Tempest

Иногда Луи не мог ничего с собой поделать. На самом деле Луи никогда не мог ничего с собой поделать. У него всегда были проблемы со своим телом, а слава лишь усугубляла это. Потому что со славой пришло внимание, а с вниманием пришли суждения и взгляды и шепот, и если и было что-то, что Луи ненавидел, так это шепот. Так что, он ничего не мог с собой поделать, когда тянул свою кофту на интервью. Он ничего не мог с собой поделать, когда он вдруг не пел так, как остальные. Он ничего не мог с собой поделать, если ему не нравилось, когда его одежда была слишком узкой. Он просто не мог ничего с собой поделать. Потому что, честно говоря, Луи всегда казалось, что он довольно уродлив. Был долгий период времени, когда Луи не мог даже взглянуть на себя в зеркало. Потому что стоило проскользнуть лишь одной мысли, одному сравнению - с Зейном, Гарри или Найлом, которых все любили, - и он чувствовал себя дерьмом. И это могло начаться с чего-нибудь безобидного - типа видео-игр. Если он проигрывал в игре, в которой он не был особо хорош, то сравнивал свои навыки игры с их, потом его навыки пения, его внешний вид… и отсюда это все катилось по наклонной. Но он просто не мог ничего с собой поделать. Было похоже, что в его сознании есть какой-то переключатель. И каждый раз, когда он слишком долго смотрел на одного из парней, это начиналось. Переключатель включался, а потом приходили голоса. Посмотри на Лиама, Луи, ты ничто по сравнению с ним. Видишь Гарри, все любят Гарри, никто и никогда не смог бы полюбить тебя. Послушай голос Зейна, черт побери! Думаешь, ты сможешь петь так же хорошо когда-нибудь? Нет. В лучшем случае, ты дерьмо. Ты тупая шлюха. Пидор. Придурок. Не знаю, что Гарри в тебе находит. Он просто использует тебя, ты знаешь - никто в жизни не смог бы тебя полюбить. В тебе нечего любить. Ты неудачник. Просто убейся уже. У М Р И. И как-то так это начиналось. И он сидел там, смотря, как остальные продолжают играть, смотря, как остальные делают все настолько лучше него, и все, чего ему хотелось - это найти пистолет и выстрелить себе в лицо. Все, чего ему хотелось - это заглотить горсть таблеток, чего угодно, чтобы прекратить это. Потому что так он хотя бы не будет доставлять хлопот остальным. Они все могли быть идеальными, какими они и являлись, и не чувствовать себя так, будто Луи удерживает их. И он ничего не мог с собой поделать. Вместо того, чтобы сделать что-нибудь столь решительное, как это (даже несмотря на то, что голос так отчаянно хотел этого: хотел видеть, как он истекает кровью и рыдает и корчится от боли и чувствует себя куском дерьма, каковым, голос знает, он и является), он решил, что если он сам себе не нравится, то он изменит это. И он перестал есть. ~ Через десять дней он сидел в интернете. Он наткнулся на кое-что на tumblr'е, где любили зависать фанаты - он не понимал, что такого прекрасного в этом сайте, если честно, - кое-что, что фанаты постоянно повторяли: ‘Животик Томлинсона’. И там были фотографии его живота, иногда без рубашки (фото из Австралии, он знал), иногда, когда он был на сцене, иногда, когда его ловили папарацци. По большей части вроде людям казалось это нормальным, и многие даже боготворили его живот (что он понимал даже меньше, чем вообще tumblr), но потом он наткнулся на кое-что, что заставило его остановиться. “Но Луи же такой жирный???? Не понимаю, как он может быть чьим-то любимчиком, если честно” Луи не может вспомнить, как долго он смотрел на эти слова. Но они погрузились в его кожу, просочились в его мозг, и переключатель щелкнул снова. Кажется, я не единственный, кто так думает, сказал самодовольный голос в его голове. Он старался проигнорировать его и продолжил прокручивать ленту, мимо всех картинок. Затем он наткнулся на еще один пост: “Мне бы хотелось уделить время, чтобы указать на бездарного придурка по имени Луи Томлинсон.” Бездарный придурок. “Луи Томлинсон надоедливый - это мягко сказано.” “Никому не нравятся грубые люди, а особенно грубое отношение, Луи Томлинсон. Я знаю, что ты вырос, но вырос и Гарри, и он до сих пор милый cupcake. Ты другой, ты грубый, Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ.” Ему нужно было быстро уйти. Теперь голос в его голове истерично смеялся, блокируя любые другие звуки, кроме этих слов… Люди его ненавидели. Люди думали, что он не умеет петь, думали, что он был грубым и придурком. Его чувства подтвердились. Он поставил ноутбук на соседнюю подушку и побежал в ванную, успевая как раз вовремя, чтобы стошнить в унитаз. Не было ничего, кроме желчи, поскольку он не ел несколько дней. Чистая жидкость была покрыта кровью, такой бледной, что была лишь розоватой, но, тем не менее, кровью. Он смотрел, как она крутилась, сидел там, пока голос смеялся над его болью, и слышал эхо этих слов в голове. Бездарный придурок. Надоедливый. Ничей любимчик. Грубый. Он не мог этого принять. Вся его кожа зудела. И все, чего он хотел - прекратить это. Встав на шаткие конечности, он подошел к раковине, взял одну из своих старых бритв и внимательно оглядел ее. Он не мог ничего с собой поделать. ~ Луи не был уверен когда, но другие начинали замечать некоторые вещи. Они больше смотрели на него, больше разговаривали с ним. Луи, слишком потерянный в собственном разуме и в голосах тех, кто ненавидел его больше всех (включая себя, возможно, в самом верху списка), слишком потерянный во всем том, что он никчемный, надоедливый, бездарный, он не говорил больше одного или двух слов. На интервью он не был столь бурным, каким был раньше. И они заметили. И они пытались заставить его поговорить, но то, что он мог бы сказать, доказало бы им, насколько затравленным он был? Тот голос, постоянный в его голове, и переключатель, застрявший на ВКЛ, насмехались над ним: не могу поверить, насколько огромная ты куча дерьма, ты никчемный ублюдок, я, блять, ненавижу тебя, если бы я мог выйти из твоего тела и быть той везучей сукой, кто запустит пулю в твою тупую голову, я бы сделал это в мгновение ока, богу клянусь. Он не мог им рассказать. Он просто не мог. Он не мог объяснить внезапную потерю веса. (Это было заметно, потому что его спрашивали несколько раз. Тот факт, что они видели это, делал его счастливым - хоть что-то он делал правильно.) Он не мог объяснить внезапную потребность в постоянном ношении длинных кофт и штанов. Он не мог объяснить причину, по которой он уходил в ванную после каждого приема пищи (или не совсем приема пищи, учитывая, что для начала он вообще не ел много). Так что, Луи лишь бормотал короткое "со мной все хорошо" и оставлял все на этом. Он не упускал ту неловкую тишину, висящую в комнате. Но он так часто упускал тот взволнованный взгляд, который посылал Гарри в его сторону. По его мнению, Гарри казалось это отличным - потому что хотя бы так Луи был бы достаточно хорошим, чтобы заслужить его. ~ Это случилось ночью после Рождества. Гарри спал в их общей кровати, весь теплый и мягкий и идеальный, а Луи остался и наблюдал за ним, но примерно через тридцать минут Луи больше не мог смотреть, как он спит, зная, что он никогда не будет таким безупречным, и это съедало его. Тогда он встал и пошел в ванную, мягко закрывая за собой дверь. Он достал из-под раковины небольшую сумку, в которой он держал бритвы. Он увидел, как свет отскочил от лезвия, а после поднес его к ноге. С глубоким вздохом он оставил длинную полосу с внутренней стороны бедра до середины. Кровь собралась и полилась сразу же, и Луи вздохнул, увидев это. Голос, постоянно насмехавшийся над ним, пока он смотрел на спящего Гарри (говоря вещи типа ну посмотри на это, Гарри идеален, почему ты не можешь быть идеальным? Что за хрень с тобой? Почему ты вообще жив, Луи? Почему ты существуешь? Ты существуешь, только чтобы увидеть, насколько пустая ты трата времени? Твоя мать не должна была тебя рожать, ты разочаровываешь всех, кто с тобой общается, какой ты пидор), теперь он был удовлетворен. Честно говоря, единственная причина, по который он резался, была в том, чтобы этот голос наконец смог заткнуться и дать ему немного поспать. Но теперь ему действительно нравилось. Или, может, это просто голосу нравилось - было сложно сказать, где заканчивался голос и начинался его собственный разум. Они становились единым целым. Луи поднял лезвие еще три раза и сделал еще три одинаковых пореза на первой, потом сел и смотрел, как стекает кровь. Теперь голос хихикал над его болью, над его поражением, над его слабостью. Ха, ты такой неудачник. Ты никогда не будешь иметь смысла. Тебе больно? Хорошо, ты этого заслуживаешь. ТЫ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ, ЧТОБЫ ТВОЮ ГОЛОВУ ОТОРВАЛО, ТУПОЙ БЕЗДАРНЫЙ МУДАК, ЕСЛИ БЫ Я МОГ ПРОСТО- Он подумал, что услышал, как открывается дверь ванной, но он не мог быть уверенным. Его мозг был окутан дымкой, а перед глазами все плыло - насколько порезы были глубокими? Он подумал, что слышал, как кто-то кричит или говорит, но казалось, будто его голова была под водой, и он не мог сосредоточиться… Он взглянул на размытую фигуру с кудрявыми волосами и один раз качнул головой перед тем, как вырубиться. ~ Свет был ярче, чем он помнил. Лампочки поменяли? Пол тоже не казался мягким. Ковры убрали? И это пищание… оно сводило его с ума. Может кто-нибудь выключить будильник, Христа ради? Он собирался поднести руку ко лбу, но обнаружил, что не может двигаться. Его держали? Или его руки реально были такими тяжелыми? ~ Через какое-то время он снова проснулся. Кто-то разговаривал. Голос был глубоким, таким, который, кажется, он должен знать, но не может понять. Кто это говорил? Почему этот голос успокаивал его, достаточно странно? Он напряг свой мозг, но был таким уставшим, что не смог ничего выудить. Выдыхая что-то вразумительное, он позволил всему угаснуть еще раз. ~ На этот раз его голова, казалось, прояснилась. Больше не было голосов. Оказалось, что у него есть силы открыть глаза. Оглядевшись, он понял, что находился в больничной палате. Свет был выключен, а снаружи было темно. За его дверью никто не ходил. Он поднял руку к голове и обнаружил, что теперь это сделать гораздо проще. Он потер лоб и тихо вздохнул. Внезапно слева что-то зашевелилось. Кто-то дернулся, и это движение заставило подскочить и самого Луи. - Л-Лу? - позвал голос. Этот голос был тем же, что и раньше, и Луи с ликованием понял, что это Гарри. Гарри включил небольшую лампу и встал рядом с его кроватью с полуоткрытыми глазами. - Ты очнулся. Луи собирался заговорить, но у него во рту было чувство липкости. Он пару раз причмокнул губами перед тем, как прохрипеть: - Воды. Гарри добыл стакан воды из ниоткуда, кажется, и дрожащими руками подал его Луи. Луи выпил все одним глотком. - Где я? - В больнице, - тихо ответил Гарри. Он игрался с одной из олимпиек Луи, которая была на нем, та, что синяя. - Луи... что... что происходит? Луи вздохнул и потер лицо. Он почувствовал, как старому переключателю не терпелось включиться. - Просто мне пришлось пройти через многое. - Почему... - голос Гарри дрогнул, и он прочистил горло. - Почему ты не поговорил с нами по этому поводу? Не поговорил со мной? У нас с тобой никогда не было секретов друг от друга... - Я... я просто-, - он снова вздохнул. - Я просто, я не знаю, что сказать. Я просто чувствую себя... дерьмом, по сравнению с вами. И это так злит меня: что я не могу ничего сделать, чтобы быть таким, как ты или Зейн или любой другой парень. Я... это меня убивает. - Лу... - голос Гарри сломан. - И еще этот голос... этот чертов голос никогда не затыкается. Всегда напоминает мне о том, как я никчемен, как... как я никогда не смогу петь так же хорошо, как Зейн, или быть в хорошей форме, как Найл и Лиам. И не важно, что я сделаю, я никогда не буду достоин тебя- - Луи, - перебил его Гарри. Его голос был грубый, разрезающий тишину. Луи мог различить лишь напряжение, горящее у него в глазах. - Луи, ты никогда не будешь недостойным меня. Тот голос, о котором ты говоришь, не прав. Он так не прав насчет всего, потому что ты лучший из нас всех. Ты тот, кто держит нас вместе, как могло... - он сжал руки в кулаки. - Как могло произойти такое, а мы даже не видели этого? - Луи, послушай меня, - он взял маленькие руки Луи в свои большие, почти покрывая их. Луи дрожал - Гарри нередко напрягался, но это было чем-то совершенно другим. Его прикосновения были мягкими, но хватка была сильной, непоколебимой. - Послушай меня. Ты идеален. Ты талантлив, никогда не думай обратное. Помнишь дни Икс-Фактора? Они могли бы выбрать для группы кого угодно, но они выбрали тебя. Из всех остальных это ты добился такого. Помнишь, что они сказали, собрав нас? Они сказали, что мы слишком талантливы, чтобы отпускать нас. Что ты, Луи Уильям Томлинсон, слишком талантлив, чтобы отпускать тебя. Помнишь? - Гарри, я- - Помню, когда я впервые увидел тебя, - продолжил Гарри. - Я никогда не видел никого столь... безупречного. Столь невероятного. И когда мы встретились, ты был таким приятным и громким, и вот тогда я уже знал, что хотел этого в своей жизни. Вот тогда я уже знал, что-то, в чем я нуждался в своей жизни - это ты, - он наклонился и стал покрывать поцелуями руки Луи снова и снова своими мягкими и дрожащими губами, выдающими его нервное состояние. Луи мог лишь смотреть. - Кто был тем, кто свел нас всех, а? - он взглянул прямо в глаза Луи. - Кто был тем, кто заставил нас почувствовать, что это правильно? Тот, кто все время со всеми ладил? Это был ты, Луи. Без тебя мы бы не были One Direction. Помнишь, когда мы были в доме судей, и ты заболел? Мы пытались потренироваться, но звучание было не тем. Почему? Потому что главной нашей части, нашей основы - тебя - тебя не было там. Мы не были бы так близки без тебя. Мы... мы были бы просто, не знаю, просто четырьмя парнишками с глупыми мечтаниями без тебя. Мы были бы ничем. Ничем без тебя. - Гарри... - Луи сглотнул. Это все действительно правда? - Так что, тебе нужно остаться здесь с нами, Луи, - Гарри кашлянул в свой рукав, а потом шмыгнул носом. - Тебе нужно быть здесь для нас. Тебе нужно хотеть быть здесь. Настолько же, насколько мы хотим, чтобы ты был здесь. Ты можешь пообещать, что постараешься? Если мы постараемся сильнее вместе с тобой? Луи не чувствовал пальцев из-за того, насколько крепко их сжал Гарри. Все, что он мог сделать - это кивнуть с открытым ртом. - Д-да, конечно. Я постараюсь. - Потому что ты главное, Лу, - напомнил ему Гарри. - Упадешь ты - упадем мы все. Эта группа не может существовать без тебя. - Я знаю. - Более важно... я не могу существовать без тебя. Нет Гарри Стайлса, если нет Луи Томлинсона. Нет меня, если нет тебя рядом. Ладно? Луи был в шоке. Так... так им всем казалось? Что он важен? - Ладно, Гарри. И он дал обещание постараться побороть это, побороть голос, переключатель. Он хотел побороть это. Потому что нет Гарри без Луи, и ради всего святого, Гарри здесь нужен. ~ Луи не скажет, что все сразу стало легче. Все стало сложнее. Когда он выписался из больницы, парни сели и поговорили с ним. И, да, было много слез и много обвинений и криков, много споров и сопротивления (со стороны Луи), но к тому времени, как пятичасовой разговор подошел к концу, им стало лучше. Они были более близки, чем когда-либо. Они заставили Луи пообещать говорить им, когда этот голос разгорался, заставили его пообещать говорить им все, что было у него на уме в каждый момент. И справедливости ради они все пожелали сделать то же самое. Луи не понимал, каким образом ему достались такие прекрасные друзья, но он любил их за все, на что они были готовы пойти. И Гарри. Г а р р и. Гарри был чем-то совершенно другим. Он не позволял ни единому моменту пройти без того, чтобы Луи знал, какой он красивый, как захватывающе было, когда свет ложился под нужным углом (что, кажется, было каждым углом, если слова Гарри чего-то стоили), как мило он выглядел, когда выигрывал футбольный матч на PS3. Гарри стал почти поэтом, зачастую подсовывая в карманы Луи записки или шепча ему на ухо что-то типа “ты похож на ангела, когда так ешь”. А ночью, когда они оставались лишь вдвоем, Гарри укладывал его и снимал всю его одежду, целуя каждый сантиметр его тела, оставляя пометки, пылающие при каждом прикосновении к его коже, горя, словно солнце. Гарри опускался и проводил пальцами по животу Луи, по его бедрам и спине, шепча небольшие обещания всему, что Луи ненавидел в себе - обещания вечно любить все и сразу. И тогда Гарри растягивал его и проникал в него, медленно и безбожно наслаждаясь им, с таким желанием, что заставляло сердце Луи лить слезы. Он входил и выходил из него, вжимаясь руками в бедра Луи, оставляя поцелуи на его шее. Он берег Луи, словно хрусталь, словно самый драгоценный инструмент, словно королевство. И Луи ни разу не подумал о том голосе, ни разу не захотел вернуться. Гарри возводил его - шаг за шагом он становился таким, как прежде. Но все это бледнело по сравнению с тем, когда Гарри оглядывал его шрамы, поблекшие (но все еще здесь) шрамы на его ногах и руках. Ничто не заставляло его чувствовать себя так хорошо, как когда Гарри становился действительно близко и целовал каждый шрам самым мягким прикосновением, бормоча "эти шрамы делают тебя сильнее, Лу" в его кожу, с капающими слезами, будто они исцеляли старшего. Все это таяло, когда Гарри проводил пальцами по шрамам, когда они занимались любовью. Тогда Гарри наклонялся и горячо шептал: - Луи, ты такой идеальный. Ты идеальный и красивый и замечательный. Поверь мне, любимый, ты идеален. И впервые в жизни Луи поверил. Он поверил.