Полгода назад.
За две недели нахождения в заброшенной деревне майя, для себя Чуя точно понял одну вещь: он ненавидит землю. Если постоянный запах пыли в архивах до этого был еще терпимым, хоть и раздражающим, то извечная грязь на коже и тропические насекомые с комарами на пару бесили до чертиков. От кровососущих гадов не спасали ни москитные сетки, ни специальные спреи — мерзкие летающие твари все равно садились на кожу, впивая в нее тонкие хоботки, и умирая уже в процессе еды, из-за чего Накахаре приходилось стряхивать их с себя, или вытаскивать из-под майки, брезгливо держа за крылышки. Работу также затрудняла бесконечная жара, из-за которой долгое нахождение под солнцем было просто невозможно: многие падали в обмороки из-за теплового удара. Было бы намного проще и выгоднее приехать сюда зимой, когда температура будет чуть ниже, но кого это волнует? Впрочем, все было, на самом деле, не так уж и плохо. После нахождения свитков в библиотеке дворца, Чуя с чистой душой занялся их исследованием, часами отсиживаясь на верхушке пирамиды в храме, наслаждаясь благоговейной тенью. Правда, был у экспедиции в Мексику один очень весомый минус: огромное количество ядовитой живности. Накахара, почему-то, был уверен что вряд ли увидит хоть одну змею или паука за поездку, что уж говорить о крокодилах и скорпионах. Впрочем, уверен в этом он был относительно недолго. В один из особо жарких дней, когда солнце палило сильнее обычного, Чуя, как обычно сидел в своем излюбленном месте, облокотившись на каменную стену и спокойно читая в прохладе один из свитков, хмурясь. Постоянное упоминание имени каких-то богов, символы, легенды. Скукота. Его никогда особо не интересовала религия, хотя, чего он ожидал, читая записи жрецов? Бога нет, да и что может быть более совершенным, чем человек? Чуя фыркает. Глупости все это. Внезапно, откуда-то сверху послышалось шуршание. Юноша настораживается, откладывая свиток в сторону, внимательно слушая, всматриваясь в листву на потолке. Затишье. Стоит только подумать том, что ему показалось, как сверху слышатся звуки, похожие на погремушку змеи. На секунду застыв, Накахара медленно поднимается на колени, забирая коробку со свитками и отползая в другой угол комнаты, стараясь не делать резких движений. Пол шероховатый, жесткий, в ладони впиваются мелкие камушки и забивается под ногти земля. Впрочем, сейчас несколько не тот момент, когда стоило бы брезговать. На пол медленно опускается, сворачиваясь в кольца, огромная змея, не сводя с него проницательного взгляда, наблюдая, будто готовясь броситься. Чуя замирает, старается не двигаться, не дышать. Страшно. На секунду, они со змеем пересекаются взглядами, и Накахара сильно зажмуривается, затем тут же распахивая глаза. Не давать поводов для агрессии, не бояться, не делать резких движений. Три главных правила общения со змеями, которые, если хочешь жить, придется соблюдать. Хотя, сейчас увещевания местных индейцев о том, что если змея не будет чувствовать агрессии, она никогда не нападет, легче не делали. Пресмыкающееся внезапно начинает движение, подползая все ближе, и Чуя цепенеет, не зная, что делать. Дернешься — одно лишнее движение и ты, возможно, труп. Змей медленно оплетает ногу, устроившись мордой на колене, высовывая язык, сканируя, запоминая. Накахара же молча ждет чего-то, наверное, помощи извне, когда в храм заходит старый майя, один из местных туземцев. Увидев змею, он застывает, затем снова уходя, покачав головой и пробурчав что-то на своем языке, что именно, Чуя не расслышал, больше занятый попытками не шевелиться и дышать как можно меньше, дабы не нервировать змею. Заметив, что снова остался в одиночестве, Накахара невольно подписывает себе смертный приговор, раз даже местные от этой страхолюдины держатся подальше. Впрочем, мексиканец возвращается, кидая на пол мертвую мышь, на которую змей тут же отвлекается, отпуская чужую конечность из захвата и приступая к обеду, заглатывая грызуна и проталкивая глубже в глотку сильными мышцами. -Сурукуку тебя выбрал, плохо это, не к добру, — мужчина смотрит на него сочувствующе-жалостливо, говоря на ломаном английском. — Всем плохо будет… -Так это же змея, ну укусила бы — нашли бы противоядие, на худой конец умер бы, почему всем-то? — Чуя спокойно переходит на испанский, стирая языковой барьер. Знал же, куда едет. — Что за сурукуку такой? Майя же лишь снова качает головой, коротко сообщая, что Накахару ищут товарищи, и начиная медленно спускаться по огромной лестнице, тяжело дыша. Чуя помнил его. Он — тот самый жрец-врач, делавший им по прибытию прививки от желтой лихорадки, брюшного тифа, и прочих радостей пребывания в джунглях. Его звали Каанги, и он был, кажется, вторым по главенству в племени и самым мудрейшим в нем, единственным, у кого осталось умение общаться с предками, передаваемое из поколения в поколение. Помнится, в первый день приезда, он взывал к духам, спрашивал, удачно ли пройдут поиски у чужеземцев. После ответа жрец ходил мрачным на протяжении нескольких дней, говорил, что если белые братья не уедут, случится нечто очень плохое. Племя его поддерживало, но ничего сделать приезжим японцам не могло, разве что только постоянно высказывать недовольство. Впрочем, несмотря на все, майя помогали им, относясь как к несмышленым детям, рассказывая про свой мир, обучая. Взамен японцы обучали и их, рассказывая про технологии, высотки и современность. Хотя, выходило, честно говоря, не очень удачно. Накахара до сих пор со смехом вспоминает случай, как при попытке сфотографировать вождя племени, их чуть публично не сожгли, называя фотоаппарат «Дъявольщиной, забирающей души». М-да, весело было. -Ого… Какой у тебя тут… Красавец… Боже… Эти лестницы… Меня… В могилу сведут… Фух, — поднявшийся наверх запыхавшийся Мичизу восхищенно вскидывает брови при виде змеи, все еще не в состоянии отдышаться, согнувшись и опираясь руками на колени. Пресмыкающееся же его демонстративно игнорирует, довольно переваривая пищу после недавнего обеда и прохлаждаясь в тени.- Там это… Еда… Кушать… Пошли… — юноша с трудом, спустя несколько минут, все же восстанавливает дыхание, подходя к змее и садясь рядом с ней на корточки. — Ты где такого бушмейстера надыбал? Неужто сам приполз? -Сам-сам, — Чуя самодовольно хмыкает. — Только вот местный майя его появлению был не особо рад. Обозвал сурурукукукой, кинул в него мышью и ушел, что-что недовольно бурча себе под нос. -Сам ты сурурукукука! — Тачихара возмущенно показывает язык, аккуратно беря сытую змею на руки, поглаживая. — Обзываешь моего красивого мальчика. А вот местные да, недолюбливают бушмейстеров. У них они называются ананасовыми змеями и сурукуку. Считается, — Мичизу переходит на заговорческий шепот. — Что это злой дух в теле змеи гасит костры путников в ночи, а затем усыпляет их и утаскивает в чащу, чтобы сожрать, — юноша устрашающе клацает зубами, затем заходясь в смехе. — Хотя на самом деле они сладкие пугливые булочки, вообще нетипично, что он к тебе сам приполз. -Фу-фу-фу, уйди от меня со своими герпетоложьими нежностями, вдруг это заразно, -Накахара притворно закатывает глаза, затем мастерски изображая приступ тошноты. — Когда твоя сладкая булочка обвилась вокруг моей ноги, я успел подумать, кого я не вписал в завещание. Брр, до сих помню ощущения от этой мерзости на голени, — Чуя морщится, выходя из храма и начиная спокойно спускаться по ступеням, насвистывая какую-то мелодию. Все-таки, проведенные часы в спортзале давали о себе знать как минимум отсутствием одышки и неплохой физической формой. -Я каждый раз думаю, кого не вписал в завещание, когда поднимаюсь к тебе по этой гребаной лестнице, — серпентолог печально вздыхает, укладывая змея у себя на плечах, совершенно не боясь, что обленившееся животное может нанести смертельный укус, догоняя Накахару, чтобы идти вровень. Отобедав и потравив байки у костра, работу на сегодня было решено отложить хотя бы до вечера, пока солнце не перестанет так нещадно палить. Они были молоды, еще недавние студенты, увлеченные своим делом, действительно любящие свою работу, однако в таких условиях тяжело было добиться прогресса, когда лень было даже просто двигаться, ни то что что-то искать. Экспедиционная группа была относительно небольшой: четыре ботаника, два герпетолога, один зоолог и трое археологов с разными специализациями. Со своими коллегами Чуя пересекался только на общих собраниях за обедом или во время сообщения новостей. У него, пожалуй, была самая спокойная работа: сиди себе, да ковыряйся с текстами, хотя время от времени к нему любил заявиться Тачихара, хвастаясь пойманной, и недавно «подояной» змеей, спокойно укладывая уставшее животное на чужие колени, за что нередко получал звездюлей. Впрочем, слушать его байки было весьма забавно, никто не спорит. Ближе к ночи Накахара снова взялся за свитки, сидя рядом с аквариумом с утренним бушмейстером, пользуясь тем, что Мичизу единственный, кто приспособил себе в палатку розетки, работающие от солнечной батареи, с утра заряжаемой на верхних ступеньках храма. Удобно расположившись с лампой на коленях, и оперевшись спиной на стекло, Чуя быстро пробегает глазами по строчкам, кривя губы в насмешливой улыбке. В целом, человечество-то и не изменилось ни капельки, все также создает себе идолов, поклоняется им, обожествляет. Разница только в том, что сейчас идолы — сами люди, имеющие побольше бабла и связей, чем остальные. Хотя, майя, с их извечным богом и предсказаниями конца света, в отличие от современных людишек, понять можно. Надо было как-то объяснять гром, молнию, природные катастрофы, и контролировать людей, чтобы те делали то, что нужно было жрецу. Ничего особенного. Наткнувшись на очередное пророчество апокалипсиса, Накахара невольно усмехается. «Да воскреснет он, и да развеются враги его, и сместит он Кими во владении Шибалбой, и на земле разверзнется она, поглощая все живое. Будет он сеять страх и безумие, ибо сам является его воплощением, и сгинут в змеиной пасти горы, поля и реки, поглощаемые пламенем. И не останется на земле других богов, когда освободится он, ибо пожрет их всех в своем тысячелетнем голоде, а насытившись, забавы ради сложит из тел их трон и корону из десниц их. Воздвигнет он себе храм, и будет из него наблюдать за смертью рода человеческого, и не будет от него спасения, ибо никто не сможет проткнуть его бессмертное сердце мечом вострым.» -Настолько кого-то бояться, чтобы не произносить его имя? -Чую пробивает на смешок. — Ну и бредятина… -Ты ошшшибся… Накахара вздрагивает. Обернувшись, он не находит в палатке никого кроме себя, змея и спящего Мичизу, ворочающегося и что-то бормочущего во сне. Однако шепот не прекращается, становясь все громче и громче. Юноша вскакивает на ноги, оглядываясь, пытаясь найти источник звука, но попытки тщетны, он по прежнему никого не видит. Шепот становится оглушающе громким, и Чуя зажимает уши, в попытках не слышать мерзкое шипение, однако это не помогает, будто бы голос у него в голове, а не наяву. Юноша осматривает коробки, ящики, даже свой собственный рюкзак, но источника по прежнему нет, чертово «Ты ошибся» льется отовсюду, и от него нигде не спрятаться, не спастись. Не выдержав, Чуя зажмуривается, и сцепив зубы, цедит: -Да покажись уже, ублюдок…! -Как скажешь, — внезапно все прекращается, время как будто замирает, и в палатке появляется еще один человек. Человек ли…? — Хотя можно было и повежливее, — шатен осматривается, улыбаясь, затем переключая свое внимание на Накахару, оглядывая того с ног до головы. — Знал бы ты, как надоедает быть змеей, — лицо юноши становится печальным. — Только ползаешь, ешь и спишь. Даже поговорить не с кем, — он грациозно потягивается. -Ты кто вообще?! — Чуя выхватывает из-за пояса нож, направляя на незнакомца. — Дернешься — отдам твой труп местным туземцам, они человечиной не брезгуют. -Ну нет, так не пойдет, -шатен вытягивает руку вперед, и лезвие с легкостью вылетает из рук Накахары, проходя через чужую ладонь и исчезая. — Дазай. Дазай Осаму, — юноша по-кошачьи улыбается. -Как ты… — Чуя медленно отходит назад, в итоге опираясь ладонями на аквариум и оглядываясь, обнаруживая отсутствие змеи. — Вот же… — до археолога начинает медленно доходить, что происходит. Свитки, злые духи, сурукуку… Получается, майя видели то, о чем писали? -Небо — иллюзия, гравитация — ложь, вселенная — голограмма, — Дазай усмехается, исчезая и внезапно появляясь за спиной собеседника. — Скажи мне, милый друг, ты никогда не думал о том, что ты предназначен для более великих дел, чем разглядывание писанины свихнувшихся древних старикашек? — Осаму щелкает пальцами, и окружающее пространство вмиг переворачивается, предметы начинают падать, но замирают в воздухе, объятые голубым свечением. -В этом мире не существует ничего постоянного! — юноша хлопает в ладоши, и в руках у Чуи оказывается маленький синий шар, который тот тут же откидывает, шипя и потирая обожженые пальцы. — Твоя сверхновая, дарю! — шарик застывает буквально в сантиметре от пола, затем оглушительно взрываясь. Когда дым рассеивается, вместо палатки Накахара обнаруживает вокруг целую галактику, со своей солнечной системой и планетами, вращающимися на орбитах. Он делает шаг, слишком поздно спохватившись об отсутствии пола под ногами, и было готовясь полететь вниз, однако спокойно ступает на такую же твердую поверхность, как и раньше. Дазай же стоит рядом, спокойно улыбаясь и видимо ожидая, пока Чуя осмотрится и привыкнет. Взгляд голубых глаз цепляется за тринадцать планет, вращающихся в разных направлениях — какие-то по часовой стрелке, какие-то против нее, вокруг огромного голубого шара, ослепляющего своим ярким сиянием. Увлеченный подобным зрелищем, Накахара не замечает, как кожа покрывается мурашками, а сам он ежится. -Не мерзни! -Осаму весело восклицает, накидывая на плечи юноши свой белый пиджак.- Это галактика Ориона, здесь солнце — Ригель, красиво, не правда ли? — Дазай спокойно расхаживает по космосу, наслаждаясь распахнутыми в удивлении глазами археолога. — А ведь представь, существуют не только другие галактики, но и другие измерения. Другие цивилизации, технологии, новые знания, — Осаму наклоняется к чужому уху. — Что если я скажу, что ты сможешь открыть все это, сделать доступным для человечества? -Верить бесу себе дороже, — Чуя отмахивается, делая шаг вперед. — Или кто ты там? Злой дух? -Бес? — Дазай заходится в смехе, заставляя Накахару удивленно замереть. — Боже, кто тебе это сказал? — юноша утирает выступившие слезы, выпрямляясь. -Жрец майя…- Чуя задумчиво хмурится, уже не настолько уверенный в своей правоте как раньше. Если не демон, то кто тогда? -Ха, и ты будешь верить в какие-то бредни старого шизофреника? -Осаму корчит рожу. — Видя немой вопрос в твоих глазах — я всего лишь бесплотная душа, муза, стремящаяся направить человечество на путь истинный. И я готов помочь тебе совершить величайшие открытия, если ты позволишь. -Чего ты хочешь? — юноша настороженно заглядывает в карие глаза, напряженно сжав кулаки. -О, всего лишь партнерства! Позволь мне пользоваться твоим телом, проникать в твой разум, и мы окажемся на вершине успеха! — Дазай протягивает руку, улыбаясь вроде все также приветливо, но уже как-то слегка зловеще. — Ну так что? Ударим по рукам?***
Накахара отмирает, чувствуя, что может свободно двигаться и поднимаясь с трона, потирая затекшие кисти. Сделав несколько шагов, он тянется, разминаясь. Видимо, демона сейчас нет во дворце, ибо обычно он предпочитал таскать Чую за собой, держать на своеобразном коротком поводке, не отходя от него ни на шаг. Слишком уж ценная и весомая фигура, король, знающий слабости несущей разрушения королевы. Чуя усмехается. Он знает, как до этого дошло, знает, где именно он свернул не туда. Самой огромной, и фактически единственной его фатальной ошибкой, повлекшей за собой другие, было еще тогда, в первый раз, довериться Дазаю и пожать ему руку. Муза, бесплотная душа, ну конечно! Осаму демон, самый что ни на есть настоящий, несущий хаос и разрушения. Впрочем, Накахара понял это слишком поздно, все убеждал себя, что они партнеры, друзья, ха! Впрочем, в голове бывшего археолога внезапно зарождается мысль, что не все еще потеряно. У каждого живого существа есть слабость, нужно только найти ее… Слабость…Около месяца назад.
-Что это у тебя? — Дазай сидит на столе, скучающе качая ногой и вынимая первый попавшийся свиток из коробки, которую Чуе отдали в первые месяцы экспедиции. — Враги… Пожрет… Что это за бредятина? — демон хмурится. Разумеется не бредятина, но Накахаре об этом знать необязательно. Майя далеко не такие идиоты, какими Осаму выставлял их при каждом упоминании. Когда-то давно, когда он еще имел физическую оболочку, он пересекся с одним из племен, как раз-таки именно здесь, в Паленке. Они намного опережали свое время, некоторые из них видели будущее, умели предсказывать его и общаться с духами. Хотя, дурачить их некоторое время Дазаю удавалось. Тогда он был слаб, его тело было несовершенно и просто напросто не выдерживало мощи бестелесного духа. Он многое знал и умел, и выдавал по крупице этой информации главе племени, в обмен на «небольшую помощь». Ему нужен был артефакт, который сможет сформировать физическую оболочку, которая могла бы выдержать его силу, и сотворение этого артефакта вполне успешно было закончено, когда племя поняло, что он такое. Жрецы, узнавшие из пророчеств предков о том, что он жаждет мирового господства, убили его во сне, пронзив сердце отравленным кинжалом, и разбив артефакт на множество частей, сбором которых и занимался Чуя. Дазаю, в какой-то мере, был симпатичен Накахара. Часто, нам нравится в людях именно то, чего не хватает нам самим. Осаму был вертким и лживым от макушки до ступней. Его никогда не интересовало, каким способом будет достигнута цель. Какая разница? Победителей не судят. Зачем искать более длительный путь без жертв, если можно идти по прямой, расплатившись всего-то несколькими человеческими жизнями? Чуя же был совершенно другой. Тоже напористый и упрямый, но в то же время сопереживающий и более гуманный, он относился к людям скорее с жалостью, действительно превосходя большинство из них. Однако, насколько бы умным не был Накахара, многих ученых, исследователей и лидеров сгубило всего одно общее качество: гордость. Никто из них не замечал, как слыша льстивые речи, зазнавался все сильнее, недооценивая противника, а затем получая смертельный нож в спину, и слетая с пьедестала триумфа. Впрочем, убивать Чую по достижению цели в планы демона не входило: уж слишком пришелся по душе нрав человека, да и будет с кем поговорить после мирового господства. -Свитки, раньше я занимался их изучением, до того, как ты появился. Глянь-ка, — Накахара встает из-за стола, неся в руках многогранную сферу. -Да, то, что нужно! — Дазай аккуратно берет артефакт из чужих рук, целуя пальцы юноши. — Ты как всегда превышаешь ожидания. -Еще бы не превышал, — Чуя притягивает демона к себе за воротник, целуя в губы. Всегда превышает***
Свиток, который в тот вечер читал Осаму, Накахара больше не мог найти, как бы не старался. А это не может не наталкивать на мысли о том, что написанное про клинок является действительной слабостью Дазая, имеющейся у его физической оболочки. Возможно, попытаться убить демона окажется роковой ошибкой, но попытаться стоит. Умереть в таком мире уже не так страшно. Тем более, что Осаму слишком привык ко вниманию, чтобы лишиться единственного собеседника. Только вот как провернуть подобное, чтобы его не рассекретили еще на начале выполнения… Хотя, есть одна идейка. Придется вспомнить старые времена, когда они с Осаму были в более хороших отношениях. Внезапно в комнате раздается хлопок двери, и Чуя невольно вздрагивает, поежившись. Пожалуй, сейчас ему придется достигнуть верха своей актерской игры, и отступать будет уже некуда. Либо смерть, либо победа, все или ничего. -Чуя-Чуя-Чуя-Чуя! — Дазай, как и обычно, весело улыбается, распахивая руки в объятиях. — Неужто только встал? А я соскучился по тебе, между прочим! Обнимаешь? -Разумеется, -Накахара действительно обнимает бывшего партнера, наслаждаясь шокированным взглядом. — Соскучился тут не только ты, — юноша прикусывает кожу на чужой шее, выдыхая теплым воздухом, щекотя. Осаму смотрит удивленно, но ничего не говорит, позволяя делать Чуе то, что тот хочет, даже не пытаясь перехватить инициативу, как в старые времена. Когда извечный пиджак летит на пол, а бывший любовник подталкивает его к подобию дивана, демон отмирает, собираясь было что-то сказать, но не успевает, будучи заткнут поцелуем. Накахара действует достаточно быстро, целуя и прикусывая заученные эрогенные зоны, лаская так, как, кажется, не ласкал никогда, и Дазай невольно плавится под таким натиском, млея и позволя вжимать свои руки в подлокотник, низко поскуливая. Когда тонкие пальцы начинают расстегивать пуговки на черной рубашке, Осаму вздрагивает, открывая глаза. Он понимает, что сейчас будет. Взгляд карих глаз становится невыносимо печальным, кажется, будто юноша готов расплакаться. Можно ли это назвать предательством со стороны Чуи? Наверное, нет. Дазай лгал ему с самого начала, а сейчас юноша всего лишь спасает свой хрупкий мирок от захватившего его демона. Ни больше, ни меньше. Осаму закрывает глаза, чтобы снова открыть их тогда, когда кончик кинжала, которым Накахара угрожал ему в первую их встречу, коснется его груди, и закрыть из уже навсегда. -Левее. Сердце чуть левее. И будь быстрее, пожалуйста. Страшна не столько сама смерть, сколько ее ожидание, — Дазай печально улыбается, и у Чуи йокает сердце.Надо. Должен. Дерзай.
***
Мы встретимся где-то в апреле, В аромате весенних цветов. Ну, а пока за окном метели, Оставайся среди моих снов..
Накахара толком не помнит, как в тот день выносил из рушащегося замка все еще живое, но теперь смертное тело бывшего демона, и артефакт-сферу, поддерживающую его жизнь. Он должен был все уничтожить, должен был предотвратить любые способы возвращения Осаму в мир живых, но… Просто не смог. Вонзая клинок в чужую грудь, Чуя чувствовал, как по щекам бегут слезы, а его руки на рукоятке ножа сжимают чужие, слегка подрагивающие. Тот, кто сказал, что умирать не страшно — лжец.Сложно убивать того, кого любишь, даже если он убивает все человечество. Сейчас Накахара перебирает слегка взъерошенные волосы лежащего на его груди Дазая, второй рукой успокаивающе поглаживая его по спине, слушая умиротворенное сопение. Наверное, именно сейчас Накахара был готов со спокойной душой сказать, что он счастлив, даже несмотря на все пережитое. — Сегодня ровно месяц с того момента, как ты убил меня, праздновать будем? — Осаму лукаво улыбается. — Я сейчас убью тебя во второй раз, — Чуя наигранно бурчит — Ты меня слишком любишь, — юноша лениво тянется за поцелуем. — Засранец.