Уроборос

      — … и обратился нойд в лохматого война, улетая высоко в небо и готовясь к неравному бою. Сайвугудчи не растерялся: он встряхнул руками, скидывая накидку с плеч, и обратился чёрным, как смоль, драконом с золотым глазом. Второй глаз был белым — он смотрел в оба мира одновременно.       Схлестнулись драконы в небе, пламя против льда, дёрен против мака. Четыре дня и три ночи они боролись. На рождение четвертой ночи пал нойд замертво, истощенный и испещрённый укусами. Сайвугудчи победил, но проиграл — слишком долго он пробыл в звериной шкуре, уже и белый глаз стал золотым. Вернуться он не мог. Чтобы никому не навредить, сайвугудчи улетел далеко-далеко за море, чтобы найти себе приют в далёких землях.       Иккинг старается припомнить, видел ли он фурий с золотистыми глазами там, в их логове. Но в памяти лишь серые стены пещер крепости и яркая зелень родной фурии. Чуднó‎, но какие-то моменты он помнит очень хорошо, а какие-то скрывает серый камень, как какой-то блок в сознании.       Они идут уже шестой день, рассказывая друг другу легенды и просто смешные истории. Рядом с нойдой хорошо, спокойно. Она такая же иная, как и он, оба живут словно в ином мире. Это невольно подкупает, заставляет открыться. Особенно теперь, когда между ними нет языкового барьера (старания Хелен и Эрета явно не прошли даром).       Путь был спокоен. Солнечный олень больше не выходил к ним, да и вообще не было видно никого из живности (было подозрение, что в этом виноваты конкретные драконы, что кружили в небе и отбивали всякую охоту попадаться им на глаза). Скрилл очень быстро рос, и Иккинг подозревал, что обратно он пойдет уже своим ходом. Время от времени слышались драконьи перекрикивания, но ничего опасного.       Раздался вой — впереди, на западе, маячила знакомая фигура. Один из воев нырнул вниз, приземляясь и становясь сбоку от Верены, другой активно замахал крыльями, помчавшись навстречу собрату. Иккинг машинально сжал одной рукой седло, положив вторую на посох, готовясь спешиться. Скрилл высунул остроносую мордочку, интересуясь, кто там нарушил их покой.       Вои некоторое время кружили в небе, после полетели ближе, начав кружить уже над ними. Стоявший рядом что-то рявкнул, расправляя крылья и взлетая. За ним последовал и Беззубик с Иккингом.       Они зависли на одном месте. Ярко-голубые глаза незнакомого воя рассматривали их, пара зелёных глаз рассматривала его. Дракон был явно удивлён человеку на загривке чёрного собрата. Иккинг, отпустив посох, протянул руку, касаясь носа Беззубика. «Мы одно целое». Удивление воя, казалось, можно было пощупать.       «Похоже, кто-то вроде пограничника. Почти всё гнездо знает о нас»       Вой что-то прогудел, другие ему отвечали. Протяжно и коротко, обрывисто и с постепенным угасанием, их диалог был странным, но увлекательным. За что Иккинг любил драконов, это за их откровенность и открытость в большинстве случаев. Драконы всегда умели говорить, просто люди их не понимали. Поза, взгляд, звуки — всё это было их речью. И сейчас пограничник явно спрашивал про них.       Оба сопровождающих воя спустились ниже, чтобы оказаться под крыльями Беззубика. Иккинг удивлённо поднял бровь.       «Даже так?»       Добровольно отдать преимущество в высоте — показатель покорности или уважения, в зависимости от ситуации. Эти вои показывали глубочайшее уважение, обеспечивая Иккингу и Беззубику свободный проход на их территорию в любое время. Это при том, что всадник ещё не вылечил до конца их вожака. Нужно было сделать, как минимум, ещё пару замен примочек, но с этим справятся Хелен с Эретом. Драконы их пропустят.       Вой тем временем опустился ниже, признавая Иккинга и Беззубика, а после полетел в сторону горизонта.       Драконы спустились на землю. Верена ждала пояснений, слегка наклонив голову на бок.       — Всё хорошо. Пограничник. Нас пропустят в обе стороны, можно не переживать, — Абсалон, благоразумно спрятавшийся во время полёта, высунул чешуйчатую морду из укрытия в виде сумки с провизией.       — Хорошо, можем идти, — Верена, казалось, быстрее всех привыкла к драконам под боком, даже к условно-диким.       К границе священного места они подошли далеко за полдень. Их уже ждали.       — Верена, — кивнул мужчина с посохом, сидящий на камне. Чёрные волосы были украшены нитями седины и пером воя возле виска, но понять, сколько ему лет, было совершенно невозможно: Иккинг дал бы ему как и тридцать, так и пятьдесят. Безразмерный балахон сероватого цвета не позволял разглядеть руки — мужчина положил руки на колени, прикрывая их. Цепкие глаза серого цвета смотрели в глаза Иккинга, проникая в самую душу.       — Владимир, — нойда глубоко поклонилась. Всадник же не мог отвести взгляд. Казалось, его сейчас оценивают, заглядывая за грань тела и пытаясь там что-то найти.       Тихо зарычал Беззубик, ему вторил показавшийся Абсалон. С неба спикировали и закружили над ними вои, заметив напряжённую позу собрата. Однако, казалось, мужчине было всё равно.       Незнакомый Владимир очень, очень напрягал. Иккинг неосознанно коснулся рукой посоха, растерянный взгляд стал тяжелеть.       За его плечами были драконы. Фурии, вои, стая далёкого Олуха. Иккинг прошёл врата Хельхейма вместе с братом. Они глядели в глаза Уроборосу, тому, кто выйдет из океана и отравит небо в конце времён. Три ребёнка Локи* на их стороне. Кто такой этот человек, чтобы пугать его?       Плечи расправились, исчезло напряжение из тела. Спина выпрямилась, а взгляд стал твёрдым, как скала. Иккинг чувствовал поддержку за своей спиной. Невидимыми тенями они придавали уверенность и силу.       Мужчина моргнул, и невербальный бой прекратился, словно Один разрезал поле брани копьём.       — Сайвугудчи Владимир, — мужчина словно стряхнул наносное, мгновенно меняясь. Иккинг на миг растерялся — он был готов к молчаливому бою, а не к спокойному, даже, кажется, забавному (для Владимира) разговору.       — Иккинг, — всадник повернулся к воям, заурчав, подражая Беззубику, успокаивая драконов. Фурия добавила ёмкое «раф-ф», будьте начеку. Брата тоже смутило подобное изменение.       — Лишь имя? — Владимир слегка наклонил голову на бок, точь-в-точь, как в последнее время делал сам Иккинг. Ни следа вражды в его голосе.       — Большие знания большие печали, — Иккинг пожал плечами и спешился. Опираясь на посох, всадник подошёл к Владимиру, останавливаясь в двух шагах. — Но можете называть меня Ведун.       Мужчина хмыкнул.       — И в чём же твоя сила, ведун? — парень лишь кивнул за спину. Не было нужды в пояснениях.       Иккинг аккуратно скосил взгляд. Верена расслабилась. Весь их разговор она была напряжена и, казалось, готова была в ту же секунду броситься между ними.       — Все ли собрались? — голова Владимира дёрнулась, словно он хотел быстро повернуть её, но передумал.       — Адалинда и Лот опаздывают, остальные уже в кругу. Идёмте, — махнул мужчина рукой, входя в огромный каменный круг, где «стены» были в два человеческих роста высотой. Верена заколебалась.       — Владимир… он не посвящённый, — немного запинаясь, сказала она. Иккинг удивлённо смотрел на нойду — куда делась уверенная в себе женщина?       «Неужели сай… сайвгучи так влияет на неё?»       Владимир, тем временем, удивлённо посмотрел на Иккинга, потом на Верену.       — Вер, ты же не слепая! Взгляни на него — он Змею в глаза глядел! — Сайвугудчи махнул рукой в сторону вздрогнувшего всадника. — Его драконы как отца слушаются! У нас такого со времён Эрнста не было! Всё он прошёл, не выдумывай, — мужчина скрылся за камнем. На удивлённый взгляд нойды Иккинг лишь пожал плечами, мол, ничего не знаю. А в голове одна лишь мысль:       «Как. Он. Это. Понял?!»       Иккинг никому не рассказывал о том, что было. Догадаться тот не мог — они друг друга впервые видят! А Беззубик уж точно не мог рассказать из-за невозможности говорить на любом людском языке.       Беззубик двинулся вперёд, одним взмахом крыльев перелетая через преграду. Иккинг прикоснулся к его затылку, прося притормозить, и осмотрелся. Камень, как оказалось, был лишь в нескольких местах, в других же или росли толстые деревья, или навалено земли ещё выше.       — Взлети-ка, братец, — всадник крепко вцепился в седло, когда дракон под ним рванул вверх. Через несколько взмахов он застыл на одном месте, взмахивая крыльями для поддержания высоты.       Сейд под ними действительно состоял из нескольких кругов, состоящих из каменных щелей-проходов, земляных насыпей и деревьев. Лишь в центре было свободное пространство и почерневшая земля. Там же копошились люди, замершие и глядящие теперь на них.       Заметив машущую фигуру между одной из внешних пар колец (а расстояние между ними было около сорока метров, если не больше), Иккинг наклонился. Беззубик, всё поняв, плавно спикировал, приземляясь рядом.       — Твой дракон огнедышащий? — всадник кивнул. — Отлично, не придётся с огнём возиться. И лучше отошли всех своих защитников за внешнее кольцо — лучше, чтобы их не было здесь, когда мы начнём звать духов.       Иккинг упрямо помотал головой. Владимир вздохнул.       — Парень, мы сожжём травы, которые делают драконов непредсказуемыми. И в лучшем случае, если он откусит тебе руку. Или тебе мало шрамов, — Беззубик издал горлом возмущённый звук.       — Фурии не плюются молниями. Скриллы, — Владимир закатил глаза.       — Ясно, мысль мою ты не понял. Убери. Их. Всех. Отсюда! — мужчина резко изменился в настроении, превращаясь в того, кто встретил их у камней.       Беззубик, не думая, прыгнул, скидывая Иккинга с себя. Сайвугудчи уже не было на том месте — мужчина перекатом ушёл в сторону. Скрилл за спиной возмущённо пискнул.       — Я выигрываю — вы уходите, — Владимир смотрел на фурию, игнорируя всех вокруг. Беззубик согласно рявкнул. Мужчина безумно улыбнулся. По земле промелькнули две крылатые тени.       Рывок, удар крылом препятствует перекату человека. Тот, быстро посмотрев возможные точки отхода, делает шаг назад, засовывая руки в рукава. Беззубик рычит, копя газ для залпа.       — Без огня! — выкрик поднявшегося на ноги Иккинга одёргивает фурию, заставляя сглотнуть. Владимир зигзагами бросается на дракона, используя преимущество местности. Беззубик резво разворачивается на месте, ударом хвоста отбрасывая человека к стене. Он попадает прямо в щель между ними, выходя за пределы кольца. Фурия запрыгивает на камень, удивлённо оглядываясь. Владимир, которого Иккинг видит за деревом, делает резкий взмах рукой в сторону дракона. Мелькнули на солнце иглы, впиваясь в незащищённую кожу на шее.       — Стоп, хватит! — Иккинг, вскочив, бросился к рявкнувшему дракону, попытавшемуся согнуть шею, чтобы раны приоткрылись и иглы выпали. Всадник осторожно вытащил их, позволяя течь тонким ручейкам крови по чешуе, а ране начать закрываться. Наконечники были чем-то смазаны.       — Что это… — визуально и по запаху всадник не мог определить что это, поэтому потянул в рот.       — Э, не-не-не, это не лижи, всё пропустишь, — сайвугудчи отобрал иглы, тут же пряча их в рукавах. — Обычное снотворное. Ничего с твоим драконом не будет, может, немного крепче спать будет. Доза маленькая, не успел все всадить, — Иккинг мрачно посмотрел на резко повеселевшего Владимира.       — Ой, да брось. Фурии от игл ничего не будет, даже заражения. С их-то иммунитетом.       Иккинг заметил маленькую несостыковку.       — Откуда ты знаешь, насколько крепкий у них иммунитет, если здесь из всех драконов только вои и водятся?       — Так они же родственники! По ним видно. И, если у одних крепкий иммунитет, то и у других тоже.       Логика была, Иккинг не спорил, пусть и несколько странная.       Беззубик, недовольно оскалив клыки, поднырнул всаднику под руку, прикрывая мордой человеческий живот и потихоньку оттесняя от Владимира.       — С чего ты взял, что я встречался с Ёрмунгандом? — наконец спросил Иккинг, поняв, что Верена или ещё далеко, или уже далеко.       — Ваши глаза вас выдали в самом начале встречи. Ваши радужки немного потемнели, став как у Него. И взгляд. Ты, казалось бы, ребёнок, но взгляд бывалого воина. Как и у твоего дракона.       Иккинг скептически наклонил голову. Если с радужкой он ещё мог согласиться, всё же у всех людей при некоторых эмоциях они меняются, то взгляд…       — Глупость. Ты абсолютно не знаешь, что я пережил. В тяжёлые времена дети рано взрослеют.       — Кое-что всё же знаю, — снова скачок настроения. Мужчина подносит руку к лицу всадника, игнорируя рычание драконов. Пальцы замирают в сантиметре от белёсого шрама.       — После удара молнией скрилла не выживают. И не носят скрилла на своих плечах, — маленький дракончик, прищурившись, открывает пасть, выплёвывая маленькую молнию прямо в руку, попадая в большой палец. Кисть мужчины рефлекторно сжимается, но тот словно не чувствует это.       — Значит, кто-то встретил тебя. Не ваш молниеносный бог, не наш рядовой дух. Тот, кто выше. А выше них только Змей и Волк. Но, — мужчина хмыкает, — этот Волк никогда не приходит. Значит, лишь змей.       Парень молчаливо переваривал откровение, казалось, зрящего в корень безумца. Анализировал, пытался найти выход, опровергнуть.       — Почему не Хель? Почему не богиня смерти, а её брат?       — Потому что драконы, Ведун. Потому что драконы.       Иккинг просто молчал. Он, духи и боги, видел нить логики в словах сайвугудчи, но как он до этого додумался?! Как сложил картину из ошмётков с рваными и обожжёнными краями? И кто ещё так может?..       Когда всадник вернулся в реальность, Владимира уже не было. Беззубик стоял, закрыв глаза и подняв ушные отростки, вслушиваясь в мир. Скрилл же беспокойно возился на плечах.       Стоило Иккингу переступить с ноги на ногу, как братец тут же открыл глаза. Кивнув фурии в сторону камней, парень ссадил скрилла на седло, а сам медленно пошёл в сторону центра. Беззубик шёл неподалёку, страхуя, но Иккинг упорно шёл, опираясь лишь на свои ноги. Верена говорила, что всё уже, вероятно, зажило, и стоило нагружать сухожилия. Но при шаге они всё равно побаливали, а порой слишком болезненно натягивалось. Для этого и нужен был посох — разгрузить больную ногу, чтобы не потерять во второй раз.       Чем глубже они заходили, тем интересней становилось окружение. Бедные на растения (не считая деревьев) внешние круги сменялись цветущими внутренними. Некоторые лекарственные травы Иккинг признавал, некоторые видел впервые. Камень покрывался мхом, плющом или вертикальными растениями. Было ощущение, что внешний круг для защиты, внутренний — для лечения и обороны.       «Что же здесь было десятилетия назад?»       Спустя час Иккинг, наконец, преодолел все круги своим ходом, в конце оперевшись на морду фурии, давая себе пару минут передохнуть. Незнакомые нойды и гейду с удивлением смотрели на них, переглядываясь между собой. Проблему решил Владимир парой фраз: «Свой. Как со мной». Иккинг же, найдя Верену, подошёл к ней и отвёл в сторону, попросив о разговоре.        — Можете мне объяснить, что с вашим… сайгучи не так?       — Сайвугудчи. Что ты подразумеваешь под «не так»?       — Перепады настроения, всякое… такое, — всадник взмахнул кистью, не зная, как объяснить логику мужчины.       — Иккинг, он — сайвугудчи, — голос Верены смягчился, в нём было терпение — словно поясняла маленькому ребёнку, — он проводник в мир мёртвых, стоящий на границе. Помнишь, я говорила про тёмного дракона с разными глазами? — всадник кивнул. — Он, как тот дракон, смотрит в оба мира, и это накладывает свой отпечаток. Перепады настроения — не самое худшее из возможных развитий событий. Скорей всего, ты сам это узнаешь, когда будешь постарше.       Иккинг нахмурился. О чём она?       — Владимир признал тебя равным себе. Значит то, через что ты прошёл, было твоим испытанием для… — Верена замялась, не зная, как объяснить, — изменения. Для необходимого изменения. Сайвугудчи — не роль, не титул. Это мировоззрение, измененное восприятие, особое состояние души. Ты становишься на середину, общаясь как с живыми, так и с ушедшими. А Там другие законы и правила, другой мир. Согласись, это очень влияет на разум.       Всадник лишь молча кивает. Он уже прошёл через «изменение», ещё в прошлой жизни, когда не опустил кинжал, стоя над связанным драконом.       Беззубик рядом широко зевает, а сбоку резко вспыхивает вверх зелёное пламя. Иккинг, рефлекторно вскидывает руку и лишь после поворачивает на свет голову. Возле разожженного костра стоит мужчина с горшком в руке. Опустив его на землю, он берёт следующий, запускает внутрь руку, достаёт горсть и кидает в огонь. Пламя снова взвивается к небу, на этот раз приобретая голубой оттенок.       — Как такое возможно? — Иккинг подходит к костру. Кажется, нойд, заметив его интерес, кивает на горшок возле ног всадника, предлагая попробовать. Иккинг наклоняется и берёт горсть в руку, после кивка бросая. Огонь окрашивается в белый, став через пару секунд снова оранжево-жёлтым.       — И зачем нужно менять цвет огня? — задаёт Иккинг вопрос подошедшей женщине с длинной русой косой.       — Так мы узнаём, кто из духов откликнулся и будет с нами в эту ночь. Добрый знак, если синий, белый, красный, розовый, жёлтый или бледно-зелёный. Это могут быть медведи, лебеди, олени, лоси, щуки или другая рыба. Реже пламя горит золотистым или фиолетовым — это драконы пришли. Грязно-белым — волки, проклятые животные.       — А зелёным — Змей? — догадывается всадник.       Женщина испуганно сделала пальцами охраняющий знак. Иккинг устало вздохнул. Казалось, он тоже должен бояться упоминать его, да только от страха ничего не осталось ещё после первой встречи. Нет страха к тому, кто спас от смерти.       — Не стоит… — начала, кажется, нойда, но, тряхнув головой, умолкает. — Простите. Я не должна была вам указывать.       Иккингу на миг становится не по себе от такого поведения — женщина, годящаяся ему в матери, покорно опустила голову, ожидая реакции. Но в голове на миг всплывают воспоминания — как Агот отступает от недовольного змеевика, следуя указаниям Иккинга.       — Всё хорошо, не переживай. Лучше скажи, две кучи дерева — это тоже что-то значит?       Женщина закивала, радуясь смене темы.       «Похоже, она боится меня. Впрочем, учитывая слухи и поведение Владимира, не удивлён».       — Это сухое и просоленное дерево. Первое мы кладём в ночной костёр, чтобы позвать духов и поприветствовать их, второе — в дневной, когда прощаемся. Главное не перепутать, — женщина отходит, выуживая одну из палок, и подносит её к костру. Та, занявшись через несколько секунд, горит. Но вместо оранжевого огня фиолетово-синим. Иккинг с интересом рассматривает, как необычные язычки лижут, казалось, обычное дерево.       — Эта ветка очень долго лежала в солёной воде. Каждый из наших всегда носит с собой пару пучков — когда зверей отогнать, когда силу показать, если глупые или слепые окажутся на пути, — пояснила она, бросая ветку на землю и затаптывая её.       Иккинг смотрит с интересом, запоминая. Чем-то похоже на его огненный меч, только здесь всё буквально из соли и палок сделано.       — Спасибо. Не знал этого, — всадник кивает женщине с лёгкой улыбкой, показывая ей, что она может быть свободна. Нойда, кажется, еле заметно выдыхает от облегчения, и отходит к товаркам.       Всадник медленно обходит по кругу будущее кострище, сейчас — небольшой костёр, скорее для проверки порошков. На это намекает каменистая ограда, что в пять раз больше, чем нужно.       — А как вы окрашиваете костёр? Просто бросаете случайные горшки? — этот вопрос назрел не сразу, и задал Иккинг его уже другому нойду, который и проверял порошки.       — Почти, — мужчина, лет пятидесяти на вид, мягко улыбнулся, как внуку. — Мы поручаем гейду, ученику, что в первый раз приходит на собрание и не знает цветов, пересыпать случайные порошки из одного горшка в другой. Так отсеивается половина — горячих горшков в два раза меньше. После мы ставим их в огонь. Некоторые мы заранее просим плохо обжечь, и они лопаются от жара. Так мы видим, какой дух благоволит.       — А если не лопнут?       — Плохой знак, — нойд качает головой, — духи обижены. Тогда мы бросаем в дневной огонь травы, мясо, чтобы задобрить их. После этого уже сами бьём горшки, пересыпав порошок обратно. И ждём следующего раза, чтобы узнать, простили ли нас духи.       Иккинг задумчиво смотрит на пламя, танцующее в круге. Как всё просто и интересно.       — А если нет новичков?       — Значит, берём лишь половину, прося кого-то из деревенских выбрать горшок. И не проверяем перед ночью.       Беззубик пытается засунуть морду в один из горшков, однако короткий «вщить» от Иккинга пресекает попытку. Сбоку покашляли, и всадник обернулся на звук. Владимир стоял, глядя на него, поигрывая иглами, перекатывая их между пальцами.       — Братец, — ведун садится на корточки, чтобы глядеть брату в глаза, — посторожишь нас на внешнем кольце с собратьями, хорошо?       Дракон сразу делает умоляющий взгляд.       — Знаю. Я тоже не хочу расставаться. Но я предпочту не проверять на тебе те иглы снова. К тому же, ты сможешь всё проконтролировать, а не проспать, — Беззубик ворчит, однако выбора у него действительно немного. Как бы не работала репутация на ночных фурий, они, к сожалению, не всесильны, и в правильно подобранный момент их тоже можно свалить (особенно иглами с сильным снотворным).       — Всё будет хорошо. Присмотри за Абсалоном, — Иккинг касается своим лбом лба дракона, прощаясь на остаток дня и ночь.       Беззубик, лизнув на прощание, взлетает, рёвом призывая воев лететь за собой. Всадник молчаливо наблюдает, как они взмывают в небо, выходя из-за укрытий. Оказывается, драконы сидели совсем близко — за каменным кругом, и никто их не заметил.       — Идём, нужно переодеться с дороги, — Верена поманила его за собой.       Иккинг чувствовал себя одновременно нелепым новичком, пришедшим сюда впервые (как, по факту, и было) и нойдом, что не в первый раз приходит на собрание. Люди, даже ничего о нём не зная, приняли, как потерянного сына. Среди них было спокойно и комфортно даже без брата в поле зрения. Пожалуй, впервые за долгое время Иккинг мог расслабиться. Даже в деревне, даже спустя месяцы внутри всё равно была натянута невидимая струна, просто сила натяжения менялась со временем. Даже тоска по дому разжимала острые когти.       Всадник не заметил, как, задумавшись, машинально переоделся. Ему досталась крепкая чёрная рубаха, явно неношеная, но визуально — довольно старая, сероватые штаны из какой-то грубой ткани, и странные браслеты на ноги и руки, издававшие звон при движении. Верена же облачилась аналогично, только её рубаха была длиннее и белого цвета. Когда они вернулись к костру, то Иккинг заметил, что все нойды, как и Верена, были в белом. В чёрное, не считая всадника, был одет только Владимир. А вот гейду, ученики, заставили Иккинга задуматься — на их рубахах в самых причудливых комбинациях переплетались разные оттенки зелёного, сероватого и грязно-желтого.       — Верена, почему чёрное у меня и Владимира — я ещё могу понять. Почему белое у нойд — тоже. А что с цветами у гейду? — шёпотом спросил всадник у женщины. Уголки её губ дрогнули в улыбке.       — Считается, что так мы учим, что любое действие оставляет последствия в жизни, не важно, в их или чужой, и аукаться они будут даже после смерти. А в действительности — какой краски в древние времена оказалось больше, такой и покрасили.       Иккинг прыснул, мгновенно сделав серьёзное лицо, едва на него обернулись. Но глаза выдавали всадника.       — А у чёрной одежды есть ещё одно предназначение — невольно, но мы подчёркиваем пропасть между нойдом и сайвугудчи. Если на белом хорошо видны следы от травы и сор, то на чёрном они едва заметны после отряхивания. Они словно не падают на собрании.       Всадник слегка наклонил голову набок в немом вопросе: не падают?       — Поймёшь. Тем более, осталось немного.       Иккинг обернулся. Действительно — костёр затушили, с него убрали котелок с чем-то жидким (и когда успели поставить?), а дров стало гораздо больше. Горшки, по видимому, были уже внутри.       — Ничего не бойся, что бы ты не увидел. Хотя, бояться тебе уже нечего, — Владимир за спиной возник, казалось, из ниоткуда. И очень быстро ушёл тем же путём, оказавшись на своём месте в нескольких метрах от Иккинга. Все замерли статуями.       Всадник не до конца понимал, что именно происходит, но повторял за окружающими.       Когда окончательно стемнело, над поляной разнёсся голос Владимира:       — Начинаем! — кто-то с той стороны зажёг костёр — всадник мельком отметил звуки ударов металла о кремень — и пламя змеёй расползлось по веткам. Тем временем незнакомый нойд наклонился к котелку, стоявшему возле его ног. Сложив руки лодочкой, он зачерпнул что-то и выпил, позволяя рядом стоящему забрать котелок.       Так, по цепочке, каждый делал глоток или два, после отдавая это же право следующему человеку. И каждый, кто выпил, садился на прогретую землю. Кто-то замирал, как до этого, кто-то начинал покачиваться.       Когда очередь дошла до Иккинга, то он, наконец, смог рассмотреть содержимое котелка. Это оказался незнакомый отвар, с незнакомым вкусом и запахом. Единственное, что чувствовалось очень хорошо — запах алкоголя. Но всадник послушно зачерпнул и выпил, позволив забрать котёл, и садится на жёсткую землю. И вскоре понимает, почему — мир начинает шататься, не сразу становясь на место.       — Хэнги! Мьё хухута чэй кусио пеиттие эт ауттуа! Туттава гейду Саркхам, Керрена, туттава сайвугудчи-ведун Иккинг! Петра, хауки, сииппи кикилиуски, рагнида, джоукен, хирви, карху, хукка, Киармис! Куула эт плахослове! — после этих слов Владимир, единственный, кто остался на ногах, берёт котёл и единым взмахом выливает остатки в огонь. Тот резво поднимает языки к небу, сквозь треск слышен хруст горшка, и пламя окрашивается белым.       — Куула эт плахослове! Куула эт плахослове! — вторят нойды, гейду.       — Куула эт плахослове! — вторит Иккинг. Слышен треск, раскалывается второй горшок, и фиолетовое пламя словно съедает белый цвет.       Всадника поднимают на ноги. Внутри как будто маленький огонёк, щекочет, призывает к действию. И Иккинг не сдерживается, отпускает себя. Люди вокруг уже охвачены танцем, их ступни отбивают ритм, маленькие диски звенят в такт ударам. Слышны голоса, вплетаясь в мелодию.       В едином порыве люди, словно волны, уходят в центр, подхватывая парня. Костёр несётся, нет — он несётся вокруг, следуя за ведущей рукой и утягивая за собой другую. Языки пламени пляшут в такт, напоминая плазму ночной фурии. Слепое счастье щекочет сердце, и Иккинг выпускает его громким смехом, вписывая в узор. Так легко и прекрасно... И с этим приходит осознание.       Это место больше, чем камни и земля.       Эти звуки больше, чем топот и голос.       Эти люди больше, чем знакомые.       Это единая сила, не принадлежащая миру и идущая по грани.       Это песня, идущая сквозь века, что поют тысячи голосов.       Это семья, принявшая раз и навсегда, радуясь каждой встрече.       Это крылья, дающие всё, требующие всего.       Это — свобода. Это — сила. Это — одно.       С треском лопается последний горшок, и оранжевое пламя исчезает в зелёной пасти Уробороса. Его чешуя скользит перед глазами, только крепкие руки с боков не дают коснуться её. А великий змей начинает свой танец, похожий на их, но запертый в каменной чаше.       Всадник качается, вырываясь из круга, и прыгает на камень, после — прямо в огонь, где танцует змей. Тот раскрывает кольца, безболезненно пропуская Иккинга, лишь его огненное дыхание лижет пятки.       Упасть на той стороне не дают — подхватывают на руки, расплетают их, позволяя влиться в их хоровод уже здесь, и со смехом взъерошивают короткие волосы. Иккинг понимает — он не упадёт этой ночью, и нога точно не подведёт.       Зелёная чешуя ещё блестит перед глазами, когда тьма мягко окутывает послушное тело, забирая в свои объятия одного за другим. И никто не увидел, как змей закончил своё танец после них, покидая земное пламя, позволяя ему ровно гореть бесконечно-оранжевым цветом.