В языках пламени

Не только жрецы Владыки Света могут видеть в костре что-то кроме горящих поленьев. Несомненно, они, благодаря могущественному Рглору, способны предсказывать будущее и находить ответы, лишь взглянув в пламя. Но Джон Сноу не был последователем Владыки, да и вообще едва ли знал об этой религии, пришедшей из далекого Эссоса. И всё же, каждый вечер и каждую ночь, в каждом отблеске пламени костра или факела, в каждой искре он видел образы, а порой и целые сюжеты. Каждый раз похожие, как составляющие одной истории, но слишком разные, обрывистые, будто картинки, вырванные из детской книжки. Как в стеклышках калейдоскопа мелькали светлые кудри, тонкие запястья и переливы серебристого смеха, слишком знакомые Джону Сноу. Такие родные и любимые, но такие далекие теперь. Всякий раз картинки менялись, показывая бастарду его собственные воспоминания, что он так старался запрятать подальше, в самые потайные уголки своей души. Джон редко позволял себе бродить по сложным лабиринтам воспоминаний, зная, что вновь вскроет раны, которые и без того не зажили до конца, кровя и причиняя невыносимую боль. Но когда это все-таки случалось, он как наяву слышал её бархатный голос, ласково называющий его имя, шелест её платья и гулкое постукивание легких шагов в полупустых коридорах с холодными каменными полами. Юноша вновь оказывался в Винтерфелле, где хотел быть сейчас, и с той, с кем хотел быть сейчас. Сноу ненавидел, но до безумия любил эти моменты, раз за разом не в силах оторвать взгляд от пляшущих языков пламени. Медленно и мучительно убивая себя, он упивался своей болью и продолжал жадно заглядывать в костер под переглядки и тихие смешки остальных дозорных. Порой, замечтавшись, он приближался к огню слишком близко, будто пытаясь стать частью своих видений, но лишь опалял смолистые кудри, и вновь оставался ни с чем. Джон чувствовал необходимость в этих «видениях», едва ли не завися от них. Жалкие воспоминания — вот всё, что у него осталось, всё, чем он вынужден довольствоваться и всё, ради чего он теперь живет. Казалось, огонь прогоняет зиму из его сердца. Такую же вечную, как на стене, которую Сноу ненавидел. Пламя зажигало огни, давно угасшие в нем. Или не зажигало, а просто пробуждало от долгого сна. Не так важно, впрочем. Джон совершенно точно чувствовал в себе изменения. Огромной волной его захлёстывала боль. Настолько сильная, что иногда, не выдержав, юноша складывался пополам, обнимая колени и пряча в них лицо, чтобы никто не заметил подступивших слез. Он часто думал, что чувствует не только свою боль, но и её, ведь на одного человека это слишком много. Впрочем, так было бы справедливо. В конце концов, если бы не он, то ей бы не пришлось страдать. Джон отчетливо помнил тот, последний день. Тот самый, когда в ответ на мягкий поцелуй, Селена получила признание, как удар ножом в сердце. «Я уезжаю на стену». Всего четыре слова, сухих и колких, как щелчок арбалетного выстрела. Джон помнил, как сбилось её дыхание, будто кто-то ударил её под ребра. Помнил слёзы, застывшие в больших голубых глазах. И один вопрос, наполнявший всё её хрупкое существо: «За что? Что я сделала не так?». Сноу ненавидел себя за это. Ненавидел до кровавых отметин на сжатых ладонях. Только спустя время он понял, что её слёзы не стоили ничего из того, чего он добился на стене. Её боль не стоила этих мелочей, и осознание каждый раз разрядом молнии проходило через его тело. Юноша прекрасно помнил тёплые объятия и мягкие поцелуи, вечера проведенные вдвоём. Он помнил преданные глаза, наполненные бескорыстной любовью и будоражащие дух прикосновения. Тогда это казалось приятной обыденностью. Чем-то, что не поменяется никогда. И Джон вполне мог этому поспособствовать. Теперь же прошлое напоминало ему утопию. Столь прекрасную и желанную, но слишком чистую и невозможную для этого мира. Сноу понимал, что никакие сокрушения и сожаления не вернут сломанное счастье, не склеят его по осколочкам и не зажгут вновь. Он понимал что своими руками хладнокровно разбил его, не думая о невозможности обратного пути. Жаль только, понял он это слишком поздно.

***

Наверное, будет лучше, если он никогда не узнает, что бедную Селену нашли в снегу под стеной Винтерфелла на следующий день после его отъезда. Холодная и в темных пятнах крови, девушка сжимала в окоченевших руках только что законченный белоснежный платок с вышивкой, который она хотела подарить своему Джону.