Метаморфозы

Лютик не был мазохистом. Он любил себя, выпивку, женщин и петь и никогда не думал, что сможет полюбить бесчувственную двухметровую махину, созданную демонической магией. Для молодого барда любовь была извечной поэтической темой — о чём ещё петь, кроме как о любви и о подвигах во имя её? Поэтому любовь в обычном, бытовом смысле он не мог понять. Да и как понять суть этого чувства, когда оно стиралось многочисленными и короткими встречами с самыми разными женщинами? Ночью в таверне Лютик думает, что любит эту пышную брюнетку с чувственным пьяным ртом, он поёт ей баллады и играет на струнах сначала лютни, а позже — её тела. Утром же он отправляется странствовать дальше, навстречу своей новой короткой любви. Так он жил до встречи с ведьмаком из Ривии. До той самой первой ночи, после которой бард так и не смог понять, кто же он — мазохист, добровольно отдающий себя этой глыбе с золотом в глазах, или просто сумасшедший. Ему и в голову не могло прийти, что он влюблён — не кратковременной вспышкой, как до этого, а крепко, глубоко и очень серьёзно. И это болезненное чувство органично сочетало в себе и мазохизм, и сумасшествие. Прошло полгода их скитаний, когда Лютик действительно стал привыкать к их с Геральтом особенным отношениям. Постепенно он выходил из тени ведьмака, переставая зацикливаться на их почти неизменном расписании «дорога — выпивка — ночёвка — дорога». Часто между выпивкой и ночёвкой обрисовывалось то звено, что и делало их отношения «особенными», а Лютика — забитым мальчишкой с пустыми глазами. Но время шло, и бард снова взял в руки лютню, стал петь и зарабатывать этим, хотя песни его стали более мрачными. Геральт на это отреагировал в своей обычной манере — никак. Лютик, бывало, засиживался в пабе, упрашиваемый толпой пьяных мужиков, едва не плачущих под его стихи, и тогда ведьмак ждал в углу, даже как будто сам вслушиваясь в немного хриплый от долгого пения голос. Не выдёргивал его посреди баллады и не тащил наверх, в холодную спальню. И на том спасибо. — Эй, подстилка ведьмачья! Лютик редко выходил за территорию постоялого двора. Всё, что ему было нужно, находилось в таверне. Толпа пьяных жителей на первом этаже, чтобы петь им свои грустные песни, и съёмная комната на втором, чтобы спать и… ждать ведьмака с охоты. Но он узнал, что в этом городишке есть хороший мастер инструментов, и хотел посмотреть у него струны. Солнце клонилось к земле, и ещё было достаточно светло и безопасно, как думал Лютик, проходя через людный рынок. По указанию хозяйки таверны он нырнул в узкий переулок и оказался зажат с обеих сторон толпой пьяных амбалов. Не та аудитория, которую можно растрогать балладой. Лютик сжал пальцами изогнутый гриф инструмента и пытался позвать на помощь. Это не спасло ни лютню, ни его лицо. Ведьмак вернулся почти под утро и обнаружил в спальне тело, хрипло дышащее и остро пахнущее кровью. Он ничего не спросил, молча и хмуро обработал почти бессознательному телу раны и… ушёл. Геральту всегда нужно успокоение после охоты. Он не стал искать его в Лютике, как делал каждый раз, но он и не остался, чтобы дать это успокоение избитому барду. Проваливаясь в окончательное забытье, Лютик вспомнил, что с другой стороны рынка видел характерную яркую вывеску борделя.

***

Ему снилось, что кто-то глубоким голосом зовёт его по имени. И гладит по голове. Это точно был сон, потому что, во-первых, он никому не был нужен в этом грязном захолустье, а во-вторых, никто не знал его настоящего имени. — Юлиан, — снова послышался вкрадчивый голос. Лютику нравилась иллюзия, но его тревожило скорое пробуждение и — разочарование от реальности, в которой никого не будет рядом. Или будет — Геральт, который уж точно не стал бы гладить его по волосам. С трудом выбираясь из тёплой фантазии, он открыл глаза и тут же испуганно вздрогнул: перед ним в темноте сверкали два лиловых огонька. — Йеннифер? — удивлённо спросил Лютик, поднимаясь на локтях. — Ляг обратно, ты ещё слаб, — чародейка опустила его за плечи на постель. Бард оглядел комнату, но они с ведьмой были вдвоём. Снова ушёл или так и не вернулся? Сколько вообще времени прошло? За окном темнело — стало быть, он проспал целые сутки? Расфокусированный взгляд заприметил на столе любимый инструмент. Целый! Лютик проморгался, не веря своим глазам. — Ты спасла мою лютню? — Да… Ты ведь с ней не расстаёшься? — чародейка склонила голову и внимательно посмотрела на барда. — И твоё горло тоже спасла. В голове Лютика пронеслась быстрая и короткая сцена, как деревянный корпус, с визгом рассекая воздух, летит ему прямо в шею. «А теперь спой нам, демонская шлюха» — Как тебя снова угораздило, Лютик? — Йен покачала головой. Лютик. Не Юлиан. Стало быть, действительно показалось. Бард опустил голову на подушку и слабым голосом задал встречный вопрос: — Как ты сюда попала? — Я умею создавать порталы, — загадочно напомнила Йеннифер. «Это не ответ» — подумал бард, но не смог спросить что-то ещё, потому что слабость, постепенно окутывающая с ног до головы, вновь унесла его в забытье.

***

Чародейки — особы занятые. Йен покинула комнату сразу, как убедилась, что с Лютиком всё будет в порядке. Ведьмаки тоже не досужие, но где пропадал Геральт пять дней кряду, бард не мог понять, как ни пытался. В пабе болтали, что кикимора вроде как издохла, и почему тогда ведьмак ещё не на пути к новой жертве с Лютиком под мышкой? На третий день бард заволновался, но не о благополучии ведьмака, нет, — о том, как бы не вытурили его из гостиницы. Благо, он имел сбережения с недавнего возвращения в профессию, но хозяйка таверны лишь отмахнулась грязным полотенцем с суетливым «уплочено». Лютик возвращался в комнату, гадая: это Йен подсуетилась или — побери его чёрт! — сам Геральт позаботился, зная, что свалит на какое-то время. Почему. Ведьмак. Его. Избегает? Обиделся, что Лютик был не в состоянии его принять? Глупость какая. Захоти он на самом деле, присунул бы ему и полумёртвому. Лютик треснул себя по совсем недавно зажившей голове. Что же он несёт такое? Не стал бы Геральт так поступать. Бард просто злится — что он ушёл к шлюхам, пока Лютик тут еле дышал, что свинтил куда-то на несколько дней. Что не говорит с ним. Никогда не говорит. Только если это не хриплое «иди сюда» или «перевернись». Да и то в последнем случае обычно сам хватает и переворачивает. На четвёртый день он стал волноваться за самого ведьмака. Бард уже собирался наплевать на собственный страх улицы и поскакать на привыкшей к нему Плотве к Йен, хотя понятия не имел, где она могла сейчас быть. На пятый день Геральт заявился и стал собирать сумки. Вёл себя, как будто ничего не произошло. Ну а Лютик, конечно, ничего не спрашивал.

***

В одном из посёлков, названия которого Лютик и не пытался запомнить, не было постоялого двора, и тощий старикашка, что нанял ведьмака, пустил их на сеновал. Барду было скучно — играть не перед кем, в образцово-показательном селе почти не было пьяниц. Он сидел в углу широкого сарая и перебирал струны лютни, которые звучали иначе, как-то звонче и чётче, что ли. Йеннифер наделила их какой-то магией? С того случая с избиением, исцелением и избеганием прошло почти три недели, и Лютик восстановился полностью. Он попел в нескольких городских пабах, ни разу не выходил на улицу без ведьмака и почти привык к тому, что его полностью игнорируют. (Всё, что он делает последние полгода — это привыкает.) Геральт и раньше не отличался особым участием, но теперь совершенно не обращал внимания на Лютика. Он ни разу не прикоснулся к нему с тех пор. Бард не знал, радоваться ему или беспокоиться, что ведьмак потерял к нему даже такой интерес. Он боялся думать о том, что будет, если Геральт пошлёт его. — Ведьмаку-у заплатите… — начал Лютик свою самую известную и ненавистную балладу, но, вздохнув, закончил прозаичным: — разбитым сердцем. Сено вокруг поглотило его звонкий голос. Вдруг что-то хрустнуло около входа в сарай — единственного входа. Ночь была жаркая и безветренная, так что это точно был кто-то живой. Бард напрягся и вооружился лютней, которая, как он выяснил на себе, может быть очень опасной. Тень загородила свет от луны, и Лютик снова почувствовал тот страх, который настиг его в переулке. Он судорожно пытался вспомнить, зачем именно старик нанял ведьмака и за каким чудовищем отправился Геральт с час назад. И не могло ли это чудовище пробраться, например, на сеновал. Бард уже давно потерял интерес к ведьмачьей работе и, как и всегда до этого, прослушал, о чём именно говорил заказчик. Лютик собрал крохи самообладания и резко спросил: — Кто здесь? Вперёд несмело шагнула девушка — босая, в длинном прямом кафтане, очевидно, только вылезшая из постели. — Прости, я просто хотела послушать. Её звали Берта, и она была внучкой того тощего старика. Они проболтали до первых петухов, и от неё слышать историю о гаркаине, который повадился таскать крупный скот, было гораздо интереснее. Девушка испуганно рассказывала, как сама едва не стала его жертвой, и теперь боится выходить на улицу одна. И Лютик понимал её, как никто иной. Она была отзывчивой, участливой и с восхищением просила петь его ещё и ещё. Наверное, Лютик бы мог влюбиться в неё. Встреть он её с полгода назад, уже давно бы воспользовался юным открытым сердцем. Но сейчас он видел в Берте тёплого собеседника, которого ему так не хватало.

***

Когда ведьмак вернулся, был уже рассвет. Берта спала, откинув голову на стог сена, а Лютик лежал на её бёдрах, подложив под голову свою жилетку. Бард проснулся первым — за прошедшее время научился различать шаги Геральта, да и Плотва характерно фыркнула недалеко в стойле. Тогда Лютик понял, что в том переулке он лишь слегка напугался. Настоящий страх он испытал в безымянном селе, на чужом сеновале, когда увидел ведьмака в его истинном обличье. Перед ним стоял не человек — демон. Совершенно чёрными, непроницаемыми глазами он смотрел чуть выше Лютика — на мирно спящую внучку старика. И бард готов был поклясться всем, что он хотел её убить. Он не помнил, что именно послужило толчком — то ли меч с чёрными подтёками дрогнул в руках ведьмака, то ли Лютик так испугался за жизнь Берты, — но в один миг, не помня себя, он уже стоял перед этим страшным существом и опускал свои дрожащие пальцы на его грудь. — Геральт, — тихо воззвал он к его человеческой сущности. Не происходило ничего. Ведьмак продолжал стоять неподвижно, и Лютик уже не был уверен, куда именно он смотрит, потому что глаза были абсолютно мёртвые. Тишина била по ушам так сильно, что бард задумался: а не сон ли всё это? Слишком нереалистичным казалось происходящее. Он чувствовал медленное биение сердца под своей правой ладонью — очень слабое под толстым слоем мышц и одежды — и не знал, чего ждать: Геральт мог убить его, а потом Берту, или оттолкнуть его и убить её на его глазах. Не поворачивая головы, Лютик понял, что девушка не спит, и представить себе не мог, насколько ей было страшно. Спустя двадцать шесть медленных ударов под маленькой ладонью барда заорал петух. Отвлечённый, Геральт опустил взгляд на стоящего перед ним Лютика. Глаза постепенно приходили в норму — обычную для ведьмака, становились ярко-жёлтыми. Берта, едва дыша и не поворачиваясь к нему спиной, выбежала из сарая. — Ты… напугал нас, — выдохнул Лютик и вдруг смутился: он осознал, что впервые за долгое время не только говорил с Геральтом, но и… трогал его. Нервно опустив руки и пытаясь скрыть свою панику, бард начал без умолку болтать: — Не стоило так… знаешь, показывать всё вот это твоё… истинное обличье. Я понимаю, что это ты — такой, какой есть, но это, прости, пожалуйста, выглядит немного жутковато. Мне на секунду показалось, что ты нас сейчас порешаешь, Геральт, настолько это было страшно, правда. Теперь эта девчуля расскажет всё деду и ты останешься без своих кровных чеканных. Нужно было заранее брать деньги за работу. Кстати, как работа? Убил этого… я не запомнил название, но это вроде как вампир, да? Берта рассказала, что он тут кучу коров пережрал, так что ты буквально последняя надеж… Геральт поцеловал его. Геральт. Поцеловал. Лютика. Впервые за вообще всё время. Это было удивительно и очень… возбуждающе. В животе у барда скрутился невидимый узел, и по всему телу побежали табуны мурашек. Он не мог поверить, что ведьмак умел быть таким… чувственно-нежным, и мягким, и неловким. Когда долгое время не делаешь то, что тебе нравится, даже если это что-то обыденное, вроде поцелуя, потом вкушать это гораздо слаще. Лютик любил целоваться, и до некоторой поры целовался часто. Но сейчас, получая долгожданную ласку от зверя, который мучил его несколько месяцев, он был готов отдать жизнь, чтобы это не кончалось. Вся чувственность пропала вмиг, когда ведьмак привычным до абсурда движением повернул Лютика, толкнул его на ближайший стог и вплавился своими бёдрами в его через одежду. Когда он снова стал собой. Лютик дрожал под тяжёлым телом, которое вот-вот снова сделает барда своим, снова возьмёт его, как до этого много раз. — Нет, — едва слышно выдохнул бард и весь сжался, ожидая привычного насилия. Но ведьмак замер в удивлении: — Что? Лютика пробрало от хриплой глубины голоса. Не оставляя себе шанса отступить, он произнёс так же тихо, но уверенно: — Я не хочу. — Стало быть, хочешь с ней? — медленно произнёс Геральт, и в тот момент Лютик пожалел тысячу раз о своём безрассудном «нет», потому что в голосе слышалась зарождающаяся ярость. Дрожащим скулежом на грани слёз Лютик стал просить: — Отпусти меня. Ведьмак лишь с рычанием вдавил его спину в стог. — Пожалуйста, Геральт… Конечно, это ничего не изменило. Лютик привык к очередному дерьму в своей жизни — его слова и желания ничего не значили для других. Он выдохнул и расслабился. Пусть его ведьмак делает с ним, что угодно его чёрной душе. Геральт снова замер, снова зарычал и откинул от себя барда невидимой сильной волной. Лютика швырнуло о деревянную стену, и он со стоном рухнул на то же самое место, где не так давно спал на коленях прекрасной Берты. Гриф лютни упирался ему в плечо. В следующий миг барда куда-то затянуло, и открыл глаза он на полу в комнате с высоким тёмным потолком. На секунду ему показалось, что Геральт своей магией убил его. Последнее, что он слышал, было озабоченное «Юлиан?», а потом он наконец-то отключился.

***

— Лютик, — его снова будила Йеннифер, — как ты себя чувствуешь? Бард обречённо вздохнул и открыл глаза: мутный взгляд уткнулся в высокий полог кровати. Ткань казалась недешёвой, похожей на королевскую или минимум княжескую. — Как… сумасшедший? Почему я не помню, как сюда попал, Йен? Ты вообще реальная или кажешься мне? — А ты стал болтливее с нашей последней встречи, — хмыкнула чародейка, отходя от кровати к окну. — И однажды это погубит меня… Ведьма хмурилась, глядя на улицу, и не ответила на его бормотание. — Я поместила портал в твою лютню… — отвлечённо объясняла она, не спуская взгляда с чего-то, происходящего за окном. — Он открылся, когда тебе грозила опасность. Не вздумай! Иначе я тебя прокляну! Последнее было явно обращено кому-то за открытым окном, и Лютик с интересом поднял голову: — Что там? Йен отмахнулась, закатила глаза: — Твой ведьмак хочет атаковать замок. Сердце барда рухнуло в пятки. — Что? Он здесь?! — поняв, что его могут услышать, он тут же перешёл на шёпот: — Может, объяснишь, что вообще происходит? — Ляг обратно, — она вернулась к постели и уже уверенно толкнула его на кровать. — Просто Геральт — нетерпеливая свинья. Ничего нового. Понятнее не стало, и Лютик на грани паники вопрошающе смотрел на чародейку. — Он примчался через час после того, как портал перенёс тебя. Хотел, чтобы я тебя нашла. Испугался. А когда я его не пустила, понял, что ты здесь. Теперь намерен штурмовать крепость, — она снова закатила глаза. — Обожает рушить замки, в которых я только обустроилась. — Чёрт… Лютик закрыл глаза. В какой момент его спокойное привычное существование возле Геральта превратилось в это? В раны, исцеления, магические выплески и… штурмы замков? Не для него была эта жизнь, он же чёртов бард! — Он что-то сделал? — осторожно спросила Йен. Лютик встретил её внимательный взгляд и не ответил. Чародейка рыкнула и снова подскочила к окну. — Геральт из Ривии! Если ты посмеешь хотя бы дотронуться до этих стен, то я перемещу твоего маленького барда в совершенно случайный портал, и сама не буду знать, куда он ведёт! И ты будешь искать его до конца своих дней! Лютик тёр своё лицо руками и пытался избавиться от ощущения нереальности окружающего. Ведьмак хочет захватить его, а чародейка не отдаёт и защищает, грозя проклятьем. Он будто бы был каким-то важным артефактом. — Иди в таверну и проспись, ведьмак! Вон! За ворота! Когда Юлиан будет готов к переговорам, я дам тебе знать. Юлиан. Йеннифер снова подошла к кровати: — Сегодня тебе нужно ещё отдохнуть. Захочешь поспать — выпей это, — она указала на матовый пузырёк на столике, — а потом найдём тебе занятие. Чародейка погладила его по волосам и ободряюще улыбнулась. Кажется, она претворяла в жизнь свою мечту о ребёнке.

***

— Почему вы не вместе? — спросил Лютик и тут же мысленно пнул себя за несдержанность. Любопытство занимало второе место после болтовни среди причин его возможной скорой гибели. Йеннифер только хмыкнула в ответ и надолго замолчала. В замке было интересно. Всяко интереснее, чем в тёмных дешёвых тавернах. Бард слонялся по каменным коридорам, иногда пел для престарелой королевы по вечерам, пытался помогать Йен в её чародейских делах, хотя в большинстве своём лишь мешался. Но она позволяла ему быть рядом и развлекаться, будто действительно видела в нём ребёнка, ищущего внимания. — Он меня использовал, — наконец сказала она, не отвлекаясь от кучи склянок и нескольких раскрытых книг на широком столе. Лютик видел её смятение и сомневался, продолжать ли разговор. В конце концов он решил, что никого не принуждает к ответу. Не захочет — не скажет ничего. — Ты его любила, — полуутверждая-полуспрашивая произнёс Лютик и схватил какой-то сосуд, чтобы занять руки. — Потому что он попросил об этом джина. Банка выпала из пальцев нервного барда и покатилась по столу, останавливаясь под магией на самом его краю. Йен укоризненно сверкнула глазами, и Лютик предпочёл больше ничего не трогать. Он прошёлся по комнате, в которой, кроме стола и полки с какими-то магическими штучками, не было ничего. За окном с самого утра лил дождь, и пусть погода была тёплая, безветренная, Лютику всё равно было не по себе. Где-то снаружи, среди деревьев, окружающих крепость, находился ведьмак. Его не было видно, но бард знал, что он там. Каждый день приходил и маячил возле стен. — Мне его жалко, — вздохнул Лютик и спиной почувствовал, как Йеннифер закатила глаза. — Он ведьмак. Ему не холодно и не жарко, и он может не есть и не спать несколько дней. Прошло всего три. Пусть пострадает ещё. Бард облокотился лбом о прохладное стекло и снова вздохнул. Он так и не разобрался в своих чувствах. Геральт вёл себя ненормально, но… он правда волновался за Лютика. И караулил под окнами часами, чтобы поговорить с ним. Ну, бард надеялся всей душой, что поговорить, а не перекинуть через Плотву и не увезти против воли. — Когда меня избили, — размышлял Лютик вслух, не отрывая взгляд от высоких каменных стен за окном, — он просто ушёл… — неожиданная мысль возникла в его голове, и бард повернулся к ведьме: — Это он попросил тебя вылечить меня? Конечно, это очевидно… Он обо мне заботится… в своей манере. Йеннифер хмурилась, вперив взгляд в страницу талмуда, но не видела строчек. Она слушала барда и пропитывалась его страданием. — Ему важно, чтобы я был в порядке, — продолжил бард, — но только внешне. То, что внутри, его не интересует. На последней фразе обычно звонкий голос подвёл его и скатился на хрип. Лютик бесшумно вдохнул и выдохнул, надеясь, что ведьма не заметила, как он глотает слёзы. Напрасно, конечно. Он вздрогнул, когда Йен оказалась за его спиной и опустила руки на его плечи. — Это не так, Юлиан. Она собралась с духом и рассказала то, что могло и помочь собрать разбитое сердце барда, и в то же время дать ему ложную надежду. Рассказала, как Геральт, оставив в ту ночь покалеченного Лютика с ней, отправился не к женщинам, нет. Он помчался карать его обидчиков. — Потом принёс остатки твоей лютни и просил починить её. Лютик едва дышал и смотрел на чародейку расширенными глазами. — Тех парней… он… убил? Йеннифер медленно кивнула, и бард с силой втянул носом воздух. — Почему ты мне раньше не сказала? — Потому что тогда ты простил бы ему всё и сразу, а это неправильно… — А что правильно, Йен? — воскликнул Лютик, и чародейка отшатнулась от него. Происходило то, чего она так боялась — начиная злиться, он расхаживал по комнате и неверяще качал головой. — Правильно выслушивать моё нытьё все эти дни, зная правду? — Правда не даёт тебе гарантий, что дальше будет всё хорошо! Куда ты… Куда ты, Юлиан? Чёрт! Йеннифер могла остановить его магией, потому что знала точно, что он идёт не в свою спальню, а на улицу, за ворота. Но тогда бы он точно её не простил.

***

Дожди размыли дорогу от замка, и Лютик, уже в промокшей насквозь рубашке, несколько раз едва не шлёпнулся в грязь. Всю свою уверенность он потратил на разговор со стражниками, которые сомневались, можно ли открывать ворота, и теперь он просто стоял под струями тёплого дождя и не видел за его пеленой ничего, кроме мутных очертаний деревьев. Ведьмак вышел сам. Хмурый, заросший щетиной, тяжело дышащий, он остановился в нескольких метрах и не отрывал от него взгляд. — Ты хотел поговорить, — наконец сказал Лютик, отфыркиваясь от дождевых капель. Геральт медленно кивнул. Снова воцарилась пауза, заполняемая шумом спокойного дождя. Лютик чувствовал, как за шиворот его рубашки по позвоночнику течёт вода, и уже начал жалеть, что вышел из замка. — Прости меня, — прогремел ведьмак сквозь сжатые зубы. Бард знал, что это было для него ой как непросто, и на краю сознания возникла бесовская мысль переспросить или подшутить, как сделал бы тот, прошлый Лютик, весёлый и болтливый. Но нынешний он слишком устал от всего этого дерьма. — Я на тебя не злюсь, — он пожал плечом и вздохнул свободно: злости действительно не было. Правда не даёт тебе гарантий… — Но я больше так не хочу, — закончил Лютик. Геральт нахмурился ещё сильнее. — Давай… — он запнулся и закрыл глаза. — Давай попробуем иначе? — Как — иначе? — Чтобы… нам обоим было… — снова запнулся и буквально прорычал последнее слово: — хорошо. Лютик понимал, что это, пожалуй, самый тяжёлый разговор в жизни ведьмака из Ривии. Промокший и уже продрогший, он шагнул к Геральту и ткнулся головой в его жёсткую грудь. То ли так дождь со стуком барабанил по одежде, то ли бард действительно слышал его сердце, которое билось чаще обычного. — У тебя же не получится, — почти проскулил Лютик и поднял лицо, оставив на чужой груди ладони, совсем как недавно в чужом сарае. — Ты так не умеешь. Геральт не двигался и всё хмурился. — Я давил в себе это, — медленно произнёс он. Возможно, близость Лютика делала его признания чуть менее тягостными. — Поэтому уходил. И я… — на секунду он закрыл глаза, — был груб… Чтобы отдалиться. Но у меня не получается! — Ты хотел убить Берту? Лютик пытался заглянуть в жёлтые глаза, но ведьмак отвернулся и не ответил. — Геральт, это не нормально. — Она тебе нравится? — тихо спросил ведьмак. — Нет! — бард всплеснул руками. — Мне нравишься ты! Лютик не рассчитывал на хоть какую-то реакцию и немного удивился, когда Геральт часто-часто заморгал и неверяще, но с детской надеждой спросил: — Ты поедешь со мной? Дождь почти прекратил лить, и Лютик дрожал от мокрой ткани одежды, продуваемой лёгким ветром. — Мне нужно ещё время, — ответил он. Было видно, что ведьмака расстроил ответ, но он послушно кивнул. К Лютику вдруг пришло вдохновение. Глядя на то, как понуро опустил голову двухметровый ведьмак, он захотел написать балладу об огромной каменной глыбе, внутри которой вдруг стал разгораться огонь. Геральт был этой глыбой — внешне ему всё было нипочём, а со своим внутренним миром он справиться не мог. — Почему ты пешком? — спросил Лютик, обхватывая себя руками. — Плотва в залоге, — ещё больше огорчился ведьмак. — Деньги кончились. — В моей сумке, во внутреннем кармане, монеты. Выкупай её и приезжай сюда. Геральт хмыкнул и бросил взгляд на ворота: — Она меня не пустит. — Пустит, — уверил его Лютик, — если я попрошу. А ты извинишься. — За что это? — За то, что хотел разрушить её замок. В очередной раз.

***

— Я хочу пока остаться с Йен. Ведьмак спрашивал Лютика каждый день и каждый день получал уклончивое «мне нужно подумать ещё». Поэтому, когда за очередным ужином с чародейкой Геральт услышал такой ответ, он вскочил из-за стола, едва его не опрокинув и отошёл к окнам, пытаясь успокоиться. — Эй! Уважай его решения, — возмутилась Йен, — и не нужно делать такое лицо! — Решила в мамочку поиграть? — зарычал Геральт. Чародейка и бровью не повела: — У меня всяко лучше выходит, чем у тебя играть в папочку. Лютик хотел провалиться на пару этажей пониже, или чтоб его снова засосало в какую-нибудь дыру, желательно в другое королевство, потому что ведьмак напирал на ведьму, а та, хоть и выглядела спокойно, но уже формировала в руках заклинание. Они были как два родителя в разладе, не желающие нормально делить ребёнка. Хотя Лютик, по сравнению с ними, казался единственным адекватным взрослым. Бард смотрел на то, как Геральт распалялся сильнее, спорил с Йен всё громче, а та отвечала всё язвительнее. Смотрел и понимал, что эти двое теперь — его жизнь, и ему придётся как-то находить равновесие. — Лучше бы меня сожрал джин, — пробормотал Лютик, вставая. — Так, ребята, давайте-ка нормально поговорим… Это будет очень непросто.