Warm And Quiet

Снег мягкой крошкой ложился на припаркованные машины и крыши домов. Праздничная ночь обещала быть морозной, а на оконных стёклах уже расцвели ветвистые цветы. На улице было довольно тихо, лишь иногда до Маринетт доносились редкие хлопки салютов и возгласы празднующих прохожих. Она вздохнула и поплотнее закутала продрогшие ноги в клетчатый плед, поджав их к груди и прильнув щекой к спинке отцовского кресла. В гостиной царил уютный полумрак, слабо очерчивая предметы мебели и её собственный профиль. Часы на стене вкрадчиво отбили ровно пять часов утра. Ночь Сочельника с самого детства была для Маринетт самой особенной ночью в году. Ёлка, игрушки и сладости, а самое главное — подарки! Чего ещё желать маленькому ребёнку в канун любимого зимнего праздника? Только поймать самого настоящего Пэра-Ноэля*! Однако Маринетт уже выросла и, однажды застукав в свои неполные десять лет отца в красно-белом костюме и с фальшивой белоснежной бородой, спешно натянутой под нос, перестала бодрствовать по рождественским ночам с целью доказать себе существование Пэра-Ноэля. Сейчас же всё было иначе. Вообще-то, Маринетт должна была отправиться в постель как минимум часа три-четыре назад, потому что на завтрашний день была запланирована куча дел: нужно было и вручить подарки семье, и сходить с подругами на каток, и успеть на вечерний патруль города, и обязательно посмотреть какой-нибудь праздничный фильм под свежезаваренное какао вместе с Тикки, которая сейчас дремала на валике кресла. Всё это было важно и в то же время неважно, потому что Маринетт не прекращала своего занятия уже несколько часов — она напрасно время от времени обновляла страничку Луки, каждый раз натыкаясь на тревожную надпись прямо под его иконкой: «Был в сети в 22:43». Ей не стоило так волноваться, он поздравил её с Рождеством ещё утром и предупредил, что именно сегодня состоится прослушивание, поэтому он может быть недоступен некоторое время. Но почти шесть часов без единой весточки — это уже слишком! «Конечно, он там, в своём Руане, даже не думает сообщить своей девушке о результатах прослушивания! Пф-ф, да кому они вообще нужны?!» — Дюпен-Чен справедливо начинала сердиться, ведь мало того, что своё первое Рождество в качестве пары они встречают не вместе, так ещё и прослушивание перенесли на самый лучший праздник в году. Луке, конечно же, пришлось сорваться в Руан, и он, рассыпаясь в бесконечных извинениях, даже обещал примчаться первым автобусным рейсом. Но надо сказать, что поначалу Куффен долго не мог решиться оставить семью и свою девушку в праздник, поэтому Джулеке и Маринетт буквально пришлось выпнуть его с платформы парижского вокзала в вагон междугороднего поезда пару дней назад. Тикки вздохнула во сне и перевернулась на другой бок, в то время как её уставшая хозяйка от скуки вновь начала рассматривать гостиную. Гирлянда, переливаясь красными и зелёными огоньками, змеей опоясывала верхушку ёлки, на которой устроился ангелочек со сложенными руками и потрескавшимися крыльями. Он был знаком Маринетт ещё с детства и достался семье Дюпен-Чен много лет назад. На секунду ей показалось, что игрушка кивнула ей своей маленькой фарфоровой головой, и девушка настороженно протёрла глаза. Наваждение тут же исчезло. Видимо, пора уже ложиться спать. Но тут случилось две вещи: во-первых, отложенный на кофейный столик смартфон мерно завибрировал; во-вторых, Маринетт, подскочившая к нему за долю секунды, запуталась в пледе и растянулась прямо под вышеупомянутым столиком. С явным раздражением она схватила телефон и, не глядя, приняла входящий вызов. — Слава Богу, что за углом твоего дома есть телефонная будка, — вместо приветствия раздался хриплый голос Куффена, сразу же прерванный негромким кашлем, — Привет, Маринетт. — Лука! Наконец-то! — почти прошипела девушка, мигом принимая сидячее положение. Она уже хотела обрушиться на него с гневной тирадой, но вовремя прикусила язык, — Стоп, за углом моего… Ты в Париже?! — Выходи скорее, у меня есть кое-что для тебя, — в голосе Куффена послышались озорные нотки. Как удачно, что Дюпен-Чен так и не успела переодеться в свою плюшевую пижаму с пандами и смыть праздничный макияж. Как удачно, что Маринетт была героиней Парижа, потому что она с завидной скоростью выпуталась из рокового клетчатого кокона, в двух прыжках оказалась в прихожей и, наспех нацепив отцовские лыжные ботинки и мамину шубу, выскочила на улицу. Она перепрыгнула сразу через три ступеньки маленькой лестницы и кинулась на стоявшего прямо перед дверью Луку, кутающегося в хиленький шарф. Он счастливо заулыбался, когда девушка с таким рвением кинулась его обнимать, однако тут же стушевался, когда вместо долгожданных обнимашек почувствовал её цепкие руки на своей несчастной шее. Лука хотел было спросить, в чём и когда он успел провиниться, но его ещё не высказанные вопросы тут же заглушил тихий всхлип. К нему прибавился ещё один. И ещё один. Маринетт, до этого твёрдо намеревающаяся покарать своего дурацкого парня за его дурацкую выходку, просто не смогла сдержать слёз. Она ведь так переживала за него! А он стоит тут, улыбается своей невозможной улыбкой и делает всё, чтобы она расплакалась ещё сильнее. Куффен, моментально оценив обстановку, скинул со спины чехол с гитарой и дорожную сумку и начал успокаивающе поглаживать девушку по спине, в раскаянии шепча извинения прямо ей в макушку. Он говорил что-то и про затянувшееся прослушивание, и про посаженную батарею телефона, и про задержавшийся в метель поезд, и про то, что он побежал на автобус, вместо злополучного поезда, и говорил, говорил, говорил… Маринетт рассеянно слушала этот шёпот, просто уткнулась в его плечо и, вцепившись в воротник кожанки, старалась взять себя в руки. Они простояли так достаточно долго, потому что пальцы уже начало неприятно покалывать, кончики ушей и носа быстро покраснели, а снег, так и валивший хлопьями, начал забиваться за воротник. Маринетт с удивлением почувствовала, как вокруг неё обвивается его полосатый шарф, заматывая лицо до самого носа. Лука, сосредоточенно наматывая его на голову девушки, больше ничего не говорил и не улыбался. Он, наоборот, выглядел донельзя серьёзным и, кажется, раздражённым. Девушка внимательно присмотрелась: между сведёнными на переносице бровями пролегла глубокая морщинка, глаза немного прищурены, а поджатые губы превратились в одну тонкую линию. Да, он определённо злился. Закончив процесс наматывания шарфа, Куффен нерешительно опустил руки и, сжав кулаки, посмотрел Дюпен-Чен прямо в глаза. В свете уличных фонарей его обычно голубые глаза приобрели какой-то серо-жёлтый оттенок, прямо как во время трансформации в Вайпериона. Не хватало только узких зрачков-щёлочек и маски из змеиных чешуек вокруг глаз для полного сходства. — Маринетт, — взволнованно начал он, всё ещё сжимая кулаки, — Мне очень жаль, что я заставил тебя волноваться. Я полный кретин, мне так жаль… Пожалуйста, не плачь из-за меня, — Лука прерывисто выдохнул и, прикрыв ладонью лицо, тихо продолжил, — Господи, я такой придурок… Прости, прости меня… Он продолжал ещё что-то тихо бормотать, окруженный танцующими снежинками и облачками пара от собственного дыхания, но Маринетт уже не слушала его, она осторожно приблизилась и медленно обняла его, игнорируя его растерянный возглас. — Просто никогда так больше не делай, хорошо? — устало произнесла она, но Лука тут же с готовностью кивнул, продолжая тихо извиняться. Вдвоём было тепло и уютно, однако непривычный декабрьский мороз всё же заставил парочку перебраться в более комфортное место, чем улица. Маринетт, не принимая никаких возражений, впихнула парня в дом, потому что заметила, что не только её бьёт мелкая дрожь. Лука выглядел вполне здоровым, но его тихие покашливания насторожили Дюпен-Чен, которая просто не могла позволить заболеть ему на свой любимый праздник. — Кстати, почему ты приехал сегодня? Я думала, что вся эта бумажная волокита с прослушиванием затянется минимум ещё на день… И что там с результатами? — сразу же завалила его вопросами девушка, скидывая мамину шубу с плеч. — О, точно! — Лука, все ещё разуваясь посреди прихожей, наклонился к своей сумке, чтобы достать из неё какой-то свёрток. Выпрямившись, он с улыбкой протянул его ей, — С Рождеством, Маринетт! Девушка недоуменно уставилась на предложенный подарок. Неуклюже запакованный в забавную обёрточную бумагу с ёлочками и леденцами, мягкий на ощупь, он не внушал должного доверия, и всё же она приняла его, растроганно благодаря сияющего Луку. Маринетт ловко обошла все слои скотча, заботливо налепленные музыкантом, и разорвала обёртку, ахая от удивления. Да быть того не может! В её руках оказался тот самый берет с расшитыми золотыми нитками птицами, который она видела в каталоге уходящего года буквально неделю назад. Именно про него она прожужжала все уши Алье, жалея, что у неё нет возможности поехать на модную выставку, чтобы купить его. Ну что ж, теперь ясно, кто сливает информацию довольному Куффену. — Боже мой, Лука, но как… Ты что, поехал на ту самую выставку? И-и купил это для меня? — она посмотрела на смущённого Луку, который засунул руки в карманы джинсов и мило кивал на каждый из её вопросов. Маринетт с благоговением водрузила чудесный подарок на голову, привычно сдвинув берет набок. Она повернулась к парню и, шёпотом вопя слова благодарности, лишь бы не разбудить родителей, с разбегу кинулась обниматься. Куффен же очень тихо засмеялся, ласково поглаживая девушку по лопаткам, но потом всё же закашлялся, сконфуженно прикрыв рот ладонью. Похоже, он всё же заболел. Дюпен-Чен кожей ощущала жар, исходящий от парня, который не то, чтобы вообще не признавал существование шапок, но которую зиму разгуливал в одной толстовке и кожанке. — Тебе нужен горячий чай, — озабоченно пробормотала она, костяшками пальцев проводя по горячему лбу Луки, который внимательно следил за её движениями, — Как же ты так… — И вот я снова заставляю тебя волноваться, да? — еле слышно спросил он, перехватывая её руку и легко прислоняя к своей щеке. Девушка покраснела в ответ, но руки не убрала, лишь как-то странно посмотрела на него и шёпотом попросила его пройти в гостиную. Когда же Лука послушно кивнул и бесшумно скрылся за дверью, Маринетт всё же позволила себе судорожный вздох смущения. Это было так близко… Она должна бы уже привыкнуть к тактильности своего парня, но они встречаются всего ничего, а каждый такой момент уже сводит её с ума этой сногсшибательной нежностью и прямотой. Но Дюпен-Чен всё же удалось взять себя в руки и быстро сбегать наверх за подарком для Луки — собственноручно связанной синей шапкой с белым помпоном на макушке. Возможно, именно её подарок заставил бы упрямца Куффена признать шапки и начать их носить. Маринетт с лукавой улыбкой спрятала подарок за спиной и тихонько приоткрыла дверь в гостиную лишь затем, чтобы обнаружить Луку, усевшегося на полу и прислонившегося затылком к валику кресла. Он сидел с закрытыми глазами и сложенными перед собой руками на вытянутых ногах и выглядел весьма расслабленным. Уснул? Догадка девушки подтвердилась, как только она опустилась на корточки перед ним и услышала ровное дыхание. Наверняка, он очень устал после дороги, вот и отключился. Маринетт очень осторожно нахлобучила на его откинутую голову свой подарок и присела рядом, чувствуя, что она тоже очень устала. Вот если бы закрыть глаза ненадолго… Всего лишь пять минут… Она сама не заметила, как уснула, уронив голову на плечо Луки и нащупав его руку, пальцы которой невесомо сжали её в ответ. Лишь рождественским утром Тому и Сабин предстояло обнаружить в их гостиной спящих Маринетт и Луку, каким-то образом держащихся за руки даже во сне. Только утром Маринетт предстояло узнать, что её парня разгромили на прослушивании, но дали ещё один шанс на выступление, который он удачно проигнорировал, когда сорвался в центр Руана за подарком для неё. И только утром Луке предстояло получить самую красивую и забавную шапку, которую он откажется снимать до конца зимы, и столкнуться с последствиями бега на морозе в одной кожанке. Сейчас же всё это не имело значения. За окном шёл снег. Весь мир замолк. Вдвоём было тепло и тихо.