Шестнадцать

      — У тебя красивые руки, Чуя-кун, — Мори ведет большим пальцем по тыльной стороне ладони Чуи, оглаживает костяшки, обводит по кругу, слегка нажимает на ту, что возле большого пальца, и, поднимая взгляд, смотрит Чуе в лицо. — Такие руки надо беречь. Может, тебе стоит носить перчатки?              Лицо у Чуи пылает, в глазах — бездна непонимания и смущения, потому что он просто отдавал папку с документами, а вместо этого получил неожиданный комплимент и еще более внезапную ласку, от которой жарко не только щекам, но и всему телу.              Ему шестнадцать, и единственный комплимент, который он слышал в свой адрес — это дазаевские шутки про собак, которые точно не льстят и не радуют.              Взять себя в руки получается быстро. Чуя прочищает горло, сглатывает и, не зная, как именно он должен реагировать, спрашивает:              — Мне считать это приказом? — он не уверен, потому что если да, то приказ глупый.              Мори выпускает его ладонь из пальцев, дернув уголками губ, не сводя взгляда с порозовевшего лица:              — Скорее, предложением. Подумай об этом.              Чуя коротко кивает, спеша уйти, потому что в голове после произошедшего бедлам. Мори смотрит ему вслед, продолжая улыбаться собственным мыслям еще пару мгновений после того, как дверь закрывается. У Чуи красивые не только руки, но об этом говорить рано — Чуя слишком ярко и невинно реагирует на простые касания, совсем немного выходящие за грань допустимого.              Впрочем, грани допустимого Мори бесконечны. Он раздвигает их сам, искренне полагая, что имеет полное право. Но не давит и не заставляет. Чуя однажды сам согласился помочь Порту, позже сам вступил в него, а теперь сам же и вложит свою руку в ладонь Мори.              Мори дарит ему перчатки спустя две недели. Пару черных трикотажных перчаток, которые Чуя вертит с удивлением. Мори откидывается на спинку кресла, наблюдает, не пряча довольства, и невзначай предлагает:              — Примерь.              Чуя кидает на него растерянный взгляд, замявшись. Он чувствует себя не в своей тарелке. Он не привык принимать подарки, не ожидал, что подарок может подарить Мори, никогда не думал, что перчатки окажутся подарком. Он никогда не носил их, даже зимой предпочитал прятать руки в карманах, поэтому сейчас неловко натягивает их и с недоумением шевелит пальцами.              — Иди сюда, — Мори манит его к себе, снова берет за ладонь и словно невзначай проезжается большим пальцем по запястью. Чуя от неожиданности едва заметно вздрагивает и сосредоточенно наблюдает, пока Мори расправляет ткань на его руках. Перчатки немного тесноватые, но на руках Чуи смотрятся замечательно. Мори довольно улыбается, не задерживает ладонь Чуи в своей и позволяет сделать шаг назад.              — Руки надо беречь, Чуя-кун, — наставительно говорит он, немного щурясь. Он тоже носит перчатки, но это стало привычкой еще с начала медицинской практики. Чуе же хочется привить подобное, потому что грешно не воспользоваться шансом.              Чуя поддается и действительно начинает носить перчатки. Мори ни разу не жалеет, но ловит себя на зудящем желании когда-нибудь не только надеть их, но и снять. Особенно, когда однажды видит, как Чуя, входящий в лифт, подцепляет ткань на указательном пальце зубами, намереваясь снять перчатку, но досмотреть Мори не успевает — двери лифта закрываются слишком быстро.              Желание разгорается с каждым днем сильнее. Мори, сидя в кабинете и смотря на Йокогаму с самой вершины города, лениво и несерьезно размышляет, как проделал бы то же самое, что и Чуя. Подцепил бы сначала на пальцах, а после, словно случайно коснувшись нежной кожи запястья зубами или, может, языком, потянул за край, стаскивая перчатку без помощи рук. И ни разу бы не отвел взгляд от наверняка пылающего юношеским смущением лица Чуи.              Фантазия подсовывает слишком яркие картинки, достаточные для того, чтобы довольно щуриться от красного закатного неба и с неприкрытым нетерпением ожидать, когда Чуя вновь появится в его кабинете с отчетом о проделанной миссии.              — Все устранены, как вы и приказывали, — Чуя теребит пальцами край перчатки, слегка оттопыривая ее, и Мори пару мгновений разрешает себе посмотреть на белую кожу под ней.              — Рекомендовал, — поправляет он, неприкрыто скользя взглядом по Чуе, задерживаясь на шее, остром кадыке и разлете ключиц с ямкой между ними. Их тоже хочется потрогать. Желание лениво перекатывается на языке и спускается куда-то к горлу, пока Мори раздумывает, стоит ли ему давать волю. — Как успехи с Дазай-куном? — спрашивает он, но только для того, чтобы увидеть реакцию.              От Дазая он знает, что их сотрудничество убийственное, плодотворное и успешное, но только в рамках совместных заданий. За их пределами они практически не общаются. Наверное, это к лучшему. Дазай обладает длинным языком и неограниченным лимитом язвительных шуток, Чуя — вспыльчивый и несдержанный, не позволяющий ни единому слову пройти по касательной, слишком серьезный и гордый, чтобы спустить невинную насмешку в свой адрес. Это подкупает Мори. Он жадно следит за вспышками тех эмоций, которые Чуя все реже показывает при нем, и думает, что такая блажь только из-за того, что у Мори никогда не было никого подобного в непосредственной близости.              Чуя дикий и своенравный, не позволяющий прицепить к себе поводок и даже не засовывающий голову в ошейник. Мори знает: Чуя привязан не цепями, а собственным обещанием. Слишком благородный для того, чтобы это обещание нарушить и поставить собственную клятву под сомнение. В быту таких называют однолюбами, и Мори хочется проверить, как далеко это понятие распространяется для Чуи: его верность, преданность и однажды сказанные слова — прямо тут, в этом кабинете, всего несколько месяцев назад.       И готов ли он пожертвовать своей гордостью ради еще одного небольшого, но символического подарка.       — С Дазаем все отлично, он еще жив, — Чуя слегка морщится от одного упоминания, но уже не позволяет себе слишком резких фраз при Мори.              Тот его мысленно хвалит. Сдержанность — это прекрасно. Она Чуе пригодится. Но так хочется вытянуть немного больше эмоций, далеких от официальности и субординации.              — Дазай-кун с тобой не согласился бы. Он вовсе не считает, что жить отлично.              — Плевать, что он там считает, — Чуя закатывает глаза.              — А как ты считаешь, Чуя-кун? — Мори понижает голос до едва слышимой проникновенной хрипотцы.              Вздергивая подбородок, Чуя уверенно говорит:              — Я считаю, что от жизни надо брать все.              Ловушка захлопывается. Мори почти физически чувствует, как удовлетворение волной прокатывается по его телу, оставаясь покалыванием на кончиках пальцев.              — Даже если все — это ты? — он даже не намекает. Смотрит только прямо, не пряча горящего взгляда и желания в нем.              Чуя неровно сглатывает и молчит, пытаясь осознать, что именно от него хотят, но спустя несколько секунд медленно кивает. Кончики пальцев Мори начинает жечь. Он вновь манит Чую к себе, наблюдает, как тот делает два неуверенных шага и третий — последний — размашистый, резкий, будто только что набрал в легкие воздуха и нырнул под воду.              Мори тянет его на колени, усаживает и, целомудренно придерживая между лопаток, позволяет себе то, о чем думал последние недели. Перчатка с узкой ладони Чуи стягивается легко, а пульс, бьющийся на запястье, зашкаливает — Мори трогает языком венку, слегка цепляет ее зубами и скользит немного выше, обхватывая каждый палец губами. Он встречается взглядами с Чуей, и у того глаза — темные от заполнивших радужку зрачков. В них можно утонуть, но Мори предпочитает кое-что другое.              — Чуя-кун, ты девственник?              — Что? — глаза Чуи распахиваются еще сильнее, а рот приоткрывается. Мори ведет большим пальцем по его нижней губе, слегка вторгаясь в горячую влажность внутри, и успокаивающе улыбается.              — Это простой вопрос. Я бы предпочел знать на него ответ.              — Нет, — Чуя поджимает губы, вновь полыхая румянцем, но у Мори есть все основания думать, что он юлит и не договаривает.              Чуе шестнадцать, он не похож на того, кто имеет много опыта, несмотря на образ жизни до мафии. Ему шестнадцать, и Мори видит его реакцию на почти невинные касания. Она не похожа на реакцию человека, который заходил дальше поцелуев и, может быть, неловких обжиманий по углам.              Но он не давит, не вытягивает правду. Достаточно того, что Чуя сидит на его коленях и постепенно расслабляется под мимолетными поглаживаниями по спине, плечам и — совсем редко — бедрам. Мори не заходит дальше этого, оставляя себе этим вечером и каждым последующим в течение месяца только невинные касания и разоблачение из перчаток. Чуя — дикий зверь, приручить его — то удовольствие, которое стоит растянуть.              Первой изменения в Чуе замечает Коё. Она не одобряет их и смотрит на Мори с осторожным, но нескрываемым осуждением. Поднося чашку с чаем ко рту, она негромко говорит:              — Вы уверены в том, что делаете?              Говорить так с боссом Портовой мафии — неслыханная дерзость, но Коё всегда слишком волнуется за вверенных под ее крыло.              — Я уверен, что Чуя-кун не против, — Мори улыбается одними уголками рта.              — Ему шестнадцать, — Коё качает головой. Осуждение в ее взгляде не исчезает. — В этом возрасте нельзя осознавать все последствия.              — И какие же последствия его ждут? — вскидывая брови, Мори не прячет насмешку. Он не видит в этом проблемы. Он не собирается просто позабавиться и оставить Чую ни с чем. Если Чуя однолюб и верен своим клятвам, то Мори просто предпочитает стабильность и постоянные увлечения.              Коё не отвечает на вопрос, задумчиво кусая губы, отвернувшись. Мори отпускает ее немного раньше обычного, ловя себя на непривычном раздражении. Последствия его не волнуют — их попросту не будет. Но слова Коё все равно цепляют нервы и заставляют стучать пальцами по столу.              Он раскладывает Чую на этом же столе через неделю. Тот приходит отчитаться о завершении очередной миссии, Мори его терпеливо выслушивает, а после сажает на стол, втискиваясь между ног, и сам раздевает. Одежда летит прямо на пол, но Чуя не возражает. Отвечает, живо реагирует на касания, и он такой чувствительный, что то и дело покрывается мурашками, а дыхание учащается всего через пару минут, стоит Мори скользнуть пальцами по внутренней стороне его бедра и коснуться основания члена.              — Чуя-кун, — Мори ведет ладонью по всей длине члена, останавливается на головке и обводит ее большим пальцем. — Я хочу, чтобы ты понял меня правильно. Ты мне нравишься: ты сильный эспер, исполнительный подчиненный, талантливый и быстро обучаемый. И очень красивый. Но я не могу позволить себе отношения с кем-то в общепринятом смысле. Для меня всегда важнее будет город и его сохранность. У тебя сейчас есть возможность отказать мне, одеться и уйти. Если ты этого не сделаешь, я больше не позволю тебе отказаться.              Чуя молчит несколько секунд, едва нахмурившись. Он выглядит забавно — сердитый, всклоченный, обнаженный, что от одного его вида сладко тянет в животе. Мори почти жалеет, что предоставил ему выбор, потому что если Чуя действительно уйдет, то придется удовлетворять себя самому.              Не унизительно, но досадно.              — Если бы я хотел отказаться, — наконец говорит Чуя. Говорит и ведет ладонью по груди Мори, цепляя пуговицы рубашки. Он неторопливо расстегивает их, касается кончиками пальцев кожи, обводит ореол соска и с вызовом ухмыляется, повторяя: — Если бы я не хотел остаться, я бы дал вам знать об этом раньше. Почему именно сейчас вы решили дать заднюю? Испугались? — в его глазах горит столько пламени, что легко принять за разверзнувшуюся пучину ада. Мори падает в нее в одно мгновение и осознает, что сам в ловушке.              Горло дерет рвущийся наружу хохот. Накахара Чуя, шестнадцатилетний мальчишка, фантазии о котором приятно будоражили воображение столько времени, пытается взять его на слабо. Это смешно и отчего-то возбуждающе.              Мори толкает его спиной прямо на стопку бумаг, не обращая внимания, что часть из них, подхваченная сквозняком из-за исправно работающей вентиляции, разлетается вокруг. Сейчас его интересует только раскинувшийся перед ним Чуя, нагло улыбающийся и сам раздвигающий колени, обхватывая ими за бока. Мори не хотел торопиться, по крайней мере, в первый раз, оттягивал до последнего, но стоп-кран его выдержки срывает моментально.              Чуя выгибается, громко и порывисто дышит, когда Мори наваливается на него, толкается в узкое и горячее тело, чувствуя, как пальцы, которые ему так нравилось ласкать языком и губами с силой ведут по лопаткам, сминая так и не снятую до конца рубашку. Чуя — юный, живой, чувственный и неожиданно громкий, потому что не стесняется стонать. Протяжно, с хрипотцой — так, что Мори окончательно теряется в ощущениях и думает, что ему стоило услышать это раньше.              А еще Чуя удивляет открытостью и отсутствием зажимов, Мори не ожидал, он был уверен, что Чуя далек от понятия раскрепощенности, и то далекое «нет» на вопрос о девственности щекочет любопытство и загнанное вглубь сознания собственничество.              Мори не удерживается и ставит след на шее, зажимая кожу зубами. Он удовлетворенно рассматривает раскинувшегося Чую под собой, который дрожит от пережитого оргазма, но продолжает выглядеть так же нахально, как и десять минут назад. Мори ищет и отчего-то не находит в нем того напряжения, с которым Чуя получал совсем невинную ласку, сидя на коленях.              Это тоже будоражит.              — Ты полон сюрпризов, Чуя-кун, — говорит он, убирая волосы с его лица, чтобы вовлечь в медленный поцелуй.              И только по неловкому, но старательному ответу Мори догадывается, что все это — демонстративное.              — Ты кое-чему научился у Дазай-куна, верно? Но обманывать и лицедействовать не твое, хотя, надо признать, я впечатлен.              Чуя покрывается румянцем. В его взгляде вновь появляется вызов, который Мори одобряет. Такой Чуя ему нравится. И даже то, что он явно где-то попробовал поиграть и примерить маску искушенного любовника, тоже нравится. Реагировал Чуя честно. Влажный от подсыхающей спермы живот самое убедительное подтверждение этому.              — У меня есть для тебя еще один подарок, — Мори садится в кресло и уже привычно тянет Чую к себе на колени. Он не торопится, наслаждается касаниями к его обнаженному телу, откровенно любуется и зарывается пальцами в волосы, вновь целуя.              Тонкий кожаный ремешок с позолоченной пряжкой он достает немного позже. Показывает его Чуе и спрашивает только ради приличия.              — Ты позволишь?              Чуя хмурится и кусает щеки, но все равно кивает. Выбор уже сделан, отказ не имеет никакого значения.              Мори осторожно заводит руки ему за шею, успокаивающе гладит по позвонкам, прижимается губами к горлу, прикусывая кадык, пока ловко застегивает пряжку. Та негромко щелкает, и ошейник плотно прилегает к коже — прямо над краснеющим следом зубов Мори.              — Потрясающе выглядит, — Мори удовлетворенно выдыхает, откидываясь в кресле. Он смотрит на Чую из-под слегка опущенных ресниц, целует кончики его пальцев и думает, что это того стоило.              Выхода у Чуи нет, и, кажется, их обоих это устраивает.