Terra

      Призывная песнь костяных труб не смолкала. Её унылый отклик разносился по всей голубой долине, возвышая торжественное шествие доисторических слонов. Четверо гигантов медленно шли навстречу сородичам; то один, то другой поднимали они исполинские хоботы к небу, мощно и протяжно звучал их голос под куполом дождливого неба.       Гулкий зов чуть смолк и вдруг усилился одновременно с выступившим из тумана стадом. Молодняк радостно кинулся навстречу вожаку, приветствуя старого самца. Большая самка вышла вперёд, протягивая хобот, переплетая его с хоботом грозного предводителя. Пригнув голову, до этого высоко и гордо поднятую, слониха открыла обзор двум всадникам – пожилому мужчине и молодой женщине в тяжёлых шкурах, надетых шерстью вовнутрь. На смуглых лицах людей отразилось немедленное удивление: на шее старого самца сидел незнакомец, чей странный костюм отливал холодным блеском, но лицо светилось тёплым восхищением и радостью встречи с древним народом.       Женщина отрывисто крикнула. Осторожно другие мамонты начали подходить ближе. Осёдланы были почти все, кроме совсем малых детёнышей, резвящихся у ног родителей. Каждая косматая спина несла ношу в два, три или четыре человека, с десяток стояли на земле. Последние только мужчины грозного вида, хмурые, с глубоко посаженными глазами, широкоплечие и крепко сложенные, быстро с ловкостью обезьян вскарабкались на высоких животных без всякой помощи, хватаясь за пучки свалявшейся шерсти и подтягиваясь на сильных руках. Наверху, они выглядели ещё мощнее даже не столько из-за своей силы или взгляда, сколько из-за роста, значительно превосходившего юкольский. Им под стать женщины – ладные, с прямой и лёгкой осанкой, черноглазые и черноволосые. Открытый неуклончивый взор, правильная посадка головы на длинной шее, сильное гибкое тело под меховыми одеждами – эта первозданная красота завораживала.       Все взгляды островитян с любопытством взирали на старика в металлических «латах». Вдруг, точно по общей команде, каждый человек поднёс к губам глиняный инструмент, издававший низкий трубный звук, схожий голосами древних слонов. Он заставил всё стадо поднять хоботы вверх, создав ошеломительный оркестр. Люди вскинули руки, словно повторяя мамонтов, приветствующих друг друга после разлуки. Улыбки озаряли их лица.       Гул голосов разорвал тишину, мамонты беспокойно вертели головой, встревоженные резким возбуждением людей. Все наперебой обсуждали небывалое событие, не сводя глаз с незнакомца. Их язык и походил на юкольский, и нет. Меньшее сочетание щелкающих и отрывистых согласных с открытыми протяжёнными гласными делало речь мягче, напевнее в сравнение с резкой фонетикой племени юкол. Но присутствие слогов «ку», «нук», «мат», «ру», «бат» всё равно оставалось в подавляющем числе. Указав на Ганса, молодая женщина произнесла длинную фразу, обращаясь к своим соплеменникам, и тут же снискала успех: пожилой мужчина, сидевший впереди нее (скорее всего, дед или отец) положил ладонь на сердце и склонил голову; остальные незамедлительно повторили жест.       Вдруг заверещал ребенок, протягивая крохотную ручку вдаль, настойчиво требуя всеобщего внимания. Говорившая до этого женщина взволновалась и закивала. Посыпались речи, и воцарился лёгкий шум, который прервал пожилой мужчина. Его голос удивительно переменился с утробного заботливого тембра на звучный бас, и даже исполинская слониха заплясала под ним от страха. Он озвучил своё решение, и женщина подскочила на ноги в негодовании, удерживая равновесие на холке зверя. Под далёкие звуки грома и под близкие призывы мужчины, она одним движением скинула шкуру, оказавшись под ней полунагая – в одной полоске ткани, охваченной вокруг бёдер, – спрыгнула на землю и помчалась вдаль к одинокой фигуре на холме. Двое грозных всадников по приказу сделали то же самое и пустились вслед за беглянкой сквозь высокую траву.       Бежали стремительно и широко, по звериной тропе, рассекая обширное поле. Фигура не двигалась и становилась всё ближе, всё отчётливее. Она ждала их.       Молодая женщина ускорила без того быстрый темп и легко оторвалась от двух своих преследователей. Подобно длинноногой лани совершила она несколько затяжных прыжков, первой представ перед гостьей далёкой, потерянной в океане земли. С восторженным взглядом узких, слегка раскосых глаз, она вначале вскинула руку вверх, развернув ладонью к себе, а после протянула обе руки вперед, словно прося долгожданных объятий. Чёрные густые локоны разметались по плечам, грудь часто вздымалась не от бега, а от волнения, щёки горели румянцем, а поза – движение, остановленное на полушаге – ждала завершения. Подоспевшие мужчины встали по обе стороны от неё, и тогда женщина, видя недоумение и лёгкий испуг прекрасной, как и она сама, гостьи, засмеялась, взмахнула руками и звонко воскликнула: «Ту-Аи!».       Кейт Уолкер очнулась от грёз, застав себя стоящей на прохладном порывистом ветру с воздетой правой рукой – приветственном жесте племени острова Сибирия. Ночь южных краёв непроглядна, в ней можно предаваться мечтам не закрывая глаз, потому она так коварна. Едва различимые чёрные силуэты можжевеловых кустов воскрешали в памяти американки образы лохматых мамонтов, бродивших свободно и медлительно по каменистой почве, замирающих спиной к ветру, отчего их шерсть грозно щетинилась. Навечно врезался в память лик прекрасной Едэйне, встречавшей Кейт на границе полей голубой травы, у древних дудочек для ритуальной музыки. Бесстрашие и внутренняя сила островитянки оказались столь заразительны, что мисс Уолкер не помнила, как бегом преодолела громадное расстояние до ожидавшего их племени, вместе с выносливыми людьми, хотя сама, оголодавшая и усталая, едва ли могла похвастаться физической подготовкой. На пределе возможностей, она ощущала беспредельную радость слияния с древней землёй, с новым миром, что охватывал и притягивал, манил дальше – за пределы обозримого, за край освоенной человечеством земли…       Грезившая наяву, Кейт не сразу почувствовала приближение человека. Пусть в густой ночи при тусклом свечении старого фонаря в руках незнакомца она не могла отчётливо видеть его лица, но точно знала, что намерения его добры или нейтральны. Это она теперь умела чувствовать почти безошибочно.       Незнакомец оказался служащим дома человека, к которому Кейт стремилась попасть не один месяц, и вот, с помощью могущества новых друзей из центральной Европы, ей оказали большую честь приглашением в известное имение. Для посещения ей был озвучен ряд строгих правил: дожидаться провожатого в условленном месте, явиться не ранее вечерних сумерек, быть без всяких устройств связи и съёмки и – непременно! – воплощать собой пример элегантности, скромности и красоты в одежде и манерах. Когда холодный взгляд служащего потеплел, Кейт поняла, что не ошиблась с выбором платья – матово-чёрным до колена, открывающим сильные руки и ноги, подчёркивающим восстановленный после севера медный оттенок кожи. Американка выпрямилась и глубоко, но медленно вздохнула, борясь с волнением, как учила её Едэйне.       - Вы Кейт Уолкер? – спросил мужчина с акцентом.       Американка кивнула, и её повели по тёмной аллее к большим кованым воротам. Даже не видя их целиком, Кейт уже содрогнулась от воспоминаний о Валадилене и церкви на вершине холма. Знакомое предчувствие тайны захватило все мысли.       Дорога к главному входу шла сквозь открытую длинную анфиладу, продуваемую ветром. Гулко разносились звуки шагов. В конце этого длинного прохода отворилась дверь, на пороге возник тёмный силуэт в лучах тёплого света. Он был недвижим, пока путники не приблизились вплотную.       - Мисс Кейт Уолкер, - представил служащий гостью, отступив в сторону.       Кейт вышла из тени, тепло улыбнувшись хозяину дома.       - Добрый вечер и добро пожаловать, моё имя Нериман, но вы и так знаете, - без заносчивости сказал мужчина средних лет с сединой на висках, приглашая американку в дом.       Прямо с порога он продолжил:       - Вы так легко одеты, ночь сегодня холодная.       - Холода вашего края меркнут перед морозами севера, - непринуждённо ответила Кейт, и её голос показался господину Нериману необычайно мягким и глубоким.       Жестом хозяин дома отпустил служащего, закрывшего дверь, приглашая гостью в главный холл своих владений. Сам он был одет в тёмно-синий костюм из тонкой шерсти и кожаные ботинки. Рассматривая его ухоженный изысканный вид, Кейт поняла, почему мужчина так настойчиво требовал от своих гостей выглядеть подобающе, и мысленно высказала благодарность другу, который отговорил её от потрепанной куртки и штанов.       Восторг охватил американку в просторной зале с высоким потолком, имеющим по периметру утопленные вглубь стеклянные вставки светлого витража с узором зелёных стеблей и белых стилизованных цветов. Должно быть днём сюда проникали солнечные лучи и, рассеиваясь, поднимали потолок ещё выше. Сейчас, при свете желтых ламп, зал больше напоминал древний храм грозных богов, чем пронзаемое светом и парящее пространство. Дубовая мебель, впаянная в полукруглые ниши, приземляла почти воспарившие полуколонны, вырезанные из цельного корня. Занавеси из тяжёлой оливковой ткани закрывали лишь часть больших скруглённых окон, разделённых на секции смелыми изогнутыми рамами. За ними мрачно в ночи покачивались на ветру кипарисы, словно чёрные стражи святилища.       Стойкое ощущение сакральности поддерживали предметы, расставленные в центре и по углам. Несмотря на их обилие, Кейт не чувствовала себя в музее: здесь каждой драгоценной вещи найдено своё место, отчего всё их великолепие тонуло в интерьере и проступало в естественном блеске.       Хозяин дома улыбнулся с лёгкой тенью самодовольства.       - Вынуждена признать, господин Нериман, - сказала Кейт, - вам удалось совершить почти невозможное – собрать и подарить этим вещам новую жизнь.       - Я люблю искусство и науку, а также имею финансовую возможность изучать их не в пыльных витринах за стеклом; прошу, взгляните, - и он сделал приглашающий жест, властно обведя рукой свои сокровища.       Кейт незамедлительно подчинилась, осторожно ступила на мягкий ковёр, двигалась от одного «экспоната» к другому, находя среди них и древнегреческие вазы, и живописные полотна, и причудливые изделия из дерева, каменные и бронзовые изваяния богинь, нимф, героев. Застыв около игривой Нереиды из чёрного мрамора, она ещё раз вслух изумилась обширности собрания и умелой компоновки коллекции.       - Это лишь малая часть! – Рассмеялся довольный Нериман. – Мой дом большой, но не слишком, пришлось изрядно повозиться, подбирая тематику и расставляя вещи так, чтобы одно не мешало другому. Вы можете найти вещи другого характера в следующих комнатах, но осторожно, некоторые могут быть пугающими. Здесь представлены наиболее отвечающие «канонам» красоты, поэтому первым делом я веду гостей сюда.       Кейт плавно развернулась, вновь рассматривая купающийся в красоте зал, а хозяин дома, в свою очередь, скользил взглядом от мраморной Нереиды к американке, находя в их образах схожую силу, грацию и женственность.       Кейт заметила его интерес и не стала упускать момента.       - Здесь всё прекрасно, куда ни посмотри, - вкрадчиво произнесла она и через секундную паузу продолжила, - но мне интересна другая красота…       - Понимаю, о чём вы, - спохватился Нериман, - нам следует прогуляться в левое крыло.       Когда они вышли к изогнутой лестнице на второй этаж, хозяин дома заговорил чуть более взволновано.       - Я был очень удивлён, когда получил письмо от месье Дидье, мы с ним в ссоре много лет, хотя этот старый упрямец многим мне обязан. Глупец злится, что я приобрёл его изобретения за баснословные деньги и храню у себя наравне с другими произведениями гениев. Не понимаю…       - Он хочет, чтобы его механизмы использовались по назначению, а не служили деталью интерьера, - пояснила Кейт, ступая по ступеням вслед за Нериманом.       - Верно, но бессмысленно, - пожал плечами мужчина, - ведь эпоха механики давно миновала, и на смену шестеренкам и перфокартам пришла тонкая машинная электроника.       Он замер, обернувшись на гостью.       - Не сочтите меня слепым почитателем моды, я очень люблю ручную работу и восхищаюсь мастерством Дидье, как и его потрясающими механизмами, иначе не заплатил бы так высоко за его творения. В современном мире выше всего цениться время и труд, а сколько необходимо их для создания хоть самого простого устройства! Я покупаю не автоматы, мисс Уолкер, я покупаю моменты жизни людей – Дидье и многих ему подобных: Санто Мальдини, Луизы Брукс, Семёна Штайнера, Уэнделла Вебера, династии Форальбергов, конечно, куда без них… Но время беспощадно. Мой дом – тихая гавань или «кладбище прошлого», как говорит мой брат, но я, как примерный отец, забочусь о своих «детях», не позволяю механизмам заржаветь или забыть их назначение. Мне хватает времени и терпения каждый день проверять работу всех своих приобретений. Дидье этого мало.       - Его можно понять, - встала на защиту изобретателя американка.       Они продолжили подъем по лестнице.       - Как и всех творцов, - согласился Нериман, - но подумайте, стали бы вы использовать, скажем, неудобную карету для дальней поездки, вместо комфортного и быстрого автомобиля? Это глупо – отрицать очевидное преимущество современных технологий перед заводными игрушками, пусть игры с ними очень увлекательны.       - Вы, несомненно, правы, - серьёзно ответила Кейт, старательно скрыв озорную улыбку.       Второй этаж представлял воистину радикальную противоположность залу первого: вместо высоких сводов таинственного храма в воображении мисс Уолкер предстали невиданные далёкие земли прошлого и настоящего, дикие нравом и пронзительные в своих искусствах; вместо торжественной красоты, она увидела тени первозданного мира, и это заставило её вздрогнуть и склонить голову. А вот хозяин дома чувствовал себя свободно среди жутких масок, амулетов и изваяний, источающих сильные первобытные эмоции. Он будто шел в защитном скафандре по чужой планете, с интересом и лёгкой иронией рассматривая её обитателей.       Кейт не в силах что-то вымолвить, часто дышала.       - Вас, кажется, бросило в жар, - остановился Нериман, - может, воды?       - Нет, благодарю… просто, здесь так необычно…       - Я предупреждал, что многое здесь может пугать, но не думал, что вы будете так восприимчивы.       Кейт бросила на него заинтересованный взгляд, ощутив чувство неясной тревоги, которое всегда приходило в момент скрытой угрозы. В полумраке комнаты Нериман показался хранителем тайных знаний, хотя американка знала, что этот человек не владеет никакими учениями, имея, однако, выдающийся ум и звериное чутьё на обман. Благодаря двум этим качествам он собрал огромнейшую коллекцию действительно подлинных произведений мысли и чувств человека, а имея вдобавок деньги и манеры, обзавёлся сведущим в широких сферах окружением. Знала она и о его ненасытности в завоеванных трофеях, что он всячески демонстрировал, – «дама в шляпном магазине», как говорил Дидье. Единственное, что пока оставалось для неё загадкой, что за мысли одолевают хозяина дома относительно её.       - Я взволнована, - отвечала Кейт, - потому что все эти сакральные предметы древнего мира напомнили мне мой давний путь и недавнее решение продолжить его.       - Вы имеете в виду Ваше путешествие с Гансом Форальбергом к юколам и посещение острова Сибирии? – Уточнил Нериман. – Дидье описал ваши удивительные приключения, но опустил все детали.       Кейт слегка смутилась. Она была уверена, что французский изобретатель, знавший в своё время Анну Форальберг и почитавший автоматы всей династии легендарной фамилии, как эталоны мастерства, не поскупился на слова, воспевая скромную заслугу мисс Уолкер. Она не читала само письмо, но Дидье накануне её отъезда показал три альбомных листа бумаги, проклиная немощь своего языка. Нериман знал в подробностях весь её путь, за исключением только одной детали, но, похоже, решил поиграть с ней в кошки-мышки.       - Быть может, месье Дидье, сделал акцент не на тех деталях, - предположила американка. – Его, как и меня, прежде всего, интересовали неизведанные земли – земли, о которых мы ничего не знаем, кроме легенд.       - И что же вы видели на этой загадочной земле?       - Мамонтов, - нарочито просто, с небрежностью ответила Кейт, добавив после короткой паузы: - и древний народ – потомков юкол и племен, что переселялись по островам ещё многими веками ранее, увлекая за собой беглых людей, путешественников, исследователей...       Нериман взглянул удивлённо и издал смешок.       - Не верите мне?       - О, нет-нет, я верю, - нахмурился мужчина и сделался искренне озадаченным, - просто по-прежнему удивляюсь вашей восприимчивости.       Мужчина приблизился к огромному идолу – грубо высеченной из камня человеческой голове на короткой шее. Два огромных выпученных глаза, размером в полметра и занимавших больше половины лица, смотрели недвижимо и грозно; широко открытый круглый, резко очерченный рот будто застыл в ужасном крике. Нериман спокойно прикоснулся к изваянию.       - Такое вы видели в своих странствиях? Знаю, что нет, не отвечайте. Но вы видели исполинских мамонтов, шагали по коридорам снов, совершали обряды, видели культы, наблюдали ужасы жизни в лишениях, смотрели в лицо смерти…, а робеете перед этим взором чёрных глаз. Будто чувствительная барышня. Меня тревожит эта слабость.       Кейт снисходительно улыбнулась.       - Вы думаете, после всех трудностей мне не хватит душевной воли, и я сгину в буре под гнётом страха и боли вместе с любимым произведением вашей коллекции. Вы ждёте ту же участь, что была уготована поезду Форальберга, и, как знать, может так оно и случится. Упрекаете меня, бросившую поезд погибать, ради призрачной надежды, а сами обрекаете детище Дидье на страшную участь узника, и потому не находите покоя.       Американка осторожно приблизилась к молчавшему хозяину дома, не отнимавшему руки от идола. Её карие с зелёным отливом глаза таинственно сверкнули.       - Я могу вообразить все эти предметы на своих местах, где им и положено быть, где они обретают истинную силу в своём облике, поэтому пугаюсь их воздействия. Этот идол вселял праведный ужас, когда его окружали огнём и когда сквозь его глазницы и рот проходили струи ветра, порождая песню. Сейчас он – диковинная игрушка. Как и аппарат Дидье. И я тоже пока не на своём месте, но попробуйте представить…       Нериман замер, смотря в живые глаза мисс Уолкер, в которых он читал силу познанных приключений. Неожиданный испуг охватил его, когда он перевёл взгляд на идола, заставив отдёрнуть руку. Будто очнувшись, он оживился.       - Наш ждёт шедевр Дидье! – Сказал он, спешно ринувшись через комнату. Идол безучастно смотрел вслед спешащим в темноту людям.       Интерьер менялся из комнаты в комнату. В конце последней, Нериман и его гостья замерли перед дверью, ведущей через навесную галерею в громадный – больше особняка – стеклянный павильон, очертаниями напоминавший и вокзал в Баррокштадте, и шатёр цирка. Кейт вновь почувствовала острую противоположность всему, виденному ранее в доме, и сразу догадалась, стоило приблизиться ко входу в грандиозное сооружение.       - Железо и стекло, - почти воскликнула она, дотронувшись до изогнутых ручек двустворчатых дверей.       Нериман удовлетворенно заулыбался.       - Совершенно верно! Только эти два компонента и непременно в сочетании друг с другом обязаны существовать, храня изобретения гениев. Их механизмы – автоматы – воплощают в себе часть навсегда ушедшей эпохи, эпохи нового времени и «нового искусства». Да! Увы, не в моих силах выстроить греческий храм для античных скульптур, но возвести павильон, заставляющий мечтать о том, каким мог быть тот самый Хрустальный дворец… да, это я могу исполнить.       С этими воодушевлёнными словами Нериман толкнул тяжёлые двери, зашёл первым в темноту, чтобы опустить рубильник и озарить светом мощных прожекторов одно из самых любимых своих приобретений. Как мальчик, показывающий свою самую драгоценную игрушку, он, позабыв на секунду о Кейт, стоял, восторженный и ликующий, в направленных потоках света. А в них купалось как во славе грандиозное творенье Дидье – огромнейшее подобие дирижабля, имевшее непривычную остроносую и чуть загнутую вверх форму корпуса, вбиравшего в себя тысячи кубометров газа. Широкие веерообразные рули в верхней, нижней и хвостовой части напоминали плавники крылатой рыбы. При первом взгляде они были сделаны из плотной серой парусины, но при близком рассмотрении оказывались очень тонким, но чрезвычайно прочным, лёгким и гибким металлом.       Гондола аэростата, как и оболочка для размещения газа, имела заострённую форму, схожую корпусом корабля, и была сколочена из крепкой древесины с металлическими и костяными вставками для большей прочности. Бушприт и гальюнная фигура создавали окончательное сходство с мачтовым судном.       Весь необыкновенный дирижабль окутывало тёплое свечение полудрагоценного металла. Золотистые, медные, охристые оттенки сплава ликующе переливались. Как бы Дидье ни восхищался пластикой форм поезда Форальберга, он с ревностью творца настаивал на чересчур грозном виде локомотива. Его дирижабль – заносчивый ответ гению, где всё было схоже с Гансом, но шло наперекор в мелочах. Это соперничество Кейт ощущала и во внутренней обшивке салона из светлого медового дуба, вместо красно-коричневой насыщенной древесины интерьера вагона; и в светильниках, в точности повторяющих произведения раннего модерна, даже в ручках дверей со вставками из слоновой кости. Дидье не раз в шутку заявлял, что эти же ручки сделали его живодёром в глазах миролюбивого Ганса. Кейт смеялась: оба мастера, признанных гения, никогда всерьёз не враждовали, а их соперничество свидетельствовало только об их мальчишеском азарте и характере творцов. Ганс так и вовсе воспринимал всё как игру.       Вспомнив это, Кейт взглянула на величественный воздушный корабль иначе, увидев в нём ту дань уважения к близкому по духу товарищу, какой не чувствовалось ни в каком другом механизме. Вобравший обширные знания о физике и механике, наравне с превосходной душой художника, истинный дар миру рук Дидье являлся чистейшим произведением искусства, сложенным по канонам красоты и функциональности.       Кейт не хватило слов выразить Нериману своё восхищение совершенством дирижабля. Бессильно протянула она руки к прекрасному устройству, будто моля древнего бога увести себя в страну грёз.       Ослеплённая вернулась она в свой временный дом на холме среди можжевеловой рощи. Густая ночь не принесла ей подходящих красочных описаний, и молодая американка неожиданно впала в депрессивную тревогу – столь прекрасный механизм недостижим для неё!       Ещё сиял золотом в её глазах корпус дирижабля, когда, скрипя железными суставами, приблизился к ней её милый друг, и Кейт приветствовала его с нежной теплотой в голосе. Боясь разбудить жильцов дома разговором, собеседники вышли на улицу и прошли по вымощенной тропе к беседке-ротонде, обрамлённой, как и положено, стройными белыми колоннами и застывшую над морем в просвете меж сосен и кустов. Ветер беспощадно трепал белоснежные полотна занавесей между мраморными столпами. Таинственно светила луна, и в её лучах пена прибоя обретала зеленоватые оттенки.       Автомат нетерпеливо заговорил:       - Что сказал вам господин Нериман?       - Его страшат справедливые опасения, - задумчиво отвечала Кейт. – Как бы ни была благородна наша цель, сколько бы артефактов мы ему не обещали в уплату за его помощь, как бы ни уверяли в своей честности, он видит во мне безумца, коим был Ганс.       Автомат долго смотрел на её преисполненное печалью лицо, тронутое лунным светом.       - Если бы Вы последовали моему совету и предложили коллекционеру то, чего совершенно точно нет в его коллекции, добились бы большего успеха.       Молодая женщина бросила на него пронзительный взгляд, и автомат не в первый раз подумал, что ей необязательно использовать слова, чтобы сбить его мыслительный процесс. От её прошлого растерянного взгляда, блуждающего по его лицу, не осталось и следа, – Кейт смотрела прямо сквозь его окуляры, видя за ними его самого.       - Здесь ты не прав, дорогой Оскар, - ласково и неотступно звучат её слова, утопая в ветре. – Он никогда не отдал бы одно из лучших своих приобретений за другое – он захотел бы их оба, а в этом мы с ним схожи.       Глаза американки сверкнули лукавым блеском.       - И, тем не менее, - настаивал автомат, - его нерешительность была бы развеяна.       - Не таким способом! – разгорячилась Кейт. – Ты заешь меня давно. Я не отступлю от своего решения, мы не отступим! И не станем допускать пустых жертв ни при каких обстоятельствах.       - Делать такие преждевременные заявления очень наивно, Кейт Уолкер, - прогудел Оскар.       - Знакомить тебя с Нериманом раньше запланированного срока тоже не слишком рационально, - вновь одарила она его взглядом, от которого автомат завёл руки за спину.       – Твоя история для него заканчивается вместе с поездом. Хочу, чтобы пока так и оставалось. Нет! – Вскинула она руку в останавливающем жесте, заметив, невесть как, что он собрался возразить. – Потерпи ещё немного, скоро я решу эту задачу, мне только необходимо время для раздумий.       Автомат вынуждено согласился, но поспешил напомнить о надвигающихся штормах. Кейт с тревогой ловила тяжкие вздохи волн в прибое. Им надо спешить, пока ураганы не задышали в спину.       - Дидье не обманул, когда поэтично воспевал своё изобретение – дирижабль вправду великолепен, - заговорила она, не скрывая обиды, - и я усомнилась – а действительно ли я готова?       - В прошлый раз подобных сомнений у вас не возникало.       - Они были, - вздохнула Кейт, - но я никогда не думала о них так много; я верила Гансу, а теперь, - она отвернулась и коснулась холодного мрамора колонны, - он – это я. Тонкая улыбка чуть тронула её губы и сразу растворилась в мягкой лунной дымке. Тоска погасила блеск в глазах, а лунный свет очертил изгибы сильного изящного тела, поникшего от печальных дум.       Оскар разглядывал молодую женщину и не мог понять её огорчений: пусть ему ещё не представилась возможность оценить достоинства дирижабля французского мастера-изобретателя, но собрав в уме все наилучшие технические характеристики, о которых он имел представление, сопоставив их с возможностями и обликом Кейт Уолкер, - любые сомнения отпадали сами собой. Автомат подошёл ближе, требуя внимания. Кейт, нехотя, подняла на него усталый взгляд.       - Кейт Уолкер! – Такое возмущённое начало речи говорило, обычно, о долгих упрёках. – Вы категорически неправы! Как можете вы столь строго и несправедливо относиться к себе, после того, как побывали пассажиром на поезде самого Ганса Форальберга! Этими заявлениями вы оскорбляете его память.       Американка удивлённо смотрела на друга и взгляд её медленно теплел.       - Ты прав, Оскар, я не подумала. Раз я оказалась достойна твоего поезда, все другие изобретения не должны меня страшить; раз я решилась на путь к загадочному острову – никакой другой путь не должен быть препятствием.       Довольный её выводами, автомат коротко кивнул. Кейт долго изучала его лицо, резко очерченное металлическими изгибами и в ночи более всего напоминающее ритуальную маску. В памяти вдруг вспыхнул идол, увиденный в доме Неримана, но мисс Уолкер вовсе не отпрянула в испуге и не вздрогнула, а только поразилась, как явно её разум отделяет облик Оскара от схожих образов. Вопреки грозному виду острых скул, широкого рта, больших тёмных глаз-очков, сродни глазницам, с ним она чувствовала лишь покой, доверие и тепло. В сердце разлилась благодарная преданность. Она отняла руку от холодной колонны, возложив ладонь на плотную ткань пиджака машиниста в районе груди. Оскар отпрянул, не ожидав такого открытого проявления нежных чувств, граничащих с фамильярностью. Кейт виновато сникла. Она не должна переступать черту, руша хрупкое очарование их привязанности.       Очередной удар волн о скалы и резкий порыв ветра, ударивший в занавесь хлопком, вывел Кейт из задумчивости. Усталость грузом легла на плечи, влажный холод забрался под тонкую ткань платья, гоня прочь.       - Я пойду отдохну, лучше думать на свежую голову, - тихо произнесла она.       - Доброй ночи, Кейт Уолкер, - как ни в чём не бывало, любезно пожелал автомат. Когда женская фигура почти пропала во тьме, Оскар вдруг окликает её, и та оглядывается, чуть откинув назад голову.       - Я хочу, чтобы вы знали, Кейт Уолкер: какое решение Вы бы не приняли, я всегда останусь на вашей стороне.       И без того прекрасный облик молодой женщины на миг озаряет улыбка. Сверкнув рядом белых зубов, Кейт исчезает во мраке.       Тёмная комната после продуваемой ветрами ротонды показалась душной и тесной. Одним лёгким движением американка скидывает платье и оборачивается в свободное одеяние из тонкой ткани, служившее ей нарядом для сновидений. Рядом на соседней кровати мирно посапывает Тео – ученик Дидье – юноша двадцати лет с пылким открытым сердцем. Страстное желание увидеть древние тайные земли пересилило преклонение перед великим творцом; его жаркая речь, в конце концов, убедила учителя отпустить названного сына в опасное странствие. Чтобы создать великое произведение, надо познать два мира – себя и весь прочий! – именно так убеждал себя Дидье.       Замерев, Кейт вгляделась в прекрасные черты, полные цветущей юности и горячей решимости, даже во сне. Она не могла понять, что заставило её возложить на себя огромную ответственность перед Дидье – беречь юношу, его жизнь и здоровье, дать клятву всеми силами сохранить единственного наследника изобретателя. Воспоминания о Гансе? Или всё дело в том, что Тео в своей наивной страсти познать пределы мира так напоминает её саму двумя годами ранее? Теперь ей не хватало этого ребяческого рвения в неизвестность, её сердце просило большего: яркого, напряжённого, надрывного; оно требовало погони за поездом сквозь пургу, требовало ударов барабана, ритуального танца, шторма, трубящих в небо мамонтов, а получало… получало сдержанный мудрый покой. Она держала лицо перед Нериманом, старалась быть воплощением дальновидности и рациональности перед Оскаром, подавала пример и Тео. Если бы не цель намеченного пути, всё это давно бы рухнуло.       Кейт садится на стул возле постели, закрывает глаза и в звуках ветра за окном слышит шелест высокой травы, слышит смех Едейне, ждущей её на равнине, слышит дыхание исполинских зверей. Она слышит сердце Сибирии и своё, бьющееся в такт древнему ритму. Ровное дыхание Тео тоже вторило ему.       Вдруг пришло осознание: безоговорочное доверие и уверенность, что с надеждой ждала она в Неримане, не могли случиться – она самой себе не верила. Всё тело дрожало перед сверкающим небесным кораблём. Сковывал страх перед неизвестностью, и она позволила ему захватить свой ум. Нериман, при всех её стараниях явить непоколебимость, увидел в ней наивную игривую девочку, верящую в сказки и не способную на решительные поступки.       Тео коротко вздохнул во сне, чуть повернул голову влево – к окну, и лунный луч явственно очертил лоб с резкими надбровными дугами; глубоко посаженные глаза, прямой нос с высокой переносицей, резкий контур полных губ и выдающийся вперёд подбородок – всё в его облике вторило упрямству и воле. Даже в разметавшихся витых локонах и в вертикальной морщинке от переносицы. «Упрямец», - подумалось Кейт, а некий далёкий знакомый голос в голове процедил: «Ты иногда такая упрямица».       Молодая женщина резко вскочила, приоткрыв в волнении губы. Щёки вспыхнули алым пламенем, а из груди вырвался прерывистый вдох. Вот её истинная сущность – упрямая и открытая, а не скрытная и лукавая. Ей следовало быть искренней с Нериманом. Эта глупая маска льстиво-вежливого юриста всё испортила! Как она могла так обмануться? Тео – живой пример прямоты и откровенности; Оскар – пример исключительной нравственности. Кейт не может не верить им. Хотя бы потому, что они верят в неё.       Лёгкая ткань одеяния всколыхнулась от стремительного движения – американка во тьме коридора и гостиной едва не налетела на мебель, застыла, наконец, на пороге входной двери. Снаружи всё бушевал ветер, нещадно трепля ткань в ротонде. Чеканный шаг оказался желанным звуком; Кейт знала, что автомат едва различает её растрёпанный вид в наскоро запахнутой тонкой одежде, она же вовсе его не видела – только слышала приятный слуху тихий механический стук.       - Оскар… - выдохнула она, ощутив, как волна жара накатывает точно море на скалы.       Механическое звучание стихло на мгновение, - и продолжилось.       - Завтра отправляемся, будь готов, - продолжила она. – Буди меня на рассвете. И Тео… его немногим позже.       - Вы решили проблему? – Удивился автомат, и Кейт показалось, его голос сорвался.       - Да, - легко сказала она, ожидая расспросов и недоумений, но Оскара, похоже, устроил такой ответ.       Пожелав доброй ночи, автомат буквально испарился. Кейт не слышала больше методичной механической песни его механизмов, только ветер.       Крепкий сон Тео прервался почти мгновенно настойчивым прикосновением тяжёлой металлической руки. Юноша распахнул светлые глаза, обрамлённые рядом выгоревших ресниц, дёрнул головой, вжав её в плечи, словно напуганный зверёк, одновременно поворачиваясь в постели и ища взглядом источник холода на своём плече. Оскар убрал руку и выпрямился, приняв нарочито непоколебимое положение.       - Доброе утро, - отчеканил автомат нейтрально, - Кейт Уолкер просила разбудить Вас в ранний час и поторопить со сборами – мы готовы отправляться.       Лицо Тео вытянулось в недоумении; он хлопнул глазами, пребывая ещё в лёгком смущении после неги сна. Затем растеряно запустил пальцы в копну русых волос и сдвинул брови к переносице, соображая, что к чему. Вот радостная мысль пронзила голову – они отправляются в путь! Он не мог бездействовать больше ни секунды; сон как рукой сняло!       Простыня путалась в ногах, на пол посыпались бумаги, а Тео неуклюже собирал их, пребывая в таком волнении, что воздух с трудом поступал в лёгкие. Оскару пришлось отступить в сторону: опасность навредить взбудораженному юноше возрастала всякий раз, когда тот метался из одной части комнаты в другую.       - Где мадам? – Спрашивал он, натягивая брюки.       - Кейт Уолкер будет ждать вас на верхней дороге у маяка, - немного снисходительно произнёс Оскар, - сейчас она у моря, насколько мне известно. У вас час на сборы, не опаздывайте.       Тео проводил ушедшего автомата недоверчивым взглядом. Образ механического машиниста поезда Форальберга внушал ему чувство глубокого уважения перед мастером, соперничающим в гениальности с Дидье – гениальное творение, которое его учителю не удалось пока постичь. Это задевало преданного ученика, а заодно подогревало интерес: уж он-то раскроет тайну Форальберга и изготовит такого автомата, что разом перекроет достижения великого Ганса.       Не так давно он с гордостью поделился своими планами с Кейт Уолкер, но та вдруг вместо восхищений накинулась на него с обвинениями.       «Оскар не предмет торга, соревнований или спора. Не отзывайся о нём в подобном ключе, если хочешь продолжить пусть с нами», - твёрдо заявила молодая женщина, заставив юношу просить прощение.       Он правда не понимал, чем задел её тогда, ведь Оскар автомат с определённой ролью, функцией и программой, видение в нём чего-то другого, сверх обозначенных составляющих было в высшей степени неразумно. В этом случае Кейт представала в его мыслях невежественным человеком средневековья, думающих, что Земля плоский блин на китах. К сожалению, споры на эту тему ни к чему не приведут.       Стоило на миг допустить мысли об авантюрной американке, как сердце Тео предательски пропускает удар, могучие руки безвольно свисают и взгляд устремляется куда-то сквозь окно на утреннее небо. То было чисто и прекрасно, как и облик Кейт, тонущий в пронзительных лучах южного солнца. Как ни старался, Тео не мог вообразить женскую фигурку среди вечной мерзлоты, в снегах, в центре безжизненных каменных пустынь и льдов, в окружении людей древнего племени, диких нравом и видом. Для него она вся здесь – в тёплых морских ветрах. Но вдруг он вспоминает скользящую в её взгляде строгость, и верит. Где-то там, за пределами обозримого мира ждёт народ, чьи тайны доступны лишь мисс Уолкер. Она познала их, прожив больше года на острове, но не это её предел. Она отправляется дальше – за пределы обозримого. Жажда познания гнала к новым тайнам. Иногда Тео казалось, что Кейт может понять всё: от работы сложного механизма до жестокого культа, и только одно знание было ей неведомо – его чувства.       Небо оставалось безмятежным, а сердце юноши колотилось от обиды. Если бы он мог – простоял бы так вечно, но времени мало – надо спешить.       Вещей у Тео было много, но все крайней необходимости: деревянный раскладной ящик с инструментами, превращающейся в универсальное приспособление для сборки, починки и конструирования механизмов; в нём – ключи, пружины, шестерни, тонкие лезвия, зубцы, иглы и шила. Отдельный футляр предназначался для чертёжных инструментов: перьев, карандашей, готовальни; сами же чертежи частично упаковывались в тубус и частично в папку. Ко всему прочему раскладная тренога с подвижным кронштейном на шарнирах вместе с установленным на неё ящиком создавала устройство, вроде переносного мольберта, позволяющего продолжить работу в любом месте. Тео не хватало лишь большого стола для чертежей, но здесь, увы, выдумки человека бессильны. Он надеялся обнаружить рабочее место на дирижабле, тем более что Дидье уверил в его наличии.       Аккуратно расставив баночки с тушью в пенале и проверив целы ли увеличительные стёкла в переносных и налобных лупах, юноша, наконец, был готов. Теперь он наскоро облачился в свободную рубашку и любимую жилетку с множеством кармашков. Огляделся в рассеянной задумчивости. И только теперь увидел неряшливо брошенное чёрное платье Кейт. Не дав себе подумать, он схватил его, сунул в набитый рюкзак, резко дёрнул стягивающие веревки и застегнул ремни – теперь точно всё.       Когда рюкзак был закинут на плечи привычным движением, Тео полез в карман за часами и немного успокоился, поняв, что времени у него пока достаточно. На кухне слышались шорохи пожилой хозяйки дома и её двух сыновей, доносился неспешный разговор. Тео долго прощался с ними, обещая вернуться скоро, к началу следующей осени. Морщинистые женские руки нежно гладили его плечи, молодые мужчины смотрели на него как на друга и брата, даже любезно помогли ему донести вещи до поворота на верхнюю дорогу, что тянулась по краю скал вдоль моря.       Вдали белоснежной вспышкой горел маяк. От него – Тео точно знал – шла тропа сквозь можжевеловую рощу, прямо к поместью Неримана, вернее к дороге, скрытой от посторонних глаз густыми кронами деревьев. Скоро эти места с их приветливым тёплым солнцем уйдут в воспоминания. Тео шагал по каменистой пыльной почве, одновременно радуясь и сожалея об этом. Здесь он чувствовал себя превосходно, но мысли о странствии всё же манили его сильнее любого райского места.       Тео пришёл вовремя, но его товарищи уже томились в волнительном нетерпении. Кейт в белой хлопковой блузе и узких штанах, плотно сидящих на тонкой талии, и Оскар в тёмно-сером костюме в мелкий рубчик, моментально прекратили разговор, обратив всё внимание в его сторону. Молодой изобретатель не в первый раз замечает, как они резко замолкают, стоит ему оказаться рядом – это беспокоило.       - Доброе утро, Тео, - улыбается Кейт, привычно широко и лучезарно.       Юноша оробел, не забыв, тем не менее, кивнуть в ответ.       - Мы готовы продолжать путь, Кейт Уолкер, - оповестил автомат, а Тео до скрипа сжал кожаные лямки рюкзака.       Взгляды путешественников устремились вдаль, за край широких вод южного моря. Солнце поднималось выше; сухая земля пылала, воздух начинал трепетать от надвигающегося зноя – редкость для первого месяца осени. В ветре, однако, чувствовались холодные ноты – предвестники первых дождей. Кейт нахмурилась: она знала – близится крайний срок для отправления, после него придётся ждать весны, когда беспощадные снежные бури на Сибирии утихнут. Ей не хотелось терять ещё год впустую, решимость могла покинуть её. Она обязана заполучить дирижабль Дидье – единственный возможный транспорт, способный осуществить её замысел. Черты лица американки приобрели резкость.       - Кейт Уолкер, - вопросительно позвал Оскар.       - Сегодня мы отправимся, - сказала Кейт и повернулась к товарищам: - Вне зависимости решения Неримана.       - Он не дал согласия? – Поразился Тео, будучи уверенным в обратном. – Но я думал… И письмо учителя не помогло? И теперь Вы выкрадите дирижабль?       - Одолжу, - лукаво поправила Кейт, - если мне не оставят выбора.       - Этот план сложно осуществим, - усомнился Оскар, при этом, никак не высказав недовольства по поводу самого факта кражи, чем ещё более заинтересовал Тео.       Кейт уверено закивала:       - Потому мне нужна ваша помощь.       Тео ещё не видел, как мисс Уолкер, наплевав на правила, бросается в бой, но одно он уже успел уяснить за их недолгое знакомство – она не потерпит рядом с собой предательства и нерешимости. Если он хочет познать дикий мир, ему придётся играть по её правилам. Юноша собрался произнести вслух обещание, но Оскар опередил его:       - Вы можете рассчитывать на меня, Кейт Уолкер.       Обиженный за медлительность, молодой изобретатель тут же подобрался:       - И я не отступлю! – выпалил он.       - Спасибо, - ласково отвечает им Кейт и идёт вверх по тропе.       Море осталось позади. Тео в последний раз глядит на него и на белоснежный маяк. Оскар, не говоря ни слова, берет часть его вещей и следует за мисс Уолкер.       Узкая дорога вьётся меж скал; молодая женщина идёт по ней без видимых усилий, то опираясь на нагретые солнцем валуны, то охватывая сухие стволы низких сосен и можжевеловых деревьев. Её движения быстры, но расслаблены. Оскару и Тео приходилось не так легко: одному из-за своей «природной» скованности, другому – из-за тяжёлой поклажи. Кейт не торопила их, но и не замедляла быстрого темпа.       У поворота на большую дорогу сделали привал, устроившись под тонкой теневой сетью колючей листвы. Впереди маячили деревья значительнее, явно высаженные специально на плодородную почву. Вдруг потянуло прохладой – это приближался автомат для полива. Троица путешественников пронаблюдала забавное зрелище, как большая механическая конструкция – подвижная платформа на больших колёсах, нагруженная бочками с водой – медленно грохотала по дороге, неуклюже двигаясь зигзагами от одного дерева к другому. Спустя минуту, Кейт разглядела, что сама платформа квадратная, бочки помещаются в центре, а по краям на каждой стороне стоял автомат со шлангом в руках. Схема понятна: механизм приближается к одному из кустов или деревьев, вращает платформу, настраивая угол, нужный автомат сжимает рукоять и потоком льётся вода, такая необходимая для буйной растительности. По сдвинутым бровям Тео, мисс Уолкер поняла, что не Дидье автор данной вещи, и не Форальберг, уж слишком она груба. Платформа оказалась напротив путников спустя ещё минут десять, и застыла в смятении. Оскар давно ретировался подальше – вода была ему вредна; Кейт тоже давно была в стороне, однако любопытство не позволило уйти далеко. Один Тео не сдавал позиции. Упрямец оставался на месте – под деревом, ожидая, что в этом случае предпримет автомат.       - Что он делает, Кейт Уолкер? – удивляется Оскар поведению юноши, и в его голосе, как никогда, проступили эмоции.       - Изучает и проводит эксперимент, - игриво отвечает американка, вся прикованная вниманием сразу к двум автоматам. – Ему это нужно, ведь он изобретатель.       Автомат на платформе ворочает головой с характерным скрипом, а затем нажимает на рукоять. Тео подлетает, будто ошпаренный, в звенящем блеске капель, трясёт руками и прилипшей к телу одеждой, а платформа едет дальше. По пролеску разносится задорный смех мисс Уолкер.       - Немыслимо, чтобы автоматы месье Дидье допустили подобное, - только и разводит руками Тео, сдерживая поток проклятий.       Благодаря этому незначительному происшествию, пришлось ждать, когда незадачливый механик обсохнет, теряя ещё двадцать минут драгоценного времени. Юноша лежал на камнях в лучах солнца, Кейт изредка поглядывала на него, по-кошачьи сощурив глаза и попивая воду из фляги; Оскар занялся коленным суставом, смазывая маслом шарниры. Когда все процедуры были проведены, группа продолжила путь.       Быстро дошли они по ровной дороге до самых ворот. От расслабленного вида Кейт не осталось следа. Это качество в ней особенно восхищало Тео: умение собраться в нужный момент, всегда быть наготове, не теряя тонкости общения с окружающим миром.       Сквозь строгую ограду угадывались знакомые очертания анфилады и особняка, а чуть левее роскошного сада – резко поднимались высокие кипарисы, будто шпили, их оттеняли акации различных сортов, уже отцветшие. Виднелся и сверкающий на солнце стеклянный купол «хрустального дворца», где ждал свой судьбы в заточении дирижабль. Кроме задорного щебета птиц не доносилось ни звука. Кейт знала – кажущаяся идиллия обманчива: Нериман очень щепетилен в вопросах безопасности, и за внешней тишиной скрыто постоянное наблюдение. Он, конечно, уже должен быть осведомлён о гостях, и теперь бездействует.       Мисс Уолкер подошла вплотную к решётке и запрокинула голову, разглядывая механическую фигурку ворона на самом верху. Жестом она подзывает к себе Оскара, и стоит тому оказаться рядом, как механическая птица пришла в оживление, задёргав головкой. Борясь с волнением, Кейт чувствовала, как весь дом приходит в движение: вот Нериман, отстранив своего дворецкого, сам идёт сквозь анфиладу, едва не срываясь на бег. Его домашняя одежда – скромный тёмный халат и брюки – но даже так он не утрачивал солидности.       - Помни, ты должен быть у штурвала, - довольно грубо бросает американка автомату.       - Я помню, Кейт Уолкер, - убеждает Оскар.       Ворота медленно распахиваются. Подоспевший хозяин дома смотрит на незваных гостей, как на чудо. Молодая женщина без страха и сомнений выходит вперёд; в своей гордой осанке застыла она точно бронзовая статуя, но пылающая изнутри светом жизни. Солнце нежными лучами обвело макушку, ухо и шею, проникло сквозь тонкую ткань блузы, обозначив очертания сильного тела. Тео тоже расправил могучие плечи под тяжёлым рюкзаком и из мальчишки стал бравым воином.       - Доброе утро, господин Нериман, - напевно приветствовала мисс Уолкер. – Вы обещали дать ответ, но у нас нет времени ждать, потому мы к Вам с неожиданным визитом. Вы приняли решение?       Взгляд мужчины неотрывно следил за Оскаром, и тот, для пущего эффекта, совсем по-человечески перемялся с ноги на ногу.       - Боже, ведь это…       - Автомат Форальберга последней модели, - перебивает Кейт, вставая между Нериманом и другом, - машинист на том самом механическом поезде – всё верно. И без него моё путешествие… наше путешествие неосуществимо. Господин Нериман, - настойчиво просит она внимания, подходя так близко, что мужчина может уловить сладковатые запахи от её кожи, - Вы видите, я открыта перед Вами, показывая всё, что мне дорого. Мне нечего предложить Вам, кроме слова: утрата автомата и человека, что позади меня, утрата дирижабля – всё равно, что утрата руки, ноги и сердца. Примите сумму Дидье, она не так и мала, и я не забуду вписать Ваше имя в историю.       В глазах мужчины промелькнула какая-то мысль. Кейт отступает назад и внезапно чувствует железное плечо Оскара – он стоял рядом, наравне с ней ожидая развязки.       Нериман усмехнулся, опустил голову, почёсывая впалую щёку; вид у него растерянный, но Кейт не обманешь: она видит, что он сделал выбор. Прошлой ночью он ответил ей: «Несправедливо заставлять меня выбирать между честью и любовью», имея ввиду любовь к своим приобретениям.       - Это безумие, очевидно, - произносит он теперь, - но я вам верю.       Тео расплылся в победоносной улыбке, видя, как хрупкие плечи мисс Уолкер стряхнули груз напряжения.       - Когда-то и я доверилась безумцу, - гордо провозгласила Кейт, - готова сделать это вновь.       Ослепительная красота в золотом сиянии солнечного света наполняла сердца людей верой в божественный промысел создания воздушного судна. Аэростат словно звенел в ярких потоках, возносящих его к ангельским высотам. Бушприт нагло задран, устремлён в голубой небосвод. Корпус, сочетающий металл, дерево и кость, ликующе сверкает; глазам больно от бликов белого потока, разбитого то тут, то там на осколки радужных капель.       Служащие Неримана только завершили мойку судна, потому дирижабль предстал взорам путешественников в своём первозданном облике, будто гений Дидье только мгновением ранее завершил работу над главным творением своей жизни.       - Вы позволите ему исполнить своё предназначение, - сказал Нериман с явным пафосом.       Кейт повернулась к нему, стоя поодаль у взлётной платформы под пронзительным лучом света. На её лице не было равнодушия, но и несдержанное восхищение давно оставило её; сейчас с ним безуспешно боролся Тео.       - Вы словно родились для него!- С наигранной радостью продолжал Нериман; он чувствовал себя отцом, провожающим сына на войну.       Мисс Уолкер только улыбалась, пусть душа пребывала в сладостной неге. Нериман здесь был прав: она действительно ощутила небывалое единение с аэростатом.       Неожиданно выступил из тени Оскар. Кейт и не заметила его приближение.       - Вынужден признать справедливость данных слов.       Мисс Уолкер провела рукой по кованым перилам небольшой лестницы, ведущей к двери входа в гондолу.       - Мне всегда будет его не хватать, как и тебе, но сейчас он был бы бесполезен, - когда Оскар согласно кивнул, Кейт продолжила: -Особенно стука колёс… Впрочем, мне более не придётся искать заводники, а тебе заваливать меня ненужными бумажками.       - Они были необходимы для решения формальных вопросов, - нравоучительно напомнил автомат, - но вы предпочли судить, что это выполнялось исключительно в моё удовольствие.       Американка хитро усмехнулась. Оскар отметил, что в потоках солнца она выглядит совсем иначе, чем в мерцающем сиянии луны. Настал торжественный момент отправления. Кейт так много хотелось сказать Нериману, но слов не находилось: благодарное чувство слишком теснило грудь. Мужчина уже быстро опускал рычаги и нажимал кнопки на пульте управления – стеклянная купольная крыша медленно, со скрипом, распахивалась, точно занавес. Все неотрывно следили за её ходом. Потянуло влажным ветром с запахами хвои.       Глухой удар – всё встало. Нериман сделал глубокий вздох и отрывистым басом крикнул о готовности. Оскар пошёл занимать место у руля, Тео внезапным движением сжал запястье Кейт, и та прочитала в глазах юноши обожание и восторг.       - Иди, - ласково сказала она молодому изобретателю, освобождаясь из его хватки.       Служители Неримана – двое низких мужчин – отвязывали швартовы и что-то кричали в рубку, пока Оскар, видимо, не догадался включить лебёдку, и канаты принялись мерно утопать в отверстиях корпуса.       Нериман держался за пульт управления белыми руками. Пальцы его била дрожь. Раздался длинный сигнал и два коротких – начало пути. В чувственном порыве Кейт вскидывает руки, как это делают древние люди на Сибирии, перед её мысленным взором пронеслись просторы моря, земли и гор – всё то, что живёт в её сердце; лица людей, что рядом или покинувших её, а, может, ждущих её возвращения. Перед ней застыл ещё человек, принёсший громадную жертву. Возможно, крупная денежная сумма Дидье и чертежи нового изобретения для коллекции Неримана смогут ненадолго унять боль утраты.       - Я вернусь, господин Нериман, - кричит Кейт в рвущем ветре; пряди выбившихся волос падают ей на лицо, высоко поднятое, высеченное резкими чертами.       Почти одновременно с громким щелчком сцепки платформы с гондолой, мисс Уолкер шагает назад на узкую приступку и держится за выступающую ручку рядом с дверью. Дыхание перехватывает от быстрой тяги – аэростат устремляется вверх – в объятья чистых Небес, шире всякого моря, лесов, земель, выше всяких гор. Кейт страшно стоять на узком уступе, но сердце её сладостно бьётся от этой тревоги.       Земля простирается под ногами далёким полукружием, вместе с ней уходят заботы и слабости. Глаза слепит сверкающее золото металла. Всё ещё стоя в дверном проеме, Кейт оглядывается на Тео, приникшего к панорамному окну в рубке, и Оскара, горделиво возложившего железную ладонь на круглый штурвал. В их широкоплечих фигурах, окутанных ореолом света, американка усматривает героев эпоса.       Тео поворачивает кудрявую голову и улыбается ей. Кейт блаженно прикрывает глаза, вознося Дидье, что одарил её так щедро: он дал ей дирижабль, крепкий к небесным невзгодам и могучий в своей силе; верного спутника и помощника в тягостные минуты на опасном пути; наконец, дорогого сердцу друга, зовущего сквозь холод сизого неба и белых снегов.       Под крики белоснежных птиц, Кейт захлопывает дверь и становится по правую руку от Оскара, пылая от ветра, солнца и любви.