слушай

Антон поджигает кончик очередной сигареты и снова сбрасывает вызов. Он курит на улице так долго, что все наверняка уже волнуются, собирается ли он возвращаться в тепло, уют, в объятья к своей девушке, которая, пожалуй, думает, что он решил достичь рака лёгких в ускоренном режиме. На самом же деле Антон просто хочет позвонить. И не может. На экране горит информация о контакте с коротким названием «Арс», и Антон сглатывает, смотря на свой телефон так, будто видит его в первый раз. Губами он шепчет себе под нос давно выученный наизусть номер: он столько раз хотел позвонить ему и не звонил, что уже привык прокручивать диалоги в голове. Что бы Арсений сказал ему сейчас? Да и вообще — взял бы он трубку? Шастун хотел бы звонить ему по тридцать раз в день, скидывать фотографии, а потом набирать его и спрашивать: «Посмотрел? Красота, правда? А ты что делаешь? Покажешь?». Таких диалогов в его голове тысячи, с разными концовками от совсем невероятных до примерно реалистичных, в которых Арсений посылает его нахуй. Разве он может сказать что-то другое человеку, который приходит к нему, когда сам того хочет, а потом уходит, чтобы проводить время с Ирой? Разве в нём ещё осталась хоть какая-то нежность после всех этих лет бегства от него и — главное — от себя самого? Выдох. Антон опять сглатывает и с закрытыми глазами наконец нажимает «вызов». Он подносит телефон к уху, так и не открывая глаз; вслушивается в противные и такие медленные гудки, пока не слышит: — Шаст? У Антона внутри всё стучит. Арс. Голос Арса. Обеспокоенная интонация. Наверное думает, что что-то случилось, раз Антон звонит ему во время поездки. Антон открывает губы, но не может ничего сказать, и на том конце провода слышатся торопливые выдохи; волнуется. Антон жмурится и тихо зовёт: — Арс. Теперь молчит Арсений, и Антон уверен, что он в этот момент тоже тянется к сигаретам. Эта догадка подтверждается почти сразу же, потому что Шастун слышит щелчки зажигалки. Получается зажечь сигарету только с четвёртого раза. — Что звонишь? Всё в порядке? В каком, блядь, порядке, хочет спросить Антон, но сдерживается и выдаёт более цензурную версию: — Нет. Не в порядке. Арсений затягивается и молчит несколько секунд. Шумно выдыхает. — Поссорились? — С кем? — наивно спрашивает Антон, хотя прекрасно знает ответ, поэтому решает не играть с Арсением в дурака. — Нет, не ссорились. Я просто... Осечка. Что — просто? Просто думаю о тебе? Просто хочу слышать твой голос? Просто хочу, чтобы ты говорил-говорил-говорил не затыкаясь, чтобы я мог представить, что мы рядом, чтобы почувствовать тебя, чтобы дотронуться, чтобы знать: ты ждал моего звонка. — Я хотел тебя услышать, — всё-таки выдаёт хрипло Антон и выкидывает докуренную сигарету. — Как там в Питере? Это означает: как ты там? — Сплю, ем оливье, пью шампанское, всё как надо, — отвечает Арсений и тушит сигарету в пепельнице. — Думаю, вы проводите время поинтереснее. Антон морщится. Вы. Это означает: ты и Ира. Антон качает головой, потому что не согласен, потому что не хочет, чтобы Арсений видел его только с Кузнецовой. Он не хочет этого «мы», точнее хочет, но не про них с Ирой. Антон открывает глаза и понимает одно: как же сильно он запутался. Никто из них не говорит того, что действительно хочется сказать. Они оба играют в эту игру, как будто между ними никогда ничего не было, как будто они друзья, как будто они эти сраные «бро», крепкая мужская дружба, и Антона ощутимо подташнивает от таких мыслей. Всё не так, не так, не так, и он кусает губы, обветрившиеся на морозе, и всё равно никак не может сказать что-то по-настоящему важное. Они оба молчат, пока Арсений не прерывает это напряжение: — Ты хотел что-то? — Да, — сразу отвечает Антон, но никак не может двигаться дальше. — Ты один? — Один, — отзывается Арсений, даже не спрашивая, почему это важно; сам знает. Знает, что Антон бы не выдержал ответа «нет» на этот вопрос. — Слушай, Арс. — Слушаю, Тох. Антон перекатывается с пяток на носки, скрипя снегом, и втягивает носом холодный воздух. — Я соскучился. Он выдаёт это признание так неожиданно, что пугается сам. Сердце вдруг начинает биться чаще, и секунды чужого молчания кажутся вечностью. Он предполагает услышать многозначное «Антон...» (обязательно с этим чёртовым многоточием, которое всегда слышно в голосе Попова), а может, он бросит трубку, потому что Антон не заслуживает обратного «Я тоже», потому что Антон уехал, потому что Антон не с ним, но всё равно слышит в ответ: — И я по тебе, Тох. Это разрывает, заставляет сделать несколько вдохов ртом, потому что в этих пяти словах слышится так много: тоска, отчаяние, честность и, пожалуй, главное — нежность. Нежность, которую он не заслужил. Нежность, от которой он сбежал. В последние дни, когда они виделись, Арсений был с ним так ласков, как никогда раньше; он надеялся, что Антон не уедет, что останется с ним, в его руках, которыми он медленно выводил узоры на груди Антона. Антон лежал рядом с прикрытыми глазами и спокойно дышал, время от времени целуя Арсения в плечо. А Арсений целовал в лоб и просил этими поцелуями остаться. Антон не остался. Чего же он ждёт теперь? — Из Финляндии можно доехать до Питера на автобусе, — разрывает паузу Антон, смотря в какую-то невидимую точку перед собой. — Можно, — соглашается Арсений, — к чему этот факт? И правда — к чему? Антон не бросится собирать вещи и покупать билет. Он не может так поступить с ней. Она не виновата. И он не может вот так разрушить их отпуск, после всего, что она сделала для него, он просто не имеет права. Как она всё ещё его терпит? И главное: как его терпит Арсений? Как он терпит его внезапные звонки, приходы, а потом — бегства, да, именно бегства, потому что Антон никогда не позволял себе оставаться долго, винил себя, скучал, приезжал снова и никак не мог сделать всего одну вещь: остановиться. Не бежать. Остаться. Остаться в нежных руках, которые никогда не хотели его отпускать. Именно остаться было проще всего и, парадокс, всего сложнее. Признаться себе, что он этого хочет; что хочет быть с Арсением, у Арсения, в его сером Питере, который становился ярче, когда Арсений ему улыбался. Когда Арсений его целовал, прижимая к двери, как только они переступали порог его квартиры. Арсений никогда не врал и не обманывал. Он хотел Антона рядом и показывал это всеми невербальными способами, которые ему были доступны, но никогда не мог сказать вслух. С признаниями у них с самого начала было сложно, и Антон знает, что это из-за него. Он боялся услышать «люблю» от Арсения. Боялся сам сказать это вслух. Потому что любит. Потому что хочет бессильно прижаться к нему и почувствовать руки на спине, поглаживающие так ласково, что хочется выть. Потому что взгляд Арсения обезоруживал раз за разом, и, если бы Антон видел сейчас его глаза, он бы не задумываясь приехал, бросил бы всё, наконец сказал бы всё Ире, которая была запутана не меньше его самого, а потом просто не стал бы от Арсения уезжать. Просыпался бы с ним утром в одной кровати, лез бы целоваться, а Арсений бы морщился, говоря, что им обоим сначала нужно почистить зубы. Антон бы смеялся и настойчиво целовал бы в шею. По коже Арсения бежали бы мурашки. И... Мечты разбиваются голосом Иры, которая зовёт его сзади, и Антон оборачивается, с непониманием хлопая глазами. Он уже был практически там, в квартире Арсения, он уже буквально чувствовал, как целует его, как прикасается пальцами к рёбрам и как Попов выдыхает, когда становится до головокружения хорошо. Антон смотрит на Иру и говорит в телефон: — Мне пора, Арс. Антон этого не видит, но Арсений стискивает челюсти. Он тоже успел представить невозможное — как Антон действительно к нему приезжает. Сейчас эта мысль делает ему больно, и становится тяжело дышать. — Понял, — хрипло выдаёт Арсений и кашляет. — Хорошо вам отдохнуть. — Спасибо, — на автомате говорит Антон, смотря на Иру. — Пока, Арс. — Пока, Тох. На автобусе в самом деле можно доехать до Питера, — всё ещё на что-то надеясь, повторяет Арсений. — Ага, можно. — Подумаешь об этом? Антон молчит. — Понял, — повторяет Попов. — Тогда увидимся на съёмках. — Увидимся, — отзывается эхом Антон. Он ненавидит себя сейчас. Что ему делать? Собраться? Поехать? Ира зовёт снова. После затянувшейся тишины, во время которой они оба слушали дыхание друг друга, Антон наконец сбрасывает звонок. Он бесцветно улыбается, глядя на Иру, и идёт к ней. Она обнимает его и тянет внутрь, говоря что-то о том, что руки у Антона совсем ледяные. Антон этого не чувствует. Сейчас он не чувствует ничего. Арсений смотрит в окно и закуривает снова.