i can taste your skin in my teeth

Выбора особо и не было — Хината, наглый, хитрый, угловатый, смотрел на него с какой-то искринкой. И до Тсукишимы медленно, но верно доходило, что не так давно, наверное, с таким же выражением лица — рыжее недоразумение дробило кому-нибудь череп; душил пальцами (в скрипучих перчатках), хомутом, верёвкой; пуля бы проходила насквозь через мозги и потом, с видом хирурга, тот бы поглядывал на эту ужасную, мерзкую массу, но Хината был Хинатой. В принципе, наверное, самое максимальное его убийство — из винтовки. И не особо он, как-то, попадает метко. Хоть и рефлексы на уровне животного. Мог ли он кому-нибудь выпустить кишки ножом? Тсукишима проводит пальцами по холодному железу наручников. И поднимает взгляд. —Ты видел вообще себя? Хината тут же оглядел себя; с ног до рук, максимум, на что его хватило. — А что? — вопрос был глупым. Он услышал раздражённое цыканье. — Как тебя в метро пустили? — Сказал, что подрался. Очень хорошо подрался. И это моя кровь, типа... — Шоё замолчал, сделал то выражение лица, которое Тсукишима назвал 'ясно, злая выдра' или хорёк. — На такси брать не хотели, думали, что я кого-то убил. — Ты долбоёб? Хината скорчил рожу. Потом вытер руки об штанины, так активно, будто это помогло. Кей тоже скривился. Нет, можно пойти в душ и смыть с себя всё это, но как будто он просто сделает то, что считается более логичным. — Возможно, убил парочку. Какая им разница. Три важные составляющие этого города — секс, выпивка, убийства. А потом ещё три — казино, деньги, убийства. Может быть — религия, выпивка, убийства. Но посмотри, убийства будут в любом случае. А вы, полицейские, головы расшибаете просто так. Будто бы поймаете преступников и всё — выиграли что-то. — Хината снова скривил непонятную рожу, стал похож на ребёнка, но слова у него не детские, неправильные какие-то. Закон... Да куда привели эти законы, заповеди, моральные принципы. У Шоё вся одежда в крови; очевидно — чужой. Отвечать перед Богом он явно не собирается. Он вдруг хихикнул, но как-то истерично — начал искать по карманам, липким и скользким. А потом достал и начал тыкать картой Тсукишиме в лицо, тот вгляделся в слово 'мафия' и нахмурился. Игры для тебя это всё, да? В тюрьму бы его... На пожизненное. На этом его долгий монолог красиво заканчивался и Хината всё-таки решился пойти смыть с себя чужую кровь, свою кровь, смыть то, что делало его другим человеком; а вернуться — с улыбкой, рыжими торчащими волосами, глазами с искорками. Он вышел уже в какой-то дырявой футболке, домашних штанах, сползающих с бедёр и мокрыми волосами. Крови больше не было — была какая-то хитрая улыбка. — Арестуете меня, мистер полицейский? — Отъебись, — тихо ответил Тсукишима, поправляя очки и громко вздыхая. Хината, а скольких ты жестоко убил вообще? Он прикидывает, когда срок перешёл границу пятнадцати лет. Поэтому Тсукишима подходит; Хината задерживает дыхание, смотрит ему прямо в глаза, очень сильно запрокидывая голову, прикусывает губу — сильно. Его пальцы касаются тонкого запястья, немного сжимают, Шоё лыбится, теперь кажется каким-то идиотом. И не обращает внимание. Поэтому щелчок заставляет дёрнуться, подпрыгнуть, Хината пытается — назад. Не выходит; вторую руку сковывает, теперь он и смотрит на сцепленные, запястьями двигает. — Ты, блин, серьёзно? Наручники? Ясно, я не люблю ролевы... — Вы арестованы. — Кей говорит лениво. Будто бы шутит. Шоё снова дёргает руками. А потом он усмехнулся — весь такой ублюдочный; точно полицейский? Щёлкнул Хинату по носу пальцами и ушёл. Вот так — просто взял и ушёл. На кухню, наверное, сварить себе наконец кофе, расслабиться. Поэтому ещё и дверь захлопнул, Хината рухнул в кровать, положив руки на живот, тяжело выдыхая. — Как будто я виноват, что умею только убивать людей, — буркнул он в пустоту. Собственные демоны ему бы ответили, только вот говорить не умели. Вообще, если так подумать, Хината ещё умел пару фокусов. Потом — он был первоклассным игроком в покер, потому что умел хорошо и чудесно врать. Умел быть идиотом. Он вдруг начал тихо смеяться — сначала тихо, а потом громко, что стало даже как-то страшно; вдруг истерика. Тсукишима закатил глаза, что-то мрачное опять поселилось внутри; вязкое, то, что царапало, грызло, откусывало кусок за куском. Ощущалось это так, словно Кей был виноват перед кем-то — в первую очередь перед собой. А это было самым мерзким признанием вины.

×××

Хината сощурился, Акааши тихо выдохнул, улыбнулся уголками губ — в комнате было душно. Бокуто громко воскликнул 'а!' и тихо засмеялся. — Ты мирный, мирный! — Хината немного отодвинулся, взялся за бокал с виски, глотнул залпом. — Один мирный на двух мафий, — пожал плечами Хината, перевернул карту, улыбнулся. Стол мёртвых —  которые сразу же начали играть в покер — вдруг громко — ойкнули. Бокуто перехватил его за запястье, заставляя наклониться, произнёс прямо в ухо: — Тендо заказ на тебя оформил. Акааши сделал вид, что не услышал. Так они развлекались. Играли в мафию временами, чтобы почувствовать хоть что-нибудь. Хината начинал истерично смеяться, если ему доставалась роль копа, доктора, начинал забавно лезть, если путаны; начинал вести себя тихо, если мирный, но развлекался в угадайку, кто мафия, чисто интуитивно. А потом доставал винтовку из золотого чемоданчика, медленно-нежно собирал её, оттягивал момент, когда пуля пройдёт сквозь череп. Калибр 15 мм. Кусочек черепа и каша из мозгов. Он включает музыку в наушниках, какую-нибудь глупую, но заряжающую. Хината прикрывает глаза, двигает головой в такт песни, а потом просто наводит прицел — больше ста метров. А вдруг промахнётся. Так только в фильмах бывает. И стреляет. Улыбается, когда видит, что кричат, что паника, что ещё — человеческое. И разбирает винтовку обратно в золотой чемоданчик. И что-то кажется ему смешным. И что-то внутри него бьётся. И что-то, что люди называют сердцем колется. Душа почернела. Искрила. Трещала. Кости хрустели. Хината зацепил цепочку зубами, засунул в рот — потом выплюнул. Богохульство! Крестик обжёг кожу.

×××

Не убивай. Хината забежал в квартиру, осторожно поставил золотой чемоданчик, отложил чёрное и липкое — на полку, прямо в коридоре. — Я дома! — крикнул он. Тсукишима выглянул, взгляд — морозный, ленивый, чуть-чуть острый. Шоё вытащил нож, расстегнул портупею, медленно её стянул. — Слушай, — он поскреб ногтём по щеке, потом отвёл взгляд. Он помнил, как выглядит череп, через который прошла пуля в 15 мм, через который прошла пуля в 10 мм, через который прошла пуля в 20 мм. Он помнил, как выглядит шея, когда сжимаешь пальцы и давишь. Как выглядит шея, когда душишь хомутом (кабельный, тонкий) — не разорвать. Когда вскрываешь горло ножом, когда ломаешь рёбра ногой, когда-когда-когда. Поэтому не осталось ничего святого. — Что значит усталость? Тсукишима смотрит на его лицо и думает, что Хината хорошо прикидывается идиотом. Но. — Физиологическое и психологическое состояние человека, которое является следствием напряжённой или длительной работы. Субъективно утомление может ощущаться как усталость. Утомление проявляет себя во временном снижении работоспособности. — Это из Википедии, да? — Шоё смеётся искренне и ярко. — Блин, ты настоящая ходячая энциклопедия. Он фальшивый. — Я устал убивать людей. А не это... Понятие. Устал убивать людей. Устал, устал, устал, устал. — Ну, перестань убивать людей. Проблема? — Тсукишима смотрит на наручники, на пистолет, на собственный полицейский значок; потом на золотой чемоданчик с крупнокалиберной снайперской винтовкой. 15 мм прошибают ему мозг, когда он резко толкает Хинату к стене, придавливает, перехватывает его запястья — на них фиолетово-сине-жёлтое. Космическое. Сильно застегнул? Да наручники, вроде бы. Это хомут. Из-за того, что он перекрывает поступление крови — остаются такие следы. На Хинату у многих зуб. — Слушай, — говорит Хината. Кей слушает. Но не слышит. — Арестуй меня через неделю. Получишь высокое звание и награду. Я получу несколько пожизненных, — он лыбится. Дурак...

×××

Бестолково так было — не-вы-но-си-мо. В принципе, кто они друг другу. Тсукишима нашёл его избитого, окровавленного, коматозного. Хината судорожно — не вызывай полицию, не вызывай скорую, сделай вид, что я подрался, что мы знакомы, что я твой пьяный — тупой — друг. Тсукишима так и сделал. Вызвал такси — извините-извините, мой друг перебрал и влез в драку. Меня зовут Хи-на-та Шо-ё. Мне двадцать пять лет. Я — убийца. Теперь ты? Как тебя зовут, Тсукишима? Боже, ты такой мрачный... Улыбаться умеешь, нет? — Меня зовут Тсукишима Кей. Ключ к чему-то простому, близкому, родному. Человеческому. Хината забыл уже. Он не говорил о том, что работать киллером он начал только из-за больной сестрёнки — ох уж эти раковые клетки. Что он хотел покончить с собой после первого убийства. Что блевал прямо на труп и его 'наставник' тихо посмеивался, говоря, что Хината к этому привыкнет. Что потом убивать будет легче. Повседневно. Он блевал, выхаркивая органы, выхаркивая нутро — ждал, пока что-то чёрное, мутное выйдет. У него уже не было души. У него была солнечная, милая, любимая — Натсу. А у неё были раковые паразиты. — Я работаю в полиции. Хината засмеялся. ХА-ХА-ХАХАХАХХАХАХА. Проебался. Тсукишима туго бинтовал его грудную клетку. — Почему не вызвал полицию? — Ты долбоёб? Я из полиции. И он посмотрел на него. Было тяжело дышать из-за бинтов и рваной раны. Вот так и получилось. Он подобрал рыжего кота и погладил его. Потом Хината сказал ему — не кота, шакала. И мягко рыкнул. Тсукишима не вызвал полицию даже через неделю. Через месяц тоже не вызвал. Через год Хината отмывался от крови у него в душевой. Так и жили. Полицейский и киллер. Киллер и полицейский. Они не любили друг друга, никак не любили. Так, иногда трахались, когда Хината лез и от него противно пахло железом — Тсукишима не мог отказать ему. Да и не особо хотел.

×××

— Я облажался. Тсукишима — прислушался. Вдохнул — глубоко, тяжёло, стало как-то тоскливо. Но он выдавил: — Возвращайся домой, а. Я рис готовлю. С острыми приправами. Динозавр с наклейки смотрит на него, обнажая зубы. Хината в трубке молчит, прикрывает глаза, кусает губы — в мясо. Маленькое солнце на цепочке путается с крестиком. У него в золотом чемоданчике, где уже нет винтовки, несколько миллионов — он сказал Тсукишиме об этом вчера и попросил: 'присмотри за Натсу', добавлять, когда меня не станет было бы слишком. А сейчас он говорил, что он облажался. Ошибся. Амплитуда проёба. — Хината, я не могу тебя арестовать, — произнёс Кей и его голос звучал хлипко. Карта полностью пропиталась кровью. Мафия расползалась чёрным пятном. Душа — посыпалась осколками. — Где ты?.. Шоё посмотрел прямо, в глазах дымилось и мутнело. Он рухнул, привалившись к стене, посмотрел на небо. Звёзды мягко искрились. Луна мерцала в радужке глаз, заливая медно-карий — серебристым. — Почему полицию не вызвал? — он хрипло засмеялся. Тсукишима сжал пальцами телефон. — Потому что я из полиции, рыжий кретин. Долбоёб. Тупица. Хината улыбнулся. — Вернись домой. Мне плевать, кого ты убиваешь. Мою семью и друзей не трогаешь — на этом спасибо. Пожалуйста. Тсукишима не успел снять рис с плиты. Хината поковырялся в дырках пальцами, чтобы понять, чувствует ли он до сих пор боль. Кишки были переваренной кашей. Из вырезанного — вырванного — глаза текла кровь с какой-то слизью. Органы. Противно. Отходы. У него был шок. И милый друг адреналин решил помочь чуть-чуть, может быть, сказать что-то важное полицейскому, который отчитывался у себя в отделе, а потом, зацепившись с размазанную рыжую макушку, спрашивал — кто это? И ему говорили. Наёмник. Убил уже больше ста людей. — Натсу-чан хорошая. Она не знала ничего... И он выронил телефон, рухнул безвольной куклой в лужу собственной мерзкой крови, так, что ворон, севший на асфальт рядом начал клевать его в дыру в голове. Отрывать куски кожи. Тсукишима ещё спрашивал: Хината? Хината, не прикалывайся. Хината? Шо-ё. Морозно-мёртвого нашли только на второй день.