выдохнул и тут же задушено простонал, когда чужая ладонь совершила движение вверх-вниз, несмотря на стальной захват пальцев.       — Я не… Парень несдержанно застонал и тут же оборвал сам себя, боясь, чтобы его не услышали снаружи. Вторая нога сама по себе стала на носочек, приподнимая коленку. Руки снова дрогнули, но пальцы на опережение сжали чужие ноги. Ещё одной реплики с таким тоном он не переживёт. Пытаясь восстановить дыхание, Чанёль часто задышал и пожалел об этом несколько раз. Бён пользовался каждой его попыткой «выдохнуть», всё время проворачивая с его телом что-то такое, от чего проще было потерять сознание, чем кончить. Мучительные движения на члене и касания к напряженным яйцам вырывали из парня такие звуки, что хотелось провалиться сквозь землю. Щёки не просто пылали — готовы были по-настоящему загореться. Бён продолжал молчать. Сколько бы это не длилось — для него это всегда будет чертовски долго. Чанёль вспотел, стараясь удержать в себе все звуки, желающие вырваться из горла. Мутный от возбуждения взгляд уже не видел даже потолка. Мужчина был поразительно неуступчив и усерден, подводя его к границе третий раз. Чанёль выгнулся, с силой смыкая губы, но руки неожиданно пропали. Ему нужно было совсем чуть-чуть! Всего несколько движений и он бы кончил, но… На снова прерванный оргазм его тело отчаянно напряглось.       — Бэкхён, — задушено выговаривает Ёль, закрывая глаза, — пожалуйста. Слёзы скатываются из уголков. Чужие губы ласково касаются виска, смазывая влагу. Бёдра пробивала дрожь, не говоря о постоянно сокращающихся мышцах живота и всеобщем напряжении в теле. Чан чувствовал себя безумным, даже не пытаясь возмутиться происходящим или как-либо воспротивиться чужим действиям. Он доверял Бёну настолько, что был готов встретить темноту, так и не дождавшись оргазма. Рука вернулась обратно. Парень глухо простонал, отворачивая голову к двери. Периодами ему чертовски хотелось сжать ноги и он слабо сводил колени, но когда чувства били в голову — он был готов развести ноги настолько сильно, чтобы треснули блядские сковывающие движения джинсы. Мужчина снова коснулся его сосков, вынуждая на несколько долгих секунд потеряться во вспыхнувших ощущениях. Парню казалось, что его сейчас разорвёт на куски от всего, что с ним делает Бён.       — Пож…ал…стбэк, — бессвязно прохныкал Чанёль. Шеи коснулся язык, оставляя влажный след на коже. Тут же в это место вгрызлись зубы, вынуждая его вскрикнуть и дрогнуть всем телом. Член готов был взорваться. Парень отпустил выступившие слёзы и снова всхлипнул, царапая ногтями чужие джинсы. Чужая ладонь поднялась к шее, опускаясь кончиками пальцев к бешено пульсирующей точке.       — Мне нравится, что мольба не вызывает у тебя отрицания. Тебя не нужно об этом просить — там сам всегда просишь. Но знаешь, что мне не нравится? — Чанёль едва может сглотнуть слюну. Он подозревает, что ему не удастся произнести ни одного слова. — Спроси «что Вам не нравится, господин Бён»?       — Бэкхён, — скулит Ёль, зажмуриваясь.       — Нет-нет, не так, — мягко журит мужчина. — Спроси так, как я попросил. Чанёль всхлипывает от пронёсшегося по нервам стыда. Щёки обдаёт жаром, когда он раскрывает губы и задаёт требуемый вопрос. Член тут же начинает пульсировать от хлынувшего возбуждения. Бён чувствует это ладонью и усмехается прямо в ухо, слабо коснувшись кожи губами.       — Вот это да-а, — довольно протягивает мужчина, в очередной раз вызывая скуление. — Расслабь руки.       — Бэк…       — Мы обязательно разберёмся с этим, мой хороший, но потом, а сейчас я вдруг обнаружил одну проблему. ВДРУГ?! Чан стискивает челюсть и зажмуривается, позволяя чужим рукам посадить его ровно. Бён вылезает из-за его спины и становится на колени между его ногами. Несмотря на твёрдый голос и безэмоциональное лицо, чужие глаза горят желанием довести его до сумасшествия. На периферии мелькает мысль, что парень взаправду готов умолять мужчину взять в рот. Пиздец, что он с ним сделал…       — Вздумаешь сдержаться — я серьёзно обижусь на тебя, — предупреждая, произносит Бён. У Чанёля нет сил выражать на лице что-либо кроме уязвления и мольбы, но всё-таки находятся силы удивлённо раскрыть глаза. «Я не умею быть тихим!» «Блять, нет» — он только и успевает об этом подумать, как Бён берет колом стоящий член в рот. В чужом рту горячо, а в глотке тесно. Головку обжигает сокращение горла, и тело напрягается словно хлыст. До мозга даже не доходит, что можно было бы быть потише: стон плавно переходит в скуление. Все чувства смешиваются воедино, лишая его возможности преждевременно разобрать все по полкам и подготовить себя к этой катастрофе. Он обмякает. Глаза сами по себе закрываются, а слёзы скатываются по щекам от того, насколько много ощущений скопилось в его теле за это мучительное время. Паку едва удаётся упереться ладонью в чужое плечо, склоняясь над мужчиной, который сейчас слишком занят, чтобы взглянуть на него. Тело подрагивает. Чанёль чувствует себя настолько разбитым, что не удерживается от всхлипа, который теперь совсем не относится к теме возбуждения. Плечи начинают дрожать сильнее, и он накрывает глаза ладонью. Судорожно вдохнув, он задерживает дыхание, пропуская несколько секунд бешено колотящегося сердца.       — Детка, — позвал мужчина, — взгляни на меня. Ты как?       — Нормально, — мгновенно отвечает парень.       — Далеко от истины, — замечает Бён, полноценно становясь на колени и выпрямляясь на них, чтобы суметь обнять навалившегося на него парня.       — Передержали, в буквальном смысле, — усмехается Пак, отнимая ладонь от слезящихся глаз. Сердце всё ещё колотится, как ненормальное. Чанёль хмурится, усиленно пытаясь восстановить дыхание, пока Бён придерживает его. Немного успокоившись, Ёль выпрямляется и снимает с себя влажную футболку. По телу пробегает ощущение гусиной кожи, и он вздрагивает всем телом, тут же проводя ладонями по рукам, чтобы сбить неприятные чувства.       — Посмотри на меня. Чанёль стирает влагу с щёк и обращает на Бёна взгляд.       — Не переживай обо мне. Не помер и ладно, — усмехается Чан. Мужчина помогает ему заправиться и крепко целует в губы.       — Интересно, у нас когда-нибудь появится список «не делай так больше никогда»? Пак слабо смеется, бросая подушку к окну и толкая мужчину на диванчик. Натянув на остывшее тело худи, он заваливается прямо на Бёна и вздрагивает, сильно зашипев. Член настолько чувствительный, что пробивает по нервам даже сейчас.       — Да, прямо сейчас, — хмыкает Ёль, устало прикрывая глаза. — Не думаю, что готов к такому охуеванию, поэтому переименуем список в «не делай так, пожалуйста, пока я тебя не попрошу».       — Было сильно?       — Очень сильно, — признаётся парень. Бён вздыхает, и они умолкают на долгие несколько минут, пока Чанёль не раскрывает глаза. — Я настолько доверяю тебе, что даже не подумал о том, чтобы попросить тебя остановиться.       — Это… звучит как проблема.       — Это звучит как доверие, — фыркает Чан, запрокидывая голову с последующим требованием: — Целуй. Бён изворачивается и крепко целует его в губы. Парень расслабляется и укладывает голову на своё законное место — плечо.       — Я задел тебя?       — Нет. Просто решил…       — Да. Твоя больная тема — возраст. Прости.       — Не настолько, чтобы причинять тебе боль.       — Бывает боль от оргазма? — удивляется Чан. — Я бы это так не назвал.       — Я бы хотел сказать: как-нибудь опробуем, но сейчас понимаю, что не попробуем. Шлёпнув мужчину по плечу, Чанёль возмущается:       — Не смей чистить список в своей голове без моего участия, Бён Бэкхён! Если предложишь — обсудим и решимся, а без меня ничего не решай больше.       — Слушаюсь и повинуюсь.       — Я чувствую себя так, словно готов отключиться с минуты на минуту. Скажи, что ты не любишь, и я отомщу тебе, вынудив лежать со мной всю дорогу. Мужчина с усмешкой сказал, что это больше походит на награду, чем наказание.       — Ну давай, что там? О чём я не догадался? — пробубнел Ёль в чужую шею. Бён вздохнул:       — Не люблю, когда во мне сомневаются.       — А я… — Ёль чуть нахмурился и резко приподнялся на локте, чтобы взглянуть в чужие глаза. — О! Но ты ведь знаешь, что я никогда не сомневаюсь в твоей опытности! Просто пришлось к плохо работающему мозгу!       — Я знаю, солнце, — губы коснулись его лба, а ладонь призывающе опустилась на затылок, вынуждая лечь обратно. — Прости, если это было слишком для тебя.       — Это было слишком хорошо для меня. Я пока больше ахуеваю, чем кайфую, но обязано научусь кайфовать. Слабо усмехнувшись, мужчина скрепляет пальцы в замок у него на плече. Под давлением рук, прижимающих его к любимому человеку, Чанёль не просто засыпает — сон будто по щелчку выключателя опускается на его голову. Он всю неделю чувствовал себя невероятно разбитым из-за физического и психологического напряжения, а ведь ещё ранние подъёмы и неумение есть ранним утром… Парень буквально исчерпывал свои ресурсы под чужим внимательным взглядом, и такой шквал разорвавших его эмоций оказался очень кстати. Когда приходит время просыпаться, Бён долго будит его мягкими поцелуями и едва уловимым шепотом. Чужая мягкость и аккуратность подчиняет его тело, вынуждая расслабляться больше прежнего.       — Прибытие через двадцать минут.       — Что с погодой? — пробурчал Пак со всё ещё закрытыми глазами.       — Дождя нет, но не могу сказать, что распогодилось. Парень вздыхает.       — Плохо. Чанёль поднимается ближе к прибытию. Умывается в туалете и поправляет сбившиеся волосы. Щека немного покрасневшая и это неудивительно — на таких камнях-то лежать! Бёну явно стоит набрать вес, чтобы стать мягче. Бён недовольно наблюдает за тем, как он сонно пытается натянуть куртку и останавливает его одним чётким движением.       — Заболеешь ведь, — говорит, усаживая на диванчик.       — Она тёплая! Мне в ней жарко, — возразил Пак.       — Раздевайся.       — Опять? — вылупился Ёль. Бён сжимает губы, чтобы не засмеяться, и достаёт свою сумку с полки.       — Не знаю о чём ты подумал, но теперь я начинаю беспокоиться, что оставил в напоминание моральную травму.       — Тьфу! Дурень, — бурчит Чан, шлёпнув мужчину по заднице. В общем, Бён настаивает, чтобы он надел его теплую водолазку, следом худи и только потом куртку, которую — внимание! — умудряется застегнуть. Чанёль чувствует, что упарился и едва выдыхает, поднимая измученный взгляд к потолку.       — Спасибо мне потом скажешь, маленькое недоразумение.       — Ой, извините, а вообще-то это по Вашей милости с меня сто потов сошло! — возмущённо напоминает Ёль. Бён ничего не отвечает: крепко целует в губы и открывает дверь купе, подталкивая выходить. Потрясающе! Холодный ветер бьёт его в лицо. Ёль вздрагивает, тут же передёргивая плечами. Бён снова ничего не говорит, но выразительно поднимает бровь, доказывая, что был прав. Ну и ладно! Юру находят на лавках. Рядом с ней находится какая-то девушка, видимо, та самая подруга. Быстро обсудив примерный план, они расходятся. Чан обещает передать привет тётушке Суён и берет мужчину за руку, оттягивая к вечно открытой калитке железнодорожного вокзала.       — Куда направляемся?       — Самый ближайший здесь сквер, поэтому сейчас пройдём через него, — говорит Ёль. — Путь до дома недолгий — за час пешком доберёмся, если спешить не будем, но нам придётся немного задержаться у тёти. В целом, парочку мест я тебе покажу, — Чан усмехается, взглянув на мужчину, — думаю, этого будет более чем достаточно.       — Почему ты так думаешь? Всё настолько плохо? Парень пожимает плечами, чувствуя, как его холодные пальцы сжимают чуть сильнее. Приятно-то как! Ох…       — С какого возраста можно считать, что наступает сознательность?       — Сознательность — это не о памяти, это о понимании. Дети обычно не понимают, что произошло, но ощущают окружающий мир и делают свои выводы на том уровне, на который им хватает понимания. Я думаю, сознательность не стоит ставить в одно предложение со словом «наступает». Ёль указывает на тротуар, и мужчина покорно следует за ним, осматриваясь вокруг. Начиная от вокзала ничего необычного не имеется: типичные магазинчики, невысокие квартирные дома, какие-то социально важные постройки — это будет преследовать их ещё минут десять, прежде чем им нужно будет перейти через дорогу к скверу.       — С детства у меня сложилось впечатление, что в моей жизни ничего значимого и хорошего не случилось, о чём можно было бы рассказать. Всякое происшествие, даже если оно подразумевало положительный эмоциональный оттенок, было омрачено отцом или кем-либо ещё. Мне и до сих пор так кажется, потому что ничего хорошего я практически не могу вспомнить.       — Обычно люди хорошо запоминают те происшествия, которые заставили их ощутить сильный эмоциональный подъём или упадок. Чем ярче эмоции, тем чётче отложится в голове произошедшее, — говорит Бён. — Возможно, это что-то типа опыта? Мозг собирает данные, чтобы понимать, как реагировать на будущие такие же происшествия? Ему ведь тоже нужно защищаться от всех и всего, особенно, если эмоциональные всплески случаются часто.       — Звучит достаточно здраво, но с психологической точки зрения я воспринимаю это не как помощь сознанию, а как хуевую жизнь.       — Справедливо, — хмыкает мужчина. — Мне тоже нечего вспомнить хорошего, но я уверен, что если мне встретятся особые запахи, вкусы или происшествия, то я смогу уловить нить чего-то хорошего. Или… просто посидеть, попытаться вспомнить что-то положительное.       — Могу сказать, что это «что-то» в моём случае будет связано только с сестрой. Всю жизнь за неё держался, а теперь за тебя.       — М-м, — вдруг протягивает Бён, — значит ли это, что всю жизнь ей приходилось проявлять силу и ответственность, и теперь она не может расслабиться и позволить другим людям помочь ей разделить ответственность? Чанёль сконфужено сводит брови, провожая взглядом проехавший мимо автобус.       — Ты об Инсоне?       — О нём самом. Звучит логично, не находишь?       — Нахожу, но думаю, что ей серьёзно стоит задуматься о получении квалифицированной помощи. Иначе так и застрянет в этих непонятках с самой собой. Обсуждая этот вопрос, они не останавливаясь проходят мимо остановки. Чанёль не спешит, поэтому им удаётся держать чёткий ритм ходьбы. В последний раз он был в этом районе так давно… Он не может вспомнить, когда в последний раз ходил по этой улице пешком. Мужчина удивительно умиротворён рядом с ним, и это приглушает все сомнения по поводу глупой прогулки, которая только силы отберёт и вообще… Гребаные сомнения. Чем ближе они подбираются к скверу, тем сильнее задумывается парень. Но это не связано с мыслями, он просто пытается вспомнить правильный маршрут, чтобы выйти к мосту. Когда дойдут до конца, им нужно будет свернуть к учебному заведению…       — Тут недалеко жила бабушка, мама отца, — произносит Чан, переводя их через дорогу. — Я вроде бы говорил, что несколько лет жил у маминой мамы? Ничего плохого о ней сказать не могу, но вот касательно этой бабушки… Чёрт, я так боялся её, что едва мог разговаривать в её доме. В начальной школе мне часто приходилось оставаться у неё после занятий, потому что сам я не мог добираться отсюда в свой район. Дедушка был военным в отставке и… ну, может, она просто привыкла жить как на пороховой бочке и сама стала такой ненормальной? — с сомнением вопрошает Ёль. — Короче говоря, я ненавидел приезжать туда, потому что проглатывал язык и буквально забывал все буквы алфавита. Когда мама забирала меня домой и пыталась поговорить со мной, я не мог сложить слоги в слова. Иногда она думала, что я отстаю в развитии, а я настолько боялся находиться в том доме, что готов был обделаться. Угадай, что меня останавливало? Руки чертовски вспотели и пускают мурашки по телу.       — Страх, что она заметит и проявит агрессию?       — Бинго, — грустно усмехается Чан. Заметив, что вокруг достаточно пустынно, Ёль освобождает свою руку из чужого захвата и заставляет мужчину согнуть локоть, чтобы просунуть ладошку. Так-то лучше.       — Этот сквер для меня означает неощутимое чувство свободы. Неощутимое, потому что я вырывался из одной клетки, чтобы приехать домой и попасть в другую клетку, особенно, если отец был дома. Вот этот промежуток времени, когда я стоял рядом с бабушкой около лавки и ждал маму… непередаваемый из-за ощущения радости и возбуждения. Энергия буквально искрилась во мне, потому что я знал, что скоро приедет мама, которая спасёт меня от бабушки, — мужчина ласково накрывает теплой ладонью его сжимающиеся на локте пальцы. — Я был так счастлив, но в то же время чертовски огорчён из-за того, что папа был дома. Чанёль замедляет шаг, когда они подходят ближе к той лавке, о которой думал.       — Её покрасили, — безэмоционально произнёс он, — раньше она была желтого цвета. В школе был какой-то праздник и нужно было переодеться в какое-то животное. Мама старалась над костюмом несмотря на загруженность на работе: я помню, что она каждый вечер шила его, а я заглядывал в комнату и внутренне содрогался, глядя на жёлтый костюм.       — Кем ты был?       — Цыплёнком, — ответил Чан. Тяжелый вздох вырвался из него, и он отвернул голову, чтобы тут же утянуть мужчину от красной лавки. — Это были желтые шорты с рубашкой, ещё что-то было на голове — какая-то шапочка с клювиком и глазками. Парень поджал губы, опуская взгляд под ноги. В голове всё ещё ворочались воспоминания о том, как, уложив его спать, мама уходила в другую комнату и быстро пыталась сшить ему чёртову рубашку, потому что спать они обязаны были ложиться по чётко установленному отцом графику. Он помнит, как маленькая полоска света от лампы опускалась на пол коридора, и как он заглядывал в образованную щель двери. Мама часто шипела и прикусывала палец, когда кололась, но покорно сидела в кресле и шила до тех пор, пока не звучал отцовский голос.       — Не знаю… возможно, тогда у меня впервые случилась паническая атака? Подавился воздухом и разревелся. Нам нужно было рассказать небольшой стишок… «Я сегодня не ребёнок — желтый, маленький цыпленок. Одеяло — скорлупа, в ней сижу как мышка я…» , — Чанёль что есть сил стиснул зубы и отвернул голову. — Зачем я это помню вообще? Бён ничего не ответил. Его ладонь согревала пальцы, а неспешная походка позволяла расслабленно оставаться на одной волне.       — Мои родители с детства пытались втолковать мне понятие репутации, поэтому на разных конкурсах или таких вот праздниках я всегда был кем-то благородным и привлекающим внимание.       — Каким животным ты был?       — Павлином.       — О?! — удивляется парень, устремляя взгляд на закатившего глаза мужчину.       — А теперь спроси, каким фруктом я был в детском саду.       — Та-ак, каким фруктом ты был? — улыбается Чан.       — Ананасом, чёрт возьми, — вздыхает Бён. Чанёль заливается смехом, запрокидывая голову. Им приходится остановиться, пока он не отсмеётся, а потом не откашляется. Воздух-то холодный — прямо в горло! Ух! Они возобновляют движение.       — Я хотел быть клубникой, а мама видела меня в роли персика, — говорит Ёль, мягко улыбаясь, — но отец решил, что это… не знаю… возможно, недостаточно по-мужски? И после ссоры было решено, что я стану сливой. Сливой, Бэкхён! Я был таким скучным среди детей, — проныл он. — У мальчика из моей группы в садике был потрясающий костюм винограда — вот где родители оторвались!       — Персик, значит, — задумчиво протянул Бён. — Не могу не согласиться, ты достаточно сладкий, малыш.       — Бэкхён! — возмущённо воскликнул Чан. — О детских годах говорим, блин.       — Но сейчас ты достаточно взрослый для того, чтобы я мог попробовать тебя на вкус, — подмигнул мужчина. Щёки обожгло. Один от этого плюс — тело разгорячилось и ему не было холодно. Обсуждение детского садика плавно сместилось на детские годы в принципе. Бён не был особо разговорчив, позволяя парню рассказывать обо всём, что мог вспомнить, но всё-таки и сам вставлял слово. Чанёль узнал, что мужчина практически не ходил в детский сад, потому что часто болел в детстве, под конец его и вовсе забрали оттуда, после того, как сделали фотосессию. Причём эта идея исходила именно от его семьи… Они проходят сквер и сворачивают налево.       — Не хочешь согреться? — вопрошает мужчина, заприметив стоящий на противоположной стороне улицы кофе-трак. — Давай посмотрим, что нам предложат, — не дождавшись ответа, он направляет их ко второму пешеходному переходу.       — Сильно замёрз? Внутри стало как-то неприятно, что он со своими глупыми прогулками заставил партнёра мёрзнуть.       — Нет, мне жарко, — вдруг ответил Бён, — я не хочу, чтобы ты замёрз. Вот уже нос красный. Чанёль смущённо улыбнулся. Купленные горячие напитки исправили положение. Согревая холодные пальцы о стаканчик, парень жалел только о том, что пришлось разорвать контакт между их телами.       — Куда идём?       — Покажу, где я учился три года.       — О-о, — протягивает мужчина, — я впервые встречаю заведения, дающие определённую платформу для поступления в ВУЗ.       — Это закрытое заведение. В тюрьмах и то лучше, наверное, — хмыкает Пак. Он сокращает путь, чтобы не затягивать прогулку. Всё-таки, в какой-то момент они точно замёрзнут и проголодаются, но если второе решаемо с помощью намеченного кафе тётушки, то с первым просто нужно поторопиться. О своём обучении Бён наотрез отказывается что-то рассказывать. Чанёль задаёт лишь один уточняющий вопрос, на который получает вполне определённый ответ: «это был разрушающий меня ад, и я говорю не о самой учёбе, а о своей студенческой жизни в целом». После этого он смиренно закрывает рот, снова взяв мужчину под руку. В умеренном темпе они проходят мимо магазинов, нескольких кафе и сворачивают на нужную тропинку. Пройдут через озеленённый участок и выйдут прямо на задний двор неогороженной территории. Бён с интересом осматривает корпус, стоящий буквой «п».       — Как компактно построено, — говорит он, — на одной территории столько корпусов… Все здания действительно достаточно компактно расположены на большом куске территории. Прямо посередине основной п-образный учебный корпус — четырёхэтажное здание. Наискось от него чуть выше слева массивное двухэтажное здание — спортивный корпус, а чуть ниже — общежитие. Справа (намного ниже) мастерские, а выше — спортивная площадка и небольшое футбольное поле со скамейками. Чан поджимает губы и всё-таки делает шаг вперед, не замечая, что пальцы сжимают чужой локоть чуть сильнее.       — Как проходило обучение?       — Как… сонный паралич, — Чанёль поднимает грустный взгляд к окнам туалетов, — когда ты знаешь, что происходящее — всего лишь кошмар, но двинуться, подать голос, попросить о помощи — разбудить себя не можешь. Вздохнув, Пак выводит их на асфальтированную дорожку.       — Это учебный корпус, — говорит он, указывая на здание перед ними, — видишь задний выход? Им пользуются также часто, как главным входом, который находится через холл напротив него, — объясняет парень. — Здесь проходят все занятия. Внутри есть актовый зал, библиотека и лаборатории. Библиотека самое тихое место в корпусе, она находится в конце, почти что в углу, да и ходил туда мало кто. Меня часто зажимали там, — слабо усмехается Пак, поворачивая мужчину вправо. — За этой частью площадка и поле, а вот это одноэтажное здание — мастерские.       — Для чего оно?       — Половина здания отводится на мастерские с особым уклоном, а во второй проходили редкие занятия, — Ёль обвёл постройку пустым взглядом. — Я знаю, что туда приходили ребята постарше из других заведений. Мастера говорили, что там были хорошие лаборатории, но я не мог этого проверить — у меня было другое направление подготовки.       — Прямо мастера? — скептически вопросил Бён. Чанёль хмыкнул, обращая на мужчину взгляд.       — Так мы обращались к нашим учителям.       — Что? — нахмурился Бён, упираясь в него тяжелым взглядом. Ёль лишь пожал плечами, поворачивая мужчину в противоположную сторону.       — Это частное закрытое учебное заведение. Здесь свой устав и всем плевать, что обращения не совсем педагогичные.       — Подозреваю, что преподаватели здесь были кончеными ублюдками, требующими беспрекословного подчинения.       — Не далеко от истины, — соглашается Чан, — как ты мог понять, отдать меня сюда была папина идея. Он хотел, чтобы я вырос таким, как он, а получилось то, что получилось.       — Ты замечательный, Чанёль. Парень слабо усмехается, но ничего не отвечает. Это место действует на него слишком угнетающе, скорее бы свалить отсюда…       — Первое время после поступления я никак не мог понять, почему закрытое обучение не предполагает каких-либо ограждений на этой территории, но уже через пару месяцев понял, что себе дороже сбегать с занятий и следовать всем правилам.       — Они избивали студентов?       — Они… нет, — качнул головой Чан, — там было другое воздействие.       — Какое? — настойчиво вопросил мужчина. Чанёль проглотил все слова и выдохнул то, что в студенческие годы принято было считать правильным ответом:       — Промывка мозгов.       — И больше ничего?       — Не знаю, — пожал плечами Чан, отказываясь смотреть на мужчину. — Я попал в мастерскую всего два раза: в первый раз на первом курсе, когда в истерике сбежал с занятия — тогда это был просто очень тяжелый разговор с разжевыванием «так поступать не надо, потому что»; второй раз случился после драки на последнем курсе. За три года-то привыкаешь жить по ненавистным правилам, поэтому когда случилась неприятная ситуация, я как будто стал другим человеком и случилась массовая драка. Тогда меня тоже ждал долгий и тяжелый разговор, к счастью, но это исключительно заслуга моего терпения: если бы в моём деле числились разного рода проступки, я бы не смог отделаться вторым сеансом общения. А так как три года прошли без правонарушений, я получил самое лёгкое наказание. Он прекратил движение недалеко от общежития, но не успел ничего произнести, как мужчина сказал:       — Ты сказал, что тебя зажимали в коридоре — разве это не проступок? Устав позволяет творить такое в корпусе? Или были привилегированные студенты?       — Даже если они и были, то всех пытались смять в одно целое. Студент не может выделяться, кем бы не были его родители и чем бы они не занимались. Студент не имеет права нарушать устав. Устав — это кодекс равновесия, постоянства, чести и наказания.       — Ты мне сейчас это на автомате сказал? — удивился Бён. — Три года прошло, а ты всё ещё помнишь всё это? Ёль неловко пожал плечами, обводя взглядом чужое помрачневшее лицо.       — Наказывали всех. Во всех уголках были камеры, даже в туалетах. Точнее, особенно в туалетах, и в том числе они были направлены на кабинки. Что бы где не случилось — студентов приглашали в мастерские на разговор, если это не срабатывало — приглашали снова. Что там происходило никто не знает, после этого все были как шёлковые. Причём ребята пытались выяснить, что там происходит, но эти студенты не могли нарушить устав снова, потому что этот пункт тоже там прописан — не выносить случившееся за пределы мастерских, — парень раздраженно вздохнул, отводя взгляд. — Слушай, не заморачивайся, всё нормально, не надо переживать. Воспринимай это как супер-закрытую школу для проблемных подростков.       — Почему ты нервничаешь?       — Потому что я ненавижу это место настолько сильно, что внутри всё скручивается в узел. Сколько бы лет ни прошло, я смотрю на эти стены и вспоминаю, какой диссонанс во мне вызывал вид из окна. Казалось: только руку протяни и свобода, но её не существует. Её никогда не было: ни выбора, ни возможностей — ничего. Дёрнув мужчину за локоть, он подводит его к следующему зданию.       — Это общежитие для малоимущих семей и сирот, там на первом этаже столовая. Мы приходили туда обедать и ужинать дважды в день: в двенадцать дня и в пять вечера. Учебный день здесь длится долго из-за модулей. На последнем курсе у меня было четыре занятия в день, одно длится полтора часа, но оно было удвоенным.       — Три часа на один предмет, — протянул мужчина, немного прищурившись. — Всего: двенадцать в сутки, в неделю — шесть дней, значит семьдесят два учебных часа. С восьми до семи?       — Именно. Мы ходили в столовую как на расстрел, потому что это единственное здание, где нет камер. Понимаешь, да? — усмехается Чан, отводя мужчину к дорожке, ведущей к спортивному корпусу. — В основном там жили мелкие ублюдки, не знающие человечности. В главном корпусе все такие правильные, а как только переступят через порог — можно прощаться с жизнью. Там можно было делать что угодно невзирая ни на что. Всё, что происходило в стенах общежития, не должно было выйти за его пределы, поэтому администрация не могла наказывать за нарушения устава. Сколько разборок там было, сколько драк, ругани, стресса… фу, даже вспоминать не хочется. Мужчина тут же сменяет тему:       — А это что?       — Спортивный корпус. Большой, да? — слабо улыбается Ёль. — Из нас воспитывали почти что солдат, так что был большой упор на физические данные. Если в начале мы были мешками с костьми, то под конец обучения можно было хорошо изменить свою физическую форму. Собственно, именно поэтому в универе я не пропустил почти ни одно соревнование, — усмехается Чан. — Ты приходил когда-нибудь поглазеть на меня? Мужчина ухмыляется.       — Разумеется, я приходил! Когда тебя взяли в команду по баскетболу, это было замечательным предлогом упрекнуть тебя во всех грехах и намекнуть на то, что ты пришёл сюда учиться, а не строить спортивную карьеру.       — Ох, чёрт, я это помню, — простонал Ёль, на мгновение утыкаясь лбом в чужое плечо. — Знаешь, у нас довольно часто проходили соревнования, но лишь внутри этой тюрьмы. Мы никогда не соревновались с другими учебными заведениями, потому что устав говорил, что конкуренция внутри коллектива делает нас сильными. И знаешь, мама всегда старалась приходить. Я не хотел этого, потому что на тот момент у нас уже были сильно треснувшие отношения, но хотя бы раз в три месяца она приходила сюда. Даже если я проигрывал, она говорила, что я молодец, но дома возмущалась вместе с отцом, который всегда был недоволен результатами. Бён мягко ступил вперед и повёл его к выходу за пределы легализованного ада.       — Значит, здесь было налажено производство конченных на голову людей?       — Даже возражать не буду, — давится смешком парень. — Когда я выпустился, у меня в голове был не просто бардак — армагеддон! Я настолько привык жить в обществе таких же недобитых придурков как я, что просто не понимал, как мне жить дальше. Собственно, я принципе не видел смысла жить дальше, поэтому поступил хрен знает куда в хрен знает какой университет, лишь бы подальше и посложнее было достать меня оттуда. Парень указал на пешеходный переход и потянул мужчину к светофору. Здесь было людно, так что им пришлось распустить руки, чтобы не создавать вопросы в чужих головах. Мужчина ничего не сказал, но Ёль почти сразу почувствовал руку на боку и почти сразу её исчезновение.       — Что-то мне подсказывает, что первые годы ты терпел мои нападения только потому, что привык сдерживаться и смиряться с происходящим.       — Так и было, — согласился Чанёль, проследив взглядом за сменяющимися цифрами. — Первые месяцы было трудно свыкнуться с мыслью, что устава нет и никто не будет приглашать на разговоры. Мне потребовалось много времени, чтобы осознать, что я имею право принимать решения и быть самостоятельным, а не следовать правилам, составленных родителями или какими-то больными людьми. Я был растерян, потому что не понимал, как научиться заботиться о себе должным образом, но в тоже время и не видел в этом смысла, потому что собирался умереть. Логично, да? — насмешливо протянул Чан, переходя через дорогу. — А потом были стычки с тобой. Тяжелые и грубые, после которых я как будто возвращался во внутреннюю тюрьму и раскрывал в голове устав. Мне было привычно закрыть всё в себе и не возмущаться, потому что я так привык, но ведь ты буквально вынуждал меня реагировать на тебя! Чёрт, ты был таким выводящим на эмоции! — возбуждённо воскликнул парень. Они уходили дальше от центра. Нужный им пешеходный мост находится в десяти минутах быстрой ходьбы, и он вёл на вторую часть города — район на отшибе, где был частный сектор и дом Паков. Чанёль говорил и говорил, размахивая руками и фонтанируя эмоциями. Ему было важно объяснить мужчине собственные ощущения в те годы, которые причиняли им обоим боль до сих пор. Он никак не мог закрыть рот, позволяя мужчине молча поглядывать на него…       — Думаю, именно благодаря тебе я смог забыть о том месте, в котором провёл ужасные три года жизни. Спасибо, что заставлял меня ругаться и нервничать, потому что это помогло мне понять, что я имею право на выражение своих чувств. Да и вообще стычки с тобой помогли мне абстрагироваться от желания самоубиться. Я был так возмущён твоим поведением, что перестал ненавидеть себя, потому что во мне (вообще-то) не было никакой проблемы! Для меня это было таким открытием! Поэтому я стал ненавидеть тебя, но к третьему курсу ты как с цепи сорвался, и я запутался в том, что чувствую по отношению к тебе. У моста Ёль даже шаг не успел сделать, как Бён дёрнул его на себя. Накинув на его голову капюшон, он коснулся его шеи и потянул на себя, врываясь в его рот языком. От неожиданности Чанёль не сразу сориентировался, но ответил на поцелуй, позволяя мужчине выразить свои эмоции простейшим способом. Это был ожидаемо долгий и тянущийся поцелуй, вынуждающий Ёля потеряться чувствах и собственных действиях. Когда они разорвали контакт, загнанно вдыхая, парень обнаружил, что его крепко прижимают за спину, а у него самого скрещены руки за чужой шеей. Ох. Вау. Чёрт.       — Я люблю тебя, — шепнул Бён и тут же поцеловал его в припухшие губы.       — Я тебя тоже, — улыбнулся Чанёль. — Осталось кафе у тёти и мы, наконец, доберёмся до дома.       — Выпьем чего-нибудь горячего?       — Как хочешь. Забравшись на мост, Чанёль обвёл взглядом свой район и тяжело выдохнул, словно собираясь нырнуть в него. Бён подал ему ладонь и потянул скорее спускаться вниз.       — Не знаю, есть ли у тебя какие-то воспоминания с этим местом, но я не хочу их слышать. На фоне того, что я услышал, у меня уже плохие предположения, — вздохнул мужчина.       — Не далеко от истины, конечно, но обычно тут происходили хорошие моменты, — делится Чанёль, сжимая чужие пальцы покрепче. — Отсюда открывается потрясающий вид на город, поэтому мы с Юрой приходили сюда смотреть на фейерверки.       — Слава богу, — шепнул Бён, отворачивая голову. — Я подарю тебе все самые лучшие воспоминания мира, только позволь мне взять второй отпуск и уволься с работы. Пак поперхнулся смешком и стукнул мужчину по плечу.       — Шантажер!       — Я просто слишком люблю тебя, дорогой. Ресурсы есть, а вот возможностей в обрез и всё из-за этой работы!       — Ничего не хочу слышать, любимый. Не мог бы ты замять эту тему, пока я не откусил тебе нос? Усмехнувшись, Бён взял его за руку покрепче и повёл в нужную сторону. Парень спросил, откуда тот знает, куда нужно идти, на что ему припомнили случай с близким знакомством семьи Пак. В этот момент не скривиться было невозможно. Кафе тётушки Суён находилось недалеко от дома. Собственно, поэтому Чанёль спасался бегством из дома именно сюда. Тётя давно выглядела как бабуля, но её всё равно называли тётей. Большую часть женской любви Чанёль получил от неё в подростковом возрасте. После тяжелых дней в закрытой «школе», она была тем самым человеком, который мог разгладить складку между бровями одним только взглядом. Здание было старым и снаружи выглядело так, словно давно износилось, но внутри… Взяв мужчину за руку покрепче, он открыл дверь, и над головой приветливо зазвенели хрустальные палочки. Продолговатое кафе было удивительно уютным: справа множество круглых столиков со стульями (большинство сегодня заняты), слева длинная стойка для бариста, а ещё дальше кухня — безупречно!       — Ребёнок! — воскликнула тётушка, всплескивая ладонями. — Приехал!       — Тётя Суён! — Чанёль двинулся к женщине, и они крепко обнялись. Посетители даже не обратили на них внимание. За всеми столами была семейная атмосфера, что было отличительной чертой этого заведения. Сюда приходили посидеть семьями и отдохнуть душой. Вот и Чанёль сюда зашёл, чтобы побыть здесь со своей семьей — мужчиной, который подошёл к ним ближе.       — Тётушка, это мой… Бэкхён, — смущённо представил он, — Бэкхён, это тётя Суён, хозяйка кафе. Пройдя через знакомство, тётя выделяет им то самое любимое место Чанёля около стойки, и кладёт перед ними меню. В этот раз Чан садится у прохода, хотя обычно садился наоборот. Сняв куртку, он вешает её на спинку стула, даже не думая коснуться книжицы. Бён быстро осматривается и открывает меню, всматриваясь в страницы с напитками.       — Думаю, твоя мать захочет накормить нас, поэтому не стоит здесь кушать, — тихо говорит он.       — А почему шепотом? — улыбается Чан.       — Не хочу обидеть женщину, которая заботилась о тебе долгие годы. В груди потеплело. Пак смущённо сжал губы и спросил, готов ли он сделать заказ. Сам он наизусть помнил содержимое книжицы, поэтому не нуждался в напоминаниях. Они заказали кофе и расслабились, пока к ним снова не подошла тётушка.       — Значит, у планеты появился спутник? И как тебе вертеться вокруг солнышка? Чанёль возмущённо уставился на женщину.       — Тё-ётя! — предупреждающе протянул он, ощущая, как начинает пощипывать щёки. Бён заинтересованно вздёрнул бровь.       — А родители знают?       — Мама знает, отец нет. Они развелись, кстати, ты знала? — улыбнулся Пак.       — Знаю! Улыбка на его лице померкла. Тему перевести не удалось.       — Бэкхён, хорошо следите за этим сорванцом? — улыбнулась женщина.       — Никаких прецедентов не было, — усмехнулся Бён, — а что, есть о чём переживать?       — О, этот мальчишка надолго не задерживается на одном месте — сбегает, куда глаза глядят, но в итоге всегда оказывается у меня. Чанёль тяжело вздыхает, опуская голову на ладони.       — А ещё эти странные друзья! Одним словом — бандиты!       — Это было четыре года назад и то неправда! — возразил парень.       — О, ты был плохишом? Пак закатывает глаза, пока тётушка смеётся, погладив его по голове.       — Этот ребёнок только и мог, что взваливать на себя всю тяжесть мира. Неудивительно, что его нога скользнула на плохую дорожку.       — Ну что ты придумываешь? — взмолился Чан. — Всего-то небольшой бардак устроили. Это был заброшенный дом, на минуточку.       — Настолько заброшенный, что даже хозяева нашлись? — подняла брови женщина.       — Ты мне всю жизнь будешь это вспоминать?       — Было бы неплохо, если бы ты об этом никогда не забывал и больше так не делал.       — Я вырос. Вырос я! И я полностью ему подконтролен. Никаких плохих компаний, — Пак клятвенно поднял ладонь. Женщина прищурилась.       — Ладно-ладно, пойду, проверю ребят на кухне. Едва она скрылась на кухне, как Бён с улыбкой подсел ближе и уложил локти на столик.       — Что за астрологические приколы? И плохая компания, Чанёль-и? Устало взглянув на него, парню пришлось объяснить, что когда-то у него было очень плохое настроение, он пришёл в кафе и сказал тёте, что он никогда не будет счастлив и никто не захочет строить с ним отношения, потому что он мягко говоря плохая партия.       — А спутник — это игра слов? — чуть прищуривается Бён, задумчиво отведя взгляд в сторону. — Или планета…       — Да, это игра слов, но ещё тётя раньше была учителем младших классов и любит романтизировать солнечную систему, — усмехается Чан. — У шести планет есть свои спутники и вместе они двигаются вокруг Солнца. Солнце тяжелое… — парень хмурится, неуверенно поднимая взгляд на мужчину, — я уже забыл эту историю, но суть в том, что Солнце заставляет планеты и всё остальное двигаться по орбитам вокруг себя. Отсюда упоминание тепла и спутников.       — Значит, ты планета, я — спутник, а солнце?..       — Наши отношения, потому что предполагает, что у нас всё должно быть стабильно хорошо. На чужих губах медленно расползается улыбка.       — Я в восторге.       — Я рад, — усмехается Чанёль. Когда им приносят кофе в милых бежевых чашках, парень с наслаждением вдыхает запах и чувствует, как возвращается сознанием в хорошие моменты жизни. Бён спокойно пьёт кофе, тут же делая глоток, ничего не сказав о качестве. Если бы сказал, Чан бы его ударил. Эта мысль вызывает у парня улыбку.       — А плохая компания?       — Мои одногруппники из так называемой «школы». Они заставили меня пойти с ними в тот дом, шантажируя тем, что расскажут отцу о драке в общаге. Ты ведь уже имеешь представление о моём отце, поэтому должен понимать, что ему ни о чём нельзя было узнать. Поздно вечером после занятий мы попёрлись в дом, но туда неожиданно заявились старики и вызвали полицию. Все разбежались, я ринулся куда глаза глядели. Тётя впустила меня в кафе через задний ход и теперь припоминает мне это всякий раз, когда я здесь появляюсь, — слабо усмехается Чанёль. — Сколько бы лет не прошло, а я всё равно думаю, что поступил правильно, когда согласился пойти с ними туда. Представляешь насколько велико влияние отца надо мной? Аж в жуть бросает, — содрогнулся Пак.       — Я помню, что ты говорил об учёбе, как о депрессивном эпизоде жизни, но я не думал, что это настолько травмирующий эпизод длинной в три года.       — Всё правильно, ты и должен был так думать, — кивнул парень, глядя на свои пальцы, — потому что я рассказывал размыто, без уточнений. Мне не казалось это тем, что кому-то нужно знать. С тех пор, как я стал встречаться с тобой, это не имело влияния на наше существование и никак не проявлялось в моём поведении, чтобы ты озадачивался вопросом «почему я такой». К тому же, мне бы не хотелось, чтобы ты смотрел на меня через призму мученика.       — Я бы…       — Бэкхён, — тихо прервал его парень, отнимая взгляд от чашки, — ты ведь тоже не рассказываешь мне всё с деталями. Ты тоже хочешь оставить что-то при себе, потому что боишься, что моё мнение о тебе может измениться. Не ври ни мне, ни себе — нам обоим есть, что скрывать… или хотя бы недоговаривать. Мужчина кивает в тот же момент. Чанёль это знает. Сегодня он на себе прочувствовал все эти неприятные ощущения честности и открытости. Быть книгой оказалось слишком болезненным процессом не только потому, что было неприятно заглядывать внутрь себя, но и потому что страшно было подать информацию неправильным образом. Наверное, именно поэтому Чан не рассказал о многих травмирующих вещах, хотя чётко помнил о них и был готов поделиться собственной безрассудностью, доверчивостью и…       — Если бы мы могли видеть каждый шрам друг на друге и знать его историю возникновения, мы бы любили друг друга иначе, — произнёс мужчина. — Спасибо, что поделился со мной частью своей жизни, даже если что-то не договорил.       — Ты такой проницательный, — слабо улыбнулся Чанёль. Кафе заметно пустеет, пока они молча пьют кофе. Мысли витают вокруг прошедшего дня, но Ёлю совсем не хочется анализировать их прогулку раньше времени. Он думает, что обязательно подумает обо всём после ужина, который (несомненно) станет тяжёлым и напряжённым для них. А ещё ему придётся показать мужчине дом и это… значит ли это, что они будут ночевать в его комнате?.. Хрустальный звон утихает. Парень оборачивается вокруг себя и понимает, что в помещении осталось всего две семьи без детей, поэтому в зале стало так тихо и спокойно.       — Знаешь, — тихо говорит он, — мне нравится, что ты знаешь меня таким, какой я есть сейчас. Если бы ты встретился с версией помладше, ты бы не смог полюбить меня. Бён хмыкает и качает головой, глядя за его спину.       — Словно снял с языка, — произносит он. — Ты попал в мои руки чистым и невинным, в то время я прошёл через многие грязные, неприятные и аморальные ситуации. Надеюсь, ты никогда обо мне этого не узнаешь. Мне и правда есть, что скрывать из лучших побуждений, и я рад, что ты никогда по-настоящему не упрекаешь меня в моей недосказанности.       — Просто я понимаю тебя — этого достаточно для того, чтобы перебить заинтересованность. В без двадцати три мужчина героически пытается расплатиться за кофе, пытаясь противостоять тёте Суён. Она редко когда брала с Ёля оплату, а если он оплачивал, то соглашалась на половину. Поняв, что договориться не получится, Бён просто вложил деньги в банку для пожертвований и ослепительно улыбнулся. Тётушка приложила ладонь к сердцу и охнула, поняв, что её обыграли. На улице всё ещё не распогодилось. Чанёль с трудом надевает куртку и застёгивается, следуя за мужчиной, который уже знает дорогу до дома. Мысли всё ещё витают в его голове. Он беспокоится о том, как его встретит мама и как она будет относиться к его возлюбленному. И ведь даже Юра не звонит, а сейчас уже набирать номер поздно — они даже поговорить толком не успеют.       — Не переживай, всё будет нормально. Спокойно пообедаем, любезно пообщаемся в гостиной и к вечеру разойдёмся по комнатам.       — Откуда ты знаешь, что так будет?       — Звёзды сошлись, парад планет… — мужчина чуть хмурится, пытаясь вспомнить, — или как ты там говорил? Слабо усмехнувшись, Чанёль просовывает ладонь под локоть и двигается вперед. Дом… стоит. Ёль не был тут довольно давно, наверное, с января или февраля?.. Уже не вспомнить. Но в целом ничего не изменилось, если не считать, что у двора не стоит отцовский автомобиль. Видимо, уже собрал вещи и съехал. По крайней мере, Чан на это надеется. Калитка открыта, поэтому они входят во двор и поднимаются на небольшой порожек. Оттуда к входной двери буквально два шага, на которые Чанёль с трудом решается и толкает дверь внутрь помещения. Изменения видно начиная с коридора: светильники горят мягким желтоватым цветом, у двери появился бежевый ковёр с надписью «WELCOME: З», вдали на стене вывешены какие-то фоторамки вместо картин… Чан глубоко вдыхает и выдыхает, прежде чем крикнуть:       — Мы дома!       — Я на кухне, дорогой, заходите-заходите! Бён подталкивает его идти дальше, и Чан делает шаг вперед. Ладно, кажется, интонации в чужом голосе достаточно радостные, чтобы строить положительные предположения! Они продвигаются дальше по коридору, но оба застревают у рамок: Бён заинтересованно, Чанёль смущённо и возмущённо одновременно.       — Заблудились, что ли? — вопросила из кухни мама. Чан неловко улыбнулся, повернув к ней голову: она стояла в своём привычном домашнем прикиде. Сколько Ёль себя помнил, мама всегда старалась ходить в брюках и рубашках, и сегодня была одета в такой же набор, поверх которого был надет фартук. Прислонив руку к стене, она мягко вернула ему улыбку и перевела взгляд на Бёна.       — Ну зачем ты их вывесила? — смущённо вопросил он, тут же шлёпая мужчину по ладони, которая устремилась в карман за телефоном. — Не смей, Бён Бэкхён. Надеюсь, тебе отшибёт память и ты ничего не запомнишь. Хмыкнув, мужчина наверняка пообещал себе сфотографировать их детские с Юрой и семейные фото (к слову, без отца). Он повернулся к его матери и немного приподнял уголок губ, оставаясь удивительно холодным. Чан вдруг подумал, что на большее и не надеялся, как вдруг мама подошла сама и протянула Бёну руку с приветствием.       — Приятно видеть Ваш дом без главного злодея-босса, госпожа Пак.       — Этот уровень я уже прошла, господин Бён, — закатила глаза мама. — Надеюсь, теперь мы сможем хорошо провести время и Вы не откажете мне в небольшом разговоре вечером.       — Я продам Вам душу, если покажете фотографию цыплёнка-Чанёля. Договорились? Парень протестующе охнул, тут же шлёпая мужчину по плечу.       — Договорились, — кивнула мама, пожимая ладонь снова. — Мойте руки и за стол. Чанёль, позови свою сестру, в конце концов! Она всё никак не выберется со второго этажа. Вздохнув, Ёль провёл своего партнёра мимо лестницы на второй этаж и завёл налево во второй коридор, указывая на одну из дверей — туалет. Сам он обернулся обратно и неуверенно расставил руки в сторону. Мама влетела в его объятья так, словно не видела его десять лет, и он неловко приобнял её, поглаживая по плечу.       — Спасибо, дорогой. Поговорим с тобой чуть позже? Или отложим на другой день?       — Я не знаю. Как получится, — мягко улыбнулся он.       — Хорошо, — кивнула она. — Давай-ка, иди за Юрой. Чанёль кивнул и поднялся по лестнице в верх, удивлённо уставившись на белый огромный пушистый ком.       — Чего-о?! — крикнул он на весь дом. — Это что, кот? В этом доме находится домашнее животное? Я что, умер? А-а?!       — Сама в шоке, — тихо раздалось за спиной, вынуждая его дрогнуть всем телом. — Наблюдаю за ним который час и всё налюбоваться не могу. Смотри какой пушистенький!       — Охренеть, Юра, в нашем доме есть кот, — неверяще протянул Чан, присаживаясь около животного. Ладонь не прошла через голову — уже хорошо, значит, не галлюцинация!       — Всю жизнь мечтала о собаке или коте… и это свершилось.       — Как ты думаешь, в маму кто-то вселился? — погладив кота, вопросил Чанёль.       — Разве что здравомыслие и благоразумие, — пожимает плечами Юра. — Пошли на кухню. Ты руки мыл? Когда они в конце концов встречаются все вместе на кухне, Чанёль первым же делом говорит Бёну:       — Прикинь, дома кот! Мужчина мягко улыбается, подводя его к столу.       — Я уже знаю. Сделав большие глаза, Пак ошарашенно смотрит на него, и мать усмехается.       — Пока вас не было, я ему уже всё рассказала. Никогда бы не подумала, что будет так трудно собрать своих детей в одной комнате.       — Ну да, раньше ты пользовалась отцовскими приёмами, а они срабатывали безотказно, — усмехнулась Юра, плюхаясь на стул. Чанёль прикусил губу, резко переводя взгляд на маму, которая лишь отмахнулась:       — Ключевое слово в этом предложении «раньше», дорогая. Мама садится с торца на своём месте, где и обычно сидела — напротив отца. Бён садится рядом с ней справа, Юра — слева, а Чанёль рядом со своим мужчиной, подальше от всех. Это немного неловко, но маму это не тревожит, потому что весь обед она умудряется заводить с ним разговор невзирая на расстояние. На самом деле, Ёль испытывает огромное облегчение от того, что если тишина и наступает, то так, словно это было запланировано или действительно необходимо. В основном общаются трое человек (и третий явно не Чанёль), даже Бён с напускной холодностью позволяет себе мрачно пошутить, а потом мама поддевает его и он позволяет себе пропустить улыбку. Удивительно, что им удаётся пройти через установленную границу, протаптывая друг к другу дорожку, в то время как Чан всё никак не может избавиться от ощущения, что всё происходящее сон или иллюзия.       — Как тебе удалось отвоевать дом? — интересуется Чан.       — О-о, Чанёль-и, это была битва насмерть, причём не с твоим отцом, а с его родственниками, которые возомнили себя хозяевами дома. Я с боем и угрозами выписала их к чёртовой матери и… Честно говоря, именно на этом моменте Чанёль перестал слушать, зациклившись на слове «выписала».       — Как? — ошарашено выдохнула Юра. Салат вылетел изо рта, но она даже не заметила этого. — Серьёзно?       — Вообще можно не прибегать к угрозам и пытаться через суд, но не хватало мне ещё и с этим дерьмом справляться! И без того дел навалом! — раздражённо произнесла мать. — Всё, на этот дом имеют право только три человека. Юра ошарашено перевела взгляд на Чанёля, тот скосил на неё удивлённый взгляд и так и застыл.       — А Ваш бывший супруг, значит, никогда не имел права на дом? — спокойно уточнил Бён.       — Разумеется, нет, — отмахнулась она.       — Умно, — похвалил мужчина. — Здесь определённо стало проще дышать. Я рад, что Вы приняли такое нужное и важное решение в кратчайшие сроки. Поздравляю Вас с разводом!       — Ох, — вздохнула она, приложив ладонь к груди, — самой не верится, что это, наконец, произошло. Я так свыклась с мыслью о том, что нужно всё терпеть ради детей, что даже на какое-то время привыкла к нему и молчала. Но благодаря Вам я поняла, что ради детей нужно не терпеть, а действовать. Спасибо Вам за совет!       — Он рычал на тебя, — пробубнила Юра. Бён ухмыльнулся. Чанёль вылупился на него.       — Имел право, — пожала плечами мама. — В конце концов, Ёль его парень и мы со старшим Паком имели большое влияние на его жизнь, даже не участвуя в ней. Простите, дети, что так поздно всё осознала.       — Спасибо, что развелась с ним, — выдохнул Ёль. — Красный день календаря. Сделать, что ли, татуировку?       — Поддерживаю.       — Так, я ещё не настолько понимающая мать, дорогие мои, — мама наигранно пригрозила пальцем, и Чанёль вдруг осознал, что это действительно было наигранно. Её глаза были такими… необъяснимыми. Чанёль не может вспомнить момента, когда она там улыбалась и смотрела на них. Эта невероятная лёгкость и непринуждённость была всепоглощающей, словно мама никогда в жизни не была взведённой, обидчивой, опасной и пугающей. С ума сойти. Его мозг был готов взорваться! Ёль вдруг почувствовал себя разбитым, будто он сидит не на своём стуле, будто это не его мать, не его дом, не его жизнь…       — Я отойду, — бросил он, отворачивая голову и тут же выходя из кухни. Контрасты оказались настолько сильными, что он едва мог осознать существование адекватной семейной обстановки. Это невообразимо. Он всю жизнь считал, что не заслуживает нормальную семью, что во всём происходящем есть его вина, что это из-за него в доме творится такой кошмар, но оказывается… оказывается, всё может быть иначе и его вины во всём этом нет! Он знал, что кто-то обязательно пойдёт за ним следом и он глупо расплачется, потому что никогда не мог удерживать так много чувств одновременно. В этом доме всегда были тонкие стены или слишком хороший слух у отца, поэтому доверять себя этой постройке он не хотел. Обув кеды, даже не пытаясь завязать их, Чан снял куртку с вешалки и вышел из дома, задушено вдыхая прохладный воздух. Там, на заднем дворе, было что-то вроде сада. Долгое время им никто не занимался, но Чанёль помнил, как в детстве лазил по деревьям, разбивая в кровь руки и колени. Он зашёл за дом и по каменной дорожке двинулся к лавочкам около старой яблони. Плюхнувшись на неё, он судорожно выдохнул и ударил себя ладошкой в грудь, чтобы сбавить силу ощущений. Нужно было перенаправить сознание на что-то ещё, но вокруг не было ничего, за что можно было зацепиться. В конце концов, он просто поставил локти на колени и согнулся, утыкаясь в ладони лицом. На большее его не хватило. Когда ладонь опустилась на его плечо, Чан выровнялся и осознал, что вместо Бёна пришла мама. Неуверенно улыбнувшись, она присела рядом с ним, так и не убирая руку, которую Чанёль чертовски хотел смахнуть. Мама прикасалась к нему подобным образом только когда отца не было рядом. Всякий раз, когда она пыталась его успокаивать или заботиться, отец срывался на них. Но сейчас его нет… невероятно, что больше его в этом доме нет.       — Я должен радоваться, а вместо этого плачу, — шепнул парень, протерев глаза.       — Поплачь, дорогой. Больше не нужно сдерживаться, больше никто не осудит тебя за твои чувства.       — Вот именно: больше никто, потому что отца больше нет. Больше не нужно возвращаться в дом, как на казнь. Не нужно готовить себя к тому, что он может замахнуться или накричать. Не нужно высчитывать расстояние от его места за столом до моего, если он вдруг решит дать оплеуху. Не надо паниковать и дрожать, когда поднимает взгляд. Вообще ничего больше не надо, — Чанёль перевёл дыхание и всхлипнул. — Я всю жизнь ненавидел этот дом, собственного отца и себя за то, что он превратил мою жизнь в ад. И у меня один вопрос, мама, почему ты не сделала этого раньше? Почему не развелась с ним четыре года назад? В детстве ты не была такой! Это он сломал тебя, сделал злой, раздражительной и опасающейся за всех. Ну почему ты не могла развестись с ним раньше? — взмолился Чанёль. Несмотря на то, что глаза были затянуты слезами, он мог видеть, что мама тоже была на грани того, чтобы заплакать. Ёль понимал, что делает ей больно, вкладывая свою боль в её руки, но он больше не мог удерживать эти чувства, дальше притворяясь словно всё хорошо. Потому что никогда ничего хорошо не было.       — Потому что я не была готова расстаться с человеком, который убил меня во мне, — еле выговорила она. — Я изо всех сил старалась оказывать вам внимание и поддержку, когда он этого не видел, но получилось, что это не было заметно даже вам.       — Я помню каждое твоё прикосновение, каждую минуту ласки и любви, которую ты не утаивала в его отсутствие, — возразил Чан, — но всякий раз когда я возвращался после таких эпизодов домой, ты как будто давала пощёчину холодным взглядом и ледяным тоном. Мама покачала головой и протёрла глаза, не позволяя слезам спуститься на щёки.       — У меня не было другого выбора, дорогой, я клянусь тебе: есть вещи, о которых вы с Юрой не знаете. Это есть та причина, по которой я не могла уйти раньше. Его родственники, его друзья, его власть и могущество надо мной, а ещё работа, деньги, возможности!.. — всхлипнула она. — Столько всего было закручено в этом коконе. Пока вы учились, я не могла даже дёрнуться! Но как только ты съехал в общежитие, я стала экономить на тебе и копить, очень много копить, чтобы отвязаться от него раз и навсегда. Я воровала у него деньги, чтобы ускорить возможность развода, и всё так навалилось… Руки сами по себе потянулись к ней, притягивая к себе. Чанёль вдруг ощутил такую всепоглощающую его вину, что едва смог вдохнуть. Ему казалось, что маму всё устраивает, потому что она была такой холодной с ними, своими родными детьми, но мама тоже (оказывается) боролась и собой, и с отцом. Ей тоже было трудно, в то время как Ёль была зациклен на своей жизни и не анализировал ничего вокруг. Сделанные в детстве выводы укоренились в подростковом возрасте, и он просто перестал пытаться понять маму. Он просто смирился с тем, что является якобы неугодным и нелюбимым ребёнком. Он не пытался разобраться, а просто принимал всё это к сведению и смирился с этим…       — Прости меня. Прости, что я не смогла справиться с этим, что не была хорошей матерью, что не смогла поставить вас на первое место, что не сумела научить любить и быть любимыми. Прости. За всё прости меня, сынок, мне очень жаль, что не смогла дать тебе и половины того, что обязана была дать. Они разговаривали… Чанёль не мог вспомнить, когда он в последний раз так много разговаривал с мамой без криков и ссор, без упрёков и агрессивных оправданий. Он даже не может вспомнить, когда в последний раз просто прикасался к маме таким длинным контактом. Руки как будто приросли к чужому телу, позволяя ей выговориться, открыть ему душу, выплакаться. Они поговорили об отце, об учёбе, о быте в общежитии, об отношениях с Юрой, о здоровье и аварии (мама, наконец, узнала, как это произошло) и не могли не затронуть тему его отношений. Чанёлю не хотелось говорить о Бёне, потому что он боялся того, что мама его не поймёт, если он опишет Бёна таким, какой он есть, без прикрас.       — С тобой он тоже такой холодный? Это… ты нашёл себе привычную среду, к которой привык?       — Что? — переспросил Ёль, накидывая на плечи мамы свою кожанку.       — Психолог сказала, что обычно люди строят отношение людьми, с которыми им привычно жить. Мы с отцом были слишком грубыми и холодными с тобой, поэтому ты обратил внимание на Бёна? Чан мягко усмехнулся, поднимая на маму взгляд.       — Нет, со мной он мягкий, любящий и заботливый настолько, что иногда чересчур. И, кстати, он первый меня полюбил. Когда мы пытались построить отношения, я просто считал его… привлекательным, но не более того. Я влюбился в него уже в процессе. Он был аккуратным, заботливым и резким, но потом я смог добраться до его настоящего «я», и теперь он чувствует себя свободным рядом со мной. Мы защищаем друг друга, оберегаем как можем, потому что этот дерьмовый мир то и дело подкидывает нам проблем. Мама улыбнулся, положив ладонь на его руку.       — Это замечательно. Я переживала, что он будет прообразом отца.       — Ох, нет, я бы этого не вынес. Любить человека, который плохо с тобой обращается, достаточно трудно, — криво улыбнулся Чанёль. Мама слабо улыбнулась, её глаза в миг потускнели.       — Да. Знаю. Возможно, я никогда его и не любила, а только боялась и в то же время опасалась остаться без него, потому что в его руках была сосредоточена не только моя жизнь, но и наших детей.       — Мне жаль, что так вышло.       — Мне тоже, — легко отзывается мама, мягко взглянув на него. — Молодая была, глупая. Думала: у них в роду есть военные — значит, надёжные люди, значит и сын должен быть таким, не бросит, будет ответственным и крепко держаться за семью, а оказалось, что он больной на голову. Я думала о выгоде, о будущем, мне хотелось дать вам всё, потому что на тот момент у него была достаточно зажиточная семья, но оглядываясь назад… Я думаю, лучше бы вышла замуж за бедного, но он бы любил нас с вами. Может, всё не обернулось таким образом? Чанёль пожал плечами.       — Раньше я тоже любил представлять что было «если бы», но потом понял, что бессмысленно гадать — жизнь от этого не меняется. Прошлое изменить нельзя, а упущенное время не догнать. Надо идти вперед и исправлять всё здесь и сейчас. Мама кивает, но отводит взгляд.       — Мне очень жаль, что я пропустила в твоей жизни моменты горя и радости. Жаль, была не опорой, а палкой, что била и сталкивала тебя вниз. И я очень рада, что несмотря на всё это ты вырос хорошим парнем.       — Хороший — это размытая характеристика.       — Ну не наркоман ведь? — мать упёрлась в него взглядом. Чанёля прорвало на смех.       — Нет, не наркоман.       — Тогда хороший. Для меня ты любой будешь хорошим. Я горжусь тобой, дорогой. Чан смущённо улыбается. Непривычно слышать такое от мамы, непривычно разговаривать с ней, непривычно всё. Абсолютно всё.       — Спасибо, что дал мне надежду тогда, на выпускном, — вдруг произнесла она. — Я боялась заглянуть тебе в глаза. Понимала, что тебе плохо от того, что я рядом. А потом ты сказал, что всё зависит от меня — это дало мне силы поверить в то, что я всё делаю правильно.       — Спасибо, что пришла. Это было неожиданно и трудно, но то, что ты пришла… это много значит для меня. Я рад, что кто-то из моих родителей присутствовал там. Мама поправила куртку и улыбнулась сквозь выступившие на глазах слёзы.       — Я стояла во дворе корпуса. Видела, как ты прихрамывал, как веселился с друзьями. Чувствовала себя дурой, понимая, что своим присутствием всё это разрушу, поэтому не стала подходить сразу.       — Сейчас это не имеет значения. Самое главное из всего этого — твоё присутствие там. На тот момент это было больно, но сейчас это приятно, потому что я знаю, что моя мама приходила и видела меня.       — Во время терапии я часто пересматривала то видео с церемонии выдачи дипломов. Никогда так сильно не гордилась. Каждый раз эти видео помогали мне справиться со штормом в голове. Я люблю тебя, сынок, спасибо, что даёшь мне шанс всё исправить. Чан что есть сил сжал губы и протянул к маме руки снова. Он так крепко обнялся с ней, что могли бы треснуть кости. Слезящиеся глаза так и не смогли проморгать влагу. Они немного поплакали и отстранились, смущённо взглянув друг на друга.       — Вернёмся в дом? — предложила мама.       — Да, давай вернёмся, — согласился Чанёль, поднимаясь на ноги и подавая ей руку. Внутри было достаточно тихо. Мама вошла в кухню и охнула, всплескивая ладонями.       — Нет, ну кто так делает? Это неприлично, господин Бён! Чанёль поспешил войти внутрь и усмехнулся, заметив своего мужчину моющим посуду. Юра сидела на его стуле у окна и гладила кота между ушками. На столе уже стоял заварник и с чашками, а ещё сладости. Его любимые сладости…       — Я противник всех этих традиций и привычек, госпожа Пак. С меня не убудет, если я помою посуду. В конце концов, Вы старались ради нас и вкладывали любовь в свой труд, поэтому садитесь за стол и не переживайте — я не лишу Вас права протереть всё это и расставить на места. Юра усмехнулась, поднимая на Бёна искрящий смешинками взгляд. Чанёль поперхнулся водой от насмешливого тона мужчины. Мама тяжело вздохнула, но всё-таки села обратно за стол, принимаясь наливать заварку.       — Ты купила их, — говорит Чан, садясь на место сестры. Он вытаскивает конфету из вазочки и кладёт перед собой. — Самые вкусные конфеты в мире. Я пытался воровать их на кухне, но отец всегда заставал меня за этим и наказывал.       — А мама подкладывала нам их в комнату под подушку, — тихо говорит Юра. — Как сейчас помню: скручиваешься в комок, в голове мысли бегают и вдруг — хруст. Достаёшь конфету и так хорошо внутри, сразу накрываешься одеялом с головой и начинаешь разворачивать обёртку.       — А она так шелестит, что с другой планеты можно услышать, — усмехается Чан, раскрывая конфету.       — Сейчас они не кажутся мне такими вкусными.       — М-м, — понимающе протягивает Чанёль, — тогда она была желанная, а потому самая вкусная. Сейчас ты можешь купить себе любые сладости и побаловать себя ими, но тогда это были единственные конфеты, к которым у нас был доступ. Мама накрывает лицо ладонями. Ёль удивлённо переглядывается с Юрой и тут же протягивает к ней ладонь, чтобы опустить её на напряженное предплечье.       — Мам, ну ты чего? — та качает головой, судорожно вдыхая. — Это же хорошие воспоминания из детства — вкус конфет! Что может быть лучше? Глубоко вдохнув, она заставляет себя выпрямиться и быстро берёт себя под контроль. На часах начало пятого, когда Бён присоединяется к ним. Разговора как такового нет, потому что мама задумчива. Юра спокойно поглаживает кота, наслаждаясь его компанией, а Чанёль держит под столом руку своего партнёра и ощущает, что облегчение опустилось на его плечи. Потрясающее чувство уюта и умиротворения. И всё-таки он не может не спросить маму по поводу своей комнаты. Она уверяет, что лишь смахнула пыль с подоконника, пустых полок и помыла полы. Остальное не трогала, но насколько Чан помнит, там всё было идеально чистым. В последний раз, когда он здесь был, пытался забрать всё необходимое и достаточно хорошо прибрался в комнате. Но проверить, всё ли там в порядке, стоило. Вскоре они разошлись. Юра перебралась с мамой в гостиную, чтобы продолжать терроризировать кота и там, а Чанёль двинулся в свою комнату, оставляя за мужчиной выбор, куда направиться. Внутри было открыто окно и пахло чистотой. Занавески немного колыхались и было достаточно прохладно, чтобы захотелось укутаться в одеяло. Ёль двинулся к столу, к которому был придвинут стул, и наклонился через него, чтобы полностью закрыть окно. Небо всё ещё было затянутым и даже не пыталось посветлеть.       — Здесь был ещё один замок? — вопросили позади. Чанёль выпрямился и обернулся на Бёна, внимательно рассматривающего входную дверь. Парень вздохнул.       — Папа вырвал его, когда понял, что это позволяет мне спрятаться в комнате. В четырнадцать я сказал ему о том, что собираюсь вернуть замок, и он ничего не сказал. Я там поцарапал краску, пока пытался установить эту грёбаную штуковину, но я это сделал, — усмехнулся Чанёль. — Не то чтобы я испытывал от этого облегчение. Ещё какое-то время я думал, что он накажет меня за это, но ему не было до этого дела. В любом случае, я никогда не чувствовал себя в безопасности. Я всегда знал, что родители могут войти в комнату. Юра всегда стучалась, но никогда не дожидалась позволения, так что… — он пожал плечами.       — На двери моей комнаты были два замка, — произнёс мужчина, переводя взгляд вправо к шкафу. — Один встроенный, с ключом, который имелся и у родителей, а второй я установил сам — который с цепочкой, знаешь. Петли тоже были слева, так что единственное, что они могли увидеть через щелку — это часть стены и рабочий стол. Потом они его вырвали, конечно, но я вернул его обратно и установил ещё три таких, — усмехнулся Бён.       — Бунт на корабле?       — Они думали, что у меня там какая-то запрещёнка: наркотики или… не знаю, выпивка? Их задевало, что есть что-то лишенное их внимания, но когда дверь выбили — оказалось, что у меня самая обычная и аккуратная комната.       — В самом деле? Или ты просто предугадал и прибрался? — улыбнулся Чан, забираясь на кровать.       — Нет, там и правда всегда было идеально чисто и аккуратно: никаких постеров, никакого упоминания субкультуры, увлечений и чего-либо ещё. Разве что статуэтка с лошадью, которую я бросил из окна прямо в машину отца, — довольно, со злорадством произнёс Бён, обводя взглядом стены, затем тумбочку. — Просто я ненавидел их присутствие в своей жизни и старался оградить себя от него хотя бы в своей комнате.       — У меня не было каких-то особых увлечений. Разве что хотел научиться играть на гитаре, но это было большой ошибкой, — мрачно хмыкнул Ёль. — А вообще упоминания хобби наносили отцу какую-то особую травму, поэтому стены всегда были пустыми, а столы если и завалены, то только учебными материалами. Бён проходится по комнате, тщательно осматривая все поверхности. Добравшись до самого главного — шкафа с полками, почти такого же, как у них в «мусорке», он вопросительно смотрит на него, мол, можно? Чан лишь пожимает плечами и заваливается на кровать, позволяя мужчине просмотреть его старые тетради, записи, распечатки, награды…       — Ты умница, — в голосе проскальзывает удивление. — Столько грамот…       — Мозгов мне это не прибавило.       — Тут почти все первые и вторые места… Чанёль вздыхает и приподнимается на локтях, замечая, что мужчина делает фотографию на телефон. Зачем? Неясно. Пусть делает, если нужно.       — Интересно, я дождусь твоих фотографий?       — Свои не показываешь, а мои хочешь увидеть? — цокает Ёль.       — Ты был хорошим мальчиком, послушным умницей, а я был умным, но грёбаным раздолбаем, — мужчина присаживается на кровать с другой стороны. — Мы уже говорили об этом: ты — святая невинность, а я прошёл через все круги ада, малыш.       — Меня умиляет твоя уверенность в том, что я невинный, — усмехается Чан, поворачиваясь на бок. — Да, до тебя у меня не было ни с кем секса, но невинность слово достаточно размытое. Бён едва сдерживает улыбку.       — О, ты наверное ругался матом, прогуливал школу и недоедал завтраки?       — Да чтоб тебя! — шипит Чан, хлопая мужчину по плечу. — Давай, вали к маме, пусть покажет тебе все мои постыдные фотографии. Мне для тебя ничего не жалко! Быстро клюнув его в губы, Бён и правда выходит из комнаты, оставляя после себя пустоту. Достав телефон из кармана, он ставит таймер на час и откладывает телефон на тумбочку. Если мужчина и правда пойдёт разговаривать с мамой, то это явно надолго, так что можно и поспать. Он оттягивает одеяло со второй половины кровати и накрывается им, прикрывая глаза. Какой-то бешеный день, не позволяющий свободно выдохнуть. Он просыпается от таймера, но переставляет его ещё на десять минут, затем ещё и ещё, пока полностью не просыпается. Какое-то время он просто лежит, упёршись взглядом в шкаф, а потом откидывает одеяло и садится на постели. Прислушавшись к дому, Ёль не слышит ни одного звука и решает встать с кровати. Дверь в комнату Юры открыта нараспашку и слабый свет лампы освещает коридор. Чан заглядывает к ней и видит, что сестра сидит на постели в мягкой пижаме с мишками, на ушах большие наушники, а в руках телефон, которому она улыбается. Вся такая компактная и уютная… Заметив его, сестра улыбается ему и кивает в сторону лестницы. Чанёль понимающе кивает в ответ и отступает от проёма двери. Так как лестница чуть дальше входа в гостиную, у Ёля есть возможность увидеть, что происходит в комнате. Мама сидит очень близко к Бёну, который держит в руках огромный толстый семейный альбом. Он мягко улыбается, оглаживая пальцами фотографии, на некоторые мама указывает пальцем и тихо смеётся, что-то рассказывая. Хорошо… замечательно. Парень двигается на кухню, где ставит чайник и решает умыться. Холодная вода бодрит, но усталость не отступает ни на мгновение, вынуждая его сесть за стол. Пальцы сами по себе тянутся за конфетой, и он разворачивает её, чтобы откусить и прочувствовать вкус снова. Не обычный день, а день исполнения желаний. Несмотря на напряжение и негатив, который он испытал во время прогулки, внутри всё успокаивается, но всё-таки ощущает небольшой осадок.       — Ты был чертовски милым ребёнком, — неожиданно звучит голос от двери. Чанёль вздрагивает и поднимает на мужчину взгляд.       — С чего ты взял? Из-за глупых фотографий? — фыркает он.       — Твоя мама рассказала много историй из детства. Возможно, многие из них ты не помнишь. Теперь хранить их в своём сердце будет не только она, но и я. Парень слабо улыбается и опускает взгляд на покусанную конфету. Мужчина приставляет к нему стул ближе нужного и садится рядом.       — Что такое?       — Ничего, — честно откликается Пак. — Просто хороший день. Это странно, но приятно, но всё ещё странно.       — А ночью будет ещё приятнее, — шепчет на ухо мужчина. Парень ошарашенно уставляется на него и открывает рот, но тут же на кухню входит мама, и ему остаётся только прошить улыбающегося Бёна возмущённый взглядом. Мама интересуется его самочувствием и начинает собирать чашки на поднос. Чанёль узнаёт, о чём она рассказала его партнёру, но мама явно что-то не договаривает. Бён лишь молча улыбается, время от времени раскручивая для него конфеты и разглаживая обёртки. Когда чайник закипает, мужчина идёт к Юре, чтобы позвать её, а мама переставляет поднос на стол.       — У тебя завтра смена?       — Да, но я предупредил, что опоздаю. Первый поезд отправляется в пять утра, так что мы поедем на нём. Выспимся внутри — поездка долгая.       — В котором часу разбудить?       — О, тебе не обязательно вставать так рано! Мама кладёт на его ладонь свою и мягко улыбается.       — Позволь мне позаботиться о вас, — просит она.       — Разбуди нас в три сорок пять, мы успеем собраться и доехать туда на такси, — сдаётся Ёль. На часах половина седьмого. Вечер проходит очень спокойно. Плавный разговор неожиданно касается какой-то прогулки, и Чанёль с удивлением узнает, что мама с Юрой идут в ресторан.       — Серьёзно?       — Да, у нас встреча, — усмехается мама. — Мама той девочки тоже будет там, так что я явно не буду скучать.       — Я побежала собираться! — поднимается Юра. — Мама, никаких костюмов, ради Бога! То замечательное изумрудное платье ждёт своего часа уже несколько недель!       — Ладно-ладно! Ёль проводил их сконфуженным взглядом и вернул всё внимание конфетам. Ему не до взрослых посиделок, ему бы со сладостями разобраться. Если дом освободится, Бён явно от него не отстанет — это ведь тоже можно отнести к сладкому? Или нет?.. Пока они собираются, Чанёль заваливается на диван в гостиной, а мужчина вновь берётся за фотоальбом и переворачивает страницы, усевшись напротив него на другой диван.       — Что ты там пытаешься высмотреть?       — Тебя.       — Сейчас я выгляжу в сто раз лучше! Перестань смотреть на этого несчастного пухлого мальчика.       — Ты мне любым нравишься: и пухлым, и подтянутым, и худощавым.       — Я героически набираю вес! — важно отметил Чан.       — Это заметно, — кивает Бён, тут же усмехаясь: — По крайней мере, теперь мои пальцы не так явно наталкиваются на твои кости.       — Ну погоди у меня! Я ещё наберу вес и как начну заниматься! Потом будешь ревновать меня ко всем. Мужчина поднимает на него игривый взгляд и опасно улыбается. Чанёль напоминает себе, что они сейчас останутся вдвоём и не стоит провоцировать партнёра. Вместо этого он бросает в него маленькую подушку, которую мужчина одной рукой захватывает и опускает на диван.       — Маленький провокатор. Так и напрашиваешься, малыш. Чанёль возмущённо надувает щёки, оглядываясь на коридор, чтобы не дай бог там не стояла мама. Юра-то ладно, она знает, каким может быть Бён, но вот при маме стыдно… Ждать приходится недолго. На часах 19:14, когда Юра спускается по лестнице. Она входит в гостиную в странном длинном тёмно-красном платье с разрезом на ноге. Ткань гладкая и выглядит будто… жидкость, которая переливается при каждом движении. Она прижимает локтем обувную коробку, а в ладони держит пиджак.       — Хорошо, что я могу спокойно напиться сегодня и завтра мне не придётся вставать по темноте, — облегчённо говорит Юра, плюхаясь на диван. — Соболезную, братишка.       — В котором часу просыпаемся? — интересуется Бён.       — В три сорок пять, мама разбудит, — произносит Ёль, выглядя так, словно очень об этом сожалеет и извиняется.       — Значит, ляжем пораньше, — откликается Бён.       — Правильно, — говорит мама. Она входит в комнату в том же образе, что и сестра. В правой руке у неё короткое пальто, и Юра, вероятно, наденет такое же. Кажется, утром она была в нём? Или нет?.. Чанёль не помнит.       — Вы великолепно выглядите, госпожа Пак, — неожиданно говорит Бён, приподняв уголок губ. Чан удивлённо уставился на него.       — Спасибо, господин Бён.       — Вот-вот! — поддакивает Юра. С кряхтением надев туфли, она делает два шага вперед-назад и выдаёт гениальную фразу: — Нихрена не удобные, но супер-красивые. Мне нравится.       — О боже, — вздыхает Чан, принимая сидячее положение.       — Выглядишь так, словно идёшь покорять мир, — отмечает Бён, откинувшись на спинку дивана.       — А мне есть чем? — усмехается сестра, надевая удлинённый пиджак.       — Ты возьмёшь своё умом — красота есть в каждом, а тебе нужно поразить их тем, что внутри.       — Своими проблемами? — скептически вопросила Юра.       — Если рассматривать всё с такой точки зрения, то никогда никого себе не найдёшь, — вставляет слово Чанёль. — Просто наслаждайся собой и своей жизнью, и обязательно найдётся кто-то, кто не будет требовать от тебя того, что тебе не по силам. Мама явно не поняла в чём дело, но Юра — очень даже. Мягко улыбнувшись, она хлопнула его по плечу и скомандовала маме вызывать такси. Пак поднялся с места, чтобы помочь им обеим надеть пальто. Юра бы точно не управилась сама с этим большим пиджаком. Что за мода такая?.. То, что он сам носит вещи не по размеру и регулярно тырит их у своего мужчины, разумеется, не имеет значения! Усадив их в такси, Чанёль тысячу раз говорит о том, чтобы они звонили в случае чего, а лично Юру просит не создавать проблем и не напиваться до беспамятства. «Я еду в приличное заведение!» — возмущённо заявила она и захлопнула дверь, едва не прищемив ему пальцы. Закатив глаза, Ёль проводил взглядом отъехавшую машину и вернулся в дом, закрыв входную дверь на замок. Ключи у них есть — разберутся как-нибудь! Бён всё ещё сидел в гостиной, переписываясь с кем-то по телефону.       — Я в ванную, — предупредил Чан, — вторая около комнаты Юры, если что. Я оставлю тебе полотенце на кровати.       — Хорошо, — отозвался Бён, — сейчас отвечу ЫнБи и поднимусь. Парень не знает, зачем готовится, но готовится к сексу. Он даже примерно не может предугадать, что будет делать мужчина, потому что такие моменты всегда оказываются спонтанными. Притом что Бён всегда делает жирные намёки! Чанёль просто их плохо понимает или не обращает внимание, но всё равно готовится, чтобы получить своё. Утреннее происшествие давно отпустило тело, но мысль о том, что это может повториться, заставляет его тело покалывать от предвкушения. Наверное, он задержался, потому что Бён уже в его комнате и он улыбается так, что хочется провалиться сквозь землю.       — Блин, мне уже жаль мою задницу, — бормочет Чан. Стянув полотенце с головы, он обходит кровать и бросает его прямо на одеяло.       — Не переживай, я о ней позабочусь. Усмехнувшись, парень подходит ближе к Бёну и целует его, убирая с глаз влажную чёлку. Чужие волосы сильно отросли и стали лезть в глаза, но мужчина этого либо не замечает, либо будет игнорировать до определённого момента.       — Ты правда собираешься трахнуть меня здесь?       — В моём понимании трахнуть — это про что-то жесткое, страстное и ненасытное, а с тобой я такое ещё провернуть не могу. Назовём это своим именем, — полуулыбка вызывает предвкушение.       — Чего ты хочешь? — тихо спрашивает Ёль.       — Это мой вопрос.       — Я хочу всё, что ты мне дашь, и это неинтересно. Интересно — это когда желания отсюда, — Ёль легонько касается его лба пальцем, — переносятся в реальность.       — Тогда позволь мне осуществить одно из них. На самом деле… Чёрт. Это безумно странно осознавать, что у него будет секс в родительском доме. Его сознание покалывает от фантомного ожидания момента, когда отец ворвётся в комнату и начнёт кричать, но его здесь нет. Чан напоминает себе об этом раз за разом даже в тот момент, когда оказывается на постели под Бёном. Партнёр наверняка думает, что кинк на близость является лишь дополнительным возбуждающим элементом, но на самом деле, пока Бён нависает над ним, в его голове нет страха, что кто-то прервёт их. Пока Бён целует его, в голове пусто, а по телу прокатываются приятные ощущения. Он словно скрывает его от всего мира, будто дарит всевозможную защиту и на самом деле защищает — даже мысли отгоняет. Но это всё ещё неловко, потому что дома — это дома, а это здание он давно таким не может считать.       — Ты напряженный, — отмечает мужчина.       — Неудивительно, потому что мы в моей комнате, где я никогда себя не чувствовал защищённым, — бормочет Чан. — Если ты и перекрываешь половину ощущений, то я всё ещё жду момента, когда кто-то ворвётся в комнату. Бён многозначно кивает в сторону:       — Дверь закрыта.       — Не имеет значения. Закрытая дверь, знаешь ли, не помогала мне избежать наказания ремнём.       — М, — неожиданно озадачивается Бён, — хорошо, я вычеркну это из списка.       — Да куда без меня-то опять?! — возмутился Чанёль, шлёпнув мужчину по плечу. — Угомони там свой рассудок и мой займи чем-нибудь. Хмыкнув, мужчина коротко целует его и снимает с него штаны, обнаруживая под ним отсутствие белья.       — Подарить тебе рождественский подарок?       — Я могу заказать его сам?       — Я угадаю, — хмыкает Бён, проводя ладонями по его бёдрам. — Ладно, возможно, я сам себе подарок делаю, потому что мечтал это сделать в доме родителей. Увы, у меня это не получилось сделать, но тут такой шанс — нельзя упускать. Чанёль не может не засмеяться. Слабо хлопнув по чужой ладони, он буквально заставляет себя перестать смеяться, потому что Бён наигранно хмурится и упирает руки в бока, грозно нависая над ним.       — Ладно-ладно, — поднимает руки Ёль, — что ты там задумал?       — Не буду мучить тебя долгой прелюдией. Ты всё равно не расслабишься, потому что психика дело сложное. Но раз для тебя это такой стресс, — Чанёль даже приподнимается, чтобы шлёпнуть мужчину, — то мы сделаем это быстро. По крайней мере я постараюсь. Если задумка сыграет, то ты подтолкнёшь меня закончить быстрее.       — Что делать-то? — смущённо вопросил Пак.       — Не скрывать своих чувств, какими бы они не были. Согласившись, Чанёль мысленно сделал вдох, как вдруг мужчина поднялся с кровати. Пак приподнялся на локтях, чтобы проследить за тем, как одними точным движением открылась дверь.       — Бля-ять, — протянул Ёль, заваливаясь обратно на подушку.       — Это неотъемлемый элемент сегодняшнего вечера.       — Напомни мне, за что я тебя люблю? Мужчина усмехнулся и достал из своей сумки презерватив и смазку.       — За то, что я умею любить тебя так, как ты в этом нуждаешься.       — Справедливо, — отозвался парень. Быстро смазав пальцы, он снова не потрудился согреть смазку и приставил к нему пальцы. Чан зашипел, принимая внутрь холодные пальцы.       — Дай-ка я проверю тебя.       — Ох уж эта дурацкая привычка делать это холодными пальцами, — буркнул он. Улыбнувшись, мужчина превратил проверку в настойчивые поглаживания. Член стремительно наливался кровью, Паку хотелось его ударить, честное слово! Так вообще-то было нечестно: он опять уделял внимание только ему, в то время как Ёль едва мог удержать себя на месте. Хотелось бы, конечно, наоборот… Пальцы, наконец, пропали. Чан понял, что мужчина намерен опуститься на него ртом, и сел на постели.       — Наметь там где-нибудь в своей голове для меня место, ладно? — протянул он, привставая на коленях. Уложив ладонь на чужое плечо, Чанёль коротко поцеловал мужчину и захватил его полувозбуждённый член. Хотел сделать минет и возбудиться полностью?.. Бён приподнял бровь.       — Думаешь, в моей голове есть место чему-то ещё, кроме тебя?       — Я имею в виду твой список. И желательно, чтобы мои пожелания оказались в первой пятёрке, — усмехнулся Чан, — ладно, позволю переставить меня даже в десятку. Чужие губы призывно раскрылись. Ёль спустил на них взгляд, мечтая запечатать своим ртом.       — Чего же малыш хочет?       — Я чертовски хочу тебе отсосать и оседлать. Найдёшь для меня время в своём супер-загруженном графике?       — Ч-чёрт, — выдохнул Бён, втягивая его в поцелуй. Зная то, как мужчина любит его помучить, Чанёль был намерен сделать тоже самое. Порою он словно наяву видел картину, которая не давала ему покоя так же сильно, как и один конкретный вопрос: сколько времени нужно мужчине, чтобы кончить, если использовать только руку?.. Паку хотелось вынудить мужчину сесть на кровати и долго-долго мучить его короткими слабыми движениями, прерываясь на жесткий захват и резкость. Ну сколько бы ему понадобилось? Сколько?.. Сейчас Бён возбуждался так же быстро, как и он. Так сложились звёзды-факторы, и это даже играло им на руку, потому что Чанёль бы отказался от длительного акта — всё же, осознание родительской крыши над головой не делало его бесстрашным. Чужое возбуждение подстёгивало собственное. Возможно, именно поэтому Бён всегда так сосредоточено пытается расплавить его? Ощущение плотного члена в ладони вкупе с мыслью, что скоро он кажется в нём, делало его внизу ещё твёрже. Вау. Да они идеально совместимы, похоже. Разорвав поцелуй, Бён завалил его на постель и привстал на коленях. Губы стягивало усталостью. Чан облизался, наблюдая за тем, как он надевает презерватив и смазывает его.       — Итак? — вопросительно выдыхает Ёль. Мужчина немного отодвигается назад и оттягивает его под колени на середину кровати. Чанёль не успевает задать вопрос, потому что Бён наклоняется над ним и влажно облизывает торчащие соски.       — Вот же блять, — шипит Чан. Хмыкнув, мужчина переворачивает его на бок и подтягивает ближе к себе, аккуратно заваливаясь позади него.       — Вот же бля-ять, — стонет парень, чётко упираясь взглядом в дверь. — Я понял.       — Точно? — вопросил Бён, подталкивая его приподнять левую ногу вверх.       — Хочешь, чтобы я в перерывах ахуевал с каждого постороннего звука?       — И не только, малыш. Тут целая система, — говорит он, приставляя член. — Ты готов?       — Я всегда готов, а моё тело нет.       — В случае чего мы это исправим. Поцеловав его в плечо, Бён понемногу проникает внутрь, и Чанёль тут же стонет. Зажмурившись, он с удивлением осознаёт, что в такой позе проникновение немного облегчается, но и ощущается больше обычного. Он чувствует каждую вздутую вену и этот ёбаный латекс… блять. Вот же…       — Ты напряжён, — Бён жарко выдохнул в плечо.       — М-м. Отвечать ничего не хочется. Слова в голове не собираются в предложения. Он так сконцентрирован на своих ощущениях, что не может раскрыть рот. Зажатые губы наверняка побелели от напряжения, но Чанёль не расслабляется, упёршись взглядом в проём коридора. Наконец, пах сталкивается с его ягодицами, и они замирают. Бён снова пытается выяснить, как он себя чувствует, а у Чанёля горят щёки и колотится сердце. Господи, он бы никогда не подумал, что будет заниматься этим в этом проклятом доме! Мужчина целует его в плечо и мягко гладит по бедру ладонью.       — Ты сжимаешься.       — Чёрт, — шепчет Чан. — Просто двигайся. Я в порядке. Первые движения вызывают табун мурашек. Ёль выдыхает и зажмуривается, пытаясь не доводить себя своими же мыслями. Это так необычно и напоминает момент в санатории! Ох, безумие! Интересно, с Бёном всегда будет так?.. Плавные глубокие движения вынуждали мужчину активно работать бёдрами. Было так мягко и хорошо… Движения уверенно разжигали огонь внизу живота. Чанёль расслабился и выгнулся навстречу, запрокидывая голову, подставляясь под ставящие засос губы. Ощущения затуманили рассудок, вынуждая сосредоточиться только на том, что происходит внизу.       — Бэкхён… Мужчина захватил его член ладонью и обвёл большим пальцем ствол. Ёль слабо простонал и раскрыл глаза, упираясь взглядом в коридор.       — Чёрт, — простонал Бён, — детка, так и без члена оставить можно. Парень слабо усмехнулся и зажмурился, прогоняя неожиданно свалившееся на голову страх и стыд. Вот же! Это была не лучшая идея для секса. Особенно упирать его лицом в дверь. Пиздец.       — Грёбаная дверь, — выдохнул Чан, сжимая одеяло в кулаке. — И твоя дурацкая задумка тоже грёбаная, Бэк. Коротко посмеявшись, Бён отстранился и тут же резко двинулся внутрь. Парень охнул, вздрогнув всем телом.       — Я угадал и я рад, но если ты будешь бросать взгляд на дверь и так сжимать меня, то я останусь без члена.       — Или кончишь раньше меня.       — Что звучит странно, не говоря уже о том, что это действительно может произойти, — хмыкает Бён. Фыркнув, Чанёль открывает рот, чтобы высказаться по этому поводу, но мужчина обхватывает его за пояс и начинает вбиваться внутрь. Увы, через открытый рот разве что вскрик вылетает, не говоря о стонах. Парень зажимает губы, чтобы быть более сдержанным, но что-то не даёт ему заткнуться: то ли поза, то ли простата, то ли угол какой-то не такой. И вообще удивительно то, что мужчина сдерживает слово и не пытается чрезмерно контролировать их, прошивая его бёдрами. Он был таким мощным, резким и сильным, удерживая его на месте, хотя чертовски хочется поёрзать.       — Привык сдерживаться в этом доме? — возбуждённо бормочет Бён. Чанёль протяжно стонет и снова упирается взглядом в коридор. Скуление вырывается из глотки, заставляя его ещё сильнее покраснеть. Парню кажется, что он сейчас сгорит, потому что Бён сбивается с ритма и снова медленными, плавными движениями пытается довести его до края. Явно хочет, чтобы его умоляли.       — Как ты здесь дрочил, малыш? Чужое дыхание обжигает шею. Хочется взорваться. Чанёль двигает ногами и тут же чувствует, как ладонь предупреждающе опускается на бедро. Вот блять!       — Как и все подростки, — шипит Ёль.       — Это не ответ, — цокает Бён. Пак стонет, проглатывая всхлип. Эти мягкие плавные движения могут довести до сумасшествия, особенно когда ты готов кончить и напряжен абсолютно от всего.       — Ты так хорошо принимаешь меня. «Блять, нет, нет, нет!!!» Парень зашипел, чувствуя, что начинает терять над собой контроль. Бён немного сжал его член у основания, тут же поднимая касание к головке и начиная аккуратно растирать её.       — Знаешь, тебе стоит сказать мне спасибо за то, что я не поставил тебя в коленно-локтевую лицом к двери…       — Х-хватит, — всхлипывает Ёль, зажмуриваясь от промелькнувших картинок.       — Только представь…       — Нет, — скулит Чанёль. Он подаётся бёдрами назад, чтобы уйти от влияния чужой руки, но получается, что насаживается на член и лучше не делает!       — …как бы я брал тебя сзади. Схватил бы тебя за волосы, заставив смотреть в одном направлении, и ты бы сжимал меня внутри из-за скользящей по границам сознания паники. Чанёль вздрагивает всем телом и кончает, в самом деле сжимая мужчину внутри себя. Бён тихо рычит и вжимается в него бёдрами на пару секунд, следом отстраняясь. Ладонь всё ещё аккуратно надрачивает его член, а его всего дёргает, потому что мышцы на животе будто живут своей жизнью! Тяжело дыша, оба пытаются переварить случившееся. Чан переворачивается на спину и морщится, в то время как мужчина нежно целует его в плечо. Неторопливо целуясь друг с другом, они усмиряют свои чувства. Упёршись взглядом в потолок, Ёль проворачивает случившееся в голове и вздыхает.       — Который час?       — Начало девятого, думаю.       — Восемь часов до подъёма. Немного скривившись, мужчина отворачивается от него и садится на постели, готовясь встать. Чанёль становится на колени и хватает его за плечи, вынуждая сесть обратно.       — Предлагаю их безбожно проебать, в прямом смысле слова, — горячо шепчет он. Бён приподнимает уголок губ и оборачивается, чтобы с готовностью встретить его губы.       — Сделай это, дорогой, поставь меня на колени.

***

Мама будит его аккуратным касанием к руке. Чанёль хмурится и с трудом открывает глаза, фокусируясь на её лице. За долю секунды он испытывает столько чувств, что становится дурно, потому что он обнажён под одеялом, в отличие от Бёна, рука которого поверх одеяла переброшена на его живот и крепко прижимает к себе.       — Пора вставать, — одними губами говорит она, тут же постучав пару раз по пустому запястью. Так же немо сказав «спасибо», парень смущённо накрывает чужую ладонь своей, словно это поможет скрыть взрослого мужчину. От мысли об этом Пак хихикает, но мама это не слышит, тихо закрывая дверь. Проверив телефон, Ёль видит отключённый будильник и три сообщения от матери с просьбой просыпаться. Чёрт, наверняка она ещё и стучалась в дверь, но они так устали после вчерашнего… Щёки тут же наливаются алым. Чанёль тихо стонет и хлопает себя по лбу. Бён тут же реагирует на него, сильнее прижимаясь сзади.       — Солнце? Чужой голос потрясающе сиплый и немного хриплый ото сна. Чанёль влюблён. А ещё у него немного побаливает пятая точка, но это не имеет значения.       — Вставай, дорогой, пора просыпаться. Он слишком счастлив, чтобы о чём-то жалеть.