Вместе - в другой реальности

      «У нас никогда ничего не получится. Не выйдет. Поэтому — дальше без меня, Дарлин. Я не возьму тебя с собой в Вашингтон. Это слишком…слишком опасно».       Эллиот, вернее, один из его кусочков, лежащий в больнице, вспоминает свои слова, прогоняет их по кругу, — а перед глазами карусель: лицо Дарлин, ее волосы, дурацкая шапка, то, как она бегает вокруг него, а потом обнимает. Обнимает, блядь, так, как никогда не обняла бы сестра.       Но лучше об этом не думать, — ведь девушка обнимала не его, а того, потерянного, настоящего Эллиота, которого она любила и не боялась. Того, кого он — убил? Или попытался стереть свою копию из мира сладкой, сказочной иллюзии, где все было так, как надо, где каждый говорил то, что хотел слышать Эллиот, — но так и не стер, потому что не имел права на самоаннигиляцию?       Да, вот так фокус: ты — Организатор, обладатель прав администратора, создатель всех своих личностей, но ты не можешь убить лишь один кусочек себя — себя настоящего. Того, кого любит Дарлин, чья любовь держит его — тебя? — в реальном мире.       Дарлин — это вечный беспорядок, хаос, картонная карусель, пыль, осколки, вихри и ритм движения осколков. Беспорядок — это она сама, беспорядок — внутри нее.Дар-лин. Дарлинг. Дорогая. Бесценная.       — Дарлин… — голос хрипит, веки с трудом разлепляются. — Дарлин…       — Я здесь. Тише, — и, умница, умница, садится на кровать, обнимает его, держит за пальцы, чтобы он чувствовал ее присутствие, и то, что он реальный.       — Это реальность? — спрашивает Эллиот. — Это все настоящее?       — Да. Настоящее, — шепчет Дарлин, а на ее глаза навертываются слезы. — Я позову медсестру.       — Не надо, — шепчет Эллиот, тянет ее пальцы, другой рукой обнимая худые плечи сестры. — Послушай…       О, этот момент, когда два взгляда сталкиваются в пространстве, — воздух наэлектризован, она расширенными глазами смотрит в его серо-зеленые, — а потом целует, горько и не очень страстно, суховато и зло, — а потом нежнее и глубже, забыв о том, что он весь опутан капельницами, и нужно позвать медсестру, и плевать, какая медсестра, плевать на реальность. — есть только он и она. И неважно, кто тут настоящий, — Дарлин знает, что, где бы ни был Эллиот, какой бы частью он ни был рядом с ней, какая бы личность ни смотрела на нее из серого угла, — он, настоящий, любит ее. Поэтому — хватит математических уравнений, где часть и целое сочетаются друг с другом в самых различных вариациях, где они иногда даже бывают равны друг другу, — плевать, хватит, когда ее руки обнимают Эллиота на больничной койке, Эллиота около дверей «Нахрен_общества», Эллиота у выхода из тюрьмы. Важно только то, что ты чувствуешь, — а ее руки чувствуют любовь Эллиота и жуткое желание уберечь ее, не дать ей погибнуть, — и не только потому, что Дарлин единственная ниточка, связывающая Эллиота с реальностью.       Эллиоту хочется, чтобы его сестра-не-сестра была жива и счастлива, пусть даже и с Доминик, — только бы никогда не увидеть ее мертвой, как отца, как Анджелу, даже как мать, которую он терпеть не мог. Только бы никогда не увидеть закрывшиеся навсегда глаза и растрепавшиеся волосы в комьях кладбищенской земли, — хватит уже с них смертей.       Дарлин отрывается от его губ:       — Ну, что, доволен? — шепчет она. — Теперь и у меня амнезия, –я забыла, что ты мой брат.       Эллиот чуть усмехается, превозмогая мигрень:       — Знаешь, при таком раскладе я не твой брат, и это не считается инцестом. Когда создаешь свои альтернативные личности, реальные родственные связи теряют всякий смысл.       Дарлин гладит его по волосам и вздыхает.       — Что будем делать? — спрашивает она.       — Будем жить. Просто жить, как нормальные люди.       — Ты сам-то в это веришь? — восклицает девушка. — Можно подумать, что ты не помрешь от скуки, живя в нормальном мире, как тот, которого ты… ну, попытался убить. Эллиот, — наклоняется она над ним, — нам с тобой не быть нормальными. Мы с рождения такими не были, а уж после всего того, что мы пережили, — какая уж тут нормальность? И где гарантия, что ты не найдешь новую Темную Армию, с которой нужно бороться?       — Или что твой очередной парень не окажется агентом Белой Розы, — фыркает Эллиот.       — Ага, почившей и воскреснувшей, — улыбается сквозь слезы Дарлин.       И, запинаясь, произносит:       — Не будет больше другого парня, Эллиот. Никаких других парней. Меня и так уже убедили, что все мои отношения все равно приводят либо к беде, либо к тебе, что, в принципе, одно и то же. Нет смысла бегать друг от друга, если нас свели не расцепляют…       — Кто — свел? Кто — не расцепляет? — удивляется Эллиот. — Ты никогда не верила в астрологическую хрень и судьбу, что сейчас-то случилось?       — Ты, — просто отвечает Дарлин. — Ты и случился. Я просто поняла, что мне надоело постоянно тебя отпускать, точно зная, что тебя могут убить. А когда ты уехал в Вашингтон Тауншип, когда обнял меня еще раз после слов «прощай», — я поняла, что совершила ошибку, и надо было либо ехать с тобой, либо заставить тебя остаться. Но я не смогла, — чего-то мне не хватило.       — Ты все правильно сделала, Дарлин, — говорит Эллиот, гладя ее по волосам. Дарлин прилегла рядом с ним на кровать и слушает его. — Ты должна была выжить, чтобы спасти меня, разбудив в реальном мире, и поэтому ты просто не могла позволить себе умереть на заводе ядерных отходов.       — Ну, я разбудила не тебя, а твою копию, а настоящий остался заперт в иллюзии, — говорит Дарлин. — Впрочем, это уже не имеет значения, — теперь ты можешь его освободить.       Она обнимает брата.       — Дарлин, у него есть все, но нет тебя, — шепчет Эллиот. — Я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю, — шепчет девушка. — А теперь все-таки надо позвать медсестру.       Она сползает с кровати и идет к двери.       Мистер Робот у окна подмигивает Эллиоту.       — Парень, хоть где-то ты будешь счастлив, причем с реальной девушкой. Дарлин никем нельзя заменить. А самое главное — что для нее никем нельзя заменить тебя. Так, пожалуйста, не проебись.       — Она твоя дочь, вообще-то, — машинально отвечает Эллиот.       — С точки зрения того, что я лишь копия, одна из твоих личностей, — нет, не моя. И я, вообще-то, чуть ли не впервые искренне желаю тебе счастья с реальным человеком, — мог бы и спасибо сказать.       Эллиот молчит.       — Нет? Ну, и так сойдет, — ухмыляется Мистер Робот и идет к двери.       — Пап? — окликает Эллиот.       — Что, сынок?       — Честно, я бы хотел сказать тебе то же самое, — чтобы ты был счастлив в этой гребаной реальности и с живым человеком, — но, к сожалению, не могу: Анжела же… ну, ты знаешь. Так что прости…       Мистер Робот наклоняет голову, пряча глаза под кепкой.       — Я знаю, — тихо говорит он. — Пока.       И уходит, слегка сутулясь.       Неизвестно, может ли любить копия, в отличие от оригинала, но как-то так получилось, что Анджела была единственной, с которой Мистер Робот постоянно разговаривал про себя. Это было не «Привет, друг», как у Эллиота, а тихое «Ты знаешь, мы не могли по-другому», «Прости, я опять накосячил», «Ну, не смотри на меня так, — вышло как вышло». Мистер Робот советовался с мертвой Мосс, обсуждая каждый план Эллиота и постоянно извиняясь за косяки. Мысленная Анжела никогда ничего не отвечала, но зато смотрела, постоянно смотрела по-разному — то гневно-осуждающе, то нежно-сожалеюще. А иногда, лунными ночами, сидя напротив Робота на подоконнике, она улыбалась, — и недо-копия отца Эллиота чувствовал себя почти по-человечески счастливым, забывая простреленный череп и испачканные кровью белые волосы, гоня из памяти оскаленный рот и распахнутые от ужаса глаза. Нет, он не хотел и не мог помнить такое — смерть его единственной зацепки в реальности.       В конце концов, почему альтернативная личность не может создать свои собственные подличности? А оптом оживить одну их них и влюбиться по уши? Почему бы и нет, — ведь у безумия нет границ, и иногда оно исцеляет, — тогда, когда якобы постоянная реальность дает сбои и бьет по больному. Когда константы утрачивают смысл, потому что они — вранье.       — Знаешь, в чем плюс? — шепчет Мистер Робот, идя по больничному коридору. — Ты никогда не состаришься. Хотя, если честно, я бы хотел увидеть тебя старой, седой и ворчливой, подавать тебе воду, сгонять с кресла одну из твоих кошек и прятать твою клюку, чтобы ругаться с тобой, а потом мириться за чаем с малиной. Что я несу? Ну, несу то, что несу. Просто я…       Призрак Анжелы улыбается, а затем Мистер Робот, наверное, все-таки окончательно сходит с ума, — белые волосы касаются его щеки, а губы обжигает укусом. Анжела дерзко улыбается, — ей весело       — От черт, — шипит Алдерсон-старший, вытирая пальцем кровь (кровь? но как?) — Ну, хорошо, не будет у тебя клюки и седых волос, — ты и так блондинка, седину сама сумеешь спрятать. Но я хочу состариться с тобой, и плевать мне, что по этому поводу думает вся моя фантомная семья вместе с Организатором.       — Не грусти, — голос Анжелы тихий, но она впервые с ним говорит, впервые, блядь. — Из нас бы вышла отличная пара. Девочку я бы назвала Кверти, а мальчика — Тайрелл.       — Ха-ха, опять воскрешаем копии? — саркастически смеется Мистер Робот. — Да пойми же ты, просто пойми, что мне плохо без тебя, плохо. Ну вот, я это сказал, — хотя я не имею права на самостоятельные чувства…       — Имеешь, — шелестит призрачная Анжела. — И когда-нибудь мы с тобой будем вместе, — в какой-то из копий реальности. А пока давай довольствоваться фантомной близостью.       Она еще раз целует его и уходит вдаль — прогуляться по облакам)и магазинам, — распродажи и туфли никуда не делись, когда ты призрак, намного легче пыриться на любимые вещи).       А Мистер Робот останавливается около стены и плачет — впервые за все время своего альтернативного существования. Но обещание его блондинистой призрачной возлюбленной все-таки греет душу.       — Когда-нибудь, — шепчет Алдерсон-старший. — Когда-нибудь…       Его бывшая жена и маленький Эллиот наблюдают за ним из третьего ряда кинотеатра и вздыхают.       — Я его не ревную, — говорит миссис Алдерсон. — В сущности, он прав.       Мальчик пожимает плечами, — он рад прежде всего за Эллиота-взрослого.              ***              Когда-нибудь наши с тобой призраки соединятся,       Когда-нибудь я погружусь внутрь твоей души, –       I wanna fall inside your ghost,       И когда-нибудь мы станем единым целым.