Перья и мрамор

Он влип в дерьмище. В огромную зловонную кучу дерьмища размером с Нильфгаард. Если быть честным, то Лютик видел дни и хуже. Если быть честным до конца – ему все же нравились его обычные дни, которые были гораздо лучше. По крайней мере, тогда он был сухим и в тепле, а не бродил по забытому всеми лесу под проливным дождём. Капли больно хлестали по лицу и мешали менестрелю собраться с мыслями. Что было крайне важно сейчас, так как его впервые за очень долгое время наконец-то посетила его Муза. Весьма вредная особа, которая предпочитала выходить только если где-то поблизости был один седовласый ведьмак. Но Геральта рядом не было. Зато был проливной дождь, скользкая от грязи трава и мокрые сапоги. - О таком балладу не сложишь, - усмехается Лютик и смотрит вперёд. – Зато волки или ещё кто похуже сложат мои кости в одну очень привлекательную горку, если я не вернусь на дорогу. Дороги не было видно. Только косые линии дождя, стволы каких-то худощавых деревьев с редкими кронами и очень много грязи. Грязь прилипла к барду до самых колен, замарав почти новые небесно-голубые штаны, и тянула и без того уставшие ноги вниз. Это была очень прискорбная ситуация, но Лютик не особо думал о ней, перебирая строки своей новой баллады в голове. - Почему к слову «потревожу» нет ни одной хорошей рифмы, - вздыхает бард, стараясь удержаться на особо скользком участке травы. – Кожу, ежу, блужу… Простужу. Вот это хорошая баллада будет. «И бардом я своим не дорожу, Его в лесу оставлю я и простужу». Ага, а назову я её «Настоящий друг». Тьфу, даже Плотва бы лучше написала. Откуда-то сверху послышался гул, будто ломались десятки толстых стволов, и Лютик замер. Совершенно отвратная ситуация – оказаться в лесу в разгар грозы. Надо было оставаться на тропе, но вдохновение пришло к нему так неожиданно, что бард совершенно точно не мог заметить тот овраг, в который он скатился по мокрой грязной траве… - Нет, Плотва, конечно, умная, - Лютик продолжил свой путь, внимательно смотря под ноги. Второго оврага он сегодня точно не переживёт. Кто вообще придумал прокладывать путь так близко к почти отвесному склону! В том падении Лютик был пострадавшим, а не виноватым. – Но чтобы сочинять баллады, нужно особое чутьё. Нужно сплетать нити слов в паруса, которые будут нести кораблики душ в пучину чувств и переживаний… Гром ещё раз хлопнул где-то прямо над головой Лютика, отчего тот неосознанно пригнулся. Возможно, ему бы не помешало, если бы он смог сплести из слов полотно, которое могло бы защитить его от хлёстких капель. - Участь музыканта в страдании. Чтобы через него он мог познать боль и передать её в своих песн.. Ух! Лютик шлёпнулся на холодную землю. Жалобно звякнула лютня. Над ним было только серое-серое небо. Очень серое и недружелюбное небо. И капли. Грязь затекала под его плащ и въедалась в его любимый кафтан. Это был очень дорогой его сердцу (и кошельку) кафтан, между прочим. - Что ж, я смогу вынести эти страдания и лишения, но моя прекрасная бедная лютня, - вздыхает Лютик, поднимаясь, и снова продолжает свой путь. Струны лютни легко и жалобно звенят от ходьбы. Где-то рядом завыли волки, перебивая вновь разразившийся гром. – Чёрт, когда я успел так провиниться перед Судьбой. Лютик старается идти быстро настолько, насколько ему позволяют озябшие ноги и жидкая грязь. Трава, скользкая как лёд, нисколько не облегчала ситуацию. Это была бы очень глупая смерть. Очень глупая и одинокая смерть где-то посреди всеми забытого леса из редких деревьев с ужасными кронами и в дурно пахнущей пасти какого-нибудь худого от недоедания волка. Почему недоедавшего? Потому что сытый волк в такую погоду сидит в своей норе и не выходит на охоту. За что Лютик и говорит ему большое спасибо. Волки завыли ещё два раза, прежде чем бард увидел что-то белое за деревьями. Лютик чуть не вскрикнул, когда понял, что это была стена. Массивная кирпичная стена какого-то дома, на втором этаже которого в окне горел свет. - Я так и знал, что Судьба меня любит, - вздыхает Лютик и спешит к дому. Задняя дверь закрыта, так что бард чертыхается и старается как можно быстрее обойти дом. Он оказывается довольно большим, а к главной двери ведёт выложенная из мрамора тропинка. Лютик спешит к ней и, схватившись за большое кольцо, несколько раз очень громко стучит в дверь. А потом ещё несколько раз. - Есть тут кто? Откройте бедному путнику в такую скверную погоду! – громко добавляет Лютик, чтобы его точно невозможно было проигнорировать. – Эхей, хозяева! Из-за двери слышится цокот маленьких каблучков, а потом дверь открывается. Перед бардом возникает маленькая головка девушки с чернильными волосами. Её голубые глаза внимательно осматривают Лютика, а потом она приоткрывает дверь чуть шире, одним кивком приглашая мужчину войти. - Заходите скорее, - Лютик забегает в комнату и быстро вытряхивает влагу из волос озябшими пальцами. Даже в свете единственной свечи видно богатое убранство дома и множество картин на стенах. То тут, то там стоят разнообразные скульптуры, а уставшие ноги приятно проваливаются в пушистый ковёр. - Благодарю от всего сердца Вас, прекраснейшая дева! - Лютик оборачивается, чтобы выловить руку миниатюрной девушки и звонко прижаться к ней губами. Очень озябшими и посиневшими губами. – Вы спасли меня от невероятной грозы, я вовек не забуду этой доброты. - Тшш, - прикладывает палец к тонким губам девушка и отнимает свою руку у барда. – В такую погоду не стоит путешествовать. Тем более одному. Возможно, вам нужно где-то остановиться? - Да! – чуть не подпрыгивая говорит Лютик, но видя, как губы девушки кривятся в болезненной гримасе, решает воздержаться от громких восклицаний. – Вы так добры, как и красивы. Удивительное сочетание в наше время. Я был бы премного благодарен, если бы Вы позволили остаться заблудившемуся в недобрый час барду. Девушка кивает и опять одним кивком приказывает следовать за ней. Лютик совершенно не возражает. Пока у него есть крыша над головой и хоть какое-то подобие кровати – он готов мириться с любыми причудами. Тихо цокая каблуками, девушка идёт сквозь коридоры, заставленные картинками и разнообразными статуями. Бард старается разглядеть хоть что-то вокруг, но видит только отблески света от мраморных статуй. Мазки краски на картинах в основном серых и тёмно-синих цветов. - Прелестнейшая, я совсем забыл представиться, - начинает Лютик, потому что в тишине, нарушаемой лишь цоканьем каблуков и хлопками его грязной подошвы, становится действительно неуютно. – Я известный бард Лютик. Мои песни поют по всему континенту, наверняка многие из них, или хотя бы одна точно, доходили до Ваших краёв. - Нет, пан Лютик, я впервые о Вас слышу, - говорит девушка, открывая одну из дверей. Бард жуёт губу и надеется, что его лицо не слишком хорошо видно в свете единственной свечи. – Моё имя Элзбета. Доброй ночи, пан Лютик. - Доброй ночи, Элзбета. Дверь тихо щелкает за спиной барда. Лютик вздыхает и прислушивается к звукам. Дождь барабанит по стеклам, где-то приглушённо воют волки. Хлопает гром и через несколько секунд комнату освещает холодный свет молнии. Что ж, зато мужчина увидел, где находится в этой комнате кровать. Осторожно, чтобы ничего не уронить, Лютик по памяти доходит до кровати. Оставляет на стоящей рядом тумбе лютню, любовно поглаживая холодный бок инструмента. Сменной одежды нигде нет (или он её просто не видит, потому что милая Элзбета не дала ему свечу), так что он быстро скидывает тяжёлую и мокрую одежду на пол и прыгает в постель. Простынь холодная, но сухая и мягкая. Затылок приятно проваливается в пышные подушки, а усталые ноги начинают гудеть под тяжестью и теплом одеяла. Молния освещает комнату ещё раз, и Лютик закрывает глаза. - «Дороже» будет отличной рифмой… Грёбанные капли грёбанного дождя неприятно щекочут лицо. Чёрт. Лютик просыпается от особо громкого хлопка и следующего за ним треска. Где-то совсем рядом упало дерево. Приподнимаясь на локтях, мужчина осматривает комнату. Напротив него зеркало, в котором он может увидеть гнездо из своих ещё не до конца просохших волос. Поодаль шкаф и стул, чуть дальше от которых неприметно стоит камин. Слева располагается окно, холодный утренний свет которого и помогает наконец-то хоть что-то разглядеть. Дождь продолжает постукивать по стеклу и оконной раме. Похоже, гроза немного утихла, но прекращать поливать бренную землю колючим дождём она не собирается. - Зато я в тепле, - улыбается Лютик и осторожно спускает ноги с кровати. Ковёр приятно холодит ступни. Рядом некрасивым комком лежит его вчерашняя одежда, больше напоминая болотную кочку, а не дорогую ткань. – Очень надеюсь, что у милой леди есть для меня запасная одежда. Запасная одежда, на его удачу, оказалась в шкафу. Простая холщовая голубая рубаха, немного великоватая, и черные штаны, которые пришлось закрепить ремнём, чтобы не оказаться без них в самый неподходящий момент. Сапог не нашлось, так что Лютик со вздохом подошёл к своим. Они были сырыми и холодными, будто менестрель носил там болото. Если подумать, он и правда носил там сейчас болото из дождевой воды и грязи. Оглядевшись, Лютик подошёл к камину. Огниво лежало сверху, так что музыкант мог вздохнуть спокойно. В отличие от своего ведьмачьего друга, огонь из пальцев он пускать не умел. А это был, несомненно, удобный навык, который не раз спасал их в совместных путешествиях. Через пару минут пыхтения, уговоров и сдерживаемых матов со стороны барда, огонь наконец-то соизволил появиться, весело щелкая на чуть сыроватых брёвнах. Подкинув ещё пару поленьев, Лютик поспешил за своими пожитками. Одежда была повешена на стул и поставлена возле камина, а через минуту к ней присоединились и сапоги. Удостоверившись, что случайные искры не смогли бы достать его скромную одежду, Лютик подхватил лютню с тумбы и вышел в коридор. Мраморный пол отозвался колючим холодом в стопах, но мужчина проигнорировал это. Он не ел уже очень давно, так что ему бы не помешало совсем случайно наткнуться на кухню и отведать там чего-нибудь горячего. Или хотя бы просто чего-нибудь. Кухня ему так и не попалась. Как и хотя бы один слуга, что очень волновало Лютика, потому что многие путешествия с Геральтом показали, что огромные богатые и пустые дома никогда не были хорошим знаком. Зато статуй в этом доме было невероятное количество. Бард громко вдохнул, когда за очередным поворотом его встретила плачущая девушка. Точнее – статуя плачущей девушки. Тонкие пальцы сжимали подол фартука, пока другую ладонь она прислонила к некрасиво исказившемуся от плача лицу. Мраморные волосы были неаккуратно уложены в платок, из-под которого выбилась одна прядь. Статуя выглядела как живая, Лютик мог буквально услышать тихий плач. Ему стало не по себе, и он продолжил путь. Чтобы хоть как-то успокоить дрожь в теле, он начал тихо напевать строчки, которые недавно успел сочинить в своей блистательной прогулке по лесу, пока добирался до этого дома с его мраморными обитателями. Мой милый друг, в пути не потревожу Ни голосом, ни именем своим, А встречи наши всех монет дороже, Так возвращайся же ко мне живым. - Да, хоть что-то живое сейчас было бы очень хорошо, - Лютик обнимает себя за плечи, продолжая оглядываться по сторонам. – Никогда не думал, что меня так будут пугать мраморные истуканы… Его встретило ещё пару статуй, но таких печальных больше не было. Какие-то статуи изображали женщин в пышных платьях, а у противоположной стены стояли статуи двух мужчин, один из которых будто что-то шептал на ухо другому. Все они будто застыли посреди какого-то движения, головы многих были повёрнуты к барду, вызывая у того ещё большую дрожь. То тут, то там на полках были разбросаны разные статуэтки поменьше: на камине стояли сплетённые между собой кисти рук, а на книжном шкафу часть бюста красивой женщины, чьи мраморные волосы изящно огибали тонкую шею и ключицы. Лютик вздохнул и открыл дверь в очередную комнату. Это было похоже на сад. В бочках раскинули свои ветви и большие листья растения, а с потолка свисали тонкие стебли с мелкими белыми цветами. Самые верхние вставки стёкол были открыты, позволяя небольшому количеству дождевой воды попадать в комнату. Здесь было несколько мягких скамеек и полки с разнообразными лейками и лопатками. А ещё в этой комнате тоже были статуи. - Какая это всё жуть. И просто дичайшая безвкусица, - Лютик потёр озябшие плечи ладонями и углубился в комнату, наигрывая что-то простое на лютне. Он напевает балладу про себя, ища новые рифмы или подбирая не особо удачные аккорды. А потом его взгляд цепляется за что-то знакомое. Лютик не знал абсолютно всех людей в мире, но он точно знал человека, который носил за спиной два меча и стягивал волосы в этот отвратительный хвост. Менестрель осторожно двинулся к статуе, не решаясь продолжить петь или хоть что-то сказать. Он знал расположение застёжек и складок на этой конкретной спине настолько хорошо, что мог бы рассказать о них, даже полностью ослепнув. Буквально скользя по холодному полу голыми ступнями, менестрель заглянул в лицо статуи. Геральт смотрел на него белыми глазами, чуть приподняв бровь и приоткрыв рот в знакомой полуусмешке. - Геральт?.. - Вы с ним знакомы?.. - Блядь, матушка родная! – вскрикнул Лютик, отпрыгивая от статуи и оборачиваясь на голос. В паре шагов от него застыла его гостеприимная знакомая. Элзбета прижимала руки к груди, а лицо её было искривлено в гримасе боли. – Леди Элзбета, простите, я не знал, что это Вы. Вы так тихо подкрались, что я ис… оробел немного. Девушка смотрит на него своими голубыми-голубыми глазами, а потом кивает, опуская руки вниз. Открытые плечи её платья обнажают бледную кожу хозяйки. Её мягкий изгиб шеи и покатые плечи привлекают внимание барда, и он с удовольствием рассматривает нежную кожу, сквозь которую просвечиваются голубоватые венки. Элзбета с мягким цокотом подходит к ближайшей скамейке и присаживается на неё, шелестя подолом пышной юбки. Лютик не решается сесть рядом, всё ещё зачарованный изяществом тонкой шеи девушки. - Так Вы с ним знакомы, пан Лютик? – Элзбета подняла подбородок выше, чтобы посмотреть менестрелю прямо в глаза, и поправила складки юбки. - Да, я с ним очень хорошо знаком, - Лютик переводит взгляд на статую и задерживает своё внимание на едва сжатой ладони ведьмака, будто он что-то держал. – Геральт из Ривии мой друг. - Ваш друг? – в голосе девушки слышится некоторое недоверие, и она снова поправляет складки своего платья. – Вы же сказали, что Вы просто бард, пан Лютик. - Я очень известный бард! – восклицает Лютик, поворачиваясь к девушке. Та кривит губы, так что мужчине снова приходится понизить тон. – Что с Вами, милая Элзбета? Мой голос так противен для Вас? - Нет, нет, что Вы, - девушка вздыхает и кладёт тонкие ладони на лицо, тяжело вздыхая. – Громкие звуки стали пугать меня совсем недавно, когда волколак… Волколак сожрал моих слуг. С грохотом он врывался в мой дом и съедал моих бедных слуг одного за другим… Голос девушки сломался, и она тихо заплакала. Лютик тут же оказался возле, чтобы сесть рядом с ней и нежно приобнять за покатые плечи. Кожа у девушки прохладная, что совсем не удивительно – в доме стоит сквозняк. Бард утешает девушку лёгким поглаживанием широкой ладони по плечам. - Это чудище съело бы и меня, но благородный Геральт подоспел как раз вовремя, - тихо всхлипывает девушка и встаёт, скидывая руку музыканта. Она подходит и осторожно гладит мраморную щеку статуи, улыбаясь. – Он убил его. Я попросила его остаться ненадолго, чтобы я смогла запечатлеть его в статую. Моего героя. - И он согласился? – скептически изгибая бровь, спрашивает менестрель, который до сих пор не замечал за Геральтом особой тяги к искусству. А особенно, к скульптурам. - Конечно согласился, за отдельную плату, - улыбка на лице девушка почти мечтательная, а тонкие пальцы спускаются вниз по мощной шее к каменной груди. Лютик хмыкает и отворачивается. Что ж, похоже, в эту гавань его корабль не зайдёт. - Как давно Геральт был здесь? - Вы разминулись всего парой дней, пан Лютик, - Элзбета снова поворачивается к музыканту, который недовольно кривит губы. Недаром его Муза снова пришла к нему, она опять почувствовала присутствие желтоглазого ведьмака. Лютик цокнул и встал. - Мне приятно Ваше общество, но я думаю, что мне стоит удалиться, леди Элзбета. Гроза должна скоро кончиться и совсем неприлично смущать Вас своим присутствием… От грохота задребезжали окна, а шуршание дождя стала интенсивнее. - Оставайтесь, пан Лютик, - девушка подходит к нему и осторожно касается его щеки. – Гроза должна скоро кончиться, а до тех пор я не могу Вас отпустить. Пойдёмте, отобедаем. Из меня плохая кухарка, но моя матушка научила меня некоторым блюдам. - Ваша компания честь для меня, леди, - Лютик улыбается ей и подхватывает под тонкий локоть, чтобы проводить до столовой. Он не знает, где столовая, и надеется, что девушка догадается об этом и мягко будет вести его. Лютик вздыхает, когда они возвращаются из светлой комнаты-сада в тёмный коридор и успевает бросить ещё один взгляд на знакомую спину с двумя мечами. Чёрт, ну конечно. Конечно, так и должно было быть. Дерьмо. Дерьмо. - В Вашем доме так много статуй, - замечает за обедом Лютик, чтобы хоть как-то разбавить тишину. Еда и правда была простой, но вполне вкусной. - Это моё маленькое хобби, пан Лютик, - Элзбета прижимается тонкими губами к куску хлеба и откусывает. Музыкант приятно замечает, что ест девушка как птичка – маленькими кусочками. Невероятная прелесть. – Скульптура увлекала меня с детства, когда я помогала своей матери в мастерской. - О, так это семейная черта. Я уверен, что Ваша мать так же искусна в этом, как и Вы, - Лютик делает ещё один глоток вина и снова переводит взгляд на миниатюрную девушку. – И где же Ваши родители сейчас? Они в отъезде? - Я почти не знала своего отца, он умер, когда я была ещё младенцем. А моя мать, она… Она умерла совсем недавно… - Сочувствую, - глотает слово бард, вместе с ещё одной порцией вина. Ох, ему потребуется очень много вина сегодня. Серый свет путал ощущение, но Лютик предполагал, что должно быть едва позднее обеда. Напиваться в середине дня было прискорбно и совершенно ужасно, но другого выхода у него не было. При всей своей любезности, барду никак не удавалось найти тему, которая бы не привела их в тупик. На каждую фразу у девушки уже была до слёз грустная история или какие-то плохие мысли. Лютик уже задумывался взять лютню и что-нибудь исполнить, что-нибудь тихое и напевное, чтобы попасть в настроение девушки, но Элзбета резко отложила столовые приборы и впилась взглядом в него. -Так как Вам мои статуи, пан Лютик? - Они… - перед взором музыканта встала статуя плачущей девушки, но бард быстро стряхнул наваждение и выдавил из себя улыбку. – Они удивительные. - Правда? – кажется, Элзбета улыбнулась впервые за всё время, пока они разговаривали. – И какая скульптура Вам понравилась больше всего? Лютик вздохнул. Чтобы нечаянно не выпалить, что ему не понравилась никакая. Он предпочитал общество живых людей. Которые могли бы улыбнуться, пошутить и легко толкнуть в плечо в ответ на шутку, или сделать хоть что-то, а не смотреть своими белыми мраморными глазами. Быстро осмотрев комнату глазами и зацепившись взглядом за одну из первых статуэток на камине, Лютик приготовился делать то, что он умел делать лучше всего – врать. - Все статуи здесь прекрасны, но вот эта скульптура на камине привлекает моё внимание снова и снова, - Элзбета повернула голову в направление, которое указал бард, и рассмеялась. - Вы серьёзно, пан Лютик? - Вполне, - кивнул бард и встал, чтобы подойти поближе и прикоснуться рукой к неровным краям скульптуры. – Посмотрите, как ретив этот конь. Как его тело полно мускулами, изгибающимися в его неукротимом движении. Как видна сила этого жеребца в одной лишь его позе… - Это волна, - хихикает девушка, и Лютик чертыхается. Это не было похоже на коня ни с одной из сторон. Это, также, совершенно не было похоже на волну. Скульптура была просто мешаниной непонятно чего. Уродливое нагромождение деталей и линий. Будто этому хотели придать форму, но человеку не хватило терпения и мастерства. Отступать, однако, было некуда. - Разве это не прекрасно, что Вы видите в этом одно, а я что-то другое? – Лютик нежно погладил ближайший бок небольшой скульптуры, чуть не порезав себе палец о выступающий неаккуратный край мрамора. – Ваши скульптуры вышли за пределы простой формы. Они дают эмоции и ощущения, оставив мирское на других, не дошедших до уровня Вашего виденья людей. Предназначение искусства в чувствах, которые смогли бы тронуть человека, так неужели это не высшее мастерство, когда Вы показываете чувства без оболочки и формы? Лютик не помнил, чтобы нёс большую чушь в своей жизни. Однако, это сработало. Элзбета внимательно смотрела на скульптуру, будто впервые видела. Она поворачивала свою маленькую аккуратную головку, стараясь рассмотреть под разными углами нагромождение мрамора. И бард честно ждал, что его сейчас выгонят прямо в холодную грозу назад к волкам и грязи. - Вы удивительный человек, пан Лютик, - мягко сказала Элзбета, вставая. Она подошла к нему, тихо цокая каблуками, и тоже погладила скульптуру. Пальцы с тонкими пластинками ногтей с лёгкостью, сравнимой только с касанием пёрышка, огладили неаккуратные края. Кожа её была почти такой же бледной, как мрамор, и Лютику стало не по себе. Девушка была эфемерной, будто одно касание заставит её испариться. Как Геральт мог её оставить вот так, одну. Посреди леса, где так много волков и других чудовищ. - Мне нужно кое о чем подумать, Лютик, - девушка повернулась к барду и посмотрела на него своими голубыми глазами. – Будь гостем в моём доме, я вернусь к тебе очень скоро. - Конечно, - мягко кивнул бард и перехватил руку девушки, чтобы осторожно поцеловать тыльную сторону её ладони. Под лёгкое цоканье Лютик остался один. Бард вздохнул и упал на свой стул. Эта чёртова гроза испортила ему уже второй день подряд. И тучи за окном не выглядели так, будто готовы перестать портить ему жизнь и дальше. Элзбета была прекрасной во всех отношениях девушкой, но у Лютика было чёткое правило не соваться в шкафы, где уже полежала колбаса его друга. Он был уверен, что от ссоры с чужими мужами, которых он видел первый и, что было бы просто прекрасно, последний раз его внутреннее эго не будет ущемлено. А вот друзья где попало не валялись (хотя с его друзьями случалось и такое), так что не стоило затевать спор из-за одной очень даже привлекательной девушки. - У меня всё ещё есть моя лютня, - вздохнул Лютик, подбирая инструмент со стола. Тихо зазвенели струны, даря привычное спокойствие, и бард отправился в единственное хорошо знакомое ему место. В комнате-саду было тихо, как и прежде. Капли разбивались об окно, стекая вниз по стеклу на землю. Судя по звукам, где-то недалеко великаны валили огромные деревья, которые с треском падали на землю, разлетаясь в щепки. Но это был только гром, и бард это знал, тихо наигрывая ноты, которые приходили ему в голову. Сколькими бы кругами он ни ходил по комнате, любопытство всё же снова вывело его к скульптуре ведьмака. Лютик всегда говорил, что Геральт был похож на валун, и телом, и навыками общения, но теперь он буквально был валуном. Крепкие мышцы рук топорщили мраморные края брони, а на толстой шее были видны вздувшиеся вены. Совсем осмелев, бард подошёл вплотную, уставившись на насмешливое лицо ведьмака. Пара привычных морщин на лбу – Лютик всегда ему говорил, что не стоит так много хмуриться. Он никогда не видел нелюдимого и жесткого до дружественных контактов ведьмака так близко. Однако, Лютик прекрасно знал каждую морщинку и шрам на чужом лице, составляя их карту долгими ночами в совместных путешествиях. И всё же – это было волнительно, видеть его вот так. Осторожно, будто камень мог ему что-то сделать, бард протянул руку и самыми кончиками пальцев коснулся холодной щеки. Удивительно, насколько правдоподобной была мраморная кожа мужчины. Приятная шероховатость щетины заставила Лютика несколько раз провести рукой по мраморной щеке, исследуя чужое лицо. Белые глаза смотрели куда-то выше него, а статуя оставалась неподвижной. Как и положено статуе, что радовало Лютика. Потому что настоящий Геральт оторвал бы ему руки уже несколько раз самыми разнообразными и болезненными способами. - Ну что, теперь я могу тебя по праву называть тупой горой, - похихикивал Лютик, приподнимаясь на носочках к лицу ведьмака. – Моя капризная Муза, подаришь мне поцелуй для моей будущей баллады? Он осторожно прижался губами к холодным губам скульптуры, а потом засмеялся. Статуя продолжала смотреть куда-то поверх головы барда, совершенно не собираясь внимать каким-либо словам или просьбам. Музыкант посмеивался, потому что некоторые вещи очень сильно роднили мраморную и живую версию ведьмака. Прижавшись спиной к мраморной груди Геральта, Лютик подтянул лютню и медленно ударил по струнам, позволяя вдохновению захватить его и подкинуть пару хороших строк. Мне злата блеск давно уж опостылел, Его бы променял на взгляд лишь твой. В большом ужасном и жестоком мире – Укрой меня, мой друг, своим плащом. Я обниму тебя до боли крепко… Лютик сбился и захрипел от боли, тут же попытавшись отскочить от статуи. Но мраморная ладонь крепко вцепилась в его предплечье, не давая возможности сдвинуться. Уронив лютню, Лютик вцепился в холодный камень руки и поднял лицо. Наклонив голову, ведьмак смотрел своими белыми мраморными глазами прямо на него. Лютик очень не мужественно взвизгнул и, кое-как высвободив руку, упал на землю, отползая от скульптуры как можно дальше, пока его спина не упёрлась в скамейку. Пытаясь хоть как-то совладать с собственным дыханьем, бард осмотрелся по сторонам. Статуи в саду смотрели на него. Головы всех скульптур были повёрнуты к нему, смотря своими холодными белыми глазами. Ближайшие статуи успели повернуться к нему почти полностью, а те, что стояли поодаль, только немного обернулись. Губы некоторых из них были приоткрыты, будто они собирались его позвать. Взгляд Лютика кружился по комнате, пока снова не упал вперёд, на Геральта. Рука, что наверняка подарила ему синяк на предплечье своей каменной хваткой, продолжала находиться на том же месте, будто скульптура изначально так и выглядела. Хмурые брови на знакомом лице и губы, будто остановленные в середине слова. Чуть наклонённое вперёд тело и едва заметные выемки на стыке брони, которые идеально подошли под его тело. Лютик ещё раз не очень мужественно взвизгнул. - Милейшая Мелитэле, что это блять за нахер? Ответом было только постукивание дождя и далёкие раскаты грома. - Геральт? И снова только дождь. Лютик осторожно встал и осмотрелся. За последнее время статуи не поменяли своего положения. Они всё так же смотрели на него своими пустыми белыми глазами. Осторожно подобрав лютню, бард подошёл к скульптуре друга и пару раз помахал ладонью перед его лицом. Никакого эффекта это не дало. Лютик старательно перебирал в голове всё, что он успел сделать. Его щеки слегка заалели, когда он вспомнил, как прикоснулся губами к чужим губам. Возможно, оставить Геральта в виде скульптуры, которая точно не могла свернуть ему шею, было неплохой идеей. - Ужасная идея, - поправил себя Лютик и снова попытался вспомнить. Можно было, конечно, списать всё на поцелуй. Это очень романтично и было бы великолепной завязкой для его следующей баллады, но поцеловал он только одну скульптуру, а вот двигались все. Глубоко вздохнув, он ударил по струнам. Эффекта не последовало, статуи продолжали оставаться статуями. Что ж, возможно дело в другом. Мягко касаясь струн, Лютик снова попытался напеть свою незаконченную балладу. Я обниму тебя до боли крепко, Но ты мираж, тебя не удержать… Медленно, скульптура перед ним распрямилась, и Геральт посмотрел на него белыми глазами, выравнивая руки по телу. - Геральт! Или ты правда Геральт и тут творится что-то неладное, или я вдруг начал творить магию! – вскрикнул бард, прекращая играть. Статуя ему не ответила, вновь став просто куском мрамора. Лютик взвыл и поднял голову к потолку. – Какая ж эта Ваша магия сложная штука! Осмотревшись, он понял, что ближайшие статуи смогли повернуться к нему полностью и протянуть свои руки. Те, что стояли дальше, по-прежнему едва смотрели на него. Видимо, дистанция, которая была между ним и статуями, как-то влияла на движение мраморных скульптур. - Хорошо, хорошо, Вы, ребята, меня очень сильно пугаете, - Лютик нервно усмехнулся и положил лютню на скамейку. – Очень-очень сильно пугаете. Осторожно, чтобы ничего не сломалось, Лютик уложил статуи на пол. Так, хотя бы, можно было гарантировать, что они будут дольше подниматься и дадут барду время прекратить играть. Или убежать, если такое вообще будет возможно. Или сделать хоть что-то, потому что смерть от мраморных изваяний – очень поэтичная, но кто будет писать эту балладу. Эти статуи? Лютик очень сильно сомневался. - Так, Геральт, что мне делать? – Лютик снова встал перед ним, как можно ближе, но оставляя некоторое расстояние, чтобы можно было уйти в случае внезапного удара. Геральт и так бил знатно, а каменным кулаком и вовсе мог весь дух из него выбить. – Я сейчас очень тихо и медленно играю, а ты мне рассказываешь быстро план и мы убираемся отсюда как можно дальше. Глубоко вздохнув, Лютик коснулся струн и медленно начал. Геральт сделал вдох каменной грудью и открыл рот, но оттуда не вырвалось ни звука. - Чёрт, - заключил Лютик, прерывая песню. – Я знаю, что ты не самый разговорчивый человек, но сейчас это просто некрасиво с твоей стороны так поступать. Геральт из Ривии, даже когда наше единственное спасение в твоих словах, ты вдруг не можешь говорить. Это просто невероятно! - Лютик! – слышится из коридора голос Элзбеты и её лёгкое постукивание каблуков. – Ты здесь, Лютик? - Ого, мы быстро перешли на «ты», - усмехается бард и снова смотрит на Геральта. – Итак, будем по-другому. Ты знаешь, что это и что с этим делать? Лютик медленно начинает, проговаривая только первые пару слов в строчке, чтобы получить два положительных кивка от ведьмака. - Отлично, - Лютик кивает, оглядывается по сторонам и находит пустой клочок сухой земли, а рядом с ним небольшое растение с твёрдым стержнем стебля. Растение, к сожалению, погибает, зато у Лютика теперь есть палка, достаточно крепкая для мраморных пальцев. Он быстро суёт её в руку ведьмаку и кивает на клочок земли. – Что мне делать? Бард снова начинает играть, наблюдая, как Геральт подходит к клочку земли и выводит что-то на ней. Лютик подходит ближе, чтобы рассмотреть надпись, которая гласит: «Играй и держись прямо за мной». Бард фыркает в песню, из-за чего мраморные руки ведьмака чуть сбиваются. Это выглядит как самая страшная вещь в мире, когда мраморный Геральт поднимается и смотрит секунду в лицо барду, а потом достаёт свой меч из ножен. Клинок отсвечивает серебром, но Лютику некогда думать над этим, потому что дверь внезапно раскрывается. - Лютик! - Элзбета! – теряя ноты и слова, вскрикивает Лютик. – Хотя я сомневаюсь, что это твоё настоящее имя. - Нет, Лютик, это правда моё имя, - девушка аккуратно входит в комнату, принося с собой щелчки каблуков и шорох юбки. Она тянет к нему руку, но бард быстро становится чуть позади бездвижной статуи ведьмака и готовится ударить по струнам лютни. – Нет, стой, ты не понимаешь! Ты увидел то, что никто из этих дураков не видел. Единственная скульптура, сделанная мной, а не моей песней. Ты увидел её, заметил. Ты заметил меня, любовь моя… У Лютика подкосились колени. Что ж, похоже, каждая девушка, которая его спасает, в конце концов, окажется чокнутым на всю голову с жаждой к убийствам особо изощрёнными способами чудовищем. Каждый чёртов раз. Возможно, пора прекратить принимать миловидные личики как абсолютное удостоверенье благих намерений. - Я Сирин, Лютик, как и моя мать. Как и её мать. И её, - девушка осторожно опускает руки к поясу юбки. – Ты увидел мою душу, бард, так не пугает пусть тебя мой вид. Девушка сдёргивает юбку, вместе с большей частью платья. И обычно Лютик совершенно не против, когда ему попадаются такие пылкие дамы. Но сейчас определённо не «обычно», а Лютик категорически против. Под мягкой небольшой грудью начинаются нежно-голубые перья, которые к ногам переходят в настоящее тёмно-синее оперенье. Осторожно шуршат фиолетовые и синие перья на расправляющихся крыльях, которые идут откуда-то из поясницы, судя по тому, что бард может видеть. Крылья массивные и тяжёлые, радостно трепещут, явно уставшие быть спрятанными под юбкой и, наконец-то, получившие свободу. Внизу никаких кокетливых туфелек и каблучков. Только две птичьи лапы с острыми длинными когтями. Лютик ударяет по струнам и громко завывает песню. Сирин это определённо не нравится, и её лицо превращается в оскал. С птичьим криком она бросается вперёд. Мой милый друг, в пути не потревожу Меч Геральта возникает прямо перед его носом, когда ему кажется, что вот сейчас птица его точно схватит. Серебро вибрирует и отдаёт громким звоном, заставляя Сирин завизжать ещё громче, пока ведьмак скидывает когти с меча и поднимает его выше для удара. Не голосом, не именем своим, Лютик скользит по плитке за спину Геральта, чтобы укрыться от острых когтей, и старается не сбиться с дыхания, продолжая петь. Птица визжит и рассыпает свои тёмные перья по всей комнате, пытаясь поймать ведьмака. А встречи наши всех монет дороже, Мраморный Геральт двигается на удивление быстро и проворно, а Лютик старается держаться прямо за его спиной. Что было бы почти невозможной задачей, потому что ведьмак делает большие выпады и быстро меняет своё положение, но только не для барда. Так возвращайся же ко мне живым. Лютик никогда бы не повторил этих манёвров, если бы он не видел этого всего бесконечно большое количество раз во время их путешествий. Битва – это танец, а танец лишь движения. Ты меняешь ритм, музыку и построение танца, но движения остаются одними. Поэтому, когда Геральт резко выкидывает меч и делает быстрый шаг вперёд, Лютик точно знает, что ему нужно сделать, чтобы его не задело круговым взмахом. Мне злата блеск давно уж опостылел, Геральт перекатывается, чтобы избежать когтей, и Лютик почти уверен, что мраморные статуи не должны так резко передвигаться. Мрамор был всё ещё хрупким при неправильном обращении. Сирин визжит и камнем бросается вниз, цепляясь когтями в серебряный меч. Его бы променял на взгляд лишь твой. Сирин тянет свои тонкие руки к шее ведьмака и с удовольствием обхватывает ими холодный мрамор. Она сжимает ладони с такой силой, что вены на её изящных руках вздуваются, но Геральт только изгибает губы в усмешке и со всей силы впивается зубами прямо в кисть девушки-птицы. В большом ужасном и жестоком мире – Сирин верещит так, что стёкла в окнах лопаются, впуская запах свежести и мокрый воздух. Лютик теряет на секунду струну, но быстро возвращает мелодию на место, подходя ближе, чтобы дать Геральту возможность более быстрых движений. Укрой меня, мой друг, своим плащом. Огромные кровавые глаза смотрят на барда, а потом птица бросается на него, хватая окровавленными куриными лапами за плечо. Лютик не визжит от боли только потому, что если он это сделает – песня прервётся и будет только больнее. Я обниму тебя до боли крепко, Серебряный меч опускается на спину птицы медленнее, чем он мог бы, но Лютик не может винить в этом Геральта. Он едва борется с тем, чтобы не затыкаться и продолжать песню, пока Сирин орёт ему в ухо, а противный металлический запах ударяет ему в нос. Но ты мираж, тебя не удержать. - Ах ты, мелкая тварь! Ты такой же! Ты такой же, как все они! Сирин визжит и взмывает в воздух, почти под потолок. Прекрасные перья клочьями летят вниз, когда она задевает ими тесные стены комнаты. Пред глазами у Лютика плывет, и он не видит почти ничего. Но его пальцы знают, как лежат струны, а губы помнят строки. Мой друг ко мне вернётся непременно, Что-то громадное и чернильно-синее летит прямо на него, но Лютик только горланит как можно громче и ударяет по струнам, чувствуя влагу на кончиках пальцев.. А мне в тавернах остаётся ждать… Свист меча разрезает воздух где-то рядом, Лютик точно не уверен, где именно. Он едва может понять, где находится он сам, но птичий визг резко прекращается, оставляя после себя только звон в ушах. В ушах звенит так, будто муж той миловидной кухарки снова надел на него кастрюлю и пару раз знатно врезал по ней поварёшкой. - Лютик? Бард кивает, сам не понимая кому, и закрывает глаза. Пожалуй, Геральт будет следующие пару дней в приподнятом настроении, потому что его ожидает тишина, ибо желание говорить у Лютика отсутствует на ближайшую неделю. - Дня два, пока ты будешь спать, Лютик, это твой максимум. Лютик не понимает, кто и зачем ему что-то отвечает, если он ничего не говорил. Подумать ему над этим некогда, так как тьма быстро забирает его к себе. Лютик открывает глаза и не сразу может поверить, что он их открывает. Его последние воспоминания включают в себя огромную и злую бабу-птицу, горящее огнём плечо и темноту. Очень не радужная картина. - Проснулся? – грубый вопрос откуда-то сбоку. Лютик, мягко поворачивая голову, смотрит на источник звука. Геральт сидит в паре метров от Лютика возле большого таза с белой водой. В руках у ведьмака часть его наплечного обмундирования, которое он со всей своей силы пытается оттереть от чего-то белого, а возле его ног лежит две кучи вещей – мокрые насыщенно-чёрного цвета и сухие белоснежные. Бард догадывается, что его друг пытается сделать так, чтобы все вещи были в первой куче. - Что делаешь? – сипло интересуется он, переворачиваясь лицом к ведьмаку. - Эта сука испачкала все мои вещи в краске, - пыхтит Геральт, стараясь надавить сильнее на несчастное въевшееся белое пятно. – В камень-то она только живое обращать умела, так что остальное закрашивала белой краской. Тварюга. Лютик смотрит, как напрягаются руки Геральта, когда он старается сильнее надавить. Чуть белые от воды напряженные предплечья с тонкими волосками. Задумчивое и хмурое выражение лица. Бард вздыхает и пытается подняться, но только взвывает. - Не двигайся, - быстрая фраза, а потом сильная мокрая ладонь прижимает здоровое плечо музыканта назад к постели, пока тот пытается справиться с рябью перед глазами. – Сирин хорошо тебя цапнула. - Шрам, наверно, будет огроменным, - хмыкает Лютик, всё ещё пытаясь вернуть своё зрение, и получает грубый смешок сбоку. – Что это вообще такое было? - Райская птица Сирин. Кто услышит её пение, тот не сможет от неё уйти. - Сложно уйти, - вздыхает бард. – когда ты буквально камень. Тяжёлая рука ведьмака всё ещё мягко давит на здоровое плечо барда, даря успокоение. Рана на плече начинает пульсировать и нагреваться, вызывая глухую боль. Лютик криво улыбается, всё ещё не открывая глаз, и перехватывает запястье мужчины, прижимая пальцы к месту, где размеренно бьётся пульс. - Райского наслаждения я что-то не почувствовал. - Это птица печали, Лютик, которая не любит громкие звуки. Так что тебе повезло очень громко взвизгнуть в конце, чтобы оглушить её, - Геральт хмыкает, издеваясь, но ничего злобного в этом не слышится. Так что Лютик решает оставить это, он всё равно герой, а в балладе уже можно будет подправить «визг» на «сладостное пение». – Скорее всего, её пение и обращало людей в камень. - А моё заставило твою каменную жопу двигаться, - Лютик вздыхает с усмешкой и открывает глаза, внимательно всматриваясь в черты нависшего над ним мужчины. Приятно видеть нахмуренные брови и ярко-жёлтые радужки, а не пустое лицо с безжизненными белыми глазами. Геральт снова хмыкает и наклоняется куда-то. Бард не может проследить за ним взглядом, но ему это и не нужно. Он рядом с Геральтом, а значит в безопасности. Где бы они сейчас ни были. Лютик очень надеется, что ведьмак не забыл захватить его одежду и сапоги из чёртова поместья. Если ему уж и суждено носить огромный уродливый шрам на плече, то хотя бы скрывать его стоит за дорогими одеждами. - Знаешь ли ты, Лютик, что у камней прекрасная память, - грохочет Геральт, возвращаясь с мокрой тряпкой и размещая её на горячем лбу барда. - Допустим, я что-то такое слышал, - произносит бард и чувствует, что немного взвизгивает на последних словах. Тряпка приятно холодит его лоб, но ему кажется, что всё его тело горит. Особенно, его лицо сейчас пылает, судя по ощущениям. – К чему ты это говоришь? - К тому, мой бард, - Геральт осторожно наклоняется ближе и почти касается губами чужой мочки уха, заставляя барда задержать дыхание. Седые волосы приятно щекочут ему лицо и пахнут мылом и пылью. – Что я всё помню. Ведьмак осторожно касается хрящика уха Лютика губами, совершенно не понятно, намеренно он это сделал, или просто матрац под его тяжёлым телом неправильно прогнулся, заставляя Геральта наклониться чуть вперёд. Лютику плевать – его лицо горит от жара. Он смотрит на встающего с кровати мужчину, который возвращается к чистке одежды так, будто они тут вели дружескую беседу о погоде. Совершенно непочтительное отношение к вырывающемуся из груди музыканта сердцу. - Как твоя новая баллада, Лютик? - глухо спрашивает Геральт, но в голосе его слышна улыбка. – Споёшь мне окончание? - Не мучай больного, тупая каменная задница, - шипит Лютик и отворачивается от ведьмака. В комнате стоит звук плещущейся воды и скрипа тряпки о броню. Дневной свет пробивается сквозь занавески, но не мешает барду закрыть глаза и сделать глубокий вдох, надеясь снова уснуть. Геральт только привычно хмыкает ему в ответ и возвращается к чистке. Ему ещё предстоит отлепить засохшую грязь от сапог его непутёвого барда. Мой милый друг, тебя не потревожу. Услышь балладу голосом чужим, О встречах наших всех монет дороже. И возвращайся же ко мне живым.