Кое-что похуже ярости

      С самого детства, сколько себя помню, я был трусливым плаксой. Я боялся чёрных теней, я не мог дать сдачи сверстникам, я ничего не мог сделать. Поэтому я стал экзорцистом. Я научился прятать эмоции, бороться с ночными тварями и не плакать. Я стал взрослее.       Не то что мой брат.       Рин так и остался в своём мире, где нет опасностей на каждом шагу, где на небе вечно светит солнце и вообще все радужно. По крайней мере я так считал. Рин слишком эмоциональный, энергичный и темпераментный. Его легко вывести из себя, как поджечь спичку. Он долго не зацикливатся на чем-то, вечно мчится вперёд, оставляя все обиды детства в прошлом, улыбаясь будущему. Когда-то я так считал.       Я привык что самая сильная эмоция у него это ярость. Когда его тело покрывается синим пламенем, когда хвост бьёт об землю оставляя вмятины, когда зрачок вытянут, а радужки приняла трехспиральную форму. Я привык что это самая страшная и сильная эмоция у него. Настоящую ярость вызвать сложно, даже у Рина. Обычно он поверхностно злиться, поэтому раньше я и считал что ярость — пик его эмоций. Я привык что брат не плачет и не боится. Именно я выполнял роль трусливого плаксы. Поэтому я никак не ожидал событий той ночи.       Прошёл уже год после смерти нашего отца, Широ Фуджимото. Сегодня была годовщина его смерти. Мы никак это не отмечали, по крайней мере я ничего такого не делал. С Рином договорились на выходных поехать на могилу, заодно и монахов из старого монастыря навестим. А так, сегодняшний день не отличался от других. Конечно я и Рин ходили подавленными, хоть я этого не показывал. После уроков, пошёл на задание, после задания в дом. Мы поужинали, я спросил у Рина домашнее задание, которое он благополучно не сделал и мы разошлись по койкам в часов так одиннадцать.       Проснулся я от недо-стона. Сон у меня чуткий, так что я сразу надел очки, которые снял перед сном, и посмотрел на соседнюю кровать. Рин ворочался, комкая простынь, и что-то говорил одними лишь губами. Наверное кошмар снится. Я уже хотел подняться и разбудить его, как он сам проснулся.       Он резко подорвался, крепко сжимая простынь в кулак, до побелевших костяшек. Другой рукой он схватился за лицо. На лбу появились испарения пота, от чего волосы прилипли к нему. Появилась тень, что скрыла половину лица. Лишь глаз ярко горел. Нет, не пламенем гнева, ярости. Хвост не метался из сторону в сторону от радости, а преспокойно лежал, лишь иногда нервно дергался. Лишь прерывное дыхание и глаза выдавали его эмоцию. Точнее, только глаз. Я привык что его сильнейшая эмоция — ярость Но сейчас я увидел кое-что похуже гнева или ярости Я увидел страх…Звериный ужас в человеческих глазах       Ужас, что обычно виден в глазах у животного, которого загнали в угол и он вот вот умрёт. Стоит охотнику только нажать на курок и зверь умрёт. Будто нож уже у горла, осталось слегка надавить и кровь брызнет, окрасит комнату алым. Я видел страх в его глазах. Это было настолько непривычно что я и сам испугался. Но в ужас меня привело другое.

Что мог увидеть Рин такого, что теперь в его глазах застыл ужас убитого зверя?…